- Фальшь? Нет. Только на одном уровне. Беда в том, что правда не всегда выглядит достойно. Эта старая статуя истины - она ведь нагая. Посмотрите на меня. Было время, когда мы действовали прямо. Ничего не выходило. Люди считали, что я просто высказываю свое мнение. Я похож на обычного человека. Но это не так. Я мутант. Я прошел полный круг. Начал с Платона, Аристотеля, Бэкона, Коржибского и до компьютера - у меня лучший способ использовать логику для решения человеческих проблем. Я знаю ответы. Верные ответы.
Хейлу трудно было понять.
- Но… вы не можете быть непогрешимы. Вы используете какую-нибудь систему?
- Перебрал все системы, - сказал Логист Хейлу. - Много слов. Все сводится к одному: здравый смысл.
Хейл мигнул. Логист разжег трубку.
- Мне тысяча лет, - сказал он. - Трудно в это поверить, сынок, я знаю. Говорю вам, я особый мутант. Я родился на Земле. Я помню атомные войны. Не самую первую - тогда-то я и родился, и мои родители попали под вторичную радиацию. Я ближе всех к истинному бессмертию. Но мой главный талант - вы читали о Веке-пророке? Нет? Ну, он был одним из множества пророков в те дни. Многие догадывались о том, что ждет их. Для этого не нужно было логики. Так вот, я и был Веком-пророком. К счастью, некоторые послушались меня и начали колонизацию Венеры. Ко времени взрыва Земли я был уже здесь. Некоторые специалисты изучали мой мозг и нашли его необычным. В нем есть какое-то новое чувство - инстинг - никто не знает точно, что это такое. Но я даю правильные ответы.
- Вам тысяча лет? - спросил Хейл, уцепившись за этот единственный пункт.
- Почти. Я видел, как они приходят и уходят. Мне легко было бы управлять всем насестом, если бы я захотел. Но избавьте меня от этого! Я вижу все последствия, и они мне не нравятся. Я просто сижу здесь, в замке Истины, и отвечаю на вопросы.
Хейл потрясенно сказал:
- Но мы всегда считали… здесь машина…
- Конечно, я знаю. Люди скорее поверят машине, чем похожему на них человеку. Послушайте, сынок, как бы ни воспринимали это, я знаю ответы. Я рассматриваю информацию и тут же вижу ответ. Простой здравый смысл. Единственное требование - я должен знать все о вас и о вашей проблеме.
- Значит, вы знаете будущее?
- Слишком много вариантов, - сказал Логист. - Кстати, я надеюсь, вы не раскроете моего секрета. Каждый раз, когда я показываюсь какому-нибудь клиенту и схожу со своего пьедестала, они поднимают шум. Впрочем, можете говорить, если хотите, никто не поверит, что непогрешимый оракул - не сверхмашина. - Он улыбнулся. - Главное, у меня есть идея. Я говорил вам, что знаю ответ. Но иногда у меня бывает не один ответ. Почему бы вам не отправиться на поверхность?
- Что?
- Почему бы и нет? Вы сильны. Возможно, вы будете убиты. Возможно, говорю я. Но вы погибнете в борьбе. Здесь, в башнях, вам не за что бороться. Есть люди, разделяющие ваши мысли. Вольные товарищи - и среди них бессмертные. Отыщите их. Отправляйтесь на поверхность.
- Это невозможно, - сказал Хейл.
- В Товариществе были крепости, верно?
- Потребовались целые отряды техников, чтобы отогнать джунгли. И звери. Мы там вели постоянную войну. К тому же крепости - их не так много осталось.
- Возьмите одну и восстановите ее.
- Но… что потом?
- Может, вы станете диктатором, - спокойно сказал Логист. - Диктатором Венеры.
Наступило молчание. Лицо Хейла изменилось.
- Достаточно, - констатировал Логист, вставая. Он протянул руку. - Кстати, меня зовут Бен Кроувелл. Приходите ко мне, когда встретитесь с затруднениями, а может, я сам приду к вам. Но в этом случае не надейтесь на мой мозг.
Он подмигнул и зашагал прочь, посасывая свою трубку.
Жизнь в башнях очень походила на игру в шахматы. В амбарах, среди кур, социальное превосходство измеряется длиной срока аренды. Протяжение во времени есть богатство. У пешек короткий срок жизни, у коней, слонов и людей она больше. Социально существовала трехмерная демократия, но автократия имела лишь четверть измерения во времени. Почему библейские патриархии достигли власти? Потому что они могли ее удерживать.
В башнях бессмертные просто знали больше, чем коротко-живущие. Психологически стало любопытным смещение. В эти практичные дни бессмертных не обожествляли, но определенное смещение все же произошло. У родителей всегда есть преимущество перед ребенком - зрелость. Плюс опыт. Возраст.
Таким было смещение. Подсознательно короткоживущие жители башен начали смотреть на бессмертных с завистью. Потому что те больше знали. И были старше.
К тому же у человека есть печальная привычка - перекладывать на других неприятную ответственность. В течение столетий тенденция уводила от индивидуализма. Социальная ответственность достигла такой точки, когда всякий отвечал за соседа.
Постепенно образовался огромный круг, в котором все зависели друг от друга. Бессмертные, знавшие, какие долгие пустые столетия ждут их впереди, позаботились, чтобы эти столетия не были пустыми. Они учились. У них было много времени.
Приобретя знания и опыт, они стали принимать на себя ответственность, с такой легкостью передаваемую большинством.
Это была достаточно стабильная культура - для умирающей расы.
Он часто попадал в трудное положение. Все новое очаровывало его. Об этом позаботились хромосомы Харкеров. Впрочем, его звали Сэм Рид.
Он сражался с невидимыми преградами, которые - он знал - держали его в заключении. Их было девяносто. Где-то глубоко в его мозгу - нелогично и унаследованно - восставала мысль: что можно сделать за девяносто лет?
Однажды он попытался найти работу в большом гидропоническом саду. Его тупое и грубое лицо, лысая голова, его рано развившийся ум - все это давало ему возможность убедительно лгать, говоря о своем возрасте. Он работал некоторое время, пока любопытство не взяло верх, и тогда он начал экспериментировать с ботаническими культурами. Поскольку знаний у него не было, он загубил большой урожай.
Перед этим он, однако, обнаружил в одном из бассейнов голубой цветок, который напоминал ему о женщине, виденной на карнавале. Ее платье было точно такого же цвета. Он спросил одного из служащих о цветке.
- Проклятый сорняк, - ответил тот. - Никак не можем убрать их из бассейна. Сотни лет, а они все живут. Впрочем, с этим не так уж много хлопот. Крабья трава гораздо хуже. - Он вырвал цветок и отбросил его в сторону. Сэм сохранил его и позже расспросил еще. Он узнал, что это фиалка. Скромное красивое маленькое растение было непохоже на великолепные гибридные цветы, выращиваемые в секции гидропоники. Он хранил Цветок, пока тот не рассыпался в прах. Но и после этого Сэм помнил о нем, как помнил о женщине в фиолетовом платье.
Однажды он отправился в башню Канада, далеко в Мелком море. Раньше он никогда не выходил за пределы своей башни и был зачарован, когда большой прозрачный шар стал подниматься в пузырящейся воде. Он отправился с нанятым им человеком, нанятым за краденые деньги, который должен был выдавать себя за его отца. После того как они добрались до башни Канада, он больше его никогда не встречал.
Он был изворотлив для своих двенадцати лет. Перепробовал множество работ. Но ни одна из них его не удовлетворяла. Все были слишком скучные. Блейз Харкер знал, что делал, когда оставил нетронутым мозг в чахлом деформированном теле.
Впрочем, оно было чахлым только по стандартам того времени. Длинноногие высокие бессмертные установили свои стандарты красоты. Безобразными считались приземистые, коренастые и ширококостные короткоживущие.
В Сэме засело и росло яростное семя неудовлетворенности. Оно не могло развиваться нормально, потому что это было семя бессмертного, а он, по-видимому, не был бессмертным. Он просто не мог претендовать на работу, которая требовала столетней подготовки. Даже шестидесятилетней…
Он шел своим трудным, но неизбежным путем. И нашел учителя, своего Хирона, когда встретил Слайдера.
Слайдер был толстым злобным стариком. У него были кустистые седые волосы, прыщавый красный нос и собственная философия. Сам он никогда не предлагал советов, но отвечал, если его спрашивали.
- Людям нужны развлечения, - говорил он мальчику. - Большинству из них. И они не хотят смотреть на то, что им неприятно. Думай, парень. Воровством многого не добьешься. Лучше быть полезным людям, обладающим властью. Возьмем банду Джима Шеффилда. Джим обслуживает тех, кого надо. Не задавай вопросов, делай то, что тебе говорят, но в начале установи нужные связи.
Он чихнул и замигал водянистыми глазами.
- Я говорил о тебе с Джимом. Повидайся с ним. Я не стал бы этого делать, если бы не разглядел в тебе кое-что.
Он оставил Сэма у двери и дал ему пластиковый диск.
- Ты далеко пойдешь. Ты ведь не забудешь старого Слайдера? Некоторые забывали. Но я могу причинять неприятности так же легко, как и делаю одолжения.
Сэм вышел, а толстый зловещий старик продолжал чихать и хихикать.
Он повидался с Джимом Шеффилдом. Тогда ему было четырнадцать лет, и он был силен, невысок и сердит. Шеффилд оказался сильнее и старше. Ему было семнадцать, этому выпускнику школы Слайдера, независимому и хитрому бизнесмену, чья банда уже приобрела известность. Человеческий фактор всегда был важен в интригах башен. Это была не просто политика, нравы этой эпохи были также пунктуальны и сложны, как и во времена макиавеллиевой Италии. Простая правда не только была неприемлема, но и отдавала дурным вкусом. Главное - интриги. В постоянно изменяющемся балансе власти человек должен был перехитрить противника, запутать его в собственной паутине, заставить уничтожить самого себя - вот в чем заключалась игра.
Банда Шеффилда работала по найму. Первым заданием Сэма Рида было отправиться под воду вместе с более опытным товарищем и собрать образцы синеватой водоросли, запрещенной в башне. Когда он вернулся через тайный ход, то с удивлением увидел ожидающего их Слайдера. Тот держал наготове портативный лучевой аппарат. Маленькое помещение было герметически закупорено. На Слайдере была защитная одежда. Голос его доносился через диафрагму.
- Стойте на месте, парни. Держи, - он бросил лучевой механизм Сэму. - Облучи этот пластиковый мешок. Он закрыт? Хорошо. Облучи его сверху. Так. Теперь поворачивай. Не спеши!
Спутник Сэма попытался ему что-то возразить. Слайдер фыркнул:
- Делай, что говорят, или я сверну твою тощую шею. Поднимай руки. Поворачивайтесь медленно, пока я вас облучаю. Вот так.
Потом они втроем встретились с Джимом Шеффилдом. Джим был послушен, но сердит. Он попытался спорить со Слайдером.
Слайдер фыркнул и потер свою седую голову.
- Заткнись, - сказал он. - Ты слишком вырос из своих башмаков. Если, затевая что-нибудь новое, не позабудешь спросить меня, то убережешься от многих неприятностей. - Он хлопнул по пластиковому мешку, который Сэм положил на стол. - Знаешь, почему эта водоросль запрещена в башне? Твой патрон не предупреждал тебя, что с ней нужно обращаться осторожно?
Широкий рот Шеффилда изогнулся:
- Я был осторожен.
- С ней безопасно обращаться только в лабораторных условиях, - сказал Слайдер. - Только так. Это пожиратель металла, она разлагает металл. Когда с нею правильно обращаются, она безвредна. Но в сыром состоянии может высвободиться и наделать много бед. И ты кончишь в терапии. Ясно? Если бы сразу пришел ко мне, я сказал бы, что сначала нужно взять ультрафиолетовую установку и облучить водоросль. Она могла прилипнуть к костюмам парней. В следующий раз ты так легко не отделаешься.
Шеффилд потупил взгляд. Он послушно встал, подобрал мешок и вышел, поманив за собой ребят. Они на мгновение задержались. Слайдер подмигнул Сэму.
- Ты делаешь массу ошибок, парень, когда не слушаешься советов старших, - сказал он.
Это был лишь один из многих эпизодов его внешней жизни. Внутренне он был рано развившимся, аморальным, мятежным. Он восставал против краткости жизни, которая делала всякое обучение тщетным, когда он думал о бессмертных. Он восставал против собственного тела, толстого, приземистого, плебейского. Восставал скрыто, не зная причины, против того, что непоправимо, невозвратно вошло за первые недели в его жизнь.
В мире всегда существовали разгневанные люди. Такой гнев, как у Ильи, - это огонь Господен, человек остается в истории как святой, а его гнев сдвигает горы, чтобы улучшить человечество. Иногда гнев разрушителен, великие полководцы уничтожают целые нации. Такой гнев находит свое внешнее выражение и не должен скрывать своего хозяина.
Но гнев Сэма Рида был направлен против таких вечных категорий, как время и судьба, и единственной целью, которую мог найти этот гнев, был сам Сэм Рид. Разумеется, такой гнев противоестествен в человеке. Но Сэм Рид и не был нормален. И отец его не был нормален, иначе он не стал бы так, несоответственно вине, мстить сыну. Порок, скрывавшийся в крови Харкеров, ответствен за этот гнев, в котором жили отец и сын, разделенные, гневающиеся по разным поводам, восставшие против всего, и прежде всего против собственной жизни. Сэм прошел через много внутренних фаз, которые поразили бы Слайдера, Джима Шеффилда и остальных, с кем он тогда работал. Его мозг был сложнее, чем у остальных, он был способен жить на многих уровнях и скрывать это. С тех пор как он открыл большие библиотеки башен, он стал страстным читателем. Он никогда не был только интеллектуальным человеком, и внутреннее беспокойство мешало ему овладеть каким-либо полем знания и тем самым подняться над собственным положением благодаря единственному преимуществу, которым он обладал, - благодаря своему мозгу.
Но он пожирал книги, как огонь пожирает топливо, как собственная неудовлетворенность пожирает его самого. Он пожирал толстые фолианты, касающиеся любого вопроса, встречавшегося ему, и отягощался знаниями, бесполезно копившимися в его мозгу. Иногда эти знания помогали ему совершить мошенничество или скрыть убийство. Часто же они просто лежали, невостребованные, в мозгу, запрограммированном на тысячелетие, но обреченном исчезнуть меньше, чем через сто лет.
Хуже всего было то, что Сэм Рид в сущности не знал, что его беспокоит. Он боролся с собственным сознанием, пытаясь избавиться от подсознательного знания о собственном наследии. Некоторое время он надеялся найти ответ в книгах.
В те ранние дни он видел в книгах отсрочку от эскапизма, который позже он испытал во многих формах, пока не набрел в конце концов на одну великую, невероятную и невыполнимую задачу, решить которую было предначертано ему судьбой.
В следующие пятнадцать лет он читал - быстро и спокойно - в библиотеках всех башен, где ему случалось бывать, и это служило противоядием тем незаконным делам, в которые он все время впутывался. Глубокое презрение к людям, которых он обманывал, прямо или косвенно, сочеталось с презрением к своим товарищам. Сэм Рид ни в каком отношении не был приятным человеком.
Даже для самого себя он был непредсказуем. Он был жертвой ненависти к самому себе, его месть людям иногда принимала очень резкие формы. Он стал пользоваться дурной репутацией. Никто не доверял ему - да и как можно было ему доверять, если он не доверял сам себе? Но мозг и руки его были настолько искусны, что его услуги пользовались большим спросом, хотя и могли привести к кровавым убийствам, если Сэм Рид давал волю своему гневу.
Сэм Рид воспринимал Вольных товарищей, как исчезнувших динозавров старой Земли, и почти по тем же причинам - как воплощение великолепной романтики. Он понимал причины такого восприятия и в глубине души насмехался над собой. Не Вольные товарищи, а связанное с ними представление о свободе - вот что в конечном итоге очаровывало всех, включая и Сэма.
Сэм читал о пионерских днях Венеры со свирепой жадностью. Человек может всего себя отдать борьбе с таким соперником, как дикая планета, с которой борются поселенцы. Он с горячей ностальгией читал о старой Земле, о ее широких горизонтах. Он напевал про себя старые песни и старался представить себе вольное небо.
Веда его заключалась в том, что его собственный мир был прост, усложненный лишь искусственно, но так, чтобы никто не мог поранить себя об искусственные барьеры: эти барьеры падали от легкого прикосновения. Когда колотишь их одной рукой, другой можно поддерживать.
Единственный достойный противник, найденный Сэмом, было время - длинная и сложная протяженность столетий, которых - он знал это - ему не прожить. Поэтому он ненавидел мужчин, женщин, весь мир, самого себя. За отсутствием достойного противника он сражался со всеми сразу.
Все это время оставалось справедливым одно обстоятельство, которое он осознал смутно и без особого интереса. Голубой цвет трогал его так, как не могло тронуть ничто другое. Он объяснял это частично рассказами о старой Земле, о ее невообразимо голубом небе.
Здесь же все было пропитано водой. Воздух на поверхности был тяжел от влаги, облака провисали от воды, и серые моря, одеялом покрывавшие башни, вряд ли были более влажными, чем облака и воздух. Поэтому голубизна утраченного неба прочно связывалась в сознании Сэма со свободой.
Первая девушка, с которой он вступил в брак, была маленькая танцовщица из кафе на одном из Путей. Она носила костюм из голубых перьев цвета забытого неба Земли. Сэм снял небольшую квартирку на одной из отдаленных улиц башни Монтана, и в течение шести месяцев они ссорились здесь не больше, чем другие пары.
Однажды утром он вернулся туда после ночной работы с бандой Шеффилда и, распахнув дверь, ощутил какой-то странный запах. Тяжелая сладость висела в воздухе и острая, густая, чем-то знакомая кислота, которую не многие в башнях могли бы опознать в эти упадочные дни.
Маленькая танцовщица, сжавшись в комок, лежала у стены. Лицо ее было закрыто бледно окрашенным цветком, чьи лепестки сжимались как пальцы, крепко прижимая цветок к ее черепу. Цветок был желтый, но прожилки лепестков теперь стали красными, и красная жидкость текла из-под цветка на голубое платье девушки. Рядом на полу лежал цветочный горшок и зеленая обертка, в которой кто-то послал ей цветок.
Сэм никогда не узнал, кто это сделал. Возможно, кто-то из врагов отомстил ему за старые обиды; возможно, один из друзей, некоторое время он подозревал Слайдера, боявшегося, что девушка возьмет над ним слишком большую власть и отвлечет от темного, но выгодного бизнеса. А может, это была соперница-танцовщица, потому что среди людей этой профессии шла непрекращающаяся борьба из-за возможности работать в башне Монтана.
Сэм произвел расследование, узнал, что ему было нужно, и вынес беспристрастный приговор. Впрочем, Сэма это не слишком занимало. Девушка была не менее неприятной особой, чем он сам. Просто она была удобна, и у нее были голубые глаза. Когда Сэм занимался делом об ее убийстве, он заботился не о ней, а о своей репутации.
После нее приходили и уходили другие девушки. Сэм снял квартирку получше в соседнем квартале. Затем он закончил одну чрезвычайно выгодную работу и оставил очередную девушку и квартиру ради элегантной многокомнатной квартиры в центре башни Монтана над главным Путем. От отыскал хорошенькую синеглазую певичку, чтобы делить с ней эти апартаменты.