* * *
Баклан не промахнулся, он и не собирался попадать. Кивнул Луизе, и она поняла. Притворилась мертвой, и лежала, до крови прикусив губу, сдерживая крики. Как родила, не помнит, в себя пришла от криков ребенка. Тогда собрав все силы, спеленала ребенка и побрела к Хаймовичу. Моисей Хаймович как бывалая повитуха приступил к делу. В первую очередь нагрузил Шустрого, тот натаскал воды, нарезал тряпок на пеленки. Потом дед нагрел воды для гостей, помыл новорожденного, накормил мамашу и уложил обоих спать. И к нашему приходу они уже успели поспать. Как выяснилось, Луиза пришла через час после нашего ухода, Шустрый хотел, было бежать за нами, но старый не пустил. Было поздно, темно и вряд ли Сергей бы нас нашел. А потом, вряд ли бы мы нашли Сергея…
Нас как-то быстро сморило у печки, и мы вповалку завалились спать. На моем диване теперь спала Луиза с ребенком, на дедовской койке приютились женщины. Мужское население вело активную половую жизнь т. е. легли на полу, побросав не нужные вещи на пол и ими же укрывшись.
Проснулся я от вздохов Ангела. Дед перебинтовывал ему ногу, протирая самогонкой. Косой с унылым видом наблюдал за процедурой.
- Хаймович, милый, хорош добро на говно переводить…
- Сам ты говно! - обиделся Мишка.
- Да я говорю, что и так заживет,… а водки не будет, - оправдывался Федя.
- Когда тебе руку дед вправлял, ты чего-то водку не жалел?!
- Ну, то рука, а то твое копыто, - улыбнулся Косой.
- Вам молодые люди просто несказанно повезло, что пули навылет прошли, и извлекать не пришлось. Мише конечно больше повезло, только мякоть задета. А тебе Федор с дощечками месяц ходить как минимум. Лучевая кость перебита, пока не срастется руку нагружать нельзя, а то ещё криво срастётся.
- Ему одним органом кривей не страшно, он и так косой, - вставил Миша.
- А ты у меня сейчас будешь одноглазым!
- Ша! Бродяги! - Поднялся я на ноги. Меня в перестрелке бог миловал, ни царапины. А сломанное ребро не в счет, угол крыши был не очень мягким. Так нормально, дышать надо осторожно.
- Нам гостей надо ждать от Джокера и к их приходу гостинцев приготовить.
- Спи спокойно Толстый, уже всё заряжено, - успокоил Косой.
- Когда это?
- Шустрый наш Сережка постарался.
- Ага.
Я развернулся, собираясь, отправится по нужде, как меня остановил Федор.
- А кто это тебе куртку на спине так красиво располосовал?
- А? Я и забыл. Попросил Призрака ночи подсадить на крыше, вот он меня лапой и зацепил.
- Да, Ну? Правда что ли? И как он выглядит?
- Как выглядит, не знаю, на то он и призрак… но упаси боже с ним встречаться.
- Максим, твои раны надо срочно посмотреть и обработать, - встревожился Хаймович.
- Да дайте мне во двор сбегать, и поговорим, - не выдержал я.
- Давай, - согласился Миша, - у нас и без тебя есть, кому под себя ходить.
- Как пацана то назвать решили? - спросил я, переминаясь с ноги на ногу.
- Максим, - ответил Федя и почему-то засмущался.
- Хорошее имя, - ехидно вставил Ангел.
Но я уже бежал к дверям, поэтому подзатыльник ему отвесить не мог.
* * *
- А раны нагноились, однако, - заметил Хаймович, разглядывая мою спину. - Сережа!
- Что?
- Сбегай, подорожника принеси.
Шустрый сорвался с места. Ей богу, он кличку свою отрабатывает!
- Я конечно не спец, - почмокал языком старый, - можно сказать совсем не спец, но по характеру ран и глубине проникновения могу сказать следующее. Когти весьма острые, тонкие и загнутые. Похоже на кошачьи. Но такого размера кошки сроду не видел, ни до войны, ни после… Хотя конечно мутанты встречались…
- Дед, - спросил Шустрый, протягивая листья подорожника, - а кто с кем воевал тогда?
Хаймович нахмурился.
- Люди воевали против себя, против своих родных и близких, против своего дома, против самой жизни на Земле.
- Они что? - покрутил пальцем у виска Сережка.
- Вот и я так думаю, - кивнул Хаймович.
- Ты знаешь, Хаймович, ты, наверное, прав насчет кошки. Он когда меня подцепил, потом лапу облизал и вроде как умылся. Я еще заприметил, вроде как движение знакомое.
- Ну, допустим кошка… Но смущает меня Максим это отсутствие следов. Такое существо весит не мало. Торков давно кто-то крошит на винегрет. А следов нет…
- Понимаешь, - я замялся подбирая слова, - Он вроде как не живой… Он не ходит а словно скользит по воздуху, причем разом. Только его не было и он уже здесь, даже воздух не колыхнется.
- Хорошее дело, - присвистнул Миша, - с такими когтями покойнички летают.
- Он не летает. Он просто есть и нет… не знаю, как объяснить.
Хаймович кашлянул.
- Я кажется, догадываюсь как. В прошлом веке был такой термин - телепортация. Мгновенное перемещение в пространстве.
- И ещё… - решился выдать я, - Он не твердый, он вроде как туман, твердой становится та часть тела, которая ему нужна, лапа например.
- Интересно, - задумчиво сказал Миша, - а когда по нужде, он какую часть тела лепит?
- Да не ходит он по нужде, - психанул я, чувствуя, что моим словам не верят, - Он не ест никого, он охотится из инстинкта, из чистого удовольствия.
- Точно кот, - кивнул Косой, - Молодой кот, который мышей ловить учится.
- В твоих словах Федор есть здравый смысл, - сказал Хаймович, подняв указательный палец к верху. На языке жестов Хаймовича это означало высшее одобрение.
- Относительно породы мы определились, но природа данного существа весьма загадочна.
И разгадку думаю можно найти в известном нам месте… Хотя может быть я ошибаюсь.
Хаймович теребил мочку уха.
* * *
… Одно из свойств биотиков, как оказалось это не только изменение и трансформация организма, но при достаточной продолжительности жизни объекта, создание его энергетической копии с клонированием сознания. Энергетический клон образно выражаясь наделен собственной волей и может при недостаточно сильном влиянии эго отходить от носителя и существовать самостоятельно некоторый период времени, но не более полусуток.
* * *
Они шли, освещая себе путь факелами. Толкая перед собой самодельные тележки с хворостом и старой рухлядью. Несли автомобильные покрышки, куски толи, смолы. Две большие облезлые канистры хлюпали при ходьбе. Солярка, не иначе. Где-то неподалеку выли собаки, перекликаясь разными голосами. Факелы коптили и шипели от мелких капель моросящего дождя. И лица блестели от капель в свете факелов, и тени блуждали на лицах, придавая им зловещее выражение. Они шли убивать. Нас убивать. Вот брошены первые связки хвороста под гостевое окно. Канистры плюхают содержимое, следом летят факелы, смола, автомобильные покрышки. Мы просыпаемся от удушливого вонючего дыма. Хватаем автоматы и палим ничего, не видя и не соображая прямо в пламя костра. Хаймович кричит, что надо уходить. Я поднимаюсь по лестнице, распахиваю дверь и получаю заряд дроби в грудь. Бах! Бах! Бах! Пять выстрелов сливаются в один. Пятеро стрелков сидят перед дверью с ружьями, и встречают меня залпом из пяти стволов. Грудь обжигает нестерпимый зуд и боль, и я падаю раздирая руками кровавые лохмотья на груди. Свет меркнет в моих глазах. И погружаясь во тьму, я успеваю удивиться тому, что я умер. Стоп! Говорю я сам себе. Это нельзя допустить! И я просыпаюсь в холодном поту и бужу всех.
- Подъем Хаймович! Косой! Ангел! Подъем! Нас убивать идут!
Подняв людей, рассказав им свои видения, срочно ищем план действий. Хаймович просто кладезь знаний! Ночь на дворе. Хоть глаз выколи. Стреляй, хоть застреляйся. Если они факелы потушат, то совершенно бесполезно и бессмысленно. И Хаймович предлагает единственно верное решение. Самим развести костры, чуть поодаль от дома, чтобы увидеть подходящих гостей. Так мы и сделали. Один костер запылал чуть вдалеке от гостевого окна, чтоб и дым в дом не валил, и видать было. А другой костер запалили, с обратной стороны дома, у входа. Подходы решили прикрывать сверху, с третьего этажа. Косой с Ангелом следили за входом, а я с Шустрым за гостевым окном. Женщин Хаймович увел в подвал и пристроил в кузне. Мы и деда хотели закрыть в подвале от греха подальше.
Но он заявил, что как Кутузов сам должен присутствовать при Бородине. Накидав поболе в костры, притаились и ждём. Косой озирается и нервничает. Костры вот-вот прогорят, а гостей нет и тогда вся затея насмарку. Стрелять он толком не может. Ствол упер в подоконник. Левая рука в дощечках и на перевязке, которую дед снимать запретил. Надежда только на Мишку и деда. Тут я с Сережкой. Надежда только на меня, Сережка заряжать бы успевал. Но они пришли. Подошли в недоумении к кострам, вглядываясь в темноту. Тут мы им и дали! Как мне показалось, я с первой очереди пятерых свалил. А может, они со страха попадали? За моей спиной ребята тоже дали жару. Патронов у нас не меряно. Если б каждый в цель попадал, банду Джокера, раз пять уделать могли. Противник попрятался беспорядочно отстреливаясь. Костры затухли. Они рванули в надежде, что невидимы. Но в серой мгле рассвета темные силуэты всё же просматривались, и атака захлебнулась.
Прошёл день. Бесконечно тягостный и долгий. Заунывно жужжали мухи. Их битком набилось в дом. Они, так же как и мы, тянулись к теплу. Костры разжечь нам не дали. Сережка несколько раз пытался проползти и протащить дровишек и каждый раз фонтанчик пуль прижимал его к земле. Сердце билось в тревоге, и приходили мысли, что это последний день. И оттого казалось обидно, что он такой же как все предыдущие, мутный, сырой и холодный, и обидно его было проводить не за сковородкой с мясом, не у теплой печки, не в постели с Розой. А сидя у окна подпирая стену и до боли, в глазах всматриваясь в противоположенный дом и деревья, за которыми притаились твои враги. И опостылел тебе уже этот дом, и эти деревья с корявыми обожженными ветками. И эти люди, залегшие за стволами деревьев и точно так же проклинающие тебя. Они не давали жизни мне, а я им. Мы лениво перестреливались. Патронов оказалось не так уж и много, как я думал ночью. Однако, я не давал подползти им, они не давали уснуть мне. Я с тревогой думал о наступающей ночи. Темнота скроит их. О том чтобы развести костры, не могло быть и речи. А поддерживать их всю ночь мы вообще не сможем. Думали о том, чтобы прорваться с боем. Но это отпадало. У Мишки - нога, у Федора - рука и жена с ребенком. Нам не уйти. От сознания этого становилось мерзко и пакостно на душе, и хотелось завыть поднимая глаза к небу как та бездомная собака, жалуясь на свою судьбу. А ещё мне хотелось спрыгнуть с окна, и пройтись на врага, поливая с автомата от пуза. И хрен с ним, что мне пристрелят, главное я прихвачу с собой если повезёт ещё дюжину врагов.
И настала ночь и они поперли. И началась беспорядочная перестрелка. Мы спустились к дедовским дверям и прикрывали уже только их. В гостевое окно влетел факел, и в доме заполыхало. Это было не важно. Женщины были далеко в подвале и пожар в хате их не коснется. Главное было не пустить врагов в дом, чтобы в углу у печки под ковриком они не нашли вход в подвал…
Мы стреляли и довольно удачно отстреливались, как я вдруг неожиданно получил пулю. Я упал и на какое-то время отключился. Пришел в себя от боли. Смоляная капля обожгла моё лицо. Было тихо. Пронзительно тихо. Никто не стрелял. Трещал факел, и незнакомое лицо с надменным и брезгливым выражением склонилось надо мной.
- Это и есть Толстый? - спросило оно у кого-то.
- Да Джокер, это он.
Лицо потеряло ко мне интерес и пропало размытым пятном. Что-то со зрением, подумал я. Да и ноги почему-то не шевелились. Тут кто-то заботливый ткнул в меня ножом, и я умер.
Темнота. Ну, вот опять? Подумал я с тоской. Надоело мне умирать, однако.
Я проснулся, тиская под головой дедовский бушлат. Волосы на голове слиплись от пота.
В голове лихорадочно забилась мысль: Что делать? Будить всех, жечь костры? Вторую ночь мы всё равно не переживем, это уже проверено. Кем проверено и как? Да мной проверено! Я только что во сне эти варианты прокрутил. Хана по любому выходит.
Поднялся до бака с водой, и зачерпнув ковшиком, стал глотать холодную и безвкусную дождевую воду. Закряхтел Хаймович:
- Ты чего Максим?
- Поговорить надо Хаймович и срочно.
- Чего случилось?
Тут я ему вкратце и обрисовал ситуацию. Хаймович с интересом выслушал, что то кумекая про себя, теребя нос и потирая лоб. Идея с кострами ему сразу понравилась. Но дослушав, чем всё это закончится он насупился и потрогал мой лоб. Ладошка его оказалась сухой и холодной, а лоб у меня липкий и горячий.
- Я беспокоюсь Максим, как бы жара у тебя не было. Ну-ка, повернись спиной!
Повернулся. Дед приподнял мне подол. Рубаха к спине присохла. В ранках на спине казалось, бились дополнительные сердца. Маленькие такие сердечки, как у голубя. В каждой ранке по сердечку. Дед рванул рубаху и я взвыл. По спине сразу побежало.
- Плохо дело Максим. Нагноение на лицо как говорится. А с антибиотиками у нас проблема. У тебя случайно не бред?
- Хаймович, - облизнул я пересохшие губы, - тут бред не бред, а вероятный поворот событий. По любому уходить надо. Сам посуди!
- Чтобы уходить больным, раненым и с детьми, надо знать прежде куда? - назидательно сказал Хаймович.
- Иногда Моисей Хаймович, нужно просто уйти вовремя и неважно куда, - выдал Федор, не открывая глаз.
Он то же толком не спал, рука ныла.
- И с Толстым я согласен, ноги надо делать и немедленно.
- О, господи, - взмолился Хаймович, - и куда мы пойдём в темноту? Не лучше ли отсидеться. Спустимся все в подвал и сделаем вид, что нас нет дома?
- А ребенок заплачет? И ты выйдешь и скажешь, дорогие бандиты, это не ребенок плакал, вам показалось, нас никого нету дома. А?
Тут словно сговорившись, заплакал Максимка младший. Луиза поднялась, и прижав его к груди, стала укачивать, что тихо в пол голоса напевая: - Баю, баюшки, баю, не ложися на краю…
- Вот уж вечная песня, - тихо проворчал Хаймович, - впитывается с молоком матери, она, наверное, уже в генах прописалась. Я одно не понимаю, лапа призрака, если конечно это энергетический призрак должна быть стерильна. Откуда инфекции взяться, ума не приложу…
- Чего тут непонятного, - сказал Мишка, переворачиваясь с бока на бок, - Толстый спину мыл последний раз когда родился.
- Шутки в сторону, - сказал я поднимаясь, - я уже чувствую как они идут, ещё чуть - чуть и будет поздно. Уходить надо, чего время тянуть.
- Ещё раз спрашиваю. Куда идти?
- В бункер, больше некуда, - решил я. - Там всё есть, там и поживём какое-то время.
- Резонно, - заметил Хаймович, - Марта, Лена, девушки… поднимайтесь, уходим.
Федор с Мишей были уже на ногах, собирая нехитрый скарб в походные сумки.
- Толстый, а если там рой? - шепотом спросил меня Федор, чтоб не слышали другие.
- Договоримся, - шепотом ответил я.
- Ага, ты матка, а я трутень, - ухмыльнулся Федя.
Меж тем женщины затарахтели, собирая котомки и неподъемные рюкзаки.
- Да бросьте вы все, - скривился Косой, - там, куда мы идем все найдется.
На его слова отреагировали по-своему. Они бросили собираться и принялись обсуждать, что именно стоит брать, а что нет. И завалили Федора расспросами. Косой отмахивался от них как мог. За окном послышались звуки приближающихся шагов и голоса.
- Не успели! Бля! - Крикнул я в отчаянии.
Хаймович без слов откинул половик и открыл тайный вход в подпол.
- Быстро вниз!
Похватав оружие, мы спустились в подвал. Последним спустился я, и прежде чем захлопнуть крышку успел уловить взметнувшийся жар костра за окном. Пламя взметнулось и пробежало по гостевой комнате. Соляра, так и шибала в нос.
* * *
- И что теперь?
- Мой дом, мая крепость, - ответил Хаймович, - но если в крепости нет тайного выхода, то она в один момент превращается в мышеловку.
- Куда? - нервно перебил деда Федор.
- За мной пошли, - вздохнул дед.
Он очень переживал, что наверху сейчас горит его сокровище, его бесценная библиотека, которую он столько лет собирал и которой так гордился. Ни одной лишней и ненужной книги. С собой в подвал он успел прихватить библию, а я зачем-то сгрёб военные карты.
- … и вот теперь этот тайный выход нам весьма пригодится.
Трубы, тянувшиеся вдоль всего подвала, упирались в стену фундамента. Край плиты у труб был сколот и висел на арматуре. Ничего не стоило его отогнуть и посветив факелом увидеть, что трубы не втыкаются в стену и стеной не заканчиваются, а устремляются в неизвестность пролегая в узком и мрачном канале. Протиснуться рядом с ними бочком и буквой "Г" было вполне по силам. Только как далеко они идут? И где заканчиваются? Косой тоже видимо вспомнил нору Торка и многозначительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Дороги, которые нас выбирают.
- Так… я первый, за мной Хаймович, следом женщины, замыкающими Мишка и Шустрый. Полезли.
Идти оказалось крайне неудобно поясница начала ныть и жаловаться организму на судьбу практически сразу. Хуже всех пришлось Луизе, с ребенком на руках она постоянно тыкалась лбом в трубы, рядом колготился Федя, но толку от него не было, поскольку взять ребенка двумя руками он не мог. На выручку пришли Лена и Марта. Ребенку они не понравились, и он разорался, выдавая нешуточные рулады. Крысы дернули от его крика в разные стороны, хотя звук был с эхом, но каким-то ватным, словно придавленным подушкой. На эхо отозвало кошачье мяуканье. Кошка явно двигалась в туннеле в нашу сторону.
Сипение и пыхтение сзади, однако, глушило все звуки спереди.
- Вот так раком двигаемся, боюсь потом и не разогнемся, - сказал Мишка, - тут ещё Шустрый сзади пристроится, норовит.
- Я иногда задумываюсь над природой юмора, - забухтел Хаймович, - и прихожу к выводу, что чем тяжелее жизнь, тем больше люди находят повода для шуток. Видимо это подсознательно человек лишенный радостей в жизни, старается компенсировать их отсутствие шутками и смехом. Поскольку это единственно доступные ему положительные эмоции.
В свете факела навстречу нам вылезла кошка и подняв хвост трубой вопросительно уставилась на меня. Мол, и какого рожна, я тут забыл?
- Во! Душман, ты как здесь оказался? - опознал я кота.
- Стреляли, - ответил за него Хаймович и неопределенно хмыкнул своим мыслям.
Душмана только под ногами не хватало, подумал я, представляя, как он сейчас начнет тереться и путаться под ногами. Но он словно угадал мои мысли и пошел впереди, указывая путь. Впереди явно засвежело, звуки ночного города вплывали плавной волной в наш туннель. Под ногами захлюпала жижа из прогнивших труб, и её становилось больше.
Но вот я ткнулся факелом в насыпь. Дальше хода не было. Канал был разрушен и засыпан.