- Завернем в красно-зеленую блестящую бумагу, завяжем ленточкой и отошлем обратно на корабле, - предложил он.
Флетчер мрачно расхохотался.
- Очень смешно, Реймонд, очень, очень смешно…
И он начал нервно расхаживать по комнате. В тишине просторного помещения гулким эхом отдавались его шаги по плиточному полу. Звук напоминал ему тиканье часового механизма. Все громче, громче, громче…
Он, вернее, все они бились над этой проблемой вот уже целый год, и ощущение, что эти усилия напрасны, возрастало. Неким таинственным образом плутоний-186 начал появляться в лабораториях, разбросанных по всему миру, там, где имелся набор из двух элементов с эквивалентными атомными весами. И вот грамм за граммом, атом за атомом эти парные элементы столь же таинственно начали исчезать - к примеру, равные количества тунгстена-186 или же осмия-186.
Куда девались тунгстен и осмий? Откуда брался этот проклятый плутоний? Более того, как вообще возможно существование изотопа плутония, чьи атомы имели в ядре всего 92 нейтрона?.. Ведь подобное вещество не способно просуществовать и тысячной доли секунды! Плутоний являлся одним из самых тяжелых химических элементов - целых 94 протона в ядре каждого из атомов. Ближайшим стабильным изотопом плутония был плутоний-244, где 94 протона удерживались ста пятьюдесятью нейтронами. И даже при этом плутоний-244 имел неизбежный период радиоактивного полураспада, равный примерно семидесяти шести миллионам лет. Атомы плутония-186, если таковые вообще существуют, должны были бы пройти период полураспада меньше чем за одну целую семьдесят шесть сотых миллионных долей секунды.
Но это вещество продолжало появляться в химических лабораториях вместо тунгстена-186 и осмия-186, и число атомов в нем, как было установлено уже много раз, составляло именно 94. А под номером 94 в таблице значился именно плутоний, это не подлежало никакому сомнению. Определяющей характеристикой плутония было наличие 94 протонов в ядре. Если исходить из одного этого факта, существование такого элемента, как плутоний, теоретически возможно.
И этот необычайно легкий изотоп плутония, этот самый плутоний-186, был наделен еще одной совершенно невероятной характеристикой. Он был не просто стабилен. Он был настолько стабилен, что даже не являлся радиоактивным. Лежал себе за толстым стеклом, выглядел весьма прозаически и не выказывал ни малейшего намерения выдать хотя бы толику энергии.
Ну, по крайней мере, о том свидетельствовали результаты первого теста. А вот второй тест показал наличие позитронной эмиссии, а третий подтвердил этот результат. Проблема заключалась в том, что третьи измерения показали более высокий уровень радиоактивности, чем вторые. А при четвертом замере уровень снова возрос. Ну и так далее - чем дальше, тем больше.
Никто никогда прежде не слышал о подобном элементе с таким порядковым номером или атомным весом, который поначалу был бы стабилен, а затем начинал бы демонстрировать все возрастающую радиоактивность. Никто также не знал, что может произойти, если пустить этот процесс, что называется, на самотек.
Но перспективы, похоже, были самые неутешительные. Наилучшим выходом казался следующий: размельчить это вещество в порошок, а затем смешать его с нерадиоактивным тунгстеном. И действительно, на какое-то время это сработало, но затем тунгстен тоже начал становиться радиоактивным. После использования с той же целью графита получили лучшие результаты, удалось немного снизить выход радиоактивной энергии. Никаких взрывов не происходило. Однако продолжало накапливаться все больше и больше плутония-186.
Единственным имевшим хоть какой-то смысл объяснением - если здесь вообще можно было отыскать смысл - казалось следующее. Веществе прибывало из некоего пока неизвестного места, возможно, из некой параллельной Вселенной, где действовали совсем иные законы природы и сила сцепления атомов была гораздо выше, чем на Земле. Словом, из того загадочного места, где плутоний-186 мог существовать в форме стабильного изотопа.
Но кто и с какой целью посылает этот самый плутоний-186 на Землю?.. На этот вопрос ответа пока что не существовало. Даже догадок не было. Как не было и ответа на более важный вопрос - как приостановить этот процесс. В результате радиоактивного распада плутоний-186 преобразуется, по всей видимости, в обычный осмий или тунгстен. Но двадцать позитронов, которые выделяло каждое ядро атома плутония, в ходе этого распада аннигилировали равное количество электронов. Конечно, наша Вселенная могла позволить себе потерять двадцать электронов здесь, еще двадцать - там, это несомненно. И даже если б продолжала терять эти самые электроны с постоянной скоростью в течение очень длительного времени, никто бы ничего не почувствовал. Но рано или поздно настанет момент, когда общий позитивный заряд от потери электронов нарушит некое равновесие, достигнет таких масштабов, что это сможет привести к весьма серьезным проблемам в симметрии и сохранении энергии. А что произойдет, если равновесие в нашей Вселенной нарушится? Какие ядерные взаимодействия это может вызвать?
Неужели тогда звезды, в том числе и Солнце, взорвутся и начнется образование сверхновой звезды?..
- Это не может продолжаться, - мрачно сказал Флетчер.
Хэммонд скроил кислую мину.
- Вот как? Но мы твердим об этом вот уже полгода, если не больше.
- Пора, наконец, что-то предпринять. Они посылают нам все больше и больше этой дряни. И как, скажи на милость, дать им понять, чтоб это, наконец, прекратилось?
- Они!.. Мы и представления не имеем, кто это такие - "они", - вставил Реймонд Николаус.
- Сейчас это не так уж и важно. Важно другое. То, что вещество продолжает постоянно прибывать. И чем больше его у нас, тем опасность выше. Но как прекратить эти поставки, черт побери?! Мы не знаем… А потому следует найти способ избавляться от плутония по мере его поступления.
- Что это ты надумал, а? - спросил Хэммонд.
Тогда Флетчер, яростно сверкнув глазами - тем самым он как бы давал понять, что никаких возражений не потерпит, - ответил:
- Я собираюсь переговорить с Асенионом.
Хэммонд презрительно фыркнул.
- С Асенионом? Да ты с ума сошел!
- Нет. Это он сумасшедший. Но он единственный, кто может помочь.
Историю Асениона можно было назвать весьма печальной, даже трагичной. И совершенно загадочной.
То был один из самых выдающихся физиков-атомщиков, ученый, которого можно было бы поставить рядом с Рутерфордом, Бором, Гейзенбергом, Ферми, Мейтнером. В двенадцать лет - выпускник Гарварда, через пять лет защитил докторскую диссертацию в Эм-Ай-Ти, после чего опубликовал целое море совершенно блестящих работ, исследовавших тайны сцепления атомов. В последние десятилетия XXI века ему, казалось, удалось раз и навсегда разгадать все загадки Вселенной, ставившие человечество в тупик на протяжении столетий. А затем вдруг в возрасте двадцати восьми лет он без каких-либо внятных объяснений и предупреждений резко отошел от дел.
- Я потерял интерес, - заявил он. - Физика меня больше не занимает. Почему это я должен тратить единственную жизнь на выяснение строения вещества?
Как все это скучно и утомительно!.. Ведь когда человек, к примеру, любуется Парфеноном, он же не задает себе вопроса, из чего сделаны колонны или какие подъемные устройства понадобились, чтоб установить их там, где они стоят. Главное - что Парфенон существует, что он поразительно прекрасен. Красота - вот что сейчас меня интересует. И со Вселенной то же самое. Я вижу Вселенную, вижу ее красоту и совершенство! Так какое мне дело до устройства лесов и подъемных механизмов? И не только мне. Кому вообще какое дело?..
И он отказался от профессорской должности, ушел из университета, сжег все бумаги и поселился в квартире на двадцать третьем этаже высотного здания в западном Манхэттене, где устроил совершенно изумительный зимний сад-лабораторию. Он собирался проводить там эксперименты по интенсивному цветоводству и огородничеству.
- Ананасовидные, - говорил Асенион. - Теперь я занят разведением гибридов этих удивительных растений… Ананасовидные - вот отныне смысл моего существования.
Ромельмейер, бывший учитель Асениона из Гарварда, приписывал эти квартирные чудачества переутомлению и считал, что месяцев через шесть-восемь все наладится и его ученик снова вернется к работе.
Джэнтзен, на долю которого выпало величайшее счастье первым прочесть совершенно потрясающую диссертацию юного ученого в Эм-Ай-Ти, тоже излучал сочувствие и пытался убедить всех, что Асенион, должно быть, зашел в ходе работы в тупик, что едва не свело его с ума и вызвало столь драматичное решение. "Возможно, он вдруг обнаружил, что смотрит прямо в бездну противоречий. И это тогда, когда ему казалось, что ответ уже найден, говорил Джэнтзен. - Ас чего бы еще ему вдруг сбегать? Но уверяю, в бегах он будет недолго. Это не в его натуре".
Биркхард их Калифорнийского технологического, прежде работавший в той же области, которая затем целиком перешла в ведение Асениона, соглашался с выводами Джэнтзена. "Должно быть, наткнулся вдруг на что-то волосатое и страшное, бедолага. Но настанет день, и он проснется. И в голове у него уже будет готовое решение проблемы. И прощай, всякое там садоводство! К полудню он уже соорудит статейку, которая перевернет с ног на голову все наши представления о ядерной физике. Этим дело и кончится!"
Но Джесси Хэммонд, физик, на протяжении двух последних лет игравший с Асенионом в теннис, смотрел на ситуацию более скептически.
- Он сошел с ума! - говорил Хэммонд. - Крыша окончательно съехала. И в себя он уже никогда не придет!
- Думаешь? - спросил Лью Флетчер, который тоже некогда был довольно близким другом Асениона, хоть и не играл с ним в теннис.
Хэммонд улыбнулся.
- Даже не сомневайся. Примерно года два назад начал замечать. Взгляд у него иногда становился такой странный и нехороший. И в теннис играл все хуже и хуже. Его подача, а он даже не смотрит, куда подает. А когда проигрывал, сразу чувствовалось, что ему плевать, И знаешь что еще? Да за весь последний год он ни разу не сделал ни одного крученого паса. А это очень о многом говорит. Ведь прежде он только и знал, что подкручивать мячи. А теперь ему все равно, играет спустя рукава. Полное безразличие. Я еще тогда сказал себе: "У этого парня крыша поехала, никак не иначе".
- Или же он работает над проблемой, которая занимает его куда больше тенниса.
- Да без разницы, - сказал Хэммонд. - Нет, Лью, точно тебе говорю: он окончательно свихнулся! И уже никогда не придет в себя.
Разговор этот состоялся примерно год назад. За все последующее время не произошло ничего, что могло бы изменить мнение друзей. Загадочное появление на Земле плутония-186 не вызвало никаких комментариев у Асениона, продолжавшего обитать у себя в пентхаусе на Манхэттене. Не заинтересовал его и теоретический спор между ведущими физиками, бурно обсуждавшими фантастическую возможность существования параллельных миров. Он продолжал торчать взаперти в компании со своими ананасовидными, в квартире, из которой открывался потрясающий вид на улицы Манхэттена.
"Что ж, - подумал Флетчер, - возможно, Асенион действительно свихнулся. Но не потерял же он остатки разума и память. И еще… может, у него все же имеются одна-две идейки касательно…"
- А ты, я гляжу, ни чуточки не постарел, - сказал Асенион.
Флетчер почувствовал, что краснеет.
- Господи, Айк, да мы же не виделись всего каких-нибудь полтора года!
- Разве? - в голосе Асениона звучало безразличие. - А мне показалось, гораздо дольше.
И он выдавил рассеянную улыбку. Похоже, он вовсе не был рад встрече с Флетчером и его вовсе не интересовало, что привело бывшего коллегу в его уединенное "орлиное гнездо".
Асенион всегда был со странностями, что, впрочем, и понятно. Держался надменно, отчужденно. И еще в нем всегда чувствовалось превосходство, что страшно раздражало окружающих. Ну, превосходство, это понятно, он всегда был на голову выше их всех. Однако специально он никогда не подчеркивал этого и, дав понять, что он такое, не обращал внимания на то, какое раздражение вызывает порой эта черта.
Теперь же он казался еще более рассеянным и отчужденным, чем прежде. Даже просто совсем чужим…
Нет, внешне он ничуть не изменился. Все та же стройная подвижная фигура, красивое, просто поразительно красивое лицо. Вопреки слухам, будто бы он целый год не выходил из своих апартаментов, ни признака бледности. Кожа все такая же гладкая, смугловатая, оливкового оттенка - такая встречается у жителей Средиземноморья. Волосы, густые и темные, небрежно спадают на широкий лоб. Вот только глаза, серые сверкающие глаза изменились. Прежде у Асениона, какой бы сложной проблемой он ни занимался, в глазах всегда сверкала эдакая игривая искорка, эдакий дьявольский, но в целом добродушный огонек. У этого же мужчины, добровольного пленника цветоводства, на лице застыло совсем иное выражение. То было лицо аскета, рассеянное, немного таинственное. Взгляд цепкий, глаза серые, как и прежде, но в них не светилось и искорки тепла. Они сверкали холодно, точно отражали свет какой-то страшно далекой звезды.
Флетчер откашлялся.
- Я пришел, чтобы…
- Об этом после, ладно, Лью? Прежде хочу показать тебе свою оранжерею. Это, доложу тебе, нечто! Ее пока что еще никто не видел.
- Что ж, раз ты…
- Да, да, настаиваю! Идем. Поверь, это нечто удивительное!
И он повел Флетчера через комнаты и коридоры своего необъятного жилища. Огромный пентхаус был обставлен самым небрежным образом - мебель простая, дешевая, чувствовалось, что за порядком тут никто особенно не следит. Повсюду расхаживали кошки.
Флетчер насчитал пять, шесть, восемь… Они точили когти об обивку, заскакивали в пустующие гардеробы и чуланы, дверцы которых были распахнуты настежь, смотрели вниз со шкафов, набитых грудами бумаг и какими-то книгами с сорванными обложками. В воздухе едко и остро пахло кошачьей мочой.
Затем Асенион резко свернул за угол, в коридорчик, и взору Флетчера, следующего за ним по пятам, открылся совершенно иной мир. Они подошли к огромной застекленной лоджии, как бы опоясывающей здание. И внутри, в зеленоватом сумраке Флетчер увидел сотни, а возможно, даже тысячи совершенно необычайных растений. Одни свисали с потолка, другие карабкались по деревянным стойкам, третьи были расставлены по этажеркам, а часть росла прямо из клумб на полу.
Асенион быстро набрал код на сигнальном устройстве в виде ограненного алмаза, закрепленном в стене.
И стеклянные двери медленно раздвинулись. В лицо ударила волна теплого влажного воздуха.
- Входи! - сказал Асенион. - Быстро!
Казалось, они шагнули в амазонские джунгли. На улице середина зимы, в квартире прохладно и сухо, а тут вдруг их объял, точно складки влажной и липкой ткани, сырой, теплый и сладко пахнущий воздух тропиков. Флетчер не удивился бы, если б услышал над головой пронзительные крики попугаев.
А растения! Странные, причудливые растения, они цеплялись за любой выступ, заполняли все свободное пространство!
Большинство имело примерно одинаковое строение: розетки из широких глянцевитых и продолговатых листьев, расходящихся в разные стороны из чашеобразного отверстия в центре. Такого глубокого, что в нем уместилось бы несколько унций воды. Но если не считать этой общей характеристики, разнились они невероятно. Одни крошечные, другие просто колоссальные. Некоторые по всей длине мясистых сочных листьев испещрены яркими желтыми, красными и пурпурными полосками. Другие пестрые - сплошь состоят из пятен необычайных контрастирующих цветов. А те, у которых листья чисто зеленые, в основании, в том месте, где эти листья сходились вместе, образуя чашечку, были или ядовито-красные, или кремовые, или же имели таинственный и мрачный синеватый оттенок.
Часть растений была вооружена "челюстями" - казалось, эти зубчики вот-вот вопьются в непрошеного гостя. Некоторые были усыпаны нарядными шипами, на кончиках которых произрастали странной формы маленькие цветы. Тут были и другие цветы, просто гигантские, в рост человека, если не выше.
Все сверкало. Все сияло и переливалось красками.
Все говорило о бешеном, неукротимом росте.
Зрелище было завораживающее и одновременно пугающее. На миг Флетчеру показалось, что он заглянул в пасти бесчисленным голодным монстрам. Но он тут же напомнил себе, что это всего лишь растения, образцы, выращенные в парниковых условиях. Да в обычных городских условиях они наверняка и часа не протянут.
- Это и есть ананасовидные, - сказал Асенион. Он с особым смаком произнес название вида, точно то было одно из прекраснейших слов в любом из земных языков. - В основном здесь собраны тропические растения. Обитают, по большей части, в Южной и Центральной Америке. Живут в симбиозе с деревьями, поднимаются по стволам и веткам. Нет, есть и такие, что держатся поближе к земле. Ну, к примеру, такой известный тебе паразит, как ананас. Но в этой комнате собраны сотни других его разновидностей, даже тысячи! А вот здесь, в условиях повышенной влажности, я выращиваю гузмании, и риесии, и даже эчмии. А теперь идем, я покажу тебе тилландсии. Они любят более сухой климат. И еще у меня есть совершенно замечательные образчики хетчий и дюкий, а вон там, в дальнем углу…
- Айк, - робко вставил Флетчер.
- Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда меня так называют!
- Извини, забыл, - Флетчер солгал. Он прекрасно помнил, как назвали родители Асениона. Совершенно непроизносимым именем: Айчабод. Но ни Флетчер и никто другой никогда не называл так Асениона. - Послушай, то, что ты здесь устроил… просто замечательно, великолепно! Потрясающе! И мне не хотелось бы отнимать у тебя много времени. Надо обсудить одну очень серьезную проблему и…
- Нет, сперва растения, - упрямо возразил Асенион. - Сделай мне такое одолжение. - Глаза его сверкали. В зеленоватых сумерках оранжереи он походил на обитателя джунглей, некое экзотическое существо, довольно грозное. И, не говоря больше ни слова, двинулся по проходу к купе гигантских ананасовидных, растущих у внешней стеклянной стены. Флетчеру волей-неволей пришлось последовать за ним.
Асенион торжественно взмахнул рукой.
- Вот она, видишь? Aechmea asenioni! Обнаружена в Бразилии два года тому назад. Я сам спонсировал эту экспедицию. Конечно, я и предположить не мог, что этот вид назовут в мою честь, но сам знаешь, как это бывает…
Флетчер смотрел. Это растение было гигантом среди гигантов. Ширина листа метра два, если не больше.
Сами листья темно-зеленые и испещрены бледножелтым рисунком, напоминавшим некие загадочные иероглифы давно исчезнувшей с лица земли расы.
Центральная чашечка была размером с голову человека и такая глубокая, что в ней можно было бы спрятать кролика. Из нее поднимался самый странный из цветков, которые когда-либо доводилось видеть Флетчеру.
Очень длинный и толстый желтый стебель оканчивался пучком черных фаллосовидных отростков. К ним крепились зловещие на вид красные шары. Они свободно свисали и напоминали маленькие луны. От цветка исходил запах гниющего мяса.