"Это Сатана перед падением в ад", - подумал Сойер. Он буквально вдавил лицо в стеклянный пол, чтобы рассмотреть все как следует. Сверкающая фигура - полузмея, полуангел… и огненные крылья, яркость которых невыносима для его глаз.
Мгновение она стояла неподвижно в пространстве - и затем взрыв, бешеный взрыв, подобный тому, что впервые произошел в Аламагордо. Грибовидное облако повисло над Хомадом…
Эхо гигантского взрыва прокатилось над миром Хомов. Они избавились от власти богов. Канал, из которого боги черпали энергию, закрылся навсегда.
В стеклянном полу дымился мертвый, обугленный Источник Миров. Сойер видел, как он вспыхнул в последний раз, и эта вспышка была каплей, переполнившей его разум. Сознание покинуло его.
Гром в голове вернул его к жизни. Он лежал на стеклянном полу, под которым клубилась золотая пустота. Он лежал долго, очень долго, глядя на маску, не в состоянии вспомнить, что произошло.
Нашествие дикарей через проломленную стеклянную стену, как ему казалось, произошло тысячу лет назад. Он смутно вспоминал фигуры в масках, которые приближались к нему… Но вот из-за разрушенной стены послышался шепот, затем голоса, ликующие крики. Он услышал вдали колокольный звон, возвещающий радость и торжество.
Но здесь, в святилище исчезнувших богов, еще не наступило время для радости. Вокруг лежал спасенный и счастливый мир, а к Сойеру медленно приближался человек в маске - и с ним приближалась смерть.
Альпер шел неуверенно, ноги его подгибались, последняя энергия Огненной Птицы уже иссякала в его дряхлом теле.
Он остановился в десяти футах от Сойера. Было странно видеть маску Извера, глаза которой не излучали смертоносных лучей. Вместо них в глазницах моргали маленькие серые глазки Альпера. Вероятно, он поднял эту маску на поле боя, когда шел сюда…
- Она пропала! - сказал он. - Ты позволил Огненной Птице пропасть!
- Земля тоже пропала для нас, - услышал Сойер свой голос. Он с усилием втянул в себя воздух. - Пути назад нет! Моя смерть ничего не изменит. Мы можем жить здесь, в Хомаде…
- Альпер! - послышался чей-то голос. - Альпер, подожди!
Через развалины стены пробиралась грузная фигура Затри в маске. Эхо его голоса гулко прокатилось под стеклянными сводами. Сойер не имел понятия, что произошло снаружи. Но теперь это уже не имело значения. Осталась одна, последняя битва. И в ней никто не мог помочь Сойеру, кроме него самого.
- Жить здесь?! - горько переспросил Альпер. - Без Огненной Птицы? Много ли я проживу? У тебя еще есть время. Ты можешь найти здесь дело, женишься, у тебя будет семья. А я? Как я смогу править…
- Ты не сможешь, - спокойно ответил Сойер. - У тебя не получится. Ты способен на многое, но правление не твоя стихия.
- Альпер! - крикнул Затри. - Подожди!
- Ждать?! - фыркнул Альпер. - Чего ждать? Чтобы вы опять надули меня? О, нет!
Он прыгнул к Сойеру, сжав кулаки.
- Ты выбросил Огненную Птицу! Без нее я умру! Я умру! - из-под маски раздался взрыв смеха. - Но ты умрешь раньше!
Правая рука его скользнула к карману, где находился передатчик.
Отдавая себе отчет, что он опоздал, Сойер все же прыгнул.
Вихрь молний взорвался в его мозгу, раскаты грома потрясли сознание. Его череп превратился в циклотрон, который раскручивал свою спираль все быстрее и быстрее, пока он, полуослепший, полуоглушенный, летел к улыбающейся маске…
Руки его сжали череп и ощутили маску. Он совсем забыл о ней.
Он мельком видел, что Затри ведет себя как-то странно. Морщась, как от нестерпимой боли, он сжал виски обеими руками, затем сорвал с себя маску и швырнул ее на стеклянный пол.
Все это продолжалось долю секунды, пока Сойер летел к Альперу, а тот делал все, чтобы расколоть его череп пополам. Он расхохотался и еще в воздухе сорвал с себя маску, потому что все понял, когда увидел лицо Затри без маски.
Затем он обрушился на Альпера и сбил его с ног. Старик все еще нажимал кнопку управления. Но сейчас Сойеру это было на руку. Он знал, почему Затри сорвал маску, и знал, что происходит в мозгу самого Альпера.
Альпер поднял руку, чтобы сорвать свою маску, - он тоже все понял.
Маски тоже были своего рода передатчиками. Они генерировали свои несущие волны. Кроме того, они были и мощными усилителями. Зрение и слух человека, надевшего маску, усиливалось в тысячу раз. И те же ультразвуковые колебания, которые звучали в мозгу Сойера, тысячекратно усиленные, звучали в мозгу Альпера - пока на нем была маска!
Сойер свалился на старика всем телом, прижал его к полу, мешая ему сорвать маску, нащупал рукой кнопку управления и нажал ее…
Альпер закричал.
Он пытался сопротивляться, но бесполезно. Гром гремел в их головах. Он оглушал Сойера, но в голове Альпера он был страшным, почти смертельным. Он страдал гораздо сильнее Сойера.
Теперь Альпер думал только о том, как избавиться от этого грома. А Сойер, оглушенный, полуослепший, крепко прижимал пальцы старика к кнопке. Он надеялся только на то, что тот постарается найти и нажать кнопку выключения до того, как гром убьет их обоих.
Если Альпер умрет раньше, чем сделает это, Сойер тоже обречен. Пока передатчик связывает их, смерть Альпера означает смерть Сойера.
Старик лихорадочно шарил пальцами по коробке. Сойер боялся дать ему свободу действий, но…
Внезапно все кончилось.
Оглушенный внезапной пронзительной тишиной в мозгу, Сойер приподнялся на локтях и услышал, как что-то звякнуло на стеклянном полу. Сойер увидел рядом с собой тонкий блестящий металлический диск.
Передатчик!
Не смея поверить в это, он прижал руку к голове… Ничего. Он был свободен!
Когда Сойер отпустил Альпера, тот медленно перекатился на бок, выпрямился и затих. Тяжелая голова в улыбающейся маске Извера запрокинулась и смотрела прямо вверх. Стального цвета глаза в прорезях маски смотрели прямо на Сойера, но ничего не видели. Возраст был трагедией Альпера - теперь он уже никогда не будет стареть.
Сойер долго смотрел на мертвеца, затем поднял голову.
Затри шел к нему по стеклянному полу. За ним у развалин стены стояла и смотрела на Сойера Клей. Встретившись с ним взглядом, она неуверенно подняла руку, и он улыбнулся ей. Он не мог двигаться, он слишком устал.
Все было позади. Он осмотрелся вокруг. Разрушенный Источник был теперь всего лишь грудой расплавленного металла. И где-то за ним, в другом измерении, остался навсегда потерянный для него его собственный мир - Земля.
Это было неотвратимо. Сойер сделал все, что мог. Он сделал свое дело.
Где-то невообразимо далеко, в другом пространстве, некто в офисе Торонто напишет на его досье: "Закрыто". Сойер покачал головой, отгоняя это видение. Теперь у него есть только Хомад. На Хомаде тоже можно жить - ему больше ничего не остается.
Сойер, с трудом поднявшись на ноги, повернулся к Клей.
Человек должен делать свое дело в любом мире. Сойер знал, что Землю он не забудет. Каждый раз, когда он напьется, он будет говорить о ней. Если на Хомаде есть вино, подумал он, то он должен напиваться и бубнить окружающим о Земле, о ее зеленых полях, о морях… К нему снова вернется Земля, он будет долго говорить о ней, говорить нежно, гораздо нежнее, чем тогда, когда жил на ней…
Он был молод. Перед ним - долгая жизнь. Все будет хорошо, если он постарается.
Улыбающаяся маска Альпера смотрела, как он неуверенно шел вперед, над клубящимся золотым туманом бездны - к Затри и к ожидающей его Клей.
Темный мир
Роман
Огонь в ночи
Лениво извиваясь, тонкая струйка дыма поднималась на севере в темнеющее небо. И вновь меня охватила беспричинная тревога, неподвластное разуму желание бежать куда-то сломя голову, желание, овладевавшее всем моим существом время от времени в последние дни. Я сознавал, что для подобной тревоги не было причин. Ведь это всего лишь обычный дым, поднимающийся над заболоченной пустынной местностью не далее, как в пятидесяти милях от Чикаго, где люди давно уже похоронили суеверия под железобетонными конструкциями.
Я знал, что этот дым порожден обычным костром, и одновременно я сознавал, ЧТО ЭТО НЕ ТАК. Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это необычный костер, я узнавал тех, кто сейчас находился рядом с ним и рассматривал меня сквозь каменную стену, уставленную до потолка толстенными книгами моего дяди-библиофила и увешанную инкрустированными серебром трубками для курения опиума. Здесь же находились доставленные из Индии шахматы с фигурами из золота, шпага…
И вновь картины прошлого поплыли предо мною, и цепкий страх сковал мои члены.
Справившись с ним, я в два прыжка оказался у стены, сорвал с нее шпагу, сжав эфес с такой силой, что побелели фаланги пальцев. В сомнамбулическом состоянии я приблизился к окну и устремил свой взор в ту сторону, где все еще струился дым костра. Я по-прежнему сжимал в руках шпагу, но она не прибавила мне уверенности, потому что это была не та шпага.
- Успокойся, Эд, - раздался за спиной голос моего дяди. - В чем дело? Твой вид напоминает мне… дикаря.
- Это не та шпага, - ответил я, с трудом услышав собственный голос.
Туман наваждения рассеялся. Я уставился на дядю, по-детски моргая глазами и удивляясь, что подобное могло происходить именно со мною.
- Это не та шпага, - вновь заговорил я. - Та, что мне необходима, находится в Камбодже. Она из священной триады талисманов владыки Огня и владыки Воды. Они владеют тремя могущественными талисманами - неподвластным тлению фруктом Куи, раттаном с вечно благоухающими цветами и оберегающей Дух шпагой Як.
Мой дядя пристально рассматривал меня сквозь клубы наполнившего комнату дыма.
- Ты сильно изменился, Эд! - сказал он глубоким мягким голосом. - Я думаю, что это последствие войны и этого следовало ожидать. По всей видимости, ты болен. Прежде ты никогда не интересовался подобными вещами. Не слишком ли много времени проводишь ты в библиотеке над ветхими фолиантами? Я так надеялся, что за время отпуска ты восстановишь утраченные силы. Отдых…
- Отдых не входит в мои планы, - перебил я его с горячностью. - Я пожертвовал полутора годами ради отдыха на Суматре. Ничего не делал, отрешившись от всего в той маленькой паршивой деревушке в глубине джунглей и все ждал чего-то, ждал, ждал…
Я вновь увидел ее пред собой, запах ее коснулся моих ноздрей. Я вновь оказался во власти лихорадочной дрожи, которая сотрясала мое тело, когда я лежал в беспамятстве в хижине, на вход в которую было наложено табу.
Мысленно я перенесся в прошлое, преодолев временной промежуток, измеряемый восемнадцатью месяцами. Я вновь летел в боевом самолете над джунглями Суматры, и все было на своих местах, и я был самым обычным, нормальным человеком. Вторая мировая война близилась к закономерному концу, я был одним из тех, кого она перемалывала в своих жерновах, и все-таки оставался нормальным человеком, уверенным в себе и в своем будущем, и не мучился от собственного бессилия осознать воспоминания, теснившие мою память.
Так было вплоть до того последнего часа, когда внезапно и в одно мгновение упорядоченная жизнь канула за черту неведомого. Теряюсь в догадках, что послужило этому причиной. Самолет устремился вниз, ветви могучих деревьев смягчили удар, и я отделался легкими повреждениями и несколькими царапинами. Обошлось без переломов, но аспидный мрак окружил меня надолго со всех сторон, а окружающий мир казался чужим и враждебным.
Дружелюбные батаки извлекли мое бесчувственное тело из искореженного фюзеляжа. С помощью своих грубых, странных, но весьма эффективных методов лечения они избавили меня от приступов лихорадки и припадков беспричинной ярости. До сих пор я еще ни разу не задумывался о цене той услуги, которую они оказали, спасая мне жизнь. А ведь у их шамана уже тогда зародились подозрения…
Он что-то знал, покрытый замысловатой татуировкой дикарь, он произносил своим старческим голосом загадочные заклинания над грязной веревкой с многочисленными узлами, над жменею риса и потел при этом от напряжения, природа которого была мне тогда неведома. Помню только размалеванную уродливую маску, витающую надо мной, повелительно-властные жесты распростертых надо мной рук. И странное дело, смысл его слов не был для меня тайной за семью печатями.
"Вернись в свое лоно, душа, где бы ты ни хоронилась: в лесных зарослях, в горных теснинах или на дне глубокой реки. Внемли, я призываю тебя: "тозыба брас" - "яйцо истины Раджи", меелиджа - одиннадцать целебных листьев хинного дерева…"
Поначалу все без исключения батаки относились ко мне с искренним сочувствием. Но вскоре шаман, почувствовав во мне что-то неестественное, чуждое его разуму, при общении со мною стал держаться настороженно. И мне не стоило труда наблюдать, как он все больше и больше удаляется от меня, как меняется его отношение ко мне. Следуя примеру своего священнослужителя, насторожились и батаки. Не мой беспомощный вид вызывал их первобытный страх, а… Что?
В тот день, когда мне предстояло сесть в вертолет и вернуться в цивилизованный мир, в беседе со мною шаман попытался объяснить причину своей отчужденности. Возможно, в тот час он осмелился переступить через грань допустимого…
- Ты всегда должен быть настороже, сын мой. Ты должен прятаться всю свою жизнь, ибо не поддающееся моему разумению разыскивает тебя…
И при этом старец произнес слово, смысл которого остался мне тогда непонятным.
- Оно явилось из иного мира: из страны духов, чтобы выследить тебя. Помни, отныне все магические предметы для тебя табу. Но вряд ли ты убережешься, даже не нарушив запрет, - тебе необходимо завладеть заветным оружием. Но я не могу указать, где оно находится, я пробовал узнать, но мои заклинания оказались бессильны. Отныне ты предоставлен самому себе!
Он был рад, когда я садился в вертолет. Не скрывали своей радости и остальные батаки.
С той поры я не знаю покоя, одна-единственная мысль гложет меня: "Что стряслось со мною? От чего я стал совершенно иным? Лихорадка тому виной? Возможно. Так или иначе, но я не чувствую себя тем человеком, каким был прежде".
Сновидения, расплывчатые воспоминания - они пытались воскресить давно забытое. Несомненно, где-то и когда-то я сошел с дороги, которая вела меня к цели всей моей жизни. Все эти полтора года я был страшно одинок, общество мне подобных не прельщало меня, и только со своим дядей я мог быть до конца откровенным.
В его присутствии с меня словно спадала пелена. Пелена непроницаемого тумана. Для меня становилось осознанной неизбежность происходивших событий, казалось, я способен проникнуть в потаенную суть окружающих меня предметов, в то, что философы называют "вещью в себе". Происходившее со мною в такие минуты в далеком прошлом было бы попросту невозможным. В далеком прошлом, но не сейчас.
- Ты ведь знаешь, дядя, я путешествовал достаточно долго. Но и путешествие не принесло мне облегчения. Каждый раз нечто увиденное заставляло течь мои мысли в прежнем направлении. Был ли это амулет в лавке старьевщика, опал, фосфоресцирующий подобно кошачьему глазу в кромешной темноте, часто встречающиеся на моем пути две странные фигуры. Кстати, в последнее время я постоянно вижу их во сне. А однажды…
Я умолк, задумавшись.
- Да, - напомнил о своем присутствии дядя.
- Это произошло в Новом Орлеане. Я проснулся среди ночи и тут же стряхнул с себя остатки сна, уверенный, что секунду назад кто-то притаившийся в темноте разглядывал меня. Он был рядом, не далее, как в двух шагах. Я всегда храню под подушкой пистолет, не совсем обычный пистолет. Когда я дотянулся до рукоятки, он… назовем его собакой, бросился в открытое окно. Только я не уверен, что это была действительно собака.
Я заколебался; дядя терпеливо ждал, когда я продолжу.
- Пистолет был заряжен серебряными пулями.
Дядя надолго погрузился в раздумья. Я знал, о чем он думает.
- А другая фигура? - нарушил он наконец молчание.
- Не знаю, была ли она тогда в комнате. Обычно она покрыта с головы до ног капюшоном и плащом из плотной материи. Но что-то в облике этой фигуры подсказывает… В общем, это особь женского пола, и она прожила много, очень много лет. А иногда со стороны их фигур исходит…
- Я слушаю!
- Голос. Очень нежный голос. Зовущий куда-то. И огонь. И на фоне огня лицо, черты которого мне еще ни разу не удалось разглядеть.
Дядя кивнул головой. Комната погрузилась в полумрак, а дым снаружи давно уже растворился в густеющих тенях ночи. Я еще раз выглянул в окно: среди деревьев в саду угадывалось какое-то движение. И это видение было порождено моим воспаленным воображением?
Я подозвал дядю и уступил ему место у окна.
- Я видел этот огонь и раньше, - молвил я.
- Не вижу в этом ничего необычного. Бездомные всегда разводят костры.
- Нет. На этот раз это не огонь, согревающий бедняков. Это - Огонь Нужды.
- Поясни, что это такое.
- Он непременный атрибут древнего ритуала. Подобно кострам шотландцев, разводимым в середине лета. Но Огонь Нужды разжигают только в годину несчастий. Насколько мне известно, корни этого обычая проникают в седую древность.
Дядя вернулся на прежнее место и уселся, наклонившись вперед.