Угольный карандаш словно ожил, порхая по листу бумаги. Одюбон кивнул. Выходящие из-под его пальцев линии остались такими же сильными и плавными, как и прежде. Руки у него не дрожали, как у многих в его возрасте. Но далеко ли он ушел от них? С каждым восходом солнца он приближался к ним на день. Художник рисовал быстро, наперегонки с собственной старостью.
Громыхнуло ружье Гарриса, и рука Одюбона дрогнула. А у кого бы она не дрогнула из-за неожиданного выстрела? Впрочем, испорченную линию легко можно стереть. Художник быстро и уверенно продолжил работу и почти завершил эскиз к тому времени, когда вернулся Гаррис, держа за ноги большую птицу.
- Индейка? - удивленно воскликнул Одюбон. Его друг кивнул и широко улыбнулся:
- Сегодня нас ждет прекрасный ужин!
- Согласен. Но кто бы мог подумать, что эти птицы распространятся настолько быстро? Их завезли на юг… не более тридцати лет назад, верно? А сейчас ты подстрелил индейку уже здесь.
- Зато на них интереснее охотиться, чем на масляных дроздов и им подобных. У индеек хотя бы хватает ума спасаться, если они видят приближающуюся опасность. Можно сказать, того самого ума, который Господь дал гусю… хотя Он и наделил им не всех местных гусей.
- Не всех, - согласился Одюбон.
Одни регулярно улетали в другие страны и благодаря этому приобрели необходимую осторожность. Другие жили на большом острове круглый год. Эти птицы осторожности не проявляли. Некоторые из них плохо летали. А прочие и вовсе не могли летать, потому что крылья у них были маленькими и бесполезными, как у масляных дроздов.
Крякуны удивительно походили на гусей-переростков, причем с лапами-переростками. Некоторые виды отличались черными шеями и белыми пятнышками на подбородке, как у канадского гуся. Это обстоятельство искренне озадачило Одюбона - создавалось впечатление, что Господь повторился, но почему? На лапах у крякунов тоже имелись остаточные перепонки, а их клювы, хотя и приплюснутые с боков, во всем остальном напоминали широкие и плоские клювы обычных гусей.
Одюбон видел экспонаты, хранящиеся в музее в Ганновере: скелеты, несколько шкур, огромные зеленоватые яйца. Самая свежая шкура относилась к 1803 году. Сейчас художник жалел, что вспомнил об этом. Если он ввязался в погоню за недостижимым… то тут ничего не изменить. Он делает все, что может. И раскаивается лишь в том, что не предпринял этого раньше. Он пытался. Не получилось. И теперь мог лишь надеяться, что хоть какие-то шансы на успех еще остались.
Гаррис ощипал индейку и развел костер. Одюбон закончил эскиз.
- Хорошо получилось, - заметил Гаррис, взглянув на работу друга.
- Неплохо, - признал Одюбон.
Ему удалось перенести на бумагу желаемую позу. Он выпотрошил дятла, чтобы сохранить его, и не удивился, обнаружив в желудке множество личинок жуков. Само название этого вида, Campephilus, означало "любящий личинки". Художник сделал запись в дневнике и поместил тушку птицы в спирт.
- Лучше, чем "неплохо", - сказал Гаррис.
Он разделал индейку и насадил мясо на прутья.
- Что ж, может быть, - согласился Одюбон, принимая от друга импровизированный шампур и начиная жарить ногу. Он не стеснялся похвал - как раз наоборот. Но все же добавил: - Я приехал сюда не ради дятлов. Я приехал за крякунами, Богом клянусь.
- Бери то, что видишь. - Гаррис повернул свой прутик, чтобы индейка прожарилась равномерно. - Бери то, что видишь, и надейся, что получаешь то, ради чего приехал.
- Что ж, может быть, - повторил Одюбон и посмотрел на восток, в сторону все еще малоисследованного сердца Атлантиды. - Но чем упорнее трудишься, тем вероятнее получишь то, что хочешь. Надеюсь, я все еще могу работать достаточно упорно. И, - он снова взглянул на восток, - надеюсь, то, чего я хочу, все еще там.
Путешественники оставались на главной дороге почти неделю. Широкая и хорошо утоптанная, она позволяла им двигаться быстрее, чем по узким и более извилистым тропинкам. Но когда Одюбон увидел выглянувшие из-за восточного горизонта горы Грин-Ридж, искушение свернуть стало непреодолимым.
- Нет смысла подниматься в горы где-либо поблизости от главной дороги, - заявил он. - Мы знаем, что крякуны там не водятся, потому что иначе их давно заметили бы, не так ли?
- Логично, - подтвердил Гаррис. И, помолчав, добавил: - Но я не стал бы возражать против еще нескольких ночевок в полуприличных гостиницах.
- Когда мы вернемся с тем, что ищем, даже "Гесперийская королева" будет для нас недостаточно хороша, - возразил Одюбон. Но на пути к цели нам придется вынести определенные трудности.
- Уж это точно, - вздохнул Гаррис.
Вдоль главной дороги в изобилии росли фруктовые деревья, дубы, каштаны, вязы и клены. Все они попали сюда из Европы или Террановы. Однако стоило путешественникам немного отъехать в сторону, как атлантийская флора вновь заявила о своих правах: гинкго и магнолии, саговники и сосны с густым подлеском из папоротников. Птичьи трели, как привычные, так и незнакомые, звучали все чаще, по мере того как путники продвигались все дальше в малозаселенную местность. Похоже, атлантийские птицы чувствовали себя уютнее в окружении деревьев, среди которых выросли бесчисленные поколения их предков, чем в обществе дерзких переселенцев, завезенных людьми.
Однако не все новички теснились у дороги. Лютики и маки украшали яркими цветными пятнами невероятно зеленый ландшафт. Местные пчелы жужжали среди незнакомых для них цветков… а может, это были европейские пчелы, привезенные на новую землю посреди моря, чтобы опылять растения, которые людям нужны, желанны или просто нравятся. Заинтересовавшись, Одюбон остановился и присел возле маков, чтобы взглянуть на пчел вблизи. Это оказались, все всякого сомнения, европейские пчелы. Испытывая странное разочарование, но не удивление, художник отметил этот факт в дневнике.
- Пройдет еще сто лет, - сказал он, вновь забираясь в седло, - и много ли останется от прежней Атлантиды? И останется ли что-нибудь вообще?
- Через сто лет для любого из нас это не будет иметь значения, - возразил Гаррис. - Потому что мы уже окажемся по другую сторону небесных врат.
- Для нас, пожалуй, и нет. - Одюбон задумался над тем, есть ли у него впереди десять или хотя бы пять лет, не говоря уже о ста. - Но будет иметь значение для тех, кто сейчас молод и живет здесь. Они топчут прекрасное, даже не задумываясь о том, что делают. Разве не хотел бы ты увидеть живых дронтов, сохраненных для потомков? - Он постарался не вспоминать свою несчастную модель птицы.
- Живых? Да я могу отправиться в Ганновер и услышу, как они произносят там речи в парламенте, - ответил Гаррис. Одюбон фыркнул, и его друг успокаивающе поднял руку. - Не сердись, Джон: Я с тобой согласен.
- Я так счастлив, - сардонически отозвался Одюбон. - Возможно, местные власти - твои произносящие речи дронты - догадаются объявить эти места заповедными, чтобы сохранить хотя бы часть того, что у них есть. - Он нахмурился. - Хотя признаюсь, что не представляю, как заповедники смогут помешать лисам, ласкам, крысам и семенам, которые разносит ветер. Но они хотя бы положат начало.
Этой ночью друзья спали на траве. Хрипловатое уханье атлантийской наземной совы разбудило Одюбона около полуночи. При тусклом кровавом свете тлеющих в костре углей он зарядил ружье - на случай, если сова приблизится настолько, что он сможет ее увидеть. Наземные совы были размером с курицу. Они могли летать, но не очень хорошо. Эти совы охотились на лягушек, ящериц и огромных кузнечиков, водившихся в подлеске. Естественных врагов у них здесь не было - точнее, их никто не трогал, пока в Атлантиде не появились лисы, дикие собаки и люди. Подобно многим местным животным, они, видимо, даже не представляли, что могут стать чьей-то добычей. Некогда встречавшиеся в изобилии, ныне они стали весьма редки.
Крик совы постепенно удалялся. Одюбон подумал о том, не стоит ли ему попробовать подманить птицу на расстояние выстрела, имитируя ее уханье, но в конце концов отказался от этой идеи. Грохот выстрела посреди ночи мог напугать Гарриса буквально до смерти. И, кроме того, - Одюбон зевнул - он сам был все еще сонный. Художник положил ружье, завернулся в одеяло и вскоре снова захрапел.
Проснувшись на следующее утро, Одюбон увидел всего в метре от своего одеяла голову кузнечика (величиной с мышиную) и две зеленовато-коричневые лапки. Художник негромко выругался: сова все-таки прошла мимо, но молча, потому он об этом и не узнал. Если бы только он не спал, а караулил ее… "Если бы я не выспался ночью, то сегодня от меня весь день не было бы никакого толку", - решил Одюбон. Теперь регулярный сон стал для него намного важнее, чем лет двадцать назад.
- Я не стал бы возражать, если бы ты выстрелил в сову, - сообщил Гаррис, раздувая костер и наполняя кофейник. - Мы ведь для того сюда и приехали.
- Хорошо, что ты это сказал. Может, мне представится еще один шанс.
- А может, и не представится. Ты ведь сам говорил, что прежняя Атлантида становится историей. Так что хватай обеими руками то, что пока уцелело.
- С крякунами я именно так и намерен поступить. Если они тут есть, я непременно схвачу их, уж будь уверен. А сова… Еще неизвестно, пришла бы она, если бы я ее подманил.
- Готов поспорить, что пришла бы. Не знаю никого, кто умел бы имитировать голоса птиц лучше тебя.
Гаррис достал два квадратных сухаря из переметной сумы и протянул один Одюбону. Художник не притронулся к еде, пока у него в руке не оказалась жестяная кружка. Тогда он разломил сухарь на кусочки и обмакнул каждый в кофе, прежде чем отправить в рот. Сухари как следует прокалили в печи, чтобы дольше хранились, но из-за этого они стали слишком тверды для уцелевших зубов Одюбона.
Когда друзья уже готовы были отправиться в путь, художник снова взглянул на останки гигантского кузнечика.
- Мне обязательно надо раздобыть несколько образцов этих кузнечиков, - заявил он.
- Да зачем, ради всего святого? Они не птицы и не живородящие четвероногие. И даже не просто четвероногие.
- Нет, - медленно ответил Одюбон, - но тебе не кажется, что здесь они играют ту же роль, которую в остальных частях света играют мыши?
- Когда я в следующий раз увижу шестиногую стрекочущую мышь с усиками, - Гаррис покрутил пальцем у виска, - можешь запереть меня, а ключ выбросить, потому что это будет означать, что у меня размягчились мозги от дьявольского рома.
- Или от виски, джина или чего угодно еще, что попадет тебе в руки, - уточнил Одюбон.
Гаррис ухмыльнулся и кивнул. Забираясь в седло, Одюбон не мог избавиться от мыслей об атлантийских кузнечиках и мышах. Кто-то же должен рыться в опавших листьях и поедать все, что сумеет там отыскать, к тому же многие птицы и животные питаются мышами… или, как здесь, насекомыми вместо мышей. Он кивнул. Идея была достойна занесения в дневник на ближайшем привале.
Незадолго до полудня путешественники въехали в деревушку, которая могла похвастаться салуном, церковью и несколькими домами. Вывеска на церкви гласила: "БАЙДФОРДСКИЙ ДОМ ВСЕОБЩЕЙ ПРЕДАННОСТИ". В Атлантиде процветали странные протестантские секты, в немалой степени из-за того, что ни одна из них не была достаточно сильной, чтобы доминировать, - включая католическую церковь, к которой принадлежал Одюбон.
Впрочем, салун, хотя и по-своему, также оказался домом всеобщей преданности. В Байдфорде вряд ли обитало более полусотни человек, но не менее дюжины мужчин сидели в салуне, выпивая, закусывая и беседуя. Когда Одюбон и Гаррис вошли, воцарилась мертвая тишина. Местные уставились на путешественников.
- Незнакомцы, - произнес кто-то с таким же изумлением, с каким мог объявить о появлении двух кенгуру.
Неудивительно, что первым пришел в себя мужчина за стойкой бара.
- Что будете заказывать, господа? - осведомился он. Гаррис редко смущался, если дело касалось его личных удобств. - . Будьте любезны, сэндвич с ветчиной и кружку пива.
- Звучит неплохо, - согласился Одюбон. - Мне то же самое, пожалуйста.
- С вас пол-орла за двоих, - сообщил владелец.
Кое-кто из завсегдатаев ухмыльнулся. Одюбон и без этих многозначительных улыбок догадался бы, что цена безбожно завышена, но заплатил без возражений. Ему это было по карману, к тому же позднее он намеревался разузнать кое-что, а чтобы развязать языки, как правило, требуется серебро. И теперь он хотел продемонстрировать местным, что способен на щедрость.
Пиво было… просто пивом. Зато сандвичи оказались настоящим чудом: большие ломти нежной и ароматной ветчины на свежевыпеченном хлебе, приправленные горчицей и огурцами, замаринованными с укропом, чесноком и чем-то еще… должно быть, какой-то атлантийской специей.
Одюбон справился лишь с половиной своего - ему приходилось жевать медленно, - когда бармен сказал:
- Мы тут редко видим незнакомцев. - Несколько местных - все крупные, коренастые и бородатые - кивнули. Одюбон тоже вежливо кивнул. - Не возражаете, коли я спрошу, что у вас за нужда проезжать через наши края?
- Я Джон Джеймс Одюбон, - назвался Одюбон и сделал паузу, желая проверить, известно ли кому-нибудь его имя. В большинстве прочих мест он бы в этом не усомнился. В Байдфорде… как знать?
- Это ж тот самый рисовальщик, - выдал один из завсегдатаев.
- Верно. - Одюбон улыбнулся, испытав большее облегчение, чем хотел показать. - Тот самый рисовальщик, - повторил он, хотя эти слова и резали ему слух. Если местные поймут, что он личность известная, вряд ли они решат ограбить его и Гарриса просто ради забавы.
Художник представил своего друга..
- Ну и что же вы делаете в Байдфорде? - опять спросил хозяин салуна.
- Мы тут проездом, как вы и сказали, - ответил Одюбон. - Я хочу нарисовать крякунов. - Эти края были достаточно глухими, чтобы подарить ему надежду отыскать здесь крякунов.
- Крякунов? - отозвались двое или трое одновременно и тут же дружно расхохотались. Один из них сказал: - Да я не видал в наших краях этих уток с тех пор, как мой Гектор был еще щенком.
- Это точно, - подтвердил кто-то. Остальные серьезно закивали.
- А жаль, - добавил другой. - Мой дед рассказывал, что они были легкой добычей и вкусные очень, мясистые такие. - Именно по этой причине крякуны больше не водились в окрестностях Байдфорда, но рассказчик, похоже, не имел представления о причинно-следственных связях.
- Если вы знаете какое-нибудь место, где они могут встретиться, я с удовольствием заплачу за информацию. - Одюбон похлопал по кошельку на поясе. Негромко звякнули монеты. - Вы поможете моей работе и послужите науке.
- Половину сразу, - добавил практичный Гаррис, - и половину на обратном пути, если мы найдем то, что ищем. А может, еще и премиальные, если подсказка окажется достаточно хороша.
"Хитрый приемчик, - подумал Одюбон. - Надо будет запомнить его".
Местные сбились в кучку и стали переговариваться. Вскоре один из них - постарше и с бородой, в которой пробивалась седина, - начал:
- Ну, имейте в виду, наверняка не скажу, но пару лет назад я пошел на охоту и повстречал одного парня из Тетфорда. - Он представлял, где находится Тетфорд, но не Одюбон. После нескольких вопросов выяснилось, что этот городок расположен к северо-востоку отсюда. Мужчина из Байдфорда продолжил: - Мы с ним поболтали, и он брякнул, что за пару лет до того видел нескольких крякунов по другую сторону своего города. Не могу поклясться, что он не соврал, но, похоже, парень знал, что говорит.
Гаррис вопросительно взглянул на Одюбона. Художник кивнул. Гаррис вручил мужчине серебряную монету достоинством в один орел.
- Позвольте узнать ваше имя, сэр, - обратился Гаррис. - Если ваша подсказка окажется полезной, но в силу каких-либо обстоятельств мы не станем проезжать здесь на обратном пути, то мы обязательно вышлем вам оставшуюся часть вознаграждения.
- Премного благодарен, сэр. Я Лехонти Кент. - Он медленно продиктовал свое имя Гаррису, и тот занес его в одну из своих записных книжек.
- А что вы можете рассказать о "Доме всеобщей преданности"? - спросил Одюбон.
В ответ он получил гораздо больше, чем ожидал. Внезапно все, даже самые неприветливые местные жители, принялись говорить в один голос. Художник узнал, что эта церковь проповедует врожденную божественность каждого и возможность выйти за пределы человеческой сущности, разумеется, если ты следуешь учению того, кого местные называли Преподобный, явно с заглавной буквы "П". "Всеобщая преданность Преподобному", - подумал Одюбон. Услышанное показалось ему самой отвратительной и черной ересью, но обитатели Байдфорда верили в это безоговорочно.
- Преданных много, - прозвучала очередная заглавная "П", - есть в Тетфорде и других таких местах, - сообщил Лехонти Кент. Было совершенно очевидно, что он имеет весьма смутное представление обо всем, что расположено дальше двух дней пути от его родной деревушки.
- Как любопытно, - пробормотал Одюбон фразу из тех немногих, что звучат вежливо почти в любой ситуации.
Поскольку жителям Байдфорда очень хотелось обратить путешественников в свою веру, друзьям в течение двух часов не удавалось выбраться из салуна.
- Ну и ну, - проговорил Гаррис, когда они наконец-то оказались в седле. - Как любопытно! - Он вложил в эту фразу столько сарказма, что его хватило бы потопить корабль вдвое больший, чем "Орлеанская дева".
У художника все еще шла кругом голова. Преподобный изобрел совершенно новую предысторию Атлантиды и Террановы, которая имела очень мало отношения к действительности, известной Одюбону. Преданные показались ему почти такими же суеверными, как и краснокожие дикари Террановы, - а ведь им полагалось отлично знать, как устроен мир, в то время как дикари были честными невеждами. И все же художник сказал:
- Если этот Лехонти - что за имечко! - Кент дал нам верную подсказку, то я не стану жалеть о потраченном времени… слишком сильно.
Тетфорд оказался крупнее Байдфорда. Он также выставлял напоказ "Дом всеобщей преданности", хотя тут имелась и методистская церковь. Грубо намалеванное объявление перед Домом гласило: "ПРЕПОДОБНЫЙ ПРОПОВЕДУЕТ ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ!!" Два восклицательных знака отпугнули бы Одюбона даже в том случае, если бы он никогда не проезжал через Байдфорд.
Художник расспросил про крякунов и в Тетфорде. Никто из тех, с кем он говорил, не утверждал, будто видел хотя бы одного, но двое сообщили, что некоторые жители городка когда-то давно их встречали. Гаррис раздал еще немного серебра, но оно ни в ком не пробудило ни память, ни воображение.
- Что ж, мы все равно бы здесь проехали, - заметил Одюбон, когда они направились дальше на северо-восток. Теперь горы Грин-Ридж поднимались высоко в небо, заслоняя восточный горизонт. Посмотрев вперед в подзорную трубу, Одюбон увидел бесчисленные темные долины, полускрытые соснами и саговником, из-за которых горы и получили свое название. И обитать в этих долинах мог кто угодно… разве не так? Ему оставалось лишь верить в это. - Теперь у нас появилось чуть больше надежды, - добавил он как для себя, так и для Гарриса.
- Надежда - это хорошо. Но крякуны оказались бы лучше. Слова едва успели сорваться с его губ, как папоротники и
саговники зашевелились… и дорогу перебежал олень. Одюбон начал было поднимать ружье, но остановился. Во-первых, животное уже скрылось. А во-вторых, ружье было заряжено птичьей дробью, которая лишь пробила бы оленю шкуру.