Он не иронизировал, он спрашивал абсолютно серьезно. Вот так, сразу, безоговорочно, он поверил этому ребенку. Поверил, нутром чувствуя, что она права. Что в его душе живет что-то такое, что чувствует эта малышка. Что-то, что пугает ее. Да чего там, это что-то давно пугало его самого.
- Я не знаю, - подумав, ответила девочка. - Я чувствую его в вас, и все. Чувствую, что оно очень сильно…
- Оно сильнее меня? - спросил Женя, и затаил дыхание в ожидании ответа.
- Не знаю. Если вы создали его, то вы сильнее. А если оно вас, то сильнее оно.
- Я не понимаю, о чем ты.
- Я иногда сама не понимаю, - опечалилась девочка. - Я просто чувствую.
Автобус притормозил на остановке, но поскольку она пустовала, и выходить никто не собирался - поехал дальше. На следующей остановке Жене пора было выходить.
- Вы выходите на следующей, - напомнила девочка.
- Знаю, - уже не удивляясь тому, что это знает она, ответил он. - Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
- Кажется, нет… - грустно ответила она.
- Как мне избавиться от него? Или, хотя бы, как понять, что оно из себя представляет?
- Я не знаю… Я чувствую, что какая-то ваша часть знает об этом, но когда-то давно, еще в детстве, вы запретили сами себе даже думать о нем. Когда-то вы знали, но заставили себя забыть.
Детство… Он и сам чувствовал, что что-то скрывается там, в глубинах памяти, на самой кромке воспоминаний, отделяющих память от детского беспамятства. Что-то, омытое кровью. Что-то, чего он не мог вспомнить.
- Спасибо… - поблагодарил он. - Я постараюсь найти это зло. И тогда посмотрим, кто из на сильнее.
- Это хорошо, что вы хотите этого. У вас может получиться…
- Скажи, а ты не чувствуешь, что происходит сейчас в городе? - спросил Женя, и тут же почувствовал озлобленный взгляд матери. Кажется, девочка тоже ощутила мамино недовольство.
- Мама с папой старались не дать мне этого узнать. Запрещали включать телевизор, чтобы я не увидела новостей. Но я чувствую… Чувствую зло. Другое, не такое как ваше. Большое, опускающееся на город.
- А ты не чувствуешь, откуда оно исходит? Не от плотины?
- Оно опускается сверху. Оно уже опустилось, и теперь расползается.
По коже Жени поползли мурашки.
- Вам страшно? - спросила девочка, глядя на него небесно голубыми глазами.
- Страшно, - признался он.
- И мне страшно. Ваше зло - оно только ваше. Оно может выплеснуться на других, может навредить, но оно ваше. То же, что пришло в город, расползается по всем людям. Ваше живет в вашей душе, а это селится в телах.
Автобус сбавлял ход, подъезжая к остановке.
- Вам выходить, - напомнила девочка.
- Я знаю…
- Так выходите! - потребовала мать. - Настя вам не пророк, не новая Ванга! Как мне уже надоели все, кто хочет от нее что-то узнать! Она ребенок, понимаете? Ей и так тяжело жить с этим!
- Я понимаю… - Женя поднялся. - Но я хотел бы…
- Я уже сказала вам все, что знаю, - сказала девочка. - Вам больше незачем оставаться.
- Значит тебя зовут Настя… А я - Женя.
- Очень рада была с вами познакомиться, - улыбнулась девочка.
Автобус открыл двери, впуская одинокого пассажира.
- До свидания! - попрощался Женя, направляясь к двери. - Удачи тебе.
- И вам удачи.
Женя проводил трогающийся автобус взглядом, помахал рукой Насте, помахавшей ему в ответ. И когда автобус скрылся за поворотом, услышал ее голос в своей голове.
"Если произойдет что-то страшное - найдите меня"
Он хотел было ей ответить, но не знал как. Сконцентрировался, представил ее лицо, ее голубые глаза, и мысленно четко и внятно произнес: "Обещаю!" Он не знал, дошло ли до нее его мысленное послание, но еще несколько секунд спустя вновь услышал ее голос, будто эхо от уже услышанной фразы.
"Найдите меня… Пожалуйста!"
А потом накатил страх. Ее страх, посланный ему вместе со словами. Ощущение скорой приближающейся беды, и страх перед ней.
Женя встряхнул головой, и зашагал в сторону дома. Пройдя пол дороги вспомнил про телефон, и про звонки Ани и Даши. Достал трубку, набрал Дашин номер.
- Еще раз привет! Чего звонишь?
- А ты чего не отвечаешь? - обеспокоено спросила она.
- В автобусе ехал, не слышал. Телефон-то в сумке…
- А, тогда понятно. А мы просто малость беспокоиться начали. Аня Леше позвонила, интересовалась, не у нас ли ты. А то, говорит, тебе звонила, а ты трубку не берешь. Ну, тогда и мы забеспокоились. И ты знаешь, у нас с Мариной у обеих, вдруг, такое чувство возникло, будто бы ты в беде.
- Естественно, - усмехнулся он. - После Аниного-то звонка.
- Кстати, нет. Оно у нас появилось незадолго до него.
- Да это вы просто друг-друга накручиваете. Все со мной в порядке. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи… - эхом откликнулась Даша.
Разговор с Аней прошел примерно по той же схеме. "Чего звонишь?" - "А чего не отвечаешь?" С той лишь разницей что у нее никакого нехорошего чувства не было, она позвонила просто так.
- Все друг за друга беспокоятся, вот и я начала беспокоиться за тебя, - объяснила она. - Весь Медянск только и говорит об этом "голом сумасшествии".
- Да брось ты, мне кажется, все уже позади!
Ваше живет в вашей душе, а это селится в телах.
Что она имела в виду? Может быть, зло, которое ощущала Настя - и есть какой-то вирус, попавший в атмосферу после взрыва на ГЭС. Действительно ли все позади, или "голое сумасшествие" - лишь первые симптомы болезни?
Оно опускается сверху. Оно уже опустилось, и теперь расползается.
Верить ли словам девочки-медиума, при том что она сама не понимает того, что чувствует?
Расползается…
- Вот увидишь, завтра все уже будет по-прежнему. Пробки, суета, разговоры. Столько смертей за один день - это, конечно, трагедия, но уже завтра все начнет забываться.
- Хотелось бы…
А если завтра будет только хуже?
Когда он вернулся домой, в квартире было пусто и одиноко. Как, впрочем, и всегда. Типичное холостяцкое жилище, хранившее память о женских руках, но, увы, только память. Аня бывала здесь только в гостях, не ощущая себя хозяйкой. А в последнее время ему все чаще хотелось, чтобы у его квартиры была именно хозяйка…
Женя переоделся, как всегда после приступа беспамятства вдумчиво разглядывая одежду. Первое время - с ужасом, ожидая увидеть на ней капли крови, а потом - уже просто по привычке. Как всегда - ничего. Ни крови, ни каких-то иных следов. Как всегда, по земле он не валялся, никого не бил, и вообще, как будто просто прокатился туда обратно на автобусе. Знать бы еще, зачем?
Внутри вас - зло!
Связано ли это с его "отключками"? А если да, то что делает это зло, когда его сознание отсутствует? И что такого произошло в его детстве, что он не может, или не хочет этого вспомнить?
Решение проблемы пришло в голову само, и Женя поразился тому, что раньше не додумался до этого. Позвонить родителям! Он может не помнить чего-то происшедшего в детстве просто потому, что был мал, но разве родители могут не помнить того, что произошло с их сыном? Не раздумывая более, он набрал номер телефона родителей.
- Да… - раздался в трубке усталый голос мамы.
- Привет! Как у вас там?
- Да как обычно… - мать оживилась. Еще бы, он, ведь, не звонил родителям уже дня два, а она хоть и давно свыклась с тем, что ее сын теперь живет один, но все равно скучала. - Новости смотрим. Везде только про наш городок и говорят.
- Не удивительно. Сегодня один псих на Дашу напал.
- Да что ты! - ужаснулась мать. - Из этих? Ну, голые которые?
- Из них самых! Но ты не переживай, все в порядке. Отделалась испугом и парой синяков. Мам, я ж тебе по делу звоню…
- По какому делу? - насторожилась она.
- Да спросить кое-что хочу. Отец дома?
- Да нет… В гараже возится… Ну так спрашивай.
- Ты не помнишь, когда я еще в детский сад ходил… Как бы это сказать… Там, ведь, что-то произошло?
Он услышал, как на том конце провода мать сдавленно охнула…
- Мама? - позвал он. - Ты здесь?
- Да… - ответила она. - Просто… Столько лет прошло. Мы думали, ты забыл об этом.
- А я и забыл. Я ничего не помню, но в последнее время все чаще вспоминаю какие-то отрывки. Чувствую, тогда произошло что-то страшное. Настолько страшное, что я, кажется, заставил себя забыть об этом.
- Не телефонный это разговор, Женя. Приезжай завтра к нам, тогда и расскажу.
- Нет, мам. Я же тебе говорил, мы завтра вечером в санаторий уезжаем на все выходные. Расскажи сейчас.
- Попробую… - вздохнула мать. - Я и сама хотела это забыть, хоть и не видела всего того, что видел ты. Тебе тогда еще четырех лет не исполнилось. Мы тогда еще в коммуналке жили, на Широкой. Помнишь?
- Помню.
- И в садик ты там ходил… Неплохой был садик, в общем-то. Не плохой и не хороший. Как все в Советском Союзе…
Больше всего он любил играть на улице, и когда его группу выводили погулять, и все дети собирались на веранде, чтобы поиграть в предложенные воспитателем игры, он любил прятаться за ней. Там, за верандой, начиналась ограда, но перед оградой в огромном количестве была высажена зеленая изгородь, полностью скрывавшая играющих детей от внешнего мира. Розы, шиповник, малина…
Он любил прятаться за верандой, сидеть там в кустах и мечтать… Мечтать о том, как вырастет, как полетит на луну… Да мало ли, о чем может мечтать трехлетний ребенок? Теперь он уже и не помнил тех мечтаний…
Пару раз воспитатели теряли его, пугались и бросались на поиски. Возвращали, усаживали в круг играющих детей… Но он снова уходил в свой живой шалашик, под сень роз и шиповника, не находя ничего интересного в играх с ровесниками. Со временем воспитатели привыкли, и лишь изредка заглядывали за веранду, чтобы убедиться что он там, уже не пытаясь усадить его вместе со всеми.
Впрочем, иногда он и сам присоединялся к играющим детям. Иногда, когда было настроение. Единственное, чего он не делал никогда - это никогда не приглашал в свое убежище никого! И даже более того, пугал детей, иногда заглядывающих к нему, что здесь, в кустах, живут ведьмы, домовые и злые бабаи, которые только и ждут того, как бы схватить зазевавшегося ребенка. Ну а он сам - в ладах с темной силой, и только ему бабаи позволяют играть здесь.
А потом что-то произошло… что-то, после чего он перестал даже заходить за веранду…
- Ты еще любил играть за верандой… - продолжала мать.
- Я помню, мам… Это было мое укромное место.
- Ты был не слишком общительным ребенком.
- Я был таким всегда… Я помню, что-то случилось именно там, за верандой. Что-то, после чего я боялся даже приблизиться к ней.
- Да. Ты вообще отказывался идти в детский сад, и мы забрали тебя оттуда.
- На меня напали? - догадался он. - Какой-нибудь маньяк вроде Чикатилло, поджидающий детей в таких, вот, кустах?
- Нет, напали не на тебя… Никто так и не узнал, что тогда случилось. Почему-то тебя упустили воспитатели, и почему-то ты пошел гулять один, незадолго до обеда. Зачем - никто так и не понял, дети, ведь, вообще далеко не всегда способны объяснить свои действия. Тебе захотелось погулять, и ты ушел. Хватились тебе перед обедом. Наверное, около часа прошло… Начали искать.
- И нашли за верандой… - прошептал Женя. Запертые в подсознании воспоминания вливались в голову потоком расплавленной стали.
- Я заглянула туда, когда тело уже унесли, так что я не видела самого страшного. Того, что видел ты. Там везде была кровь. Кусты были просто залиты ей, и там стоял запах… Такой приторный, я его запомнила на всю жизнь. Мне говорили, когда тебя нашли - ты был весь в крови, и сначала воспитатели испугались, что ты тоже мертв. Ты лежал, свернувшись калачиком, не шевелясь. А когда к тебе прикоснулись, наверное, хотели проверить пульс, тебя начало трясти. Тебя била дрожь, и ты кричал что-то о каком-то бабае!
Бабай вырвался! Бабай здесь! Бабай вырвался!
- Там убили одного из моих воспитателей? - теперь он вспомнил и это…
Кровь… Везде кровь. На листьях шиповника, на цветах роз, на еще зеленых ягодах малины. Все вокруг стало алым… Сначала ему кажется, что на земле лежит несколько тел, но потом он понимает что это одно тело, изувеченное до неузнаваемости! Расчлененное, местами - с содранной кожей. Кишки обмотаны вокруг висящей на лоскуте кожи головы, правая рука сжата в кулак, и в пространство между большим и указательным и большим пальцем был втиснут вырванный глаз.
Бабай! Это сделал Бабай! Бабай пришел! Бабай вырвался!
Ему становится страшно. Настолько страшно, что хочется свернуться калачиком, засунуть в рот большой палец, и лечь на землю, сделавшись как можно незаметнее.
Что-то свешивается с его головы, закрывая левый глаз. Машинально он стряхивает это. Лоскут кожи, с частичками мяса! Он хочет кричать, но не может. Бабай здесь. Здесь прямо сейчас. Это он положил кожу ему на голову. Он стоит за его спиной!
Ноги подкашиваются. Он падает… Бордовая темнота поглощает его!
- Убили, - возвращает его в реальность мамин голос. - И жестоко. Его выпотрошили, расчленили, содрали кожу.
- Я помню… теперь я помню… - его голос был чужим. - И я нашел его…
- Что именно ты помнишь? Мне рассказывали, что ты не только был в крови. Ты, ведь, лежал на земле, прямо возле тела, так что в этом не было ничего странного. Ты… ты был укрыт содранной кожей, будто одеялом! В милиции сочли, что ты наверняка видел того, кто это сделал, и что это он…
- …накрыл меня, - закончил за нее Женя. Его трясло.
Совсем как тогда.
- Меня наверняка допрашивали? Что я говорил милиции? Этого я тоже не помню.
- Ничего вразумительного, и они быстро отстали. Ты все говорил о своем Бабае. Ты этого не помнишь?
- Нет… Этого совсем не помню. Теперь, когда ты рассказала, вспомнил тот день. Вспомнил, как испугался.
- А ты не помнишь… - голос матери дрожал. - Не видел ли ты того, кто это сделал?
- Не помню, мам. Мне кажется, что рядом кто-то был. Помню, как кто-то укрывал меня тем лоскутом кожи… Это точно было, мам - не сам же я его на себя набросил? Но кто это был - я не видел. Но там точно кто-то был… наверное, мне повезло что я остался в живых.
- Это уж точно! - мать рассмеялась, но смех был каким-то неестественным, ненастоящим. - Кстати, ты знаешь, потом выяснилось что этот воспитатель был наркоманом. Чуть ли не первый наркоман в Советском Союзе. Хотя нет, наверное, не первый. Но я тогда впервые узнала об их существовании. А еще то, что он работал в детском саду… Меня это тогда просто потрясло.
- Я его не помню.
- Я, честно говоря, тоже. Я теперь даже не помню, был ли ты у него в группе, или нет…
- И что, за все это время, убийцу так и не нашли?
- Может и нашли, - Женя как будто услышал, как мать пожимает плечами. - Может и нет. Первые несколько месяцев об этом и в газетах писали, и по радио рассказывали. Ты тогда даже в телевизоре мелькнул. Не помнишь, как к нам с первой программы приезжали?
- С ОРТ что ли?
- Это теперь они - ОРТ. А раньше - первая программа.
- Не помню…
- Ну и правильно, - кажется, мать понемногу успокаивалась. - А к чему ты сейчас-то про этот случай вспомнил? Столько лет прошло. Мы с отцом думали, что ты все начисто забыл. Ты ж, во-первых, маленький еще был, а во-вторых… Ты где-то с неделю после этого ни с кем не разговаривал, а потом ни разу ни о чем не спрашивал. Как будто вычеркнул это из памяти.
- А я, кажется, и вычеркнул. Просто, даже не знаю, как объяснить. Стал тут на днях детство вспоминать, что-то на меланхолию потянуло… И понял, что у меня словно провал в памяти. Помню что все в бардовых тонах, всплывала в памяти стена веранды, залитая кровью. И все… Я долго пытался вспомнить, а потом, вот, позвонил тебе. Сразу все в памяти всплыло…
- Страшно тогда было… Ты даже не представляешь, как страшно!
- От чего же не представляю…
Бабай вырвался! Бабай здесь!
- Слухи ползли один страшнее другого… - будто не слыша его, продолжила мать, - Даже не знаю, чему верить, а чему нет… Что голова была отрезана, и кожа содрана - это в новостях передавали. А еще откуда-то слух пошел, что ему вырвали все зубы, и заставили их проглотить. Что в желудке нашил его собственные зубы.
- Мам, избавь меня от подробностей!
- Извини… Я до сих пор понять не могу, как такое было возможно. Даже сейчас, когда убивают средь бела дня, такое представить страшно. А тогда… Днем, в детском садике… Правда, за густой живой изгородью, но все равно…
- Все, мам, я и так уже не усну. Пока, до понедельника. Я тебе из санатория еще позвоню.
- Ну, давай… Ты только будь осторожнее. Видишь, сейчас что творится? Пожар этот на плотине, сумасшедшие…
- Буду, мам, не волнуйся. Пока…
Он повесил трубку, и откинулся на спинку кресла.
Бабай вырвался!
Несмотря на то, что от найденного в собственной памяти его все еще трясло - слишком жуткими были эти картины, ему, по крайней мере, стало легче. Эта история многое объясняла. В детстве он пережил сильнейший шок, увидев такое, от чего мог бы сойти с ума и иной взрослый. Не исключено что именно это спустя двадцать лет спровоцировало его провалы в памяти.
Однако, это не объясняло того, что именно он делает на протяжении тех часов, которых впоследствии не помнит.
Внутри вас - зло!
Как же быть с этим? Может быть маленькая Настя увидела внутри него именно это воспоминание? Может быть именно оно виделось ей как черный комок, прятавшийся в подсознании?
А может быть было что-то еще?
Бабай вырвался!
Почему "вырвался"? Ладно, с самим названием все понятно. Бабаями детей пугали все и во все времена. Мистическое существо, о котором не известно даже, как оно выглядит! Он с месяц назад видел, как дети, примерно того же возраста, в каком был он, когда его воспитателя порвали на куски, играли в бабая. Та же "Параша", в которую он сам играл в школе. Бабай гоняется за всеми. Кого поймает, тот бабай…
Бабай вырвался!
"Возьми его в рот…"
Этот голос, прозвучавший в голове, тоже шел из прошлого. Кому он принадлежал? Непонятно откуда вырвавшемуся бабаю? Ему самому?
Я позову бабая! Я могу!
Ну зови… ну? Где же он, твой бабай? А сейчас - возьми его в рот, маленький засранец! Ну!
Жене показалось, что его сердце остановилось. Он вспомнил… Вспомнил все до мельчайших деталей. Вспомнил своего воспитателя с сединой в голове, вспомнил веранду, и кусты шиповника за ней, вспомнил, что произошло там, в этих кустах.
Бабай вырвался, и это я выпустил его. Я позволил ему выйти!