"Ой, кажется, я переборщил!" - почти испугался Клайд, увидев, как стремительно вскочил на ноги Фред Стапльтон и как у него от ярости перекосилось лицо.
Сунув руки в карманы, он процедил:
- Живая, да? Любознательная, да? Значит, ты полкостью оправдываешь, что эта безмозглая девчонка так иронически на меня смотрела? Следовательно, она все понимает и интересуется, не то что я, невежда и тупица! К черту! Довольно с меня! Она, видите ли, приехала специально для того, чтобы интересоваться дурацкой космической плесенью и вести интеллектуальные разговоры. Ну и возитесь с нею вы с Коротышкой, а меня избавьте. Мне надоела вся эта чепуха! Сначала болтовня о метеоритах и плесени, потом идиотский приезд Мэджи Бейкер. "Ах, ах, как мы рады, что вы приехали, пожалуйста, познакомьтесь с нашими новейшими научными открытиями. С пылу горячие, прилетели прямо с неба, разработаны в лаборатории Джеймса Марчи и Клайда Тальбота!" Нет, нет, с меня хватит нелепой болтовни! Будьте здоровы!
Он резко повернулся и пошел к своей палатке.
- Подожди, Фред, постой минутку! - крикнул Клайд, не на шутку обеспокоенный неожиданным результатом своей шутки. - Фред!
Но Фред уже исчез за пологом палатки. Через мгновение он вышел обратно, неся скомканную в охапку свою постель.
- Устраивайте ее сами, я ушел ночевать на свежем воздухе, на опушку леса, - бросил он пренебрежительно в сторону костра. - И чем скорее она уедет, тем лучше!
- Фред, погоди… - пробовал еще урезонить его Клайд, но Фред, не останавливаясь, исчез в уже сгустившейся темноте.
19
Джеймс Марчи был так увлечен разговором с Мэджи Бейкер, что вначале просто ничего не мог сообразить: все, как ему казалось, шло замечательно. Мэджи так внимательно слушала его, время от времени переспрашивая о том, что ей было почему-либо непонятно, и при этом вскидывала на него доверчивый и ласковый взгляд своих лучистых синих глаз. От этого Джеймсу было немного страшно и очень приятно, хотя он и понимал, что девушка смотрит на него, как на занимательную книгу, в которой есть еще много забавных, непрочитанных ею страниц. "Ну и что же, - думал Джеймс, - разве не замечательно, что Мэджи может с таким интересом слушать о заведомо далеких и чуждых для нее вещах, как метеориты п его космическая плесень? Мэджи, милая; как невыразимо приятно чувствовать участливое внимание к тому, что переполняет мои мысли, пусть неуклюжие, пусть даже несуразные, но ведь они оставались все время безответными! И Клайд тоже хоть и слушал меня, но у него какое-то заведомое предубеждение, не говоря уже о Фреде, совсем равнодушном и безразличном. Даже сейчас, когда они идут втроем по склону над рекой и так интересно рассказывать Мэджи о своих предположениях, еще раз внутренне проверяя их, находя новые догадки, - даже сейчас Фред ведет себя так, будто все это его совершенно не касается и попросту бесконечно скучно".
Наверно, ему и в самом деле скучно; но разве можно было так грубо - нет, не по отношению к Джеймсу, он давно привык к таким выходкам Фреда, но по отношению к Мэджи, приехавшей к нему, - грубо и резко бросить "продолжайте всю эту чепуху без меня, мне надоело!", повернуться и уйти, как он сделал это?..
Мэджи растерянно и даже боязливо посмотрела ему вслед, потом она певевела взгляд на Джеймса, и казалось, что она готова заплакать от огорчения. Глаза у нее наполнились слезами: или это только показалось Джеймсу?
Она тихо спросила:
- Он обиделся? За что?
Джеймс Марчи развел руками, выражая полное недоумение. Должно быть, это оказалось неловким жестом, вероятно, ему надо было что-то сказать, как-то утешить девушку. Но Джеймс догадался об этом только мгновение спустя, когда Мэджи беспомощно уткнулась головой в шероховатый ствол дерева и беззвучно заплакала. Ее нервы не выдержали напряжения, в котором она находилась с момента приезда. Она героически сдерживала себя все время; она старалась искать оправдания тому, что делал Фред, и нежеланию остаться с нею, и неожиданной сонливости его после охоты, и безучастию, с которым он оставил ее на попечение друзей. Грубый уход Фреда с прогулки, о которой она его безмолвно умоляла, переполнил чашу. Все, все уже ни к чему! Теперь ясно, теперь так понятно, что ничего уже не сделаешь, - он ушел, совсем ушел, чтобы не быть с ней, потому что она ему надоела, и он ее не любит, и ничего теперь не сделаешь, все пропало… Она захлебывалась слезами, охватив вдруг ослабевшими руками ствол дерева.
- Мэджи, пожалуйста, не надо… Мэджи, я очень прошу вас, успокойтесь… право, не надо плакать!
Джеймс бессвязно повторял слова утешения, не думая о смысле. Он переступал с ноги на ногу, словно неуклюже пританцовывая около девушки; его руки пытались ласково прикоснуться к ее голове, но тотчас же отдергивались, будто он боялся обжечься. "О Мэджи, почему я такой неловкий, почему я не умею даже утешать толком! Мэджи, ну право же, не нужно так горько плакать, пожалуйста, не нужно, ведь так я и сам могу разреветься, и тогда будет совсем чепуха", - с отчаянием не то думал, не то говорил вслух Джеймс, он и сам не мог бы разобраться в этом.
Наконец его рука все же дотронулась до головы девушки, ощутила под пальцами пушистые пряди ее волос, Джеймс в испуге закрыл глаза: неужели он и вправду прикоснулся к Мэджи, гладит ее волосы?.. Нет, это невозможно!
Но Мэджи будто только и ждала этого ласкового прикосновения. Она стремительно повернулась, руки ее судорожно обхватили плечи пораженного Джеймса, голова зарылась в его груди, словно в поисках надежной защиты. И она все еще плакала, мешая слезы с вырывавшимися у нее несвязными словами, в которых было отчаяние, горечь и жалоба.
- О, я так… так старалась, чтобы он был со мной… - взахлеб лепетала она словно провинившийся ребенок, смачивая рубашку Джеймса горячими, обжигавшими его грудь слезами. - Я хотела… я ехала сюда… потому что думала, что он… Джеймс, зачем он так?.. Разве я сделала что-нибудь плохое? Разве я не люблю его?.. Ой, Фред!.. Он говорил, что я синеглазая бэби-долл… Зачем он говорил это? Зачем?.. А я верила, что все будет хорошо… все время верила… а он…
""Верила, верила"! - горько подумал Джеймс Марчи. - Да кому же вы верили, милая Мэджи? Фреду Стапльтону, очаровательному ловкачу, который всегда выйдет сухим из воды и с обаятельной непринужденностью забудет о ненужной ему любви, потому что она ему теперь уже ни к чему? Глупенькая Мэджи, и в этом есть своя дьявольская логика, - зло и жестоко рассуждал Джеймс. - Потому что безжалостный характер Фреда прямо идет от такой же безжалостной логики той жизни, где каждый кует свое мелкое счастье в одиночку. И плевать ему на всех остальных, на горести и слезы, будь то огорчения и страдания какой-то девушки или тех, кто стал на его деловой дороге, все равно… Но не могу же я сказать об этом ей, плачущей Мэджи, не могу, если бы и хотел!.."
Джеймс гладил ее голову, ласково перебирал пальцами мягкие волосы и поражался своей смелости: он прикасается к Мэджи, к ее душистым бронзовым волосам! Вот он, кажется, мог бы даже прижаться губами к ним - и ничего! "Нет, нет, это немыслимо!" - вдруг сообразил он. Девушка плачет, у нее большое горе, она только потому и прижалась к нему так доверчиво, что ей сейчас все равно, кому пожаловаться, у кого найти защиту. А он… он позволяет, чтобы ему в голову приходили такие шальные мысли, от которых отчаянно бьется сердце и стучит в висках, потому что в этих мыслях и чувствах, переполняющих его, содержится та святая святых всего моего существа, та неосуществимая дерзкая мечта, о какой можно думать только наедине, лихорадочно убеждал он себя, о чем можно написать в потаенном дневнике, наглухо запирая его после этого в ящике стола, и нельзя, нельзя говорить вслух…
"Конечно, об этом говорить нельзя, - пришел Джеймс к непреложному выводу. - Ни в каком случае", - повторил он как клятву.
И тут же, ужасаясь своим словам, он неожиданно сказал, глядя куда-то в сторону:
- А я, Мэджи, писал вам. Много-много писал. Нет, нет, вы не думайте, не для вас, а для себя…
Может быть, она не услышала. "Он, хоть бы не услышала", - мысленно взмолился Джеймс, чувствуя, как от охватившего его вдруг волнения покрываются испариной его ладони и даже пальцы, все еще прикасавшиеся к ее волосам. Но Мэджи услышала. Она приподняла голову, спрятанную до сих пор у него на груди, и недоумевающе спросила:
- Как это "мне" и не для меня, а для вас?
В ее заплаканных синих глазах светилось удивление. Большие ресницы были еще мокрыми от слез, мокрыми были и щеки, и круглый, по-детски вздернутый подбородок. Но пушистые изломанные брови изумленно поднялись, и свежий, точно умытый росой, рот с остатками помады тоже с любопытством приоткрылся. "Совсем как дольки апельсина-королька, - подумал Джеймс. - У них под кожицей как раз такие красные брызги…"
Слова Джеймса, очевидно, поразили Мэджи своей неожиданностью, так как она переспросила:
- Мне, не для меня, а для вас?.. Это непонятно, Джеймс!
"Вот так всегда бывает, - с отчаянием подумал Джеймс. - Сболтнешь случайно - и как это только у меня вырвалось! - а потом неизвестно, что делать".
Он торопливо заговорил, как бы стремясь под этой торопливостью скрыть свою растерянность:
- Я хотел с-сказать, что иногда… иногда я п-пишу дневник… и там кое-ч-что касалось вас, Мэджи…
"А, черт… Почему "кое-что", когда почти все, и она обязательно поймет!" - ужаснулся Джеймс.
И хотя он только подумал это, Мэджи уже сказала:
- Тоже не выходит, Джеймс. Вы только что сказали, что писали мне "много-много". А теперь оказывается, всего "кое-что". Лучше расскажите по правде. Это и в самом деле дневник?
Руки Мэджи уже не обнимали шею Джеймса, и он тоже давно перестал ласково гладить ее волосы, опустил ладони вниз, и в них почему-то все еще оставалось тонкое, как паутинка, ощущение мягкой нежности ее волос.
Мэджи отошла от Джеймса на шаг, прислонилась к дереву, подле которого она безудержно расплакалась. Теперь она с деловитым видом вынула из маленькой сумочки носовой платок и пудреницу.
- Наверно, я стала такая безобразная, зареванная, - сказала она, вытирая лицо платком и сдувая пудру с пуховки. - Ужасно глупо все это вышло… Так как же, Джеймс? "Кое-что" или "много-много"?
"Прямо удивительно, как быстро девушки могут менять свое настроение, - подумал Джеймс. - Ведь только что Мэджи горько плакала и сбивчиво рассказывала ему о себе и о Фреде, уткнувшись головою в его грудь, а он утешал ее, хоть это и не давало никаких результатов. А теперь она вдруг стала совершенно иной, пудрится и кокетливо разговаривает, поглядывая на него еще непросохшими глазами. Странные существа девушки…"
- Вероятно, правильно будет наполовину, - сказал он с опаской. - Вообще "кое-что", но для меня и это много. Знаете, я не умею писать. Я не писатель и пе журналист. Вот у меня был один знакомый, так он писал о чем угодно и очень здорово. Однажды он дал мне прочитать свой рассказ, и, честное слово, я прямо поразился: он действительно как писатель…
- Погодите, Джеймс, - перебила его Мэджи, спрятав пудреницу. - Мне не нужны рассказы о вашем знакомом. Что вы писали обо мне? Наверно, плохо, да? Вы дадите мне прочитать? Я страшно люблю читать дневники!
"Час от часу не легче, - решил Джеймс, ожесточенно теребя бородку. - Ну ладно, была не была! Надо кончать щекотливую тему. А там еще поглядим, как получится".
- Хорошо, Мэджи, - сказал он, - я дам вам посмотреть то, что писал о вас. Только ведь все это дома…
- Не тут? - разочарованно спросила Мэджи.
- Нет, что вы! Здесь и времени-то нет, и, кроме того, мы все были очень заняты историей с метеоритом, а потом - космическая плесень, - вдохновенно сочинял Джеймс. - Зато как возвратимся, обязательно дам прочитать написанное.
- Обещаете? - недоверчиво прищурилась она.
- Обещаю!
- По-честному, все-все? Это так интересно - читать о себе! - совсем оживилась Мэджи. - Знаете, когда читаешь роман, то всегда примериваешь героиню к самой себе. Ну, часто из этого ничего не выходит. Героини-то ведь бывают разные и поступают каждая по-своему… Одна все терпит и только страдает, а другая, наоборот, заставляет других терпеть и сама посмеивается.
- А вы, Мэджи? - неожиданно спросил Джеймс.
- Что "я"?
- Ну как вы поступаете в своей жизни? Терпите или… - Он не закончил фразы, но ему казалось, что от ответа Мэджи зависит очень-очень многое.
Девушка на минутку задумалась, а потом медленно сказала, словно припоминая:
- Не знаю… Раньше я, правда, всегда посмеивалась, когда другим приходилось терпеть мои выходки. А теперь… теперь получилось иначе…
Ее слова прозвучали грустно и искренне, и она так доверчиво посмотрела в глаза Джеймса Марчи, что он сразу отвел свой настойчивый взгляд. "И чего я лезу к ней в душу со своими дурацкими вопросами, - подумал он, внутренне сердясь на самого себя, - допытываясь как инквизитор, хоть и не имею на это никакого права! Обязательно я должен сказать что-нибудь невпопад, неизвестно зачем, а потом приходится выкручиваться. Так уж у меня по-глупому устроены мозги", - продолжал он донимать себя запоздалыми обвинениями. И чтобы прервать затянувшуюся паузу, Джеймс с деланным оживлением быстро сказал:
- Знаете, недавно я прочитал у одного поэта, какого-то восточного, что ли, такие слова: "Я поняла: терпенье - мой удел. Но что поделать? Жду нетерпеливо!" Правда, здорово? Понимаете, она вынуждена терпеть, но ждет нетерпеливо! А? Мне очень понравилось…
Он с беспокойством заметил, как у Мэджи по мере его слов лицо принимало какое-то другое, скорбное выражение; уголки губ опустились вниз, брови огорченно приподнялись, она мяла в руках свой носовой платок, и в синих глазах, которые стали вдруг печальными, появились влажные блестки. "Боже мой, кажется, она снова может заплакать, - ужаснулся Джеймс. - Но почему, разве я сказал что-то не так?.."
- Мэджи! О Мэджи, пожалуйста, не надо! - горячо воскликнул он, чувствуя с отвращением, как у него покрылись испариной нос и щеки и как от этого запотевают очки, сквозь которые он теперь видел лицо девушки уже неясным и нечетким, словно через пелену. Он сорвал с носа очки и, размахивая ими, продолжал: - Очень, очень прошу вас, не нужно! Лучше ударьте меня, если я… если вам показалось… но не надо!
Но Мэджи не собиралась плакать. Она посмотрела вверх, туда, где на фоне вечереющего темно-синего неба вырисовывались мощные ветви кедров с их буйной зеленью, и задумчиво сказала:
- Ждет нетерпеливо… потому что ее удел - терпение… Тут и примеривать не надо к себе. Все понятно и правильно…
"Да будь же я проклят! - с ожесточением мысленно выругался Джеймс, бешено крутя в пальцах очки. - Ведь это я, как нарочно, сказал о ней и о чертовом Фреде! Ну да, она тоже ждет нетерпеливо, верно, потому, должно быть, эта фраза и пришла в голову. Только у других работают сдерживающие центры, а у меня ничего похожего! Взял и сболтнул неизвестно зачем. А почему? Да потому, что дьявольски трудно душевно разговаривать с деьушками без привычки. Ну, не умею, и все тут!.."
- Мэджи… - умоляюще проговорил он.
Она посмотрела на него отсутствующим взглядом. И вдруг сказала:
- Какой вы смешной, Джеймс, когда без очков! Глаза такие голубые-голубые, прямо светятся и смотрят ну совсем по-детски. Даже трудно представить, что вы так много знаете, по научным делам, я хочу сказать. А по другим не очень… Но все равно: вы ужасно милый и я вас страшно люблю, Джеймс! И знаете что? Расскажите мне еще о вашей космической плесени и обо всем этом. Пожалуйста, расскажите! Это очень интересно!
Джеймс Марчи растерянно глядел на Мэджи, не зная, шутит ли она, или говорит серьезно. А может быть, ей и вправду интересно? У этих девушек никогда ничего нельзя по-настоящему понять… Но голос Мэджи звучал так убедительно, она говорила так ласково и необычно, что он, мысленно махнув рукой, охотно сдался.
- Ладно, - сказал Коротышка, вытягивая платок, чтобы протереть очки, - о плесени и прочем мне и в самом деле будет говорить намного легче.
20
- И даже знаете что? - Джеймс оглянулся по сторонам.
Вокруг вечерело, но темно еще не было, лишь вдали, за опушкой, лес понемногу окутывался туманной пеленой, словно призрачным предвестником приближавшихся сумерек и ночи. Они стояли у больших кедров над незаметной тропкой, которая спускалась к горной речушке; ее неумолчное журчание показалось сейчас Джеймсу Марчи более громким и каким-то настойчивым. "А вдруг вода в реке неожиданно поднялась. - с тревогой подумал он, - ведь в горных реках это бывает часто, и тогда она может снести метеорит… Это было бы непоправимым, страшным уроном для науки", - забеспокоился он еще больше.
- Что именно, Джеймс? - спросила Мэджи, видя, что тот озабоченно всматривается в сторону тропки.
- У нас есть еще время до сумерек… тут до нашего лагеря рукой подать, - быстро заговорил Джеймс, которому не терпелось проверить на месте свои опасения. - Давайте спустимся к реке, туда, где лежит наш метеорит! Ведь вы еще не видели его?
- Нет. А это не опасно?
- Боже упаси! Я уже и сам заглядывал туда несколько раз, хотел перенести его к палаткам, но никак не мог придумать, как тащить его оттуда на гору. Он тяжелый… и это, конечно, явная небрежность с моей стороны - оставить его так надолго у воды… Пойдем, Мэджи? - просительно сказал он.
- Что ж, пошли, - не слишком охотно согласилась девушка.
Джеймс с трудом сдерживал себя, чтобы не бежать по тропинке. Он делал несколько быстрых шагов вприпрыжку, оставляя Мэджи сзади; затем останавливался и возвращался к ней, понимая, что ей не под силу такой быстрый спуск по крутой, заплетенной выступавшими корнями деревьев и кустов тропке. Он заботливо помогал ей и тут же снова быстро перескакивал через корни вниз, опережая Мэджи и опять возвращаясь к ней, как неугомонный щенок, которому хочется удрать от хозяйки, но незримый поводок заставляет его вернуться к ней и, будто осведомившись, все ли в порядке, бежать дальше. Придумав это не чересчур лестное для Джеймса Марчи сравнение, Мэджи только улыбнулась, но ничего не сказала, опасаясь обидеть его.
- Ой, как здесь сумрачно! - воскликнула она, оказавшись под огромными кедрами, которые, казалось, вырастали прямо из воды. - А где же ваш метеорит?
- Вот он, - успокоенно ответил ей Джеймс, указывая на неприглядный черный валун, лежавший около ствола большого кедра.
Еще подбегая к реке, он с удовлетворением заметил, что метеорит лежит там, где и лежал до сих пор. "И чего я в самом деле тревожился, - подумал Джеймс, - будто не мог сообразить, что вечером и ночью эта река всегда шумит громче? Может, воды немножко и прибавилось, но ничего страшного для метеорита нет. И все-таки как бы его перетащить наверх?.."
- И вот об этом круглом камне столько разговоров? - неуважительно заметила Мэджи, не приближаясь, однако, к черному валуну. - Да он ничем и не отличается, разве что темнее других… а там что-то поблескивает… это где вы его отбили, Джеймс, да? И там еще какие-то ростки, что ли, или мне это кажется?.. Тут почти темно…