"Ну, сюда-то не проберутся", - подумал он, снова возвращаясь к своему сну, но тотчас же поймал себя на этом и, чтоб прогнать все подобные мысли, решился немедленно выкупаться.
Прямо перед палаткой Андрея Ивановича было чудное место для купанья. Ровный песчаный берег отлого спускался в воду и переходил в гладкое, точно убитое дно, постепенно понижавшееся к середине озера. Казалось, в этом месте, между кустарником и тростниками, к воде нарочно была проложена широкая тропа, быть может, пробитая стадами льям и коз, приходившими сюда на водопой. Широкие, яркие, точно сделанные из светло-зеленого бархата листья банана склонялись с высоты над этой дорожкой, и, проходя по ней к озеру, Андрей Иванович с удивлением увидел, до чего была нежна их ткань: утренний ветер, слегка покачивая дерево, порой разрывал их до самого среднего нерва. Это придавало им тот характерный признак, по которому банан легко узнается между сотнями похожих на него деревьев. Андрей Иванович невольно залюбовался роскошным растением, составляющим одно из лучших украшений тропической природы. Банан - собственно травянистое растение, но его не даром зовут райским деревом, musa paradisiaca.
В один год он вырастает до высоты настоящего дерева, до такой высоты, которой наша северная береза едва в состоянии достигнуть в течении двадцати долгих лет. Из пучка его красивых листьев, длиной до десяти, шириной до двух футов, с широкими, покрывающими друг друга черешками, свешивается кисть красных цветов, которая приносит плоды, несколько похожие видом на огурцы. Такая кисть плодов, расположенных, как прутья зонтика, в несколько рядов нанизанных на один стержень, весит не менее полутора или двух пудов и вырастает в какие нибудь 10 месяцев, совершенно без всякого ухода. Стебель приносит только одну такую кисть и затем увядает, но из корня в течении того же года развиваются новые отпрыски и на будущий год уже, вместо одного банана, вырастают два или три.
Трудно представить себе всю пользу, которую доставляет это благодатное дерево счастливым островитянам Тихого океана, только за то, что они дают себе труд срезать стебель растения, чтобы воспользоваться его плодами. Незрелые плоды банана пекут на угольях и едят с маслом. В таком виде они заменяют хлеб. Вареные с маслом они еще вкуснее и употребляются, как овощи. Широкие листья служат вместо блюд, тарелок, салфеток, скатертей и даже вместо зонтиков для защиты от жгучих лучей тропического солнца. В листовых черенках находятся упругие волокна, из которых островитяне делают материи и плетут довольно прочные веревки… Андрей Иванович до того засмотрелся на банан, что ему захотелось полакомиться его сочными плодами. Цветковая кисть заманчиво свешивалась над его головой. На ее конце еще краснели лепестки последних цветов, а вверху у ее основания, между самыми листьями, уже золотились, созревая, ранние плоды. Но достать их было трудно, так как срубить дерево из-за минутной прихоти он не желал. Ему было жаль погубить такое красивое растение. Андрей Иванович медленно раздевался, придумывая средство добраться до плодов, не портя дерева. Вдруг, взглянув на свое голое тело, он вспомнил где-то давно, быть может в детстве, виденную картину, на которой был нарисован голый дикарь, влезающий на пальму. "А что?" - подумал Андрей Иванович: - "Не вспомнить ли мне школьную гимнастику? Не тряхнуть ли стариной? В старые годы не мало перервал я казенных панталон, лазая по деревьям гимназического сада. Да кроме того, интересно будет посмотреть, как костромской землевладелец, земский гласный и почетный мировой судья, обросший солидной бородою и собирающийся уже отрастить не менее солидное брюшко, полезет в костюме Адама на дерево, подобно дикарю-папуасу или жителю островов Фиджи!"
Андрей Иванович весело расхохотался, представляя себе эту забавную картину. Затем он взял рубашку, привязал ее мешком у себя за плечами и принялся карабкаться на дерево. Оказалось, что уроки гимнастики были не совсем забыты. Цепляясь поочередно руками и ногами, Андрей Иванович довольно скоро добрался до листьев. Здесь широкие лиственные черешки дали ему возможность дотянуться до цветоножки и, поместившись у ее основания, он довольно удобно мог наполнить золотистыми бананами свой импровизированный мешок. Зато спуск был гораздо затруднительнее, так как спускаться приходилось, так сказать, против шерсти, что требовало особенных усилий, при значительном напряжении мускулов. Дело не обошлось без нескольких царапин, но впрочем довольно благополучно. Задыхаясь от усталости и обливаясь потом, он спустился на землю с весьма значительным грузом бананов и в изнеможении растянулся на песке, тут же, под тенью банана. Легкий ветерок, приносивший прохладу с озера, скоро освежил его тело, сердце перестало усиленно биться, дыхание сделалось нормальным. Переждав еще несколько времени, Андрей Иванович с разбега бросился в воду и поплыл на середину озера.
III. Озеро
Что это за прелестное озеро! Как оно кокетливо выглядывает в своей роскошной раме из пышной тропической растительности! Какая чистая, прозрачная вода и какая чудная свежесть разливается от нее по телу! Вот в прозрачной глубине медленно движется стая разноцветных рыбок: как-то лениво шевелят они своими лазурно-розовыми плавниками! Вдруг в стороне показалась какая-то тень и вся стая мгновенно рассыпается в разные стороны, как брызги пролитой на землю воды. Через несколько времени они снова соберутся и начнут свой медленный обход вдоль берегов озера, пока новый испуг не заставит их снова разбежаться. Вот в прибрежном мелководье, погруженные в золотистый песок на гладком узорчатом дне озера лежат красивые разноцветные раковины пресноводных моллюсков и, будто греясь на солнце, то медленно раскрываются, то вдруг захлопываются, точно почуяв грозящую опасность. Над ними вьется несколько гибких змееобразных рыб и сторожат их малейшее движение, но осторожный моллюск, затворившись в свою крепкую раковину, будто смеется над своими стражами. А вот в тихом заливе, под тенью высоких тростников, ютится целый мир причудливых водорослей. Зелено-бурые, почти красные на дне озера, они становятся все ярче и зеленее, чем ближе к поверхности, - и над ними, на самую поверхность воды, всплывают темно-зеленые листья болотных растений и, как осколки радуги, сверкают на солнце белые, красные и желтые чашечки их великолепных пахучих цветов. Это уже не водяные лилии, не кувшинки наших северных озер, - это - что-то не знакомое, поражающее непривычный глаз и красотой, и оригинальностью форм. Это - близкие родственники исполинской раффлезии, растущей между корнями лиан во влажных девственных лесах Явы, но без ее отвратительного запаха, это родные братья южно-американской victoria regia, которой ярко-зеленые сверху и темно-пунцовые снизу листья имеют почти аршин в диаметре и роскошные цветы которой напоминают розу, но с той разницей, что бутоны их бывают величиной с человеческую голову. И над всеми этими растениями, начиная с пушистых метелок высоких тростников и остролистных осок и кончая плавающими на поверхности воды цветами, кружатся целые полки разнообразных насекомых, трепеща и сверкая на солнце своими радужными золотисто-зелеными или серебристо-лазурными крыльями. Звенящим облаком носятся они над цветущими берегами озера и, как осыпанная сверкающими блестками легкая вуаль, то поднимаются в лазурную высоту, почти к вершинам деревьев, то опускаются к самой поверхности воды. А с вершины деревьев за этим облаком уже следят сотни любопытных сверкающих глазок, и вот-вот яркой молнией мелькает в нем, отливая всеми цветами радуги, быстрая птичка и уносится с трепещущей добычей в клюве куда-нибудь под тень колеблющихся листьев, и будет качаться там на гибкой ветке до нового набега в беззаботно кружащееся, по-прежнему радужное облако насекомых. Вот в прибрежном мелководье, погруженные в золотистый песок, на гладком узорчатом дне озера лежат красивые разноцветные раковины пресноводных моллюсков и будто греясь на солнце, то медленно раскрываются, то вдруг захлопываются, точно почуяв грозящую опасность. Над ними вьется несколько гибких змееобразных рыб и сторожит их малейшее движение, но осторожный моллюск, затворившись в свою крепкую раковину, будто смеется над своими сторожами.
А с высоты безоблачного ярко-лазурного неба глядит ясное солнышко и как будто не наглядится на голубое зеркало озера и на его роскошную зеленую раму, в которой звенят и щебечут тысячи ее радужных обитателей, то рея над озером, то скрываясь в прозрачной тени перистых листьев. Мягко обливает оно горячими лучами затерянный в океане цветущий островок, приберегая весь свой жгучий зной для пустынь Аравии и Сахары, для гниющих джунглей Бенгала. И когда там люди и животные почти задыхаются в страшной 50 градусной жаре, здесь, в благодатном уголке земли, обвеваемом освежающим дыханием океана, как будто вечно царствует весна и температура колеблется между 26 и 27 градусами тепла.
Переплыв, не торопясь, в длину все озеро, Андрей Иванович сел на верхней ступени площадки храма, в тени, бросаемой полуразрушенной колонной, и совершенно засмотрелся на открывавшуюся перед ним картину. Жадно раскрытыми глазами глядел он на прелестный, как будто улыбающийся ландшафт, безотчетно ловя ухом бесконечно разнообразные звуки кипевшей вокруг него жизни. Грудь его высоко поднималась, легкие широко и свободно вдыхали ароматический воздух, пропитанный прохладной свежестью озера. Ему казалось, что он всем существом своим чувствовал, как учащенно бился могучий пульс этой жизни и как с ним сливалось биение его собственного пульса. Сколько времени продолжалось это восторженное созерцание, он не знал. Он забыл совсем о времени. Чувство голода заставило его вспомнить о том, что он сегодня еще не завтракал. Он взглянул на небо: солнце стояло уже высоко, тень колонны отодвинулась почти к самому пьедесталу и он давно уже сидел на солнце, совершенно не замечая этого и погруженный в свое созерцание.
Андрей Иванович встал и, высоко подняв над головой сложенные ладонями руки, снова бросился в озеро. Широкими взмахами, поднимая тысячи сверкавших на солнце радужных брызг и оставляя за собой расширенный след на взволнованной поверхности озера, поплыл он к своей палатке, едва видневшейся вдали за широкими листьями банана, сквозь спутанную зелень прибрежных тростников. Одевшись наскоро, он с чувством приятной свежести во всем теле, слегка вздрагивая от продолжительного купанья, позавтракал горячим кофе с сухими сливками и в первый раз в жизни попробовал печеные бананы с маслом, которые ему заменили на этот раз любимые им сдобные булки к кофе. Для первого раза он нашел их настолько сносными, что не счел нужным пожалеть об отсутствии булочной на острове.
Часы показывали около 11, когда Андрей Иванович кончил, не торопясь, свой завтрак. Залив огонь и прибрав посуду, он взял ружье, положил в карман несколько патронов, повесил через плечо бинокль и отправился осматривать остров, предположив кстати - промыслить что-нибудь к обеду, так как питаться соленой свининой и консервами ему уже порядочно надоело.
IV. Кагу
Обходя кругом озера, в зеленой чаще густо разросшихся кустарников, осыпанных ярко-желтыми мотыльковыми цветами, с зеленой стручкообразной завязью, местами выставлявшейся из середины осыпающихся цветков, Андрей Иванович вдруг натолкнулся на небольшой ручеек, вытекавший из озера и до того скрытый ветвями перепутавшихся растений, что о его существовании трудно было догадаться, даже стоя в двух-трех шагах от него. Куда бы мог изливаться этот ручей? Во всяком случае - не в море. Когда Грачев на своем Гиппогрифе осматривал берега острова, он нигде не видел ничего похожего на устье речки или ручья, даже не заметил, чтоб где-нибудь хоть только струйка воды падала с прибрежных скал в море.
"Надобно прежде всего изучить свою квартиру", - подумал Андрей Иванович и отправился вниз по течению ручья, с трудом пробираясь между частыми стволами деревьев, переплетенными сетью цепких, вьющихся растений. Ручеек прихотливо извивался, протекая по весьма незначительному уклону. В иных местах он расширялся, образуя небольшие озера, усеянные широкими листьями цветущих водяных растений, в других совершенно терялся в густой болотной траве, и Андрею Ивановичу приходилось даже обходить неожиданные трясины не желая вязнуть в жидкой грязи. Он слышал, как в траве, далеко на середине болота, весело трещали и крякали какие то болотные птицы, и не раз пожалел о том, что не взял с собой своего престарелого Брута, который, несмотря на свой почтенный возраст, был неоценим на охоте по костромским болотам. Подвигаясь вперед по влажной топкой почве, между перепутанными стволами деревьев, Андрей Иванович однако не раз должен был переходить неглубокие, но тинистые протоки, обходить которые кругом у него не доставало терпения. Его охотничьи сапоги потеряли свой девственный щеголеватый вид и, покрытые липкой грязью и зеленоватою тиной, приобрели весьма некрасивую наружность. Охотясь по костромским болотам, Андрей Иванович не обращал обыкновенно внимания на это обстоятельство, вполне уверенный, что к завтрашней охоте сапоги явятся снова в приличном виде, хорошо вычищенные и обильно промазанные рыбьим жиром, но теперь он невольно посматривал на них, неодобрительно покачивая головой и соображая, что ему самому придется потрудиться над ними, чтоб очистить их от этой противной грязи.
Между тем почва все понижалась, лес становился выше и гуще. Порой попадались пространства, в которых царил настоящий лесной сумрак, с каким Грачев однако свыкся еще с детства в своих костромских лесах, до того, что без этого зеленого сумрака даже не мог себе представить настоящего леса. Начали появляться островки, занятые сплошным хвойным лесом. Сквозь густые нависшие ветви вековых деревьев едва виднелась синева голубого неба. Это были красивые южные пинии. Смолистый бальзамический воздух под их навесом смешивался с испарениями гниющих листьев, толстым ковром покрывавших влажную почву. Андрею Ивановичу показалось, что он каким то чудом перенесен в свою родимую сосновую глушь. Он остановился и, осматриваясь кругом внимательным оком охотника, - начал прислушиваться к лесной тишине, как это делал тысячи раз на своей далекой родине. Скоро его чуткое ухо уловило отдаленный треск хрупкой ветки и вслед за тем послышался шелест сухих листьев, как будто какое-то животное разрывало кучи листьев, гниющие у подошвы деревьев. Немного спустя, шелест этот повторился, но уже несколько ближе и правее. Андрей Иванович стал пристально всматриваться в то место, откуда послышался этот шелест. Сначала он ничего не мог разобрать в этом зеленом полумраке, господствовавшем под навесом деревьев, но спустя несколько мгновений, по охотничьей привычке, инстинктивно без малейшего шума он спрятался за ствол дерева, у которого стоял, и затаив дыхание, уставил свои зоркие глаза в сероватое пятно, которое медленно двигалось на темно-зеленом фоне лесного сумрака. Скоро он рассмотрел, что это была довольно большая птица, еще больше гигантского ноту.
Серовато-пепельные перья ее местами были перемешаны с красновато-желтыми и белыми, на голове длинный бледно-серый хохол покрывал затылок и часть короткой шеи, крылья, распущенные веером, были усеяны желтыми, красными и серыми пятнами. Медленно двигаясь между стволами деревьев, она постоянно нагибалась и своим длинным и острым клювом разрывала кучи гниющих листьев, вероятно отыскивая гнездившихся в них насекомых, червей и личинок. Вдруг птица остановилась и вытянула шею. Андрею Ивановичу показалось, что она насторожилась, почуяв охотника. Не желая потерять интересную дичь, он быстро вскинул ружье и приготовился стрелять. Но в этот момент раздалось громкое "кха", похожее на чудовищно сильный кашель, и вслед за тем последовало продолжительное "кгу", будя тысячи отголосков в безмолвном лесу. Охотник вздрогнул от неожиданности и резкости звуков и едва не выронил ружья. Между тем "кха-кгу" следовали одно за другим, становясь все громче и резче. Это кричала птица, всякий раз, при этом выгибая шею и наклоняя несколько голову, как будто для того, чтобы лучше, старательнее выводить свою стереотипную фразу. На этот крик по сторонам раздалось несколько ответных "кагу". Птица, казалось, успокоилась и принялась за свое прерванное занятие. Андрей Иванович все еще держал ружье наготове, не решаясь выстрелить в кагу (он вспомнил, что именно так называлась птица, благодаря своему крику): у него не поднималась рука на существо, которое так мирно паслось у него на глазах, доверчиво приближаясь к тому самому стволу дерева, за которым он прятался. Кроме того, благодаря ответным крикам кагу, Грачев уже не боялся остаться без дичи. Он читал, что кагу легко делается ручным и ему захотелось поймать свою добычу живой. Поэтому он опустил ружье и остался за деревом, не спуская глаз с приближающегося кагу. Каждый охотник может легко понять, что, несмотря на вынужденную неподвижность, на задерживаемое дыхание, Андрей Иванович страшно волновался. Надежды и опасения быстро сменяли друг друга. То он боялся, что кагу переменит направление и не пройдет мимо дерева, за которым он притаился, то опасался, что птица почует его присутствие и убежит, а преследовать ее в густом лесу, между спутанными стволами деревьев, нечего было и думать. Одно время он думал, что ему показалось, что птица его заметила, по крайней мере ее черные блестящие глаза остановились на том самом дереве, за которым притаился Грачев. Он уже ждал, что кагу кинется в бегство. Но опасение не оправдалось. Птица продолжала спокойно приближаться к нему, разрывая по пути кучи листьев и останавливаясь над ними на несколько мгновений, чтобы достать червяка или насекомое. Когда кагу подошла к дереву на несколько шагов, терпение покинуло охотника. Он выскочил из своей засады и бросился ловить испуганную птицу. Кагу сначала взглянула на него как-то странно расширившимися глазами, потом жалобно закричала и кинулась бежать, распустив веером свои бесполезные крылья. Андрей Иванович бежал за ней, как говорится, сломя голову, натыкаясь на деревья, задевая за попадавшиеся на пути сучья. Несколько царапин и довольно чувствительных ушибов не могли остановить его бега: он видел только одну кагу, которую уже почти настигал и готовился схватить. Но в этот момент нога его зацепилась за выдавшийся корень и он с размаху упал на руки, разразившись самым энергическим проклятием, какое когда-либо случалось ему придумывать. Казалось, добыча была потеряна. Но каково было его удивление, когда на его проклятие кагу ответила жалобным стоном и вдруг остановилась, спрятав голову под распущенные веером крылья. Оставалось только подойти и взять добычу. Почти не веря своим глазам, Андрей Иванович схватил кагу за распущенные крылья и поднял на руки: в птице было, как ему показалось, от 10 до 15 фунтов весу.