Он помнил врача, в жизни каждого современного человека масса таких знакомых – неплохие парни, но потом дороги разошлись, люди так и остались случайными знакомыми – просто не в человеческих силах поддерживать тесную дружбу со всеми хорошими людьми, встретившимися на твоем пути, времени не хватит.
– Вот-вот, он самый, – сказала Алена. – Он мне звонил за день до твоего приезда. И весьма дотошно выспрашивал о твоем здоровье – хорошо ли спишь, не жалуешься ли на кошмары, как тебе работается. А потом не так уж хитро сделал вид, что ничего серьезного за его расспросами не кроется – пишет он, дескать, какую-то работу о творческих людях. Понял теперь? Я и без него заметила бы, что с тобой что-то неладное... Но ты понимаешь, что означает его звонок?
– Что я – не единственный, – сказал Снерг. – Это многое меняет, и вообще... Аленушка, а если это – идея? Если это и есть новый фильм? Вдобавок все осмыслено человеком, с которым происходит то же самое... великолепно!
– Неисправим... – Алена вздохнула, подняв глаза к потолку.
– Но ты ведь не любила бы меня другим?
– Уже веселишься?
– Веселюсь, – сказал Снерг. – Значит, есть другие, с которыми происходит то же самое. Когда чудеса происходят с тобой одним, можно сгоряча и поверить в Сатану. Но когда чудеса запущены в серию – это уже Природа, так что никакой меланхолии. Если появилась какая-то экзотическая болезнь – вылечат, в двадцать втором веке живем. – Он распростерся на тахте и изобразил на лице высшую степень блаженства – ему в самом деле стало вдруг легко и хорошо. – И позвоню-ка я сейчас рыжему шкиперу...
– Поздравляю, – сказала Алена. – Ты становишься серьезным. Если так пойдет и дальше, с тобой можно будет говорить и о других серьезных вещах...
– О каких?
– Потом... Иди поешь. И я тоже. Я ведь из-за твоих батальных кошмаров и не завтракала, дурачок, Стах Снерг этакий...
– Вельяминов оставил номер?
– Оставил адрес. Он сказал, что будет в лаборатории у Черного моря до конца месяца. Лабораторию только что построили, и видеофона там пока что нет. Но ты можешь прилететь в любое время.
– Любопытно, – сказал Снерг. – Выходит, он словно бы знает, что я к нему непременно явлюсь, и ждет.
– Да. Да... – в ее глазах мелькнул испуг. – Стах, я чего-то недопонимаю...
– Не волнуйся, – сказал Снерг. – Это наверняка к лучшему – то, что он словно бы заранее знает что-то. Вот что, обойдусь-ка я без завтрака. В Красноярске что-нибудь перехвачу. Чтобы побыстрее кончить с этим делом. – Он шагнул к двери и остановился. – Возьму-ка я аппаратуру на всякий случай...
У элкара он обернулся, прощально посмотрел вверх. Алена стояла на балконе, медленно махала рукой, все было, как обычно, он снова улетал, она снова провожала, но что-то вторглось в жизнь, предупреждало о себе, пусть и едва слышно пока, словно крик в горах, такой далекий, что его воспринимаешь, скорее, сознанием, чем слухом, но не сомневаешься, что не почудился он, что был...
Снерг помахал Алене и звонко захлопнул дверцу.
Глава 4
Что тебе снится?
Это был белый домик на берегу тихой бухточки, у синего моря, у впечатляющих скал – место, где, скорее, следовало бы отдыхать, а не работать. Снерг посадил мобиль рядом с двумя другими. Постоял, глядя на море, и решительно направился к двери.
Дверь открыли сразу же, словно хозяин от нее и не отходил, будучи предупрежден о визите, сгорал от нетерпения.
– Здорово, – сказал Снерг.
– Привет, – сказал Вельяминов. – Проходи. Как долетел?
– Нормально, – пожал плечами Снерг. – Как еще можно долететь в наше-то время?
– Парадокс какой-то, – сказал Вельяминов. – ДП-корабль затрачивает на прыжок в несколько парсеков несколько минут, а ты из-под Красноярска до Черного моря добирался час с лишним.
– Парадокс, – поддакнул Снерг из вежливости, дипломатические преамбулы казались ему сейчас излишней тратой времени, и, чтобы побыстрее перейти к делу, он сказал: – Со мной тоже происходят сплошные парадоксы.
– Скорее, странности, – сказал Вельяминов. – Знакомьтесь, Станислав Снерг.
– Свирский, Кирилл, – сказал молодой блондин с участливыми глазами опытного врача.
– Здравствуйте, Станислав, рад вас видеть, – сказал сухонький живой старик, похожий немного на Суворова. – И с вами это случилось?
– Здравствуйте, Егор Петрович, – сказал Снерг. – И со мной, как видите...
"Значит, все-таки память предков, – подумал он, – иначе зачем здесь присутствует академик Голубцов, один из ведущих историков планеты?"
– Кирилл – мой коллега, – сказал Вельяминов. – Егор Петрович любезно согласился быть нашим консультантом.
– Хотел бы я видеть историка, который отказался бы быть вашим консультантом, – заявил Голубцов. – Такого только и укорить... С чего начнем?
Судя по всему, на происходящее он реагировал весьма эмоционально, в отличие от психологов – те были профессионально сдержанны.
– Итак, – сказал Вельяминов. – Станислав, что с тобой происходит, мы в общих чертах знаем.
– Я не первый?
– Не первый.
– А какой по счету?
– Семнадцатый.
– Уже легче, – сказал Снерг. – Коли уж я семнадцатый, объясните мне, ради бога, одно. Я знаю, что медицина достигла грандиозных вершин, но не думал, что она может отыскать и засечь пациента, которого мучают по ночам кошмары, до того, как он сказал о них кому-либо?
Вельяминов и Свирский переглянулись, улыбнулись сначала друг другу, потом Снергу.
– Хорошо держится, – сказал одобрительно Свирский.
– Я привык работать с тайнами... – сказал Снерг.
– Ну так вот, – сказал Вельяминов. – Мы тебя просто вычислили, а вычислять мы начали после шестого пациента. Когда нашли разъединственный признак, объединяющий всех шестерых. Ты летал в июне на Эвридику, верно?
– Летал, – сказал Снерг. – Нужно было встретиться с одним историком, а он улетел на Эвридику в отпуск.
– Сны начались на третью ночь после возвращения?
– Сейчас... – Снерг задумался. – Ну да, все верно, на третью.
– Все правильно, – сказал Вельяминов. – Всех, кто прилетел на Землю с Эвридики шестого июня сто четвертого года на лайнере "Картахена", на третью ночь стали мучить, как ты выражаешься, кошмары. После седьмого пациента мы запросили список пассажиров "Картахены" и стали методично вызывать одного за другим. Кроме тебя, осталось еще семеро, к врачам они, как и ты, как и предыдущие, не обращались – объясняли это тем, что якобы мешает что-то... Надеялись, видишь ли, что все перемелется. Что скажешь?
Снерг молчал. Беспокойства и страха не было – с ним произошло нечто из ряда вон выходящее, но в таком положении оказались еще двадцать три человека, и медицина уже сыграла боевую тревогу. К тому же поведение психологов внушало определенные надежды – они вели себя так, словно столкнулись с любопытным, но, в общем, не представляющим особой опасности явлением. Вряд ли за этим стояли только профессиональная выдержка и желание ободрить пациента.
"Вот и тема", – почти весело подумал Снерг, но вспомнил, что ждут его ответа.
– Я полагаюсь на нашу медицину, – сказал он. – Ничего другого мне попросту не остается. Гадать, почему так случилось и почему это случилось именно с пассажирами "Картахены", я не берусь – не могу себе представить механизм феномена, почему он включил именно память предков...
– Почему вы решили, что это – память предков? – быстро спросил Свирский.
– Потому что вы пригласили в качестве консультанта одного из лучших историков планеты. И еще – сны как-то... чересчур реалистичны для кошмаров, даже натуралистичны, скажем так.
Пожалуй, Вельяминов не был так уж невозмутим – Снерг отметил, что у психолога несколько изменились и походка, и жесты появились новые: раньше у него определенно не было привычки время от времени поскребывать бороду – всегда под правым ухом и всегда мизинцем.
– Да, а экипаж "Картахены"? – спросил Снерг. – Вы их тоже посчитали?
– Посчитали, – сказал Вельяминов. – Теперь понимаешь, почему этим занимается медслужба Флота? Новая опасность на межзвездных трассах.
– Но это единичный случай.
– Но он связан с космосом.
– А собственно, почему вы так решили? – спросил Снерг. – Может быть, мы все съели на Эвридике что-нибудь не то. Бывали прецеденты, хотя и редко, космос подкидывал сюрпризы – вернее, не сам космос, а именно другие планеты. Вы это лучше меня знаете.
– Мы запрашивали информаторий Медицинского Центра. Ничего аналогичного.
"А ведь он что-то недоговаривает, – подумал Снерг. – Нет, на первый взгляд он предельно откровенен, но смутное ощущение какой-то недоговоренности остается, наработанное чутье человека, привыкшего работать с информацией, хватка интервьюера подвести не могут... В чем же несообразность, за что зацепиться?"
– Прежде чем мы продолжим, хочу внести деловое предложение, – сказал он.
– Догадываюсь, – сказал Вельяминов. – Угадать нетрудно – тебе нужна тема для следующего фильма?
– Вот именно, – сказал Снерг. – Егор Петрович абсолютно прав в оценке ситуации – не только историка, но и репортера, не сделавшего бы стойку немедленно, остается только утопить.
– Врачебная тайна, – веско и почти равнодушно сказал Вельяминов.
– Запрет автоматически отпадает в отношении любого "пострадавшего", который пожелает сотрудничать со мной, – сказал Снерг. – А для наложения запрета Советом Этики нужны особо веские причины, которых я, в данном случае, признаться, не вижу.
– Ну, хват...
– Не первый год работаю, – скромно сказал Снерг.
– Оно и видно, ни капельки вы за последние триста лет не изменились... но ведь всегда можно договориться полюбовно, верно?
– Это другое дело.
– Снимай хоть двадцать фильмов, – сказал Вельяминов. – Только подожди хотя бы неделю.
– Пожалуйста, – сказал Снерг.
Нет, не узнавал он Вельяминова – зачем этот, в сущности, нелепый торг? Или на работе он становится совершенно другим?
– Уговорили, – сказал Снерг. – Жду неделю, потом начинаю бешеную работу. А теперь подступайте ко мне с ланцетами.
– Как вам семнадцатый пострадавший, Егор Петрович? – спросил Свирский.
– Очень энергичный молодой человек, – сказал Голубцов. – И хорошо держится.
– Приступаем с ланцетами? – спросил Свирского Вельяминов.
– Приступаем, – кивнул тот. – Начнем, Стах?
– Режьте его! – азартно поддакнул Голубцов.
Чувствовалось, что академику все это доставляет неподдельное удовольствие – и головоломная загадка, и его роль в попытках загадку разгадать. Должно быть, он немного устал от своей работы и сейчас с удовольствием вместо отдыха помогал другим, а явные успехи настроили его на веселый лад.
– А что вы, собственно, собираетесь делать? – спросил Снерг.
– Резать не будем, не бойся, – сказал Вельяминов. – Ты как можно более подробно опишешь все свои сны, а чтобы лучше вспомнил, рассказывать будешь под гипнозом, ничего не имеешь против гипноза?
– Ровным счетом ничего, – сказал Снерг.
– Устраивайся поудобнее, – Вельяминов наклонился над ним, – откинься на спинку, положи руки на подлокотники. Расслабься, не думай ни о чем постороннем, вообще ни о чем не думай. Ты уже не чувствуешь тела, не можешь им управлять, ты начнешь засыпать спокойным сном...
И все исчезло.
Снерг открыл глаза, пошевелил руками, огляделся. Голубцов сидел спиной к нему за пультом Глобального информатория, его сухие пальцы метались по клавишам. Коды информационных ячеек вспыхивали сразу на двух экранах, из прорези сплошным потоком выскакивали карточки. Вельяминов подхватывал их, складывал на столик. Свирский укладывал в стопу кипу больших листов с цветными рисунками. Снерг подошел посмотреть – персонажи его снов, наброски костюмов, корабли, оружие, пушки, здания, какие-то схемы – сражений? Он посмотрел на часы – его "допрос" длился почти четыре часа, уже вечер...
Он смотрел на врачей, а они смотрели на академика. Голубцов развернул к ним вращающееся кресло. На лице историка читались удовлетворение и чуточку нарочитая скромность – лицо хорошего специалиста, довольного проведенной работой.
– Итоги таковы, – сказал историк. – Мне были предъявлены для экспертизы описания двухсот тридцати шести снов. Сто семьдесят шесть – описания сражений, сорок восемь – религиозные церемонии, двенадцать я бы охарактеризовал как бытовые: четыре занятия ремеслами, пять эпизодов торговли, два любовных свидания, одно мореплавание, один сбор урожая. Потолок – максимум третья четверть семнадцатого века, нижнюю границу определить не могу.
– Почему? – чисто машинально спросил Снерг и тут же спохватился. – Значит, вы считаете, что мы видим во сне прошлое? "Настоящее", существовавшее когда-то?
– Прошлое, настоящее и неподдельное, – сказал академик. – Кроме особо оговоренных, сюжеты лишены каких-либо несоответствий. Я имею в виду несоответствие с имеющимися в распоряжении науки данными. Я поясняю это, разумеется, для вас, Станислав, – врачи все это уже слышали. А чисто медицинские аспекты проблемы объясните, понятно, вы? – обернулся он к Вельяминову.
– Да, конечно. Видишь ли, Стах, сон, даже самый ясный и четкий, лишен, если можно так выразиться, скрупулезности. В любом случае сон создает лишь общую картину, намечает общие контуры. Предположим, ты увидел во сне эпизод из времен "Трех мушкетеров" – одна из стычек героев с гвардейцами кардинала. Ты можешь вспомнить, как проходил бой, кто с кем дрался, кто был убит, цвет плащей. Но даже под гипнозом ты не вспомнишь, какими были пуговицы на камзолах или эфесы шпаг, не опишешь кольцо на пальце Атоса – таких подробностей во сне твое сознание не создавало. И наоборот – будь ты очевидцем реального поединка, то все эти детали можешь вспомнить под гипнозом – внимания на них ты вроде бы и не обратил, но подсознание зафиксировало все. Понял?
– Понял, – сказал Снерг. – А наши сны, выходит...
– Да. И ты, и другие словно бы рассказываете о неких событиях, очевидцами и участниками которых вы были. При необходимости описываете до мелочей одежду, интерьеры, вооружение, рангоут корабля – подробности, которым просто неоткуда взяться в вашем сознании.
– Но мы же смотрим исторические фильмы, – сказал Снерг, – вот и отложилось.
– Во-первых, ты, как человек, тоже имеющий отношение к производству фильмов, должен знать, что постановщики не всегда добиваются стопроцентной точности. Во-вторых, о ряде описанных вами событий никогда не снимали фильмов – примерно о половине. В-третьих... Вот тебе пример, касающийся лично тебя, последний фильм о временах падишаха Акбара был снят за одиннадцать лет до твоего рождения, и ты сам признался под гипнозом, что не видел его. Меж тем ты описал до мелочей внешний вид и вооружение падишахских конников. Аналогичные случаи были и с другими – разумеется, применительно к другим эпохам. Сомнений нет – это прошлое. Продолжайте, пожалуйста, Егор Петрович.
– Вы быстро ухватили одну из сложностей, Станислав, – сказал академик.
– То, что вы не беретесь определить нижнюю границу времени действия снов?
– Да. Дело в том, что четыре сражения, два религиозных обряда, одно любовное свидание и две сцены торговли идентификации не поддаются. Вы отложили эти рисунки, Кирилл? Спасибо. Посмотрите, Станислав. Посуду, которой торгует этот бородач, Глобинф не в состоянии привязать к какой-либо культуре – как и одежду торговца, кстати, как и доспехи участвующих в этом сражении. Как и корабль, который напал на "ваш" в вашем последнем сне. Истории неизвестны наряды, в которые облачилась, идя на свидание, эта милая юная пара, и статуи божеств, которым поклоняются на этом рисунке. Можно лишь примерно определить климатический пояс места действия, но и это ничего не решает – за тысячелетия климат мог измениться, так что привязку к месту дать невозможно. Вполне вероятно, что речь идет о культурах, до сих пор остающихся неизвестными науке.
– Помните наш прошлогодний спор? – спросил Снерг. – Что если я плыл как раз на корабле атлантов или антарктов? Обратите внимание на странное сочетание – доспехи и корабли "гомеровского", условно скажем так, периода – и странный огненный луч, мало чем напоминающий греческий огонь...
– Дело за малым, – Голубцов улыбнулся той самой, прошлогодней улыбкой. – Дайте материальные доказательства, я включился в эксперимент и верю его результатам потому, что возможно идентифицировать большую часть снов. Я могу поверить, логически продолжая мысль, что вы плыли на корабле атлантов, но ваш сон не предъявить Академии наук. Более того – и для "идентифицированных" случаев есть большая вероятность того, что их станут оспаривать. Но если бы вы увидели во сне неизвестный археологии город, а я раскопал бы его... постараетесь, а?
– Хорошо, оставим спор об атлантах до лучших времен, – не принял шутку Снерг. – Странный подбор сюжетов – превалируют бои и моления.
– Разве вы забыли, сколько времени предки уделяли воинам и молитвам?
– Виноват, – сказал Снерг. – Львиную долю уделяли... но вот что еще, Сергей, – обернулся он к Вельяминову. – Ты говорил о "скрупулезности" подсознания. Могла ли ее сохранить генетическая память?
– Ты чересчур торопишься, – сказал Вельяминов. – Мы пока вообще ничего не знаем о генетической памяти, кроме того, что ее существование возможно.
– Более того, мы не знаем, можно ли назвать случившееся проявлением генетической памяти, – добавил Свирский.
– То есть как? – тоном, которым он, по воспоминаниям Снерга, говорил с нерадивыми студентами, громко начал Голубцов. – А как же еще назвать случившееся, если не проявлением генетической памяти?
– Действительно, – сказал Снерг. – Уж не хочешь ли ты сказать, что мозг каким-то образом обрел возможность выхватывать из прошлого картины?
– Так далеко мы не заходим, – сказал Вельяминов. – Но вокруг каждого качественно нового явления имеет смысл выставить частокол безумных гипотез.
– В нашей области науки все обстоит несколько иначе, – сказал Голубцов.
– Безусловно, – вежливо согласился Вельяминов. – Что ж, на сегодня, я думаю, закончим. Стах, ты не смог бы остаться здесь на ночь? Мы тебя исследуем, пока будешь спать.
– Валяйте, – сказал Снерг. – Только вот что... Конечно, все это прекрасно, имеет огромное значение для науки, но с чисто человеческой точки зрения – как мне теперь жить? Что ни ночь орать во сне и просыпаться мокрым как мышь?
– Я тебя понимаю. Но... Как по-твоему, есть разница – мучиться кошмарами и видеть во сне прошлое?
Он лукаво улыбался.
– Во-от оно что... – сказал Снерг. – Я и не подумал...
– Вот именно, – сказал Вельяминов. – Современная медицина может обеспечить тебе сон без сновидений. Но четырнадцать из шестнадцати твоих предшественников предпочли наблюдать прошлое, пусть даже такое... Да и кто может сказать, что ты увидишь в следующий раз?
– Пятнадцать из семнадцати, – сказал Снерг. – Егор Петрович, я заверяю, что давний наш спор рано или поздно закончится в мою пользу. Постараюсь увидеть город, который вы сможете откопать...
– С делами покончено, – встал Вельяминов. – Егор Петрович, вы остаетесь?
– Что за вопрос? Не улечу, пока вы не осмотрите остальных.
– Прекрасно. В таком случае до ужина распускаю всех на каникулы.
– Видеофон вы еще не поставили? – спросил Снерг. – А, ну тогда совсем хорошо. Покажите, где он.