Петров отступил на шаг, крепко уперся, и только потому дружественный натиск Гущина не сбил его с ног, как Иринина.
Иринин засмеялся:
- Это здесь род приветствия, на острове: вновь прибывших обязательно сбивают с ног.
- Но не со всеми это удается, - отшутился Петров.
- Александр Филимонович! - воскликнул Гущин. - Дайте же нам связаться с нашими близкими! И с газетой!
- Ну, конечно, связывайтесь, друзья! - сказал Петров. - Разумеется, это раньше всего, а потом уж познакомимся с островом. Но как ни велико ваше нетерпение, сначала мне придется доложить о выполнении данного мне поручения.
Глава 15. Наконец-то разговор с Большой землей!
Петров старался по возможности сократить свой доклад: он понимал, с каким нетерпением около кабины ждали своей очереди его новые знакомые. Гущин не мог стоять на месте - прохаживался взад и вперед, словно из угла в угол воображаемой комнаты, и ни с кем не разговаривал.
А Цветков стоял спокойно у борта ракетоплана и беседовал с Ирининым. Гущин бросал на него быстрые взгляды и завидовал его выдержке, которую всегда хотел и никогда не умел в себе выработать. Таусен что-то объяснял саамам, и они с сочувствием поглядывали на Гущина и Цветкова.
- Ну, - крикнул наконец Петров, распахнув дверь кабины, - прошу, друзья! Кто первый?
Гущин стремглав бросился к нему, но тут же остановился, словно его схватила чья-то невидимая рука, и сказал:
- Цветков первый!
- Да иди ты! Я вижу, тебе неймется, - возразил Цветков.
Но Гущин заупрямился. Цветков хорошо знал нрав своего друга - его уж теперь никакими силами не сдвинешь. Юрий улыбнулся, махнул рукой и вошел в кабину.
- Вы, случайно, не знаете, где может быть академик Рашков? - спросил он на ходу Петрова.
- Еще бы! Знаю, конечно. Он в рыболовецком колхозе "Победа". Как только узнал, что вы попали в шторм, прибыл туда тотчас же. Он следит за поисками.
Я вас сейчас свяжу с ним.
- Нет, раньше всего с матерью, пожалуйста, - слегка смущенно сказал Юрий.
И вот через минуту он услышал ее знакомый родной голос. Но что-то новое появилось в нем. Нотка усталости? Он видит на экране телевизора еще молодое лицо матери: прямой, худощавой и высокой, как он, с такими же огненно-рыжими, но уже чуть выцветающими волосами, с таким же прямым крупным носом, - и он замечает незнакомые морщинки в углах рта. "Это я отнял часть ее молодости - ведь она, наверно, прощалась со мной навсегда!"
После нескольких коротких нежных слов Юрий спохватился:
- А теперь, мама, я позвоню Рашкову.
- Ну конечно, - ответила она. - Теперь только часы остались до нашей встречи!
На экране видеофона появилось полное лицо Рашкова, его белокурые седеющие, зачесанные назад волосы, голубые смеющиеся глаза.
- Ну-ну, - скороговоркой произносит Рашков, - я не хочу говорить о моей радости - ведь вас считали уже погибшими…
- А искали все-таки? - улыбнулся Цветков.
- Как же не искать! Люди-то наши! - смеется Рашков.
- Вы знаете, Николай Фомич…
- Все знаю, - перебивает Рашков, - и про Таусена, и про остров, и про чудовищ…
Цветков изумился, но потом сообразил, что донесение Петрова, очевидно, сейчас же транслировалось. Ну что ж, тем лучше - не надо повторять…
- Скоро увидимся, и все расскажете подробно, - говорит Рашков.
- А где увидимся? - спрашивает Цветков.
- Я вас буду ждать здесь, если, конечно, хозяин вашей машины не возражает и поднимет вас за облака.
- Хозяин машины не возражает, - вмешался в разговор Петров. - Только это будет еще не сегодня - мне надо познакомиться с островом: здесь, оказывается, целая колония.
Но тут терпение Гущина подошло к концу, и он встал в дверях кабины. Цветков и Петров посторонились и спустили его. Гущин прежде всего соединился с редакцией. Но, к его большой радости, там тоже новости уже знали.
- А подробно обо всем по приезде, - сказал заведующий отделом. - У вас, наверно; материала на целый ряд очерков.
- Даже на роман! - уверил Гущин.
Теперь можно поговорить с близкими. Но родных у Гущина нет, его близкие - это его товарищи и друзья.
Отец его погиб на фронте во время Отечественной войны, а мать и сестра умерли от голода в Ленинграде во время блокады. Самый близкий и дорогой его друг - Лена. Она работает в Мичуринске. Скоро он увидел ее на экране - она стояла в оранжерее, у ветки, усыпанной гигантскими плодами. Лена подняла голову, и вдруг такая волна света залила ее круглое, курносое лицо, что Гущин сощурился, как от солнца.
- Лева, - сказала она тихо, с глубоким вздохом облегчения, - жив, ты жив!
- А ты думала, что мы погибли? - спросил Гущин.
- Ни минуты не думала, - упрямо ответила Лена, сдвигая брови.
- Почему? - удивился Гущин.
- А я знаю: вы не такие, чтобы погибнуть! - почти сердито ответила она.
- Неужели, если бы не звери, мы могли бы еще долго не знать, что вы находитесь на острове? - спросил Гущин Петрова, когда все они направились к жилью.
- Что значит долго? На рассвете мы бы дали сигнал.
- Да, но до рассвета мы бы еще часа четыре не знали о вашем присутствии.
Будь я на вашем месте, я бы, как приземлился, тут же дал залпов десять сигнальных!
- Я не уверен был, что вы так чутко спите, и мы могли бы даром патроны истратить, - отшучивался Петров. - И к тому же, что такое четыре часа? Мы вас неделю ищем.
- Но в кого же вы все-таки стреляли у бухты?
- Сам еще не знаю, но во что-то крупное, - ответил летчик. - Радиолокационный аппарат показал нам неизвестный остров, и мы решили обследовать его. Нам понравилась бухта… Мы сели у самого берега и включили прожектор. Вдруг на нас напали какие-то водяные чудовища. Мне показалось, что они величиной со слонов. Их было несколько. Их, кажется, привлек и разъярил свет прожектора. Мы погасили его. Но звери не унимались.
- Как же вы стреляли в темноте? - спросил Таусен.
- Мы ведь перед этим только что их видели, а они так велики, что по ним трудно было промахнуться. Во всяком случае, после наших выстрелов они исчезли - или пошли ко дну, или удрали. А я боялся, как бы они не повредили машину: у них громадные острые бивни.
Объяснения Петрова внезапно были прерваны раздавшимся сверху мощным шумом, оглушительным хлопаньем. Все подняли головы. Очень низко над ними, не быстро и тяжело, летела какая-то необыкновенная птица огромных размеров - пожалуй, не меньше страуса.
Петров выхватил из кобуры револьвер и выстрелил. Но шум чудовищных крыльев заглушил выстрел. Птица пролетела еще немного и тяжело грохнулась на землю.
Когда люди подошли к ней, она лежала на боку, с подвернувшимся крылом. Пуля Петрова попала прямо в сердце.
- Да это гусь! - воскликнул Петров. - Только увеличенный в десятки раз.
Скажите, пожалуйста, - обратился он к Таусену, - эти чудовища водятся на вашем острове?
- Нет, они здесь не водятся, - ответил Таусен, - но происходят они отсюда.
- Ну, тогда я ровно ничего не понимаю! - растерянно сказал Петров.
- Они здесь не водятся, - повторил Таусен, - это я обыкновенных гусей превращаю в таких.
- Хоть убей, не понимаю! - еще раз повторил Петров.
- А нам вы ничего не сказали об этих птицах, - упрекнул Таусена Цветков.
- Я вам сказал, - ответил академик, - не то еще увидите. Разве мало вы увидели за неделю? Я не задумывался о смысле своих экспериментов, - продолжал он, - а теперь начинаю разбираться: громадные тигры нам принесли только ненужные хлопоты, а вот гуси - это, пожалуй, полезно…
- Какие здесь могут быть тигры? - удивился Петров.
- Ну, мы вам еще о них расскажем, - ответил Цветков.
- Э, значит, тут и впрямь нужна осторожность! Но тогда жаль бросать такую отличную гусятину - ее тигры съедят.
- Тигров уже больше нет, - успокоил Таусен, - но мясо, конечно, съедят песцы или лемминги. Правда, мы в мясной пище не испытываем недостатка…
- Но это уж очень лакомое блюдо, - заметил Петров, который, как страстный охотник, не любил бросать добычу. - Впрочем, оно, видно, не пропадет…
В самом деле, юноши-саамы уже сложили из винтовок нечто вроде носилок и взвалили на них убитую птицу. Отряд двинулся дальше. Дорогой Петрову успели о многом сообщить: о судьбе Таусена, о том, кто такие саамы, что это за остров и как попали сюда Гущин и Цветков.
- Так, может, водяные чудовища - тоже дело ваших рук? - спросил Гущин Таусена.
- Думаю, что вы не ошибаетесь, - сказал ученый. - Это, очевидно, моржи.
- Вот уж верно, - шепнул Юрию Гущин, - изобрел громоотвод и открыл таблицу умножения!
Но Цветков сделал своему другу страшные глаза и, чтобы Таусен не обиделся на шепот, обратился к нему с вопросом:
- Каким же образом вы увеличили моржей?
Таусен ответил:
- Здесь я действовал так же, как и с другими животными, из которых вырастил гигантов, - путем трансплантации.
Через Таусена как переводчика саамы расспрашивали Петрова о том, как летают на ракетоплане.
Жители острова до сих пор никогда не видели такой машины.
Петров обещал им завтра же показать ее и объяснить устройство.
Таусен выразил твердое желание вернуться на Большую землю и прежде всего отправиться в Советский Союз, познакомиться с Рашковым и другими советскими учеными.
Утром, как ни хотелось Петрову осмотреть остров, прежде всего ему нужно было направиться к бухте - сменить Иринина и лично по радио обо всем доложить.
Когда он стал собираться в путь, оказалось, что с ним хочет идти почти все население острова. Гущину и Цветкову тоже не сиделось на месте.
Присоединился к ним и Таусен. Арне вызвался сменить Иринина на вахте у ракетоплана. И всем остальным саамам тоже не терпелось ознакомиться с устройством этой удивительной машины.
Дома остались только Эрик, чтобы следить за силовым хозяйством, и двое самых маленьких ребят, которых Марта и Амалия поручили его заботам.
Отправились, когда еще было совсем темно.
Рассвет застал их на полдороге. На острове начинался редкий для поздней осени безоблачный день.
Петров предложил островитянам осмотреть машину внутри. Она была очень велика, и все могли поместиться в ней. Летчик прочел своих гостей по всем помещениям. Он показал им места для пассажиров, для груза, радарную установку, кислородные приборы, ознакомил с основными принципами управления.
Для Гущина и Цветкова все это было уже не в новинку. Но Таусен был очень заинтересован. Он сказал:
- Да, человечество шло вперед, а я засел на острове. Были дикари, которые жили на отдаленных островах. Культура развивалась, а они оставались почти на уровне каменного века. И я сам себя поставил с положение такого дикаря.
Цветков невольно рассмеялся:
- Ну, это уж вы переборщили, господин Таусен! Какой же вы дикарь? Но вы правы в том, что от жизни нельзя отрываться: она уходит вперед и оставляет вас позади.
- И как хорошо, что вы это поняли! Значит, решено: вы летите с нами! - подтвердил Гущин.
Таусен молча кивнул.
Он был задумчив, хотя это не мешало ему внимательно слушать и переводить саамам объяснения Петрова. Арне, Марта, Амалия, двое юношей, три девушки, Кнуд и девочка-подросток с интересом следили за объяснениями. Да, с этого дня в их жизни наступал резкий перелом: они переставали быть горсточкой людей, оторванных от всего человечества. По их радостному возбуждению можно было понять, что этот перелом их глубоко волнует.
Петров кончил объяснения и предложил совершить небольшой полет. Предложение было с радостью принято.
Москвичи, Таусен и саамы вошли и разместились в кабине. Яростное пламя вылетело из дюз, как из жерл стреляющих орудий. Машина вздрогнула и взмыла вверх, издавая протяжный вой.
Раздались испуганные выкрики: сила ускорения непреодолимой тяжестью прижала пассажиров к сиденьям и спинкам кресел.
Но неприятное ощущение прекратилось так же внезапно, как и началось.
Таусен посмотрел в окно. Небо было необычайное - очень темной синевы. На нем, невысоко над линией горизонта, пылало ослепительное солнце. Посмотрел вниз: глубоко-глубоко смутная синева - и ничего больше.
- Наверно, мы очень высоко поднялись, - догадался он.
- Двадцать километров, - сказал Петров, поглядев на альтиметр. - Здесь очень разреженная атмосфера, очень малое сопротивление воздуха. Поэтому можно развить такую скорость без большой затраты горючего. Дальние полеты мы совершаем на еще больших высотах.
Полет продолжался не больше четверти часа. Петров сделал огромный круг над морем и вернулся к бухте.
Возбужденные и довольные, все направились знакомить новых гостей с островом.
Дежурить в машине остался Арне.
Словно не дни, а годы прошли с тех пор, как Таусен один, а в последнюю неделю - в обществе своих гостей, завтракал, обедал и ужинал в своей комнате. Все его привычки нарушились. В тот день в самой просторной комнате большого дома был накрыт общий стол для всех островитян и гостей.
Амалия была расстроена. Она не успела, как ей хотелось, приготовить этот торжественный обед. Путешествие к бухте отняло почти весь день. Однако семга, копченая птица, яйца, овощи вполне заменили вареные блюда. Впрочем, гигантского гуся все же успели поджарить. Ради такого необыкновенного случая подали вдоволь хлеба.
Общая беседа затянулась до поздней ночи. Таусен был неустанным переводчиком.
- Как хорошо, - сказал Гущин, - что в ракетоплане может поместиться все население острова!
Но тут выяснилось, что саамы вовсе не собираются переселяться на Большую землю. Они привыкли жить здесь, здесь им нравится. Они даже звали сюда жить хороших людей с Большой земли. "И здесь будет город!" - уверяли они.
- Здесь можно устроить туристскую базу! - сказал Гущин.
- И прекрасный курорт, - вставил Цветков.
- Аэродром и метеостанцию, - добавил Петров.
Все это очень радовало саамов, но больше всего им хотелось продолжать привычный образ жизни - охоту, промысел, оленеводство.
Они были довольны, что теперь они будут связаны с людьми Большой земли, что будет радио, будут - хоть, может, и не часто - приходить почтовые ракетопланы, что можно будет когда-нибудь побывать и самим на Большой земле.
Но жить и трудиться они хотели здесь.
Саамы обращались к Таусену с такой теплотой и благодарностью, что он не раз в течение этого вечера подумал о том, как тяжело ему будет расставаться с друзьями. Но его ждет работа, он должен наверстать то, чего не сделал за десять лет, заполненных только бытовым устройством, общением с горсточкой людей и бессистемными - он это теперь чувствовал - экспериментами.
- Я одного не понимаю, - внезапно сказал Петров, - здесь выросли юноши и девушки, вообще подрастает смена. Неужели они думают замкнуться на этом острове?
Вопрос Петрова озадачил Таусена. Он ни разу об этом не думал, но сейчас принял эти слова, как упрек в эгоизме. Он перевел саамам вопрос Петрова.
Встал Эрик и заговорил - сначала запинаясь, а потом более свободно. Таусен смотрел на него и слушал сперва с удивлением, а затем с величайшим смущением. На лицах саамов, обращенных к нему, были лукавые и ласковые усмешки.
- Что он говорит? - заинтересовался Петров.
Таусен начал переводить, смущенно запинаясь:
- Он говорит, что они и не думали навсегда оторваться от людей… Даже когда решили отправиться сюда со мной. Они так и считали, что рано или поздно люди придут на этот остров… А что касается молодежи… Они с самого начала так думали, что ребята в свое время вырастут, у них будут свои семьи. Только, говорят, юношам и девушкам очень нравится этот остров… Жен и мужей они возьмут с Большой земли. Правда, в свое время они мне ничего об этом не говорили… Видели, в каком состоянии я был, когда мы отправлялись сюда…
Говорят… они полюбили меня… Не хотели со мной спорить…
Он запутался и замолк.
Петров посмотрел на него и, улыбаясь, сказал:
- Ну, что же, академик! Выходит, что они куда дальше вас видели. Интересно, что вы думаете сейчас по этому поводу?
- Что думаю? - сказал Таусен, вздохнул и поглядел ему в глаза. - Вот что: они были глубоко правы, а я не прав.
Глава 16. Расставание
На следующее утро Петров решил заняться осмотром острова. Эрик отправился к ракетоплану, чтобы заменить Арне на дежурстве, а Таусен повел своих новых гостей осматривать ветросиловую станцию, дома, ледяную постройку, лабораторию, горячий источник, огород, сад и поле. Им показали стадо оленей, которым гордились саамы. На острове в изобилии рос олений мох - ягель.
- Вы прямо Робинзон, - сказал Петров Таусену.
- Не совсем, - возразил Таусен. - Робинзон долго был один, потом ему помогал только Пятница. А у меня, видите, четырнадцать верных друзей. Без них я пропал бы.
- Но вы добровольно не откажетесь сейчас от многих миллионов друзей, - продолжал Петров. - И потом все, что вы сделали, обнаруживает, конечно, ваш организаторский талант, а все это можно развернуть в таких масштабах!..
Он взглянул на Таусена, который молча потупился, и поспешил переменить разговор:
- А ведь это чудо, что до сих пор никто на вас не наткнулся. Доплыть сюда трудновато, но долететь - пустяк.
И он предложил Таусену, не откладывая, собираться в дорогу.
Какие могут быть сборы? И что ему брать с собой? Разве Отто? Иринин очень сдружился с гигантским псом и настаивал, чтобы его взяли. Петров не возражал.
Решили взять также карликов - оленя и тюленя. Тюленя поместили в банке с водой и закрыли ее плотной пробковой крышкой. У пробки крупные поры, воздух в банку будет проникать, тем более что полет будет недолгий.
Из вещей Таусена взяли несколько сделанных им чучел исполинской гагарки и с десяток ее законсервированных яиц. Таусен захватил с собой богатую коллекцию фотографий, которые он сделал на острове.
- А вы нам не говорили, что занимаетесь фотографией, - заметил Цветков.
- Я уже два года не занимаюсь этим, - ответил Таусен. - Вышли бумага и материалы, хотя я взял их много.
В небольшой ящик были уложены снимки с видами острова, фотографии ветряка и других сооружений, озера, источника, сада, огорода и поля, складов, бухты с разбитым судном, берега с норландботом и сараями. Но с особенной любовью Таусен уложил портреты своих друзей - саамов, снятых отдельно и группами.
Все было готово к отъезду.
Таусену одновременно было и радостно и тяжело.
"Осталось сесть в машину и в одну секунду расстаться с островом, - думал он, - остров, где прошло столько долгих и странных лет".
Но не в острове, конечно, дело, а в людях. В людях, с которыми он так сжился, столько перенес и вытерпел…
Вот они все: бесстрашный Эрик, рулевой и охотник, умелый и находчивый техник; всегда живой и веселый Арне, оленевод. Он очень любит животных, он постоянный помощник Таусена при научных экспериментах. Тяжело расставаться с милой Амалией, тихой и молчаливой, преданной старому ученому всей душой! Она такая исполнительная и точная!
А неутомимая, упорная в труде Марта! Как будет не хватать ее!