13
- Докладывает Брюлер со станции "Глас Божий", - сказал связист. - Станция отключена и будет взорвана через тридцать секунд. Группа попытается отступить до взрыва. Всего хорошего. Конец сообщения.
Хаксли пробормотал что-то и отошел от погасшего экрана. Малые экраны, передававшие сцены в различных городах страны, показывали полную сумятицу и растерянность. Но в то же время они вселяли в меня надежду. Повсюду начались бунты и столкновения. В шоке я смотрел на экраны, не в силах понять, кто друг, а кто враг. В открытом театре в Голливуде толпа затопила сцену и буквально поглотила чиновников и священников, сидевших в президиуме. Наверху над последним рядом стояло немало охранников, и поэтому я ожидал, что они сверху скосят бунтовщиков огнем из автоматов. Но прозвучал лишь один выстрел, и он был направлен не вниз, а в сторону. Один из охранников упал.
Дерзкий выпад против Пророка удался сверх ожиданий. И если правительственные войска по всей стране дезорганизованы так же, как в Голливуде, нам предстоят не бои, а удержание завоеванного.
Монитор из Голливуда погас, и я обернулся к другому экрану, передававшему картинку из Портланда, штат Орегон. Там тоже кипела схватка. Я увидел людей с белыми нарукавными повязками - это был единственный знак различия, который мы позволили в тот день. Но сражались не только наши братья. Я собственными глазами видел, как офицер безопасности упал, сбитый с ног кулаками невооруженных людей.
Сообщения и доклады из городов все накапливались, и теперь мы могли уже без опаски использовать собственные радиостанции. Я оторвался от экранов и поднялся к шефу, чтобы помочь ему разобраться в ситуации. Я все еще был растерян и не мог осознать всего, что произошло у меня на глазах. Перед моим мысленным взором все еще стояли лица обоих Пророков. Если даже я получил от этой сцены такой эмоциональный шок, каково было простым верующим?
Первый доклад пришел от Лукаса из Нового Орлеана:
"Центр города захвачен. Энергостанция и связь в наших руках. Группы захвата занимают полицейские участки. Федеральные стражники деморализованы стереопоказом. Спорадическая перестрелка произошла между самими охранниками. Организованного сопротивления нет. Устанавливаем комендантский час. Да здравствует свобода!
Лукас".
Затем доклады начали сыпаться как из бочки горох: Канзас-Сити, Детройт, Денвер, Бостон, Миннеаполис - все крупные города Америки сообщали о нашей победе. С некоторыми вариациями они поведали одну и ту же историю: призыв к оружию нашего синтетического Пророка и последовавший перерыв в связи превратил правительственные войска в тело без головы, которое без всякого смысла махало мечами и било по себе самому. Могущество Пророка основывалось на суевериях и жульничестве: мы же обернули это оружие против самого Пророка.
Заседание Ложи в тот вечер было самым грандиозным из тех, на которых мне приходилось присутствовать. Мы расположились в Центре связи. Начальник службы связи исполнял функции секретаря заседания, получая и тут же передавая генералу Хаксли, как Мастеру Востока, доклады и телеграммы с разных концов страны, по мере того как они поступали. Мне тоже предложили занять почетное место, произведя меня в младшие подмастерья. Генералу пришлось позаимствовать у кого-то шляпу каменщика, которая оказалась ему мала - но никто не обращал на это внимания. Мы произносили древние слова от всего сердца, так, словно мы произносили их впервые в жизни. И если церемонию приходилось прервать, потому что поступила телеграмма, что Луисвилл наш, такой перерыв никого не раздражал. Мы строили здание нашего государства. Долгие годы трудилось лишь наше воображение, теперь мы принялись за этот труд наяву.
14
Временная столица была перенесена в Сан-Луис. Я сам отвез туда Хаксли. Мы обосновались на военной базе Пророка, вернув ей. старое название казарм Джефферсона. Заняли мы так же помещения университета и восстановили его название - Университет имени Вашингтона. Если еще многие не понимали истинного значения этих переименований, скоро они поймут и это. Я тоже совсем недавно узнал, что Вашингтон боролся за свободу.
Хаксли называл себя военным губернатором и упорно отказывался от звания временного президента.
Положение было серьезное, более серьезное, чем могло показаться. Несмотря на то, что революция охватила всю страну и правительственные войска были практически разгромлены, мы не могли захватить сердце страны - Новый Иерусалим. Более половины населения было еще не с нами, многие были просто в растерянности. До тех пор, пока Пророк был жив и Храм оставался центром, вокруг которого могли собираться его сторонники, у него оставалась надежда победить нас.
Чудо дало только временный эффект. Пророк и его помощники были не дураки.
Они уже начали организовывать сопротивление тех, может и немногочисленных, но преданных приверженцев, которые отхватывали самые жирные куски при церковном режиме. Понемногу всем становилось ясно, что это мы подделали Пророка. Казалось бы, что вывод из этого ясен: если мы могли подделать Чудо, то, значит, и все предыдущие чудеса были подстроены, - телевизионные трюки - и ничего больше. Я сказал об этом Зебу, но он только посмеялся над моей наивностью. Верующие не подчиняются законам логики, сказал он. Трудно отказаться сразу от религии, которая обволакивает тебя с детства.
В любом случае Новый Иерусалим должен пасть, и время не было нашим союзником.
Тем временем в Университете собралось Временное конституционное собрание. Его открыл Хаксли, который отказался снова от президентского кресла, затем объявил, что все законы, принятые со дня вступления на пост Пророка Негемии Скаддера, теряют силу. Нашей единственной целью, заявил он, является выработать пути возрождения демократии и подготовиться к свободным выборам.
Тут он передал слово Новаку и покинул собрание.
Времени на политику у меня не оставалось, но как-то раз я оторвался от работы, чтобы посидеть на вечерней сессии Ассамблеи, потому что Зебадия намекнул мне, что надо ждать внушительных фейерверков. Я пробрался на задний ряд и смотрел, как один из молодых гениев Новака демонстрирует фильм. Я застал только вторую его часть. Сначала он показался мне обыкновенным учебным фильмом по истории. В нем рассказывалось, что такое гражданские свободы, каковы обязанности гражданина свободного демократического государства. Разумеется, фильм категорически противоречил всему, что было положено учить в школе Пророка, но притом создатели фильма использовали все те приемы и методы изготовления учебных фильмов, что и их коллеги в стане Пророка. Фильм закончился, и молодой гений (не помню его имени, может, потому, что он мне с первого взгляда не понравился. Стоукс? Назовем его Стоуксом, не все ли равно!) начал говорить:
- Вы просмотрели реориентировочную ленту. Такой фильм совершенно не годится для того, чтобы перевоспитать взрослого человека. Его привычки и рефлексы сидят в нем так глубоко, что таким простым фильмом его не убедишь.
- Зачем же тогда вы тратите наше время, заставляя смотреть его? - выкрикнул кто-то из зала.
- Погодите, пожалуйста. Я хочу сказать, что, несмотря на эти недостатки, мы предназначали фильм именно для взрослых. Разумеется, при условии, что данный взрослый готов предварительно принять пищу духовную, которую мы ему предлагаем.
Экран вспыхнул вновь. На нем возникла прелестная пасторальная сцена, сопровождаемая задумчивой музыкой. Я не догадывался, к чему это Стоукс ведет, но зрелище было умиротворяющим. Почему-то я вспомнил, что недосыпаю уже четвертую ночь подряд, да и вообще не помню, когда я высыпался. Я откинулся назад в кресло и расслабился.
Я не заметил перехода от пейзажа к абстрактным фигурам. Мне казалось, что звучит та же музыка и на нее накладывается голос - монотонный, теплый, успокаивающий… Фигуры на экране однообразно поворачивались, и я начал растворяться в этих узорах…
Тут Новак вскочил со своего стула и с проклятием выключил проектор. Я выпрямился с острым чувством протеста, почти боли, вызывающей слезы на глазах. Новак быстро, упорно, хоть и негромко выговаривал Стоуксу, затем обернулся к нам.
- Встать! - приказал он. - Начнем разминку! Глубоко вдохните, пожмите руку вашему соседу справа, постучите его ладонью по спине… крепче, не ленитесь!
Мы подчинились, но я чувствовал себя дураком. И притом раздраженным дураком. Мне было так хорошо всего минуту назад, а теперь я вспомнил о горах бумаг, которые мне никогда не разобрать и потому не приходится надеяться, что я выкрою вечером хотя бы десять минут для встречи с Магги.
Молодой гений Новака заговорил.
- Как мне сейчас указал доктор Новак, - в голосе его не было раскаяния, он был по-прежнему уверен в себе, - нет нужды подвергать нашу аудиторию действию пролога, так как вас не нужно переориентировать. Но сам фильм, усиленный предварительным внушением, а если представится возможность, и добавлением небольшой дозы гипнотического вещества, в восьмидесяти трех процентах случаев поднимает в аудитории политическое чувство в нужном направлении. Это было проверено на группе добровольцев. Сам же фильм является плодом нескольких лет работы аналитиков, основанной на изучении докладов каждого из членов нашего Братства о том, как они разочаровались в Пророке и присоединились к революции. Лишнее отбрасывалось, нужное суммировалось, и то, что в результате получилось, - должно отвратить от Пророка самого верного его последователя. Разумеется, при условии, что он получит порцию воздействия в момент, когда к этому подготовлен.
Вот зачем им понадобилось, чтобы каждый из нас обнажал перед ними свою душу! Что ж, это кажется логичным. Не могли же мы себе позволить дожидаться того сладостного момента, когда все легаты охраны Пророка втюрятся в прекрасных дьяконесс и потому у них раскроются глаза.
В дальнем конце зала поднялся пожилой мужчина, похожий на сердитого Марка Твена.
- Господин Председатель!
- Я вас слушаю, товарищ. Назовите свое имя и округ.
- Вы знаете, Новак, как меня зовут? Я - Уинтерс из Вермонта. Вы одобрили эту схему?
- Нет.
- Но он - один из ваших мальчиков.
- Он свободный гражданин. Я контролировал производство фильма и исследования, на основе которых он создан. План использования фильма был предложен его группой, я не одобрил это предложение, но согласился на демонстрацию фильма в вашей аудитории. И я повторяю: он свободный гражданин, такой же, как и вы все.
- Можно тогда я выскажу свою точку зрения?
- Разумеется.
Пожилой мужчина приосанился и словно наполнился воздухом.
- Дамы… господа… товарищи! Я в этом движении состою уже сорок лет, куда дольше, чем большинство из молодого поколения прожили на свете. У меня есть брат, такой же хороший человек, как и я, но мы с ним не разговаривали много лет, потому что он искренне предан установленной вере и подозревает меня в ереси. И вот теперь этот щенок включает свои лампочки, чтобы обработать моего брата и сделать его "политически благонадежным".
Он перевел дыхание и продолжал:
- Свободного человека не надо обрабатывать. Свободные люди свободны потому, что они предпочитают приходить к собственным умозаключениям и предрассудкам своим собственным путем, без чужой помощи и не желают, чтобы их кормили с чайной ложечки самозванные промыватели мозгов. Мы сражались, а наши братья истекали кровью и умирали совсем не для того, чтобы сменить хозяев, какими бы замечательными ни были мотивы и побуждения новых господ. И я должен сказать, что мы с вами попали в яму, в которой сидим, именно усердием этих умо-ломов. Годами они учились тому, как оседлать человека и скакать на нем верхом. Они начали с пропаганды и подобных ей вещей и дошли до того момента, когда честное жульничество, к которому прибегает коммивояжер или бродячий торговец, превратилось в высокую математику, в которой нормальному человеку никогда не разобраться. - Он указал пальцем на Стоукса: - Я уверяю вас, что американский гражданин не нуждается в защите от чего бы то ни было, за исключением таких типов, как этот!
- Это глупо, - раздраженно воскликнул Стоукс. - Нельзя давать детям играть со взрывчаткой. А мы имеем дело именно со взрывчатыми ингредиентами.
- Американцы - не дети!
- Они именно дети! По крайней мере, большинство.
Уинтерс окинул взглядом аудиторию.
- Вы видите, что я имею в виду, друзья? Он уже готов взять на себя роль Господа, точно как наш Пророк. А я на это говорю: дайте народу свободу, верните нам права свободных людей и детей. И если мы снова отдадим права в недостойные руки - то сами и будем расплевываться, - ни у кого нет права влезать руками в наши мозги.
Стоукс смотрел на него, не скрывая презрительной усмешки.
- Мы еще не можем сделать этот мир свободным и безопасным ни для себя, ни для наших детей, - закончил Уинтерс, - но Господь и не уполномочивал нас на это.
Новак тихо спросил:
- Вы кончили, мистер Уинтерс?
- Да, у меня все.
- Вы тоже уже высказались, Стоукс. Садитесь.
Мне пора было убегать - так что я выскользнул из зала и не увидел драматического финала этого спора: я не успел отойти от зала и ста шагов, как Уинтерс упал и испустил дух.
Но даже это прискорбное событие не прервало собрания. Оно приняло две резолюции: ни один гражданин не может быть подвергнут гипнозу либо иному психологическому воздействию без его письменного на то согласия и ни один политический или религиозный текст не может быть применен во время первых выборов.
Я так и не знаю, кто был прав в том споре. В последующие несколько недель мы бы чувствовали себя куда спокойней и уверенней, если бы были уверены, что народ твердо нас поддерживает. Пока лишь мы были временными правителями страны и по ночам не осмеливались выходить на улицу меньше чем вшестером.
Правда, теперь у нас появилась униформа. Ее сшили из самой дешевой ткани в средних армейских размерах, мне мой мундир был мал. По мере того как мундиры поступали через канадскую границу, мы спешили одеть в них армию - белые повязки уже никого не удовлетворяли.
Помимо наших серо-голубых комбинезонов вокруг появились и другие униформы, их носили как бригады добровольцев, прибывшие в Америку из-за рубежа, так и некоторые национальные части из Африки. Мормонские батальоны надели тоги и отрастили бороды. Они шли в бой, распевая давным-давно запрещенный гимн: "Вперед, вперед, святые люди!" С тех пор как мормоны получили обратно их чтимый Храм, штат Юта, центр мормонов, стал самым надежным штатом среди тех, в которых мы установили контроль. Была своя униформа и у католиков Легиона, и это было полезно, потому что мало кто из них говорил по-английски. Солдаты Христианского Движения также носили совсем иные мундиры, и это было понятно, потому что они оказались соперниками нашего Братства уже в подполье и не одобряли нашего выступления, полагая, что следовало еще подождать. Наконец, армия Иеговы, набранная в резервациях париев на северо-западе и усиленная добровольцами со всего мира, носила мундиры, которые можно описать лишь как иностранные.
Хаксли осуществлял тактическое командование над всеми этими частями. Но их нельзя было еще назвать армией, скорее это был многочисленный сброд.
Единственное утешение заключалось в том, что армия Пророка была невелика. В ней было меньше двухсот тысяч человек - скорее это была внутренняя полиция, чем армия, и из этого числа лишь немногие смогли пробиться в Новый Иерусалим и укрепить, таким образом, гарнизон Дворца. К тому же, раз США уже сто лет не вели войн, Пророк не мог набрать добровольцев из числа ветеранов.
Правда, и мы были лишены возможности это сделать. Большая часть боеспособных солдат и офицеров была разбросана по всей стране и охраняла узлы связи и прочие ключевые пункты больших городов, и нам нелегко было найти людей даже для этой работы. Штурм Нового Иерусалима заставит, как все понимали, поскрести со дна последние силы.
Это мы и старались сделать.
Дни, проведенные в штабе до начала восстания, уже казались мне спокойными и патриархальными. У меня уже было тридцать помощников, и я не подозревал, чем занимался каждый второй из них. К тому же массу времени отрывали попытки удержать ОЧЕНЬ важных граждан, желающих помочь Революции, от немедленной встречи с генералом Хаксли.
В эти дни случился один инцидент, который оказался важным для меня лично. Как-то моя секретарша вошла ко мне и сказала:
- Вас хочет видеть ваш близнец.
- Что? У меня нет братьев, тем более близнецов.
- Сержант Ривс, - пояснила она.
Он вошел, мы пожали друг другу руки и обменялись приветствиями. Я действительно был очень рад его видеть и сказал ему, что выполнил большую часть его работы.
- Да, кстати, я не успел никому сказать, что нашел вам нового клиента в Канзас-Сити. Магазин Эмери, Бэрда и Тейера. Можете воспользоваться.
- Я постараюсь, спасибо.
- Я не знал, что вы - солдат.
- Да я и не солдат. Но я стал им, когда мой пропуск потерял… силу…
- Простите меня за это.
- Не стоит извиняться. Я научился обращаться с оружием и буду участвовать в операции "Удар".
- Ой-ой, это условное обозначение совершенно секретно.
- В самом деле? Надо будет сказать нашим ребятам. А то они, по-моему, этого не понимают.
Я переменил тему.
- Собираетесь остаться в армии?
- Нет, вряд ли. Да, я хотел спросить вас, полковник. Вы полковник, не так ли?
- Да.
- Вы что, останетесь в армии? А то займемся текстилем!
Я удивился, но все-таки ответил:
- Что же, мне понравилось быть коммивояжером.
- Ну и хорошо, а то я остался без работы и подыскиваю партнера.
- Не знаю, - ответил я. - Я не заглядываю в будущее дальше, чем операция "Удар". Может быть, я останусь в армии, хотя не могу сказать, что военная служба нравится мне так же, как нравилась когда-то. Не знаю. Мне хотелось бы сидеть в винограднике под фиговым деревом.
- И ни кого не бояться, - закончил он за меня. - Хорошая мысль. Но почему бы вам, сидя под этим деревом, не развернуть несколько штук ситца? Ведь урожай с виноградника может подвести. Подумайте.
- Обязательно подумаю.