- Ну вот. Я сказал ему, что переплетная - ширма, за которой он прячет свою настоящую физиономию. Почему я так сказал? А вот почему. Его руки, кроме упомянутой профессии, говорят еще о других, более интеллектуальных, что ли. Все десять пальцев у него сильно вытянуты; в особенности мизинцы и большие пальцы; и они, кроме того, когда он растопыривает руку, оказываются на одной прямой линии, это - особенность пианистов и притом таких, которые занимаются музыкой с детства. О том же говорит сильная уплощенность концевых фаланг его пальцев, что объясняется давлением, постоянно и издавна испытываемым ими со стороны клавиш. В скобках скажу, что наш герой знал некогда времена лучшие…
Теперь о его литературных занятиях. Мало того, что застарелые чернильные пятна на пальцах правой руки ярко свидетельствуют об этом, имеется еще одно, более тонкое показание - показание, которое открывается лишь при очень внимательном осмотре и сличении обеих рук. Все дело в указательных пальцах. У человека, много пишущего, указательный палец правой руки всегда меньше и площе своего собрата по левой руке. Опять здесь играет роль профессиональное давление, оказываемое на палец, которым придерживается ручка или карандаш. Вот, кажется, и все…
- Нет, друже, не все, - возражает Васильев, заглядывая в лист бумаги, лежащий перед ним. - Не сказал ты ничего о том, как узнал о наличии у этого субчика брата и о дне заседания…
- Ах, это… Смотрите: записная книжка. Совсем новенькая, клей еще не просох, и записано-то всего: "К 7-ми час. веч. у Б. Ф. С." - без обозначения дня. Ему и записывать-то этого не нужно было, так бы запомнил. Но коли есть книжка - сами знаете - как удержаться? - он и записал… Скажем, книжку он переплел вчера вечером, ночью она у него сохла под прессом; утром он получил извещение (наверное, его вызвали для слежки за мной), одновременно ему дали приглашение на 7 часов вечера. А человек он, видно, рассеянный, как и полагается быть всем пишущим мемуары: день забыл пометить. День же, очевидно, сегодняшний: клей еще не вполне просох… Дальше. Нашего переплетчика инициалы: В. Ф. С., а в книжке: Б. Ф. С. - нетрудно догадаться, что фамилия и отчество - одни, и что, значит, заседание будет у брата нашего героя. Еще к тому же: наш герой не курит, об этом говорит то, что у него изо рта не пахнет табаком, зубы чистые, без желтого налета и внутри рта нет красноты, раздражения, которое бывает у курильщиков; а когда я его спросил о курении, он мне соврал, сказал, что курит, и при этом вздрогнул. Почему соврал и почему вздрогнул? Потому что догадался, что я не напрасно нюхал его одежду: от одежды несет ароматом дорогих сигар… Где же он мог так наароматиться?… У ближнего человека, часто бывая у него вечерами. У какого ближнего?… У брата, на которого указывают буквы в записной книжке. Видите, как все переплетается?… И вздрогнул он потому, что боялся за брата, имя которого я произнес на арапа, но, кажется, не ошибся. Теперь все… Прощевайте… Васильев, не забудь: когда стемнеет…
- Ладно, ладно, друже…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Мистер Чарльз Уэсс от автомобиля отказался. О!.. Арбатская площадь - это так близко. И так приятно теперь пройтись по утренней прохладце… Нет, нет, господа, он дойдет; не беспокойтесь, право, дойдет… Кроме того, ему необходимо освежить голову. Ведь утром предстоит чрезвычайное заседание с господином, или, как его называют, - товарищем Чичериным… Нет, нет, не надо… Мистер Уэсс тронут российским радушием, но от автомобиля он категорически отказывается…
Краскупец Серегин остался обиженным в самых лучших своих чувствах. Еще бы! С середины ночи побеспокоился он об автомобиле для важного гостя. С каким шиком промчались бы они теперь по Тверской: он - красный купец г. Москвы - и член английской торговой делегации, мистер Чарльз Ричард Фредерик Уэсс… Правда, на Тверской в столь ранний час свидетелями торжества краскупца Серегина были бы весьма немногочисленные прохожие, но все-таки!.. Одним словом, обидел англичанин русского купца, жестоко обидел, - можно сказать, испортил ему все впечатление от шикарно проведенного вечера.
Но мистер Чарльз Уэсс, видимо, не чувствовал за собой никакой вины. Мистер Уэсс шел и улыбался. Улыбался своим мыслям, взбудораженным шампанским; ветерку, льнущему к горячему лбу; милиционерам - и спящим, и бодрствующим на постах… Всему улыбался мистер Уэсс в святом неведении относительно скверного самочувствия радушного хозяина.
Совсем немного, очень мало, нарушилось мотыльковое порхание мыслей уэссовских при воспоминании о разговоре на вечере, касавшемся проделок старого чудака - лорда Керзона.
- Тэ-тэ-тэ-тэ… Little Керзон, нельзя же так часто беспокоить Россию всякими придирками. Вы очень мало думаете, dear lord, о своих соотечественниках, по вашим же заданиям находящихся в России… Если бы вы, respectable lord, были сегодня на моем месте, у купца Серегина, вы услыхали бы очень маленькую, но очень неприятную - поверьте! - басню о слоне и моське… А ведь так и получается, dear lord, получается так, как говорится в басне… я забыл, как там говорится, но, в общем, верно, что Россия - большой слон, очень большой слон, который совсем не хочет воевать, как его ни щипли, как на него ни тявкай, он хочет только торговать, только торговать… Да-да, little sir Керзон! Может быть, и мы станем торговать, только торговать? Клянусь богом, это во сто крат спокойней и, может быть, ближе к цели. Клянусь богом, уважаемый сэр, гораздо ближе к цели…
Мистер Уэсс решил, что он уговорил Керзона, старого чудака Керзона, и снова отдался мотыльковому порханию мыслей.
- Вот проснулись дворники… Тэ-тэ-тэ… дворники. Чудные в России дворники, лохматые и сердитые, и всегда с метлой, а улицы всегда сорные…
Вот висит плакатик. Свежий плакатик. Красивый плакатик… Любит Россия плакатики… Оригинальный плакатик… тэ-тэ-тэ-тэ… А зачем из аэроплана кулак торчит?… Уль-ти-ма-тум… тэ-тэ-тэ… Ерунда, ерунда… Малоостроумно. Совсем не остроумно… Однако, dear lord Керзон, нам с вами надо подумать, крепко подумать насчет наших ультиматумов… О-о, как надо подумать.
К Арбатской площади м-р Уэсс подходил почти со свежей головой и с деловым настроением. Часы на площади показывали шесть.
- Два часа спать. Десять минут - ванна. Пять минут - туалет. Пятнадцать минут - завтрак, двадцать минут - приведение мыслей в порядок. К девяти на заседание, - распланировал м-р Уэсс время, очень довольный собой и существующим светом.
Но все его расписание разлетелось вдребезги по воле неожиданных обстоятельств. В витрине ювелирного магазина "Канцельсон и сын" было вырезано стекло - ровным четырехугольником, вырезано и аккуратненько поставлено внизу, под витриной.
У мистера Уэсса порхающий взгляд преобразился в ястребиный.
- Тэ-тэ-тэ… "Таинственный грабитель"… "Новое орудие взлома".
У мистера Уэсса родилась идея; она зрела уже давно.
- Чарльз Ричард Фредерик Уэсс, на вас смотрит Великая Британия!
Чарльз Уэсс зорко осмотрелся: прислонясь головой к мусорному ящику, мирно спал милиционер; больше - ни души.
В каждом англичанине живет по сыщику, в мистере Уэс-се их было два.
Мистер Уэсс тщательно осмотрел каждый сантиметр вырезанного стекла, не жалея брюк, исползал каждую пядь тротуара перед витриной… А слона заметил - лишь когда кончил осмотр, отряхнул брюки и выпрямился…
Это был кусок теста, скромно приютившийся в пыли, у самого плинтуса окна; с одной стороны, он обнаруживал хорошее знакомство со стеклом - был гладок и глянцевит, с другой - с пальцами любителя ювелирных драгоценностей: все пять пальцев оставили свой отпечаток на куске теста.
- Тэ-тэ-тэ! - сказал мистер Уэсс, осторожно извлекая из пыли corpus delicti и обдувая его.
- Тэ-тэ-тэ!!. - с еще большим одушевлением повторил он, заметив на тесте след от перстня.
- О-о-о! - На тонкой полоске, вдавленной в тесто, выпукло рельефилась надпись.
Мистер Уэсс завернул обветрившийся кусок теста в бумагу и опустил в карман.
- Милиционер!
Ни звука.
- Милиционер!!. Спит, ракалия…
Мистер Уэсс твердо решил разбудить блюстителя порядка, перешел улицу и еще раз в самое ухо крикнул… Результат тот же.
…Тонкая-тонкая струйка крови, как красная ниточка, через нос делила лицо милиционера на две части. Кровь - совсем свежая. На лбу - рубиновая капелька, от нее и начиналась струйка.
Мистер Уэсс вынул из кармана убитого свисток, через платок взял его в рот и резко свистнул три раза.
Расписание было составлено заново и опять чуть не разлетелось на куски.
- Ванна - десять минут. Крепкий кофе - пять минут. Переговоры с дворником - пять минут. В милицию к 7 часам. От половины восьмого до половины девятого - сон. К 9-ти на заседание. В 10 быть дома. В 11 лететь в Англию вместе с В. В. Ипостасиным. Закусить - между делом.
- Роберт!
- Есть, сэр…
Что-то надут сегодня Роберт сверх нормы; неряшлив и небрежен, как никогда: ливрея не застегнута на все пуговицы, и из-под жилета торчит клок нижней рубашки.
- Роберт, приготовьте мне ванну и сварите крепкого кофе… Ну, что же вы, Роберт?… Мне очень некогда…
Зажевал тонкие сухие губы молодой Роберт; длинные белесые ресницы опустил на глаза; и ресницы дрожат, и губы, и самому, видно, сильно не по себе.
- Я хотел… с вами… сэр… поговорить…
- Ну, говорите, Роберт… Но помните: мне очень некогда…
- Я, сэр… у вас… больше не служу…
Усмехнулся мистер Уэсс; недурно складываются обстоятельства. Заявление слуги не было неожиданностью; давно замечал, как прогрессировал Роберт в самоотравлении большевизмом.
- Хорошо, Роберт, я вас отпущу… Но вы ведь не откажетесь пробыть у меня до 11-ти утра этого дня?… В одиннадцать я еду в Англию…
Вот уж никогда не ожидал Роберт столь быстрой и легкой развязки. Вспыхнул, просиял, уподобившись новенькому полтиннику.
- Хорошо, сэр!.. Спасибо, сэр!.. - и опрометью кинулся в ванную.
- Что же вас толкнуло, Роберт, на столь серьезный шаг? - спросил мистер Уэсс, нежась в прохладной воде.
- Если вы, сэр… - зажевал Роберт тонкие губы, - будете улыбаться, сэр… я вам… не отвечу…
- Нет, нет, Роберт. Я улыбаюсь не над вопросом… Меня сильно располагает ко сну ванна, а спать мне никак нельзя. Вот над чем я улыбаюсь… Вы уж ответьте, пожалуйста…
- Я, сэр, понял, что коммунистическая партия, коммунистическая партия… Я, сэр, записался кандидатом в ячейку… и буду работать над собой…
- Но, Роберт, вы ведь не знаете русского языка - это во-первых, а во-вторых, коммунистическая партия есть и в Англии… с большим успехом вы могли бы записаться в ячейку у себя на родине!..
- Я здесь недолго пробуду, сэр… Я поработаю над собой, сэр… Язык мне не помеха… А в Англию мы еще приедем. Мы скоро приедем, сэр.
- О-о… - сказал мистер Уэсс, выпрыгивая из ванны. - Позовите ко мне дворника.
Дворник, конечно, не выспался. Был всклокочен, как разодравшаяся овчарка, глядел исподлобья. Но мистер Уэсс действовал по-английски:
- Вот вам, Степан, на расходы. Вы должны будете справиться в адресном столе о местожительстве В. В. Ипостаси-на… и отнесите ему это письмо.
- Ответ надо, что ль? - спросил Степан, хладнокровно пряча кредитку и письмо и поворачиваясь к выходу.
- Нет, ответа не надо… Только вы сейчас же поезжайте. Срочно нужно. Поняли?…
Дворник постоял у дверей - спиной к мистеру Уэссу, - потом повернулся.
- Понять-то понял, только… куда же я сейчас поеду? Сейчас, поди, только семой час, а адрисный открывается в девять?!..
- Годдэм! - выругался мистер Уэсс. - Что же делать?
- Если вам непременно нужон адрисный стол, то не знаю…
- Тэ-тэ-тэ… Как нехорошо…
- А зачем вам адрисный-то? - спросил дворник, почесывая в затылке.
- Как зачем?! Вот чудак, нужно же мне узнать адрес этого самого В. В. Ипостасина?…
- Василь Василича?… Чего проще… Я знаю, где он живет. Это бывший дьякон у Полувия… У Никитских он живет…
Дворник ушел. Мистер Уэсс долго смеялся, скаля крупные белые зубы.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Пыхтит самовар, плюется… Сквозь кружевной занавес радостное солнышко зайчиков пускает по белой скатерти. В воздухе пахнет сдобью: дьяконица Настасья пышек напекла к чаю.
- Мать, а мать, ну-ка?… Ты б самовар-то приглушила, а то как бы не тово. - Пыхтит дьякон над "Известиями ВЦИКа". Никак не найдет отдела хроники.
- Чего ему? - просунула дьяконица в дверь красное от печки лицо. - Вон крышка-то, не видишь?…
Нашел дьякон хронику. Хитро сощурился весь, - благодушествует: откусит пышки, сладким чаем с молоком запьет, в хронику уставится жующим ртом. Во всей газетине только хронику да судебный отдел читает. "ЕЩЕ О ТАИНСТВЕННОМ ГРАБИТЕЛЕ" - интересно, черт!..
Залился дьякон благодушным рокотком… и вдруг откуда-то холодком на душу пахнуло…
- Ах да, милиционер!.. Чтоб его!.. Надо было ему заворочаться… Спал бы себе, дурень, дурень!..
Однако в комнате будто темнее стало. Или, может быть, это приглушенный самовар перестал плеваться?… Просунулась голова дьяконицы в дверь:
- Вась, а Вась! Спрашивают тебя там…
- Кто б это? Раненько что-то. Ну-ка?…
Письмо было весьма лаконично и не про всякого писано, но дьякон-то понял: стряслась беда… кто-то проник в тайну детрюита.
Забыл дьякон чай, забыл пышки, хронику… Даже свою фамилию забыл…
Побледнел и осунулся за одну минуту, будто в тифу три недели провалялся.
- М…мать… ну-ка?… мне ли это?…
Дьяконица - руками в тесте - конверт взяла и письмо. Взглянув на конверт, беспрекословно решила:
- Тебе!
Развернула письмо, и:
- Ах!!..
"К 10 часам утра сего дня вы должны прийти на Арбатскую площадь, дом N 5, кв. члена английской делегации мистера Уэсса, дело идет о ювелирном магазине и о вашей жизни. Если не придете, все пропало.
Благожелатель".
- Милые, да что же это?… - захныкала дьяконица, заметалась. - Иди, иди, Василий!!.. Слышь, иди! Сейчас же иди!.. О, господи! Пропала моя головушка…
Сбросила с себя браслет, перстень. Сережки трясущимися руками из ушей вынула, - об пол… Потом одумалась:
- Куда девать? О, господи!..
Подобрала с пола, зажала в кулак. Заметалась - куда девать?… В спальню сунулась - под перину? Нет… В умывальник?
- Нет, нет, нет… О, господи…
На погреб побежала, побелевшими губами шепча бо-знать-что…
А у дьякона в животе заурчало, заныло, - скрючило, как от холеры… Понесся и дьякон куда-то, "Известиями" размахивая бестолково…
За полчаса до девяти сидел Василий Васильевич Ипос-тасин, он же - дьякон-расстрига, в приемной английского делегата.
Мистер Уэсс приехал ровно в десять. Кинул строгий взгляд на гостя. Спросил, ровно камнем о чугун лязгнул:
- Гражданин Ипостасин?
Вскочил дьякон:
- Так точно-с!..
Никогда на военной службе не был, а здесь:
- Так точно-с!..
Усмехнулся англичанин в рыжий, жесткий ус. Сразу понял, с кем дело имеет.
- Пожалуйста.
И с места в карьер:
- Английское правительство покупает у вас ваше изобретение и приглашает вас на постоянную службу… Ваши условия? - И опять жестко усмехнулся.
Вздумал было дьякон отпереться: и знать он ничего не знает, и ведать не ведает, и ни о каком изобретении даже не слыхивал… Ему вообще странно, что за письмо и т. д. и т. д. Англичанин сурово прослушал, глядя на часы… Как золотые, зачеканил, стал ронять полновесные слова, взглядом пронзая беспокойную правую руку дьякона.
- Положите ваши руки на колени… Так. Не вздумайте употребить сейчас своего смертоносного оружия. Я не милиционер… и вы так легко не отделаетесь.
Белее снега сделался дьякон.
- Весь материал: об ограблении ювелирного магазина, об убийстве и других ваших милых проделках - находится сейчас у нашего представителя. В случае моей внезапной смерти, этот материал будет немедленно вскрыт и пущен в дело… У вас один выход: согласиться на наши предложения и покинуть Россию. Если вы не дадите согласия или окажете - вот сейчас - сопротивление, рано или поздно вы пропали. Говорите ваши условия, пока я не предложил вам своих - категорических и окончательных.
Чеканная речь англичанина подействовала, как холодный душ. Дьякон пришел в себя; вскочил неистово:
- Это шантаж!.. Вы наговариваете на меня напраслину!.. У меня нет никакого изобретения! Я не знаю никаких милиционеров и ювелирных магазинов!.. В конце концов, - дайте доказательства!..
- До-ка-за-тель-ства? - протянул англичанин. - Это - другое дело. С этого нужно было начать. Они у меня есть, но я боюсь, что, завидев их, вы рискнете на неосторожный поступок… Даю голову на отсечение: ваше смертоносное оружие при вас. - И вдруг, конфиденциально склонившись, он добавил вкрадчиво: - Давайте-ка говорить спокойней и без фокусов…
- Давайте, давайте, ну-ка?…
Англичанин посмотрел на часы и заворковал совсем миролюбиво:
- Дайте мне, друг мой, слово, что, при виде доказательств, вы не станете делать попыток убить меня. Моя смерть равносильна вашей гибели… Дайте мне это слово…
- Даю, даю, ну. - прокричал дьякон и спохватился: - Да что вы?! Нет у меня никакого оружия!..
Англичанин сделал кислую мину:
- Я вас не понимаю, гражданин Ипостасин… Ну, хорошо, имейте в виду, что мои "доказательства" сфотографированы и занесены в общий материал. Это помните твердо…
Он подошел вплотную к дьякону - вполуоборот, и, не спуская с лица его фосфоресцирующих, как у ночного хищника, глаз, медленно-медленно левой рукой стал вытягивать из кармана что-то, завернутое в бумагу.
Дьякон дрожал мелкой дрожью, то бледнел, то краснел…
Правой рукой англичанин развернул бумагу. У дьякона забарабанило неровно сердце, но он успокаивал себя:
"Что ж такое? Тесто, как тесто… Мало ли его на белом свете? Какое ж это доказательство?"
- Вот! - выдохнул вдруг англичанин и колючим взором просверлил дьякону череп. - Смотрите: здесь отпечаток вашего перстня с вашей фамилией…
Дьякон испустил дикий крик, однако в карман не успел слазить. Англичанин резко взмахнул правой рукой, и рука дьякона повисла плетью. То же произошло и с другой рукой. В карман его слазил сам англичанин и торжествующе извлек оттуда смертоносную палочку.
- Вы не знакомы с джиу-джитцей? Тэ-тэ-тэ… - насмешливо проговорил он, отходя на два шага и принимая элегантный вид. - Это японская борьба. Каждому политическому деятелю необходимо знать ее. Вы не политический деятель? Тэ-тэ-тэ… Ничего, ничего: руки ваши через десять минут будут действовать…
- Дьявол! Дьявол!.. - зарычал дьякон, в бешенстве бросаясь на обидчика головой. Тот слегка ударил его под ложечку… Дьякон задохнулся и упал в кресло.
- Роберт! Роберт!!.
- Есть, сэр…
- Дайте русскому джентльмену воды и валериановых капель. С ним дурно.
- Слушаю, сэр…
…Мистер Уэсс что-то говорил. Дьякон ничего не понимал: на него напал столбняк. При помощи Роберта мистер Уэсс привел в порядок его растительность на голове и лице, переодел в ливрею и приготовил к путешествию под видом своего слуги. Настоящий же слуга смотрел на всю эту метаморфозу с большим недоумением, но ничего антикоммунистического не подозревал. Отпустив его, мистер Уэсс обратился к дьякону с короткой речью: