- Что вы говорите, инспектор? Вы играете со мной?
- Это не игра. Остыньте, Грегори. Было шесть происшествий, вы помните? Было шесть происшествий, и этот шофер, - он хлопнул по газете, - трижды, без сомнения, проезжал во второй половине ночи мимо места, где исчезал труп.
- А другие случаи? - спросил Грегори. С ним творилось нечто странное. Неожиданная волна облегчения, надежды распирала ему грудь, ему казалось, будто легче стало дышать.
- Другие? Об одном происшествии… В Льюисе… сведений нет. Еще в одном случае у шофера алиби.
- Алиби?
- Да. Он тогда не только не работал, но три дня находился в Шотландии. Это точно.
- Значит, это не он! - Грегори встал, он должен был встать; газета соскользнула с края стола и упала на пол.
- Нет, это не он. Наверняка не он, разве что мы рассмотрим это происшествие отдельно. - Шеппард спокойно глядел на Грегори, лицо которого исказилось гневной гримасой. - Но если мы откажемся от Мейлера, точнее, от шофера Мейлера, есть еще другие циркулирующие по ночам транспортные средства, есть почтовые машины, есть больничный транспорт, "скорая помощь", аварийная служба, пригородные поезда, автобусы… есть множество явлений, которые, налагаясь друг на друга, дают искомую регулярность.
- Вы смеетесь надо мной?
- Да нет же, я пытаюсь вам помочь.
- Благодарю.
Грегори наклонился и поднял с полу газету.
- Следовательно, этот шофер был, то есть должен был быть, - поправился он, - параноиком, больным, действующим на основе уравнения: туман, помноженный на мороз, помноженный на снегопад… - Он поглядел на Шеппарда со странной улыбкой.
- А если бы в остальных случаях он имел другой маршрут - благодаря случайности, чистой случайности, - то стал бы козлом отпущения…
Грегори сардонически улыбнулся, расхаживая по комнате.
- Я, кажется, знаю, - заявил он. - Конечно… минутку!
Он снова схватил газету, расправил ее.
- Там не хватает первой полосы, с датой, - заметил Шеппард, - но я могу ее вам представить. Это вчерашний номер.
- А!
- Нет, я не выдумал это сию секунду. То, о чем шла речь, вчера было проверено. Это заняло весь день. Проверяли местная полиция и Фаркварт, который полетел в Шотландию, если это вас интересует.
- Нет, нет, но… я хотел бы знать, почему вы это сделали?
- В конце концов… я тоже работаю в Скотленд-Ярде, - сказал Шеппард.
Грегори, казалось, не слышал его ответа, взволнованный, он расхаживал по комнате и поглядывал на фотографии.
- Вы знаете, о чем я думаю? Это действительно было бы удобно, очень, очень удобно… чрезвычайно подходяще! Виновник есть, но он мертв. Словом, ни допросить его, ни обследовать невозможно… Гуманное решение, ошибка правосудия исключена, никто не пострадает… Вы подозревали его? Или вы тоже хотели подогнать факты, которые имелись в нашем распоряжении, и вынуждали нас действовать, чтобы организовать этот хаос с его мнимым порядком, чтобы закрыть дело из-за стремления к порядку? Об этом идет речь?
- Я не вижу альтернативы, - неохотно проговорил Шеппард. Казалось, с него было довольно. Он уже не глядел на Грегори, который остановился, пораженный новой мыслью.
- А можно и так, - заявил Грегори. - Разумеется. Я знаю, верю, что вам хотелось мне помочь. Казалось, ничего нельзя было сделать, совсем ничего, а теперь вдруг можно. Можно отмести алиби. Либо исключить неподходящий случай из всей серии. Или все остальные вместе с ним, и следствие сдвинется с мертвой точки! Во всяком случае, имеется шанс - болезнь! Болезнью можно объяснить самые удивительные вещи, даже видения и стигматы, даже… даже чудо! Вам, вероятно, известны работы Гуггенхаймера, Холпи и Уинтершильда? Наверняка вы их читали, хотя их и нет в нашем архиве…
- Этих психиатров? Они написали много работ. Какие из них вы имеете в виду?
- Те, в которых они на основе анализа Евангелия доказывали, что Иисус был безумен. В свое время они вызвали много шума. Психиатрический анализ текстов, который привел к гипотезе паранойи…
- Если бы я мог дать вам совет, - заметил Шеппард, - то просил бы вас отказаться от библейских аналогий, они ни к чему не приведут. Это можно было позволить себе в начале дела, когда щепотка соли, обострявшая проблему, была полезна… но теперь, в заключительной фазе следствия…
- Вы так считаете? - тихо спросил Грегори.
- Да. Ибо я надеюсь, я убежден, что вы не захотите оказаться вопиющим в пустыне…
- Что я должен делать теперь? - спросил Грегори с несколько демонстративным рвением и вытянулся, глядя на старого человека, который поднялся с кресла.
- Мы должны обсудить планы на будущее. На ближайшее будущее. Жду вас в Скотленд-Ярде завтра утром.
- Как в прошлый раз, в десять? - В голосе Грегори звучала скрытая ирония.
- Да. Вы придете? - будто невзначай спросил Шеппард. Они стояли и смотрели друг на друга. Губы Грегори дрогнули, но он ничего не сказал. Шагнул к дверям. Он повернулся спиной к Шеппарду, взялся за ручку и все еще чувствовал на себе его непоколебимо спокойный взгляд. И, уже открывая дверь, бросил через плечо:
- Я приду.
Рукопись, найденная в ванне
Введение
Записки человека неогена - один из наиболее ценных культурных памятников древнего прошлого Земли. Происхождение их относится к периоду расцвета предхаотической культуры, предшествовавшему великому Распаду.
Ироническим парадоксом истории предстает тот факт, что о цивилизациях раннего неогена, о пракультурах Ассирии, Египта, Греции мы знаем неизмеримо больше, нежели о предатомистических временах и периоде ранней астрогации. Ибо древние культуры оставили после себя прочные памятники из кости, камня, керамики и бронзы, в то время как в среднем и позднем неогене для увековеченья всей совокупности знаний служила так называемая бумага.
Эту непрочную белую субстанцию, производную целлюлозы, скатывали в рулоны, а затем разрезали на четырехугольные листки, на которые с помощью черной краски наносили самую разнообразную информацию, после чего листки эти складывали в стопки и особым образом сшивали.
Для того, чтобы понять, как же дошло до Великого Распада, этой катастрофы, в течение недели уничтожившей культурное достояние веков, необходимо заглянуть на три тысячелетия в прошлое.
В те времена не существовало ни метамистики, ни техники кристаллизации информации. Все функции сегодняшних памятователей и гностеров выполняла бумага. Правда, существовали уже зачатки механической памяти, однако это были огромные и неудобные в обращении машины, которые, впрочем, использовались только в узких и специальных целях. Называли их "электронными мозгами", вследствие того же самого, лишь в исторической перспективе понятного преувеличения, находясь в плену которого древние зодчие Малой Азии считали башню святилища Баа-Бек достигающей неба.
Мы не знаем точно, когда и где началась эпидемия папиролиза. Весьма вероятно, что это случилось в южных пустынных районах тогдашнего государства Аммер-Ка, где были выстроены первые космодромы. Очевидцы этого события не сразу поняли суть столь грозного события.
Нам трудно согласиться с суровым осуждением их легкомыслия, высказанным многими позднейшими историками. Бумага действительно не отличалась особой стойкостью, и нам кажется, нельзя возлагать на предхаотическую культуру ответственность за то, что она не предвидела существование каталитического фактора "РУ", известного также как фактор Харча.
Впрочем, действительную природу этого фактора открыл лишь Продуктор Фолсос Шестой уже в галактическом периоде, установив, что колыбелью этого явления служит третий спутник Урана. Занесенный случайно на Землю одной из раннекосмических исследовательских экспедиций (согласно прогностеру Фаа-Вааку, это была Восьмая Малагасийская экспедиция), фактор Харча вызвал лавинообразный распад бумаги на всем земном шаре.
Все подробности этого катаклизма нам неизвестны. Согласно устным пересказам, которые были кристаллизированы лишь в четвертом галакте, очагами эпидемии были крупные хранилища содержащих знания бумаг, так называемые био-блиотеки. Поражение происходило почти мгновенно. На месте ценных запасов общественной памяти оставались лишь кучи черной, легкой как пепел пыли.
Предхаотические ученые предполагали, что имеют дело с портящим бумагу микробом, и много времени потратили на безрезультатные поиски оного. Трудно отказать в справедливости горькому замечанию Гистогностера Четвертого Тавридического, что они принесли бы гораздо больше пользы человечеству, если бы это потраченное напрасно время посвятили хотя бы запечатлению распадающихся познаний в камне.
Поздний неоген, период непосредственно катастрофы, не знал еще ни гранитроники, ни киберконономики, ни синтафизики. Экономика отдельных этнических групп, называемых нациями, носила лишь относительно автономный характер. Она находилась в полной зависимости от обращения небольших прямоугольных кусочков бумаги. От них также зависело бесперебойное снабжение Марса, где Тиберис Сыртис находился в первой стадии строительства.
Папиролиз привел в полное расстройство не только хозяйственную жизнь. Времена эти часто называли, и не без оснований, эпохой папикратии. Бумага регулировала и координировала всю коллективную деятельность людей и, кроме того, предопределяла, не вполне понятным для нас образом, судьбы отдельных членов общества (так называемые "личные документы").
Впрочем, все употребимые ритуальные и фольклорные применения бумаги тех времен - а катастрофа пришлась на период наивысшего расцвета предхаотической культуры неогена - до сих пор полностью не установлены. Значение одних ее видов нам известно, а от других остались лишь пустые названия (афиши, чеки, бан-кноты, удостоверения и прочие). В эту эпоху немыслимо было родиться, расти, получать образование, работать, путешествовать, добывать средства к существованию без посредства бумаги.
В свете этого становится понятен размер катастрофы, постигшей Землю. Все превентивные защитные средства: карантин, изоляция целых городов и континентов, строительство герметических убежищ, - не давали результатов.
Наука того времени была бессильна перед субатомной основой каталитического фактора, возникшего в результате абиотической эволюции. Первый раз за всю историю человечества общественным связям стал угрожать полный распад. Как гласит надпись, обнаруженная на стене бани при раскопках Фри-Ско - одного из наиболее хорошо сохранившихся городов южного Аммер-Ка - сделанная анонимным бардом катаклизма, "небо почернело от застилающих его туч распавшейся бумаги, а затем сорок дней и сорок ночей беспрестанно шел грязный дождь, и так вот, с ветром и потоками уличной грязи, сгинула с лица Земли человеческая история".
Это был поистине сокрушительный удар по самомнению человека позднего неогена, который в своем воображении достиг, казалось, уже звезд…
Кошмар папиролиза оказал воздействие на все стороны жизни. Города были охвачены паникой, утратившие отныне индивидуальность люди теряли рассудок, нарушалось снабжение товарами, множились акты насилия. Техника, прогресс наук, образование - все распадалось и рушилось. Когда прекратили работать энергоцентрали, их невозможно было исправить из-за отсутствия планов. Гасло освещение, наступавшую тьму озаряли лишь огни пожарищ.
Так неоген вступил в эпоху хаоса, продлившуюся более двухсот лет.
Первая четверть века не оставила никаких записей по вполне понятным, разумеется, причинам. Так что мы можем лишь догадываться, в каких условиях пытались правительства за полвека до возникшей затем Земной Федерации предотвратить общественный распад.
Чем больше цивилизация, тем большую жизненную важность приобретает для нее необходимость поддерживать циркуляцию информации и тем острее реагирует она на любой перебой в такой циркуляции.
И вот этот общественный ток крови замер, единственным хранилищем знаний была память живущих специалистов, и, естественно, ее-то и нужно было запечатлеть прежде всего. Проблема, на первый взгляд относительно простая, была на самом деле неразрешима.
Знание позднего неогена было настолько дифференцировано, что ни один специалист не охватывал целиком своей области. Воспроизведение накопленных знаний требовало, следовательно, кропотливых и длительных усилий совместно работающих групп специалистов. Если бы эта работа была предпринята сразу же, цивилизация неогена, как утверждает Лаа-Бар Полигностер Восьмой из Бермандской Исторической Школы, была бы быстро реконструирована. Однако знаменитому создателю систематики неогена следует ответить, что хотя, вероятно, рекомендованная им деятельность и привела бы к нагромождению монбланов знаний, но после исполнения этого задания плодами его воспользоваться было бы некому. Не были бы способны к этому орды кочевников, странствующие по руинам городов, а их одичавшие дети вообще не знали бы искусства чтения и письма. Цивилизацию приходилось спасать в тех условиях, когда разлагалась промышленность, останавливалось строительство, застывал транспорт, когда звали на помощь миллионы голодающих всех континентов Земли и лишенные снабжения, оказавшиеся на грани гибели колонии Марса.
Специалисты не могли оставить человечество на произвол судьбы, надеясь, что будут изобретены новые способы записи. Предпринимались отчаянные усилия стабилизировать ситуацию.
Всю продукцию некоторых отраслей развлекательной индустрии, например, так называемое "кино", мобилизовали для насущно важной регистрации поступавшей информации о движении кораблей и ракет, поскольку число их катастроф множилось. Воссозданные по памяти планы энергетических магистралей оттискивали на материалах, из которых производили одежду. Все запасы пригодных для письма пластиков были распределены между школами. Ученые-физики следили за угрожающими взорваться ядерными реакторами. Спасательные отряды специалистов метались от одного пункта земного шара к другому. Все это было, однако, лишь крупицами порядка, атомами организации, растворявшимися в океане затопляющего Землю хаоса. Однако о переживавшей непрестанные потрясения в непрерывной борьбе с погружением в неграмотность, невежество, деградацию, полный застой культуре периода хаоса следует судить не по тому, что она растеряла из наследия веков, а по тому, что она, несмотря ни на что, сумела все-таки сохранить.
Наибольших жертв потребовало сдерживание первой волны последствий Великого Распада.
Были спасены аванпосты землян на Марсе и реконструирована технология - этот становой хребет цивилизации. Фильмотеки и микрофоны пришли на смену хранилищам уничтоженной бумаги. Но, к сожалению, в других областях понесенные потери были огромны.
Производство и использование новых средств записи не справлялось с удовлетворением даже самых насущных потребностей, и поэтому приходилось, чтобы спасти фундамент культуры, жертвовать всем, что ему непосредственно не служило. Наибольший урон при этом понесли гуманитарные науки.
Гуманитарные знания передавались устно, в виде лекций, а слушатели становились потом воспитателями следующих поколений.
Это было одним из тех примитивов хаотической культуры, которые стали причиной того, что Земля, пережив катастрофу, понесла невосполнимые потери в области истории, историографии, палеологики и палеоэстетики. Удалось спасти лишь ничтожно малую часть литературного наследия. Обратились (буквально!) в прах миллионы томов исторических хроник, бесценные реликты среднего и позднего неогена.
Когда эпоха хаоса наконец уже близилась к завершению, наступило одно из наипарадоксальнейших состояний, когда при относительно развитой технике, при наличии делавших первые шаги гравитроники и технобиотики, после успешной попытки создания массового галактического транспорта человечество ничего, почти ничего не знало о своем прошлом. То, что сохранилось до наших дней из колоссального достояния неогена, представляет собой лишь беспорядочные, разрозненные отрывки, изложения фактов, искаженные до неузнаваемости, извращенные из-за многократной передачи из уст в уста. Именно такая история - полная пробелов в кристалле познания, с неясной до сих пор хронологией важнейших событий - стала нашим наследием.
Можно лишь повторить за Субгностером Нанпро Лейсом, что папиролиз оказался на деле историолизом. Именно на таком фоне в правильных пропорциях понимается значение труда Прогностера Вид-Висса, который, работая в одиночестве, конфликтуя с официальной историографией, открыл Записки человека неогена, из глубины веков доносящие до нас голос одного из жителей исчезнувшего государства Аммер-Ка. Памятник тем более заметной исторической ценности, что мы не располагаем чем-либо ему эквивалентным, поскольку его нельзя сравнить с теми бумажными находками, которые археологическая экспедиция Палеогностера Миоминта Брадраха Сыртийского извлекла из мергельных илов нижнего преднеогена. Они относятся к верованиям, распространенным в Аммер-Ка во времена Ю-Эс, и речь идет в них о различного рода угрозах, таких как Черные, Красные, Желтые, и все они были, вероятно, заклинаниями тогдашней кабалистики, связанными с загадочным божеством Рас-Са, которому, по-видимому, приносили в жертву людей. Однако подобная интерпретация остается предметом спора между Трансаденской и Великосыртийской Школами, а также группой ученых - учеников известного Год-Ваала.
По всей вероятности, большая часть истории неогена останется навсегда окутанной неизвестностью, поскольку даже методы хронотракции не могут представить в наше распоряжение самых существенных сведений, касающихся общественной жизни.
Обзор того отрезка истории, который частично удалось воссоздать, выходит за рамки настоящего Введения. Поэтому ограничимся лишь некоторыми замечаниями, которые дают представление о происхождении самих Записок.
Эволюция древних верований протекала двояким образом. В начальном периоде - археокредоне - существовали различные религии, основанные на признании сверхъестественного, нематериального элемента созидательным по отношению ко всему, что существует. Археокредон оставил такие грандиозные сооружения, как пирамиды - их возникновение относится к раннему неогену, - а также мезогонические сооружения - увенчанные острыми шпилями готические храмы Ла-Франсии.
Во втором периоде неокредона вера приобрела совершенно иной характер.
Метафизическое начало как бы воплотилось в мир земной, материальный. Преобладающее влияние имел тогда, в качестве одного из главных, культ божества Кап-И-Таала (или же Каппи-Тал, в транскрипции кремонских палимисестрических письмен).
Поклонение этому божеству было распространено по всему Аммер-Ка, кроме того, культ его охватил Австралоиндию и часть Европейского полуострова. Связь найденных на территории Аммер-Ка изображений слонов и ослов с культом Кап-И-Таала вызывает некоторые сомнения. Само имя Кап-И-Таала нельзя было произносить (запрет, аналогичный Из-Раильским). В Аммер-Ка это божество называли чаще всего Доол-Ляр.
Впрочем, оно имело множество других, приемлемых для упоминания имен, регулярная оценка которых находилась в ведении специальных орденов (например, ордена Мак-Клеров).