- И как это мы его сразу не заметили? - удивился Ролл.
- Главное - он нас не заметил. - Граун немного помолчал, наблюдая за незнакомцем. - Охотник. Карабин-автомат за плечом, и бок распух от детектора… Что ж. Начнем большую охоту?
У Ролла по спине пробежали мурашки.
- Начнем, - сказал он. - На этот раз рискну я. На мне достаточно бронированных заплаток. Только дай свою шляпу. Голова у меня не защищена.
- Держи! - Граун отдал Роллу шляпу.
- А теперь, - Ролл показал на лежавший неподалеку громадный валун высотой в полтора человеческих роста, - я переберусь за эту махину, а ты займи позицию где-нибудь в стороне так, чтобы охотник был всегда в поле твоего зрения. Стреляй в самом крайнем случае. В общем, я надеюсь, ты сможешь правильно оценить обстановку.
…Ролл дополз до валуна и поднялся посмотреть, как дела у Грауна. Тот все еще полз, одной рукой держа карабин за ремень. Трава вокруг Грауна колыхалась из стороны в сторону. "Как бы он себя не выдал этим", - с тревогой подумал Ролл. Наконец Граун остановился, выглянул из-за кочек и, убедившись, что он не замечен, положил карабин перед собой. Ролл, увидев, что его напарник уже приготовился, помахал ему из-за валуна рукой. Граун кивнул.
Охотник медленно приближался.
Ролл вспомнил, как впервые обратился к нему Граун в тот день, когда они встретились, и крикнул:
- Послушай, дружище!
Охотник дернулся, мгновенно вскинул карабин, даже не глядя на Ролла, выстрелил в его сторону и бросился за ближайшее дерево.
- Дьявол! - прошептал Ролл, осторожно выглядывая из-за валуна. - Эй, приятель, подожди! Не стреляй!
В ответ еще две пули. Над головой брызнули фонтанчики раздробленного камня.
- Чтоб тебя!.. - Ролл повернулся и посмотрел на Грауна.
Тот лежал, не двигаясь, положив цевье карабина на кочку и плотно прижав приклад к плечу.
- Не стреляй! - снова крикнул Ролл.
Бах! Бах!
- Кончай палить, тебе говорят! - Ролл начал выходить из себя. - Это принесет тебе только пользу! Если не хочешь потерять право пользования Игрой, прекрати стрельбу. Прекрати стрельбу!
На этот раз воцарилась тишина, но это была тревожная тишина.
- Сейчас я выйду из-за валуна! - Ролл чувствовал, что голос его стал тверже. - Ты увидишь: я безоружен!
Ролл переложил пистолет из кармана брюк во внутренний карман куртки, потом набрал в легкие побольше воздуха и решительно вышел из-за своего укрытия, левую руку высоко подняв над головой, а правой касаясь шляпы, чтобы в крайнем случае попытаться защитить лицо.
Он прошел два десятка шагов прежде, чем охотник вышел из-за дерева, держа в руках оружие.
Ролл продолжал идти на негнущихся ногах прямо на охотника. Он не видел перед собой ничего, кроме нацеленного на него карабина. Он заметил, как качнулся и нехотя отвернулся в сторону темный зрачок ствола. Теперь медленно опускалась вниз ложа, пока не уперлась прикладом в землю рядом с ногой охотника. Его рука продолжала сжимать вороненый ствол. Прошло несколько мгновений. Стали разжиматься обхватившие ствол пальцы. Карабин дрогнул, рука на миг задержалась в воздухе, словно прощаясь с оружием, к которому она так привыкла, и медленно опустилась.
"Натюрморт с византийской чашей"
Нет текста
Самобранка
(Почти сказка)
Нет текста
Рукописи возвращаются
Нет текста
Лесник
Нельзя идти в лес в плохом настроении.
Эту истину Троишин усвоил давно, лет пятнадцать назад, когда еще был "профессиональным горожанином".
Лес - сложнейшая система биополей - чутко следит за каждым шагом пришельца. Если тот в бодром расположении духа, все в порядке: пришел друг, с миром, добротой, сочувствием. И лес встретит его как своего. Конечно, он не сделает гостя счастливым на всю жизнь; зато еще долго после прогулки тот не станет злиться и волноваться по всяким досадным пустякам, как случилось бы, не пойди он по грибы или просто подышать свежим воздухом. Но если гость в плохом настроении - лесу будет больно. Он отпрянет поначалу, но затем, чтобы защититься, начнет осторожно обхаживать человека, вытянет из него, как промокашка чернила, все недовольство и неприветливость, наверняка успокоит, но сам поплатится: где-то не прорастет желудь, не выведется птенец в гнезде, засохнет ветка…
Быстрые шаги пронеслись вверх по крыльцу. Кто-то решительно толкнул в дверь, на миг замер, соскочил вниз… И вот, обежав террасу, торопливо, взволнованно застучал по стеклу ладонью.
- Геннадий Андреевич! Проснитесь, пожалуйста!
Троишин отбросил одеяло, босиком подскочил к занавескам. Утренний избяной холод сразу разбудил его и взбудоражил сильнее, чем перепуганный голос за окном.
- Геннадий Андреевич! Скорее поедемте! - Варя дышала с надрывом - видно, бегом прибежала за лесником. - Такая беда! Они всех убили… Скорее, пожалуйста…
Холод от половиц вдруг разом поднялся по ногам и колко прокатился по спине, как порыв зимнего сквозняка.
Троишин кинулся одеваться.
За стеной слышались громкие всхлипывания - Варя, дожидаясь его, плакала.
…После трехдневного обложного дождя, притихшего за ночь, в воздухе клубилась сыпкая морось. Дорогу развезло, грязь блестела гладкими водянистыми комками, в колеях стояла мутная вода.
Машину мотало по сторонам, и удерживали ее на дороге только глубоко разбитые колеи - березовые стволы у обочин при каждом рывке колес обдавало жидкой слякотью.
Троишин вспомнил про время - глянул на часы: еще семь утра, а показалось, что дело к вечеру и уже целый день прожит в тягостном ожидании беды.
Варя от резкой качки немного успокоилась, только держала пальцы у губ и покусывала краешек платка. Троишин ни о чем не говорил, не спрашивал ее, чтобы опять не расплакалась. Однако на подъезде к лосиной ферме Варя вновь стала всхлипывать.
Уже издали ферма напоминала опустошенное чумою селение - потемневшие от сырости деревянные строения и ограды стояли в зыбкой, тяжелой дымке.
Выскочив с затопленной дороги, "газик" остановился у ворот, распахнутых, даже раскиданных, настежь. Придерживаясь за дверцу, чтобы не поскользнуться при выходе, Троишин ступил на землю. Первое, что бросилось ему в глаза, - свежие, вызывающе угловатые следы покрышек тяжелого грузовика; они вели по прямой от ворот через смятый кустарник, по просеке, к болоту. А сразу за воротами, у бревенчатой ограды, на земле лежали два мертвых лося, оба с пробитыми шеями. Огромные туши казались странно плоскими, усохшими, словно частью погрузились во влажную мягкую землю.
- Двух старых бросили… А остальных увезли… Чуть меня не застрелили… Заперли в избе и сказали: если высунусь, убьют… А потом я через окно вылезла - и к вам… Еле добежала… Господи, они же к людям привыкли… Морды тянули, думали, угостят… А эти… в упор били… Геннадий Андреевич, слышите?
- Варя, Варя… - Троишин обнял девушку за голову. - Я понимаю, Варя.
И вдруг сам себе стал омерзителен - тряпка, муха сонная.
- Варя! - крикнул он так, что в горле резануло. - Ты вызвала милицию? Где рация?
Девушка сразу притихла, подняла опухшее, испуганное лицо.
- Идиот! - со стоном обругал себя Троишин. - Какая у них машина?..
- Большая… Самосвал, кажется… Ой, Геннадий Андреевич! Их же трое. С ружьями. - Глаза Вари осветились новой тревогой, за него.
- Номер запомнила?
- Что вы, Геннадий Андреевич… Какой там номер…
"Газик" выскочил на край болота и замер.
Здесь они повернули направо, к развилке… Можно бы сразу по просеке, но побоялись. Значит, можно догнать еще в лесу… Выручай, Лес…
Через полчаса "газик" пристроился в хвост тяжелому КрАЗу - тот грузно катил по дороге, разделявшей участки двух лесничеств, и поднимал в воздух фонтаны грязи, так что следом за ним путь оставался укатанным и незатопленным.
Троишина быстро заметили - КрАЗ прибавил ходу, даже стал задевать краями бортов стволы деревьев, срывая кору и ветви. Перед Троишиным на дорогу сыпались листья и древесные обломки. Троишин держался позади метрах в сорока, чтобы не забрызгали грязью ветровое стекло и чтобы не оказаться застигнутым врасплох, если КрАЗ неожиданно тормознет.
Минут двадцать колесили по лесу, потом выехали на шоссе. Троишин вновь разозлился на себя: по сути, он ничего не сможет с браконьерами сделать. У них и КрАЗ и ружья. Варя была права… Что придумать? Скоро лес кончится, и сил не будет даже затормозить…
За этими мыслями Троишин едва не прозевал опасность: КрАЗ слегка сбавил ход, на правую подножку осторожно вылез один из браконьеров, с густыми пшеничными усами, и, ухватившись за угол борта, с левой руки прицелился в Троишина из карабина.
- А, скотина! - Троишин вильнул влево и, тут же увеличив скорость, попытался обогнать КрАЗ. Но шофер разгадал уловку и сам перекрыл путь: грузовик понесся зигзагами. Шоссе поднималось на холм, перевалить его - и лес скроется позади, за пригорком… Глупо… Ничего не смог…
Троишин стиснул руль так, что пальцы побелели. Страшная злость закипела в душе. Он приноровился к вилянию КрАЗа, подстроился к нему - и вдруг резко сорвался с ритма, выскочил сбоку от грузовика и нырнул передом "газика" прямо под кузов.
Грузная туша КрАЗа начала сминать крыло и бампер, по ветровому стеклу рассыпалась паутина трещин. Грузовик стало разворачивать боком, потянуло в кювет, он натужно застонал, затрясся кузовом… Загремела по земле решетка радиатора… КрАЗ все наезжал на "газик" - и никак не мог наехать, заламывал ему капот, тащил за собой под откос.
Последнее, что видел Троишин, как странно медленно переворачивался КрАЗ кверху брюхом, отчаянно вертя толстыми грязными колесами, а из кузова вываливались, судорожно дергая ногами, большие лосиные туши.
Хирург глубоко затянулся и тут же брезгливо отбросил в сторону окурок папиросы, сгоревшей до гильзы.
- Плохо… Плохи у него дела… Сильные повреждения позвоночника… Это паралич, Василий Николаевич… Полный паралич. Он вряд ли даже сможет опять говорить.
Участковый снял фуражку, достал платок, вытер лоб. Постоял, помолчал, глядя перед собой в пол.
- Гады… Такого человека покалечили…
Хирург тяжело вздохнул.
- Да, не каждый на такое решится… Даже на войне. Этим тоже досталось. До черта переломов… А усатый умер. Ночью. Весь череп был разбит.
Участковый крякнул.
- Веселая получилась охота…
- И вот еще что. Я ведь вам главного не сказал, Василий Николаевич. Самое странное, что выходит, будто лесник сломал себе позвоночник давно, не менее десяти лет назад… Рентген показывает… И паралич - от этого… Тоже вроде как десять лет должен он параличом страдать… А ведь он за рулем сидел…
Кроме этого, всего-то несколько ушибов и ссадин… И у него на руке… на правой, этот браслет был надет. С надписью.
Хирург достал из кармана халата браслет с пластинкой, какие носят гонщики.
Участковый надел очки.
- "А.С.Кузнецов. Москва. Кутузовский проспект…" Адрес… и телефон… Подожди, Миша… Мне Троишин когда-то говорил: если с ним что случится, сразу вызывать… кажется, вот этого самого Кузнецова.
Кузнецов прибыл наутро.
- Все-таки попал ты в историю. Эх, Генка, Генка… - Он улыбался, но чувствовалось, что улыбка эта дорого ему стоит.
- Ну, ничего. Сейчас мы тебя поднимем.
- Кроме позвоночника, ничего не повреждено? Вы уверены? - обратился Кузнецов к хирургу.
- Уверен, - немного растерянно ответил тот, пытаясь сообразить, что же дальше произойдет.
- Прекрасно, - обрадовался Кузнецов. - Тогда доставайте носилки - грузим его в "Скорую" и везем в лес… Тут у вас до леса километров шесть будет?
- Семь… Но ведь… Я не понимаю…
- Это трудно объяснить. Нужно увидеть… Делайте, пожалуйста, что я прошу. Раз уж вызвали.
Хирург пожал плечами.
"Скорая" остановилась на опушке, Троишина вынесли из машины. Прикрыли плащом - снова моросил дождь.
- Сейчас попрошу вас в сторонку… Сядьте в машину, что ли… Не нужно, чтобы рядом было много народа… Так ему труднее.
Кузнецов умоляюще посмотрел на хирурга, медбратьев и участкового, понимая их подозрительное изумление.
Они подчинились. Кузнецов присел перед носилками на корточках и стал ждать.
Минуты через три лицо Троишина покраснело, на лбу выступили крупные капли пота. Потом он тяжело приподнял одну руку, другую… Наконец сел - словно медленно, с трудом просыпался от тягостного сна.
- Ну и отлично! - облегченно выдохнул Кузнецов и осторожно тронул плечо друга.
- Спасибо, Саша. - Троишин дотянулся до его руки, слабо пожал ее. - Я пока тут посижу, а ты пойди объясни.
Зрители смотрели на Троишина во все глаза и, казалось, потеряли дар речи.
- Ну как? - сказал Кузнецов громко, чтобы они немного опомнились. - Вы молодцы. Когда я впервые это увидел, чуть в обморок не упал.
Хирург, участковый и медбратья ошеломленно глядели на Троишина.
- Он ведь физик, у нас в институте работал, - продолжал Кузнецов. - Его группа занималась биоэнергетикой растительных сообществ. Ведь лес - это сложнейшая система биополей. Его элементы, отдельные растения, оказывают друг другу взаимную поддержку, помогают друг другу выжить. Именно поэтому, кажется, многие грибы растут только в лесу. Гена сумел настроить свое биополе в резонанс с энергоритмом леса…
- Как это? - не понял хирург.
- По принципу адаптивного биоуправления. Аутогенная тренировка: так учат больных эпилепсией предотвращать приступы. Механизм неясен, результат есть. Получилось. Лес как бы принял его за… часть самого себя. Гена никогда не был атлетом, но в лесу смог бы побить любой мировой рекорд. Я видел кое-что такое… Помню, были вместе на охоте. У лесозаготовителей трактор застрял. Так Гена взял и вытащил его вместе с грузом. Шесть толстенных бревен! Просто руками… А потом случилось несчастье. В бане поскользнулся - перелом позвоночника. А я вспомнил про его способности или свойства… Ну что значит - вспомнил: дошло до меня… Дай, думаю, попробую. Получил разрешение. Отвез его из больницы в лес… После неделю в себя прийти не мог… Такие вот дела. Без леса ему нельзя. Вез леса он - конченый инвалид.
Троишин встал, потянулся. Сложил носилки и понес к машине.
- Все в порядке. - Теперь его лицо порозовело, выглядел он совсем здоровым. - Можете забирать… инструмент.
Участковый вдруг обнял Троишина, даже фуражку уронил на мокрую траву.
- Ну черт! С ума старика свел.
Сквозь лица людей Троишин вдруг снова увидел отчаянно вертящиеся толстые колеса перевернутого КрАЗа и туши, вываливающиеся в грязь.
- Ты что. Гена? - насторожился Кузнецов, заметив перемену в Троишине.
- Лоси… Они в лесу не оживают… Странно. Ведь это их лес. Почему так, Саша?
- Не знаю, Гена… Откуда нам это знать?
- Странно, - угрюмо повторил Троишин.
На дворе - дрова…
Нет текста
