- Читала, вот эту рукопись, - ответила Фрэнсис, - но ничего не поняла.
- Ну, что-то, наверно, все же поняли, - улыбнулся Саров, немного снисходительно.
Он отложил рукопись Марка Твена, взял большой конверт, на котором было написано: "К моим мемуарам", сокрушенно вздохнул - тонковат конверт, вынул десяток листов.
На первом было напечатано:
"Амер. Инст., май 1891, лекция.
Из всех видов природной - неизмеримой и вездесущей энергии, которая постоянно меняется и движется, словно душа, оживляя Вселенную, электричество и магнетизм являются, возможно, самыми поразительными. Мы знаем, что электричество - это несжимаемая жидкость, и ее количество в природе постоянно, что электричество нельзя создать или уничтожить, и что электрические и эфирные явления тождественны… Мы летим в бесконечном пространстве с непостижимой скоростью. Все вокруг вращается, движется, все - энергия. Должен существовать какой-нибудь способ прямого доступа к этой энергии. Тогда, черпая из этого источника свет, безо всяких усилий извлекая любую форму энергии из неистощимых запасов, человечество будет продвигаться вперед гигантскими шагами. Одна мысль об этих невероятных возможностях расширяет наш горизонт, укрепляет наши надежды и наполняет сердца восторгом".
Под текстом была приписка рукой Теслы:
"По прошествии пятидесяти лет, мне не стыдно за мои слова, мое видение проблемы нисколько не изменилось, а полученные экспериментальные результаты лишь укрепили меня в этом мнении".
И дата: январь 5, 1943.
Саров поднял удивленный взгляд на Фрэнсис.
- Я вам писала, что один документ помечен пятым января 1943 года, последним днем, когда Теслу видели живым, - сказала она, - это он.
Удивление Сарова было вызвано другим - он не улавливал связи между цитатой и припиской. Чего можно было стыдиться в давнем тексте, что не изменилось и что укрепилось? Что тут было таким важным, что побудило Теслу обратиться к этому тексту в последний день жизни и даже сделать такую энергичную приписку? Саров перевернул страницу.
"Инст. Франклина, Филадельфия, февраль 1893, лекция.
В этом мире не существует ни одного объекта, наделенного жизнью, начиная с человека, покоряющего стихии, и заканчивая самыми крохотными существами, который бы не оказывал влияния… В то же время, все живые организмы и объекты инертной материи подвержены воздействию стимулов извне… Не может произойти разрыва этой связи, не существует ни одного отдельного жизненного феномена… Какое бы действие ни осуществилось, будь оно хоть самым незначительным, космическое равновесие нарушается, и в итоге происходит движение Вселенной… Один и тот же закон управляет всей материей, вся Вселенная наделена жизнью… Только тогда мы можем получить представление о величии Природы, когда понимаем, что в соответствии с законом сохранения энергии, где бы то ни было, силы находятся в совершенном равновесии, и поэтому энергия даже одной мысли может определить движение Вселенной".
Никаких приписок на этой странице не было, как и на других, числом около десяти, содержащих, судя по подзаголовкам, выдержки из различных выступлений и статей Теслы на протяжении почти пятидесяти лет. Листы эти, за исключением первого, с автографом Теслы, не представляли никакой исторической ценности, и Саров засунул их обратно в конверт.
Взял следующий, без надписи и довольно пухлый. Когда он вертел его в руках, клапан конверта откинулся и на стол высыпался ворох бумажек. Саров взял несколько наугад. Все как писала Фрэнсис: вырезки из газет, счета из радиомагазинов, карандашные наброски каких-то схем и устройств, математические расчеты, сделанные на бумажной салфетке в ресторане. На отдельном листочке красивым готическим шрифтом было выведено:
Was du ererbt von deinen Vätern hast,
Erwirb es, um es zu besitzenJ. W. Goethe, Faust
Наследовать достоин только тот,
Кто может к жизни приложить наследство
- Это цитата из "Фауста", - подсказала Фрэнсис, - я нашла это место в немецком варианте, потом достала переводы, - она вынула откуда-то листочек с написанными двустишиями и протянула Сарову - их оказалось насколько, все разные, по смыслу разные, я еще прямой перевод сделала, то есть машина сделала, это последнее, там, внизу.
Саров пробежал взглядом варианты перевода. Действительно, разные.
- Непонятно, - сказал он.
Фрэнсис согласно кивнула.
- Непонятно, - продолжил Саров, - зачем Тесла написал это, ведь он знал "Фауста" наизусть.
Он принялся складывать бумажки в конверт.
- Нет, нет, позвольте мне, я это уже не раз делала, - мягко отстранила его Фрэнсис.
Между их руками проскочила искра. Фрэнсис испуганно вскрикнула. Саров взял ее руки в свои.
- Что вы делаете? - удивленно спросила Фрэнсис.
- Заземляю, - ответил Саров.
- Вы опускаете меня на землю? Что-то не так?
- Все так, Фрэнсис.
Он выпустил ее руки, взял следующую стопку скрепленных листов и застонал.
- Что случилось, Пьётр? - обеспокоенно спросила Фрэнсис.
- Ну почему это только копия! - воскликнул Саров, показывая ей первый из рукописных листов.
"Июнь 1931 года Потсдам, Германия
Дорогой мистер Тесла!
Я рад узнать, что вы отмечаете свой семьдесят пятый день рождения и, будучи успешным первопроходцем в области изучения токов высокой частоты, стали свидетелем бурного развития этой области технологии.
Поздравляю вас с величайшим успехом вашего дела.
Апьберт Эйнштейн"
Наискосок почерком Теслы было написано:
"Издевается или не понимает? Надо ответить".
Саров быстро просмотрел следующие страницы. Это были тезисно написанные заметки о времени и пространстве, в которых Тесла не столько критиковал построения Эйнштейна, сколько предлагал альтернативную концепцию, допускающую существование эфира и не содержащую постулативного ограничения скорости света. "Не спеша и на свежую голову", - сдержал свое нетерпение Саров и отложил рукопись в сторону.
Далее шел сверток с каким-то странным вложением. "Диск, твердый, но не цельнометаллический, канавки, прорези, - думал Саров, ощупывая сверток, - что бы это могло быть?" Он не спешил разворачивать оберточную бумагу, пытаясь угадать, небольшая игра для разрядки.
- Почему-то на ум приходят вещи, которые никак не могут находиться в этой шкатулке среди документов, типа шкива, или, наоборот, вещи, которых заведомо не могло быть в сорок третьем году, вроде таких бобин с магнитной лентой для первых электронно-вычислительных машин или магнитофонов, - сокрушенно улыбаясь, сказал он Фрэнсис.
Та лишь загадочно улыбнулась в ответ, отрицательно покачала головой и взглядом показала на сверток: ну же, давай, открывай. Саров развернул бумагу, внутри лежала бобина с лентой. Саров только глянул на заправленный в специальный держатель кончик ленты, как сразу хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся.
- Если вдуматься, то едва ли не самое очевидное. Как же я о кино забыл?! Но это мы даже смотреть не будем, по крайней мере, не сейчас, - он повернулся к Фрэнсис, - или там что-нибудь интересное?
- Я не знаю, - коротко ответила она.
- Да, это не документы, - согласился Саров, - тут техника нужна.
У них опять произошла маленькая схватка с Фрэнсис за право упаковать вещественное доказательство, как окрестил пленку Саров. Победила, естественно. Фрэнсис, а Саров обратился к документам, лежавшим на самом дне шкатулки. Это были копии писем. Саров принялся читать их подряд, благо, они были короткими.
"22 сентября 1899 года
Дорогой Лука,
прошу нижайше извинить меня за долгое молчание, но со мной тут произошли удивительные события. О некоторых ты, вероятно, уже слышал, о других я могу пока рассказать только тебе. Кроме всего прочего я приручил дикую кошку по имени Молния и хожу весь исцарапанный. Но в этих царапинах, Лука, кроется истина. В каракулях высокочастотных электромагнитных разрядов я обнаружил мысль, которая перевернет всю нашу жизнь. Уверяю тебя, что ты вскоре будешь читать свои стихи лично Гомеру, а я неподалеку буду обсуждать свои открытия с Архимедом. Что будет делать при этом миссис Филипов? Вероятно, общаться с богинями.
Искренне твой,
Николай I, Колорадо-Спрингс"
"Письмо его другу Роберту Джонсону, интересное письмо, - подумал Саров, - а вот и письмо жене вышеозначенного Джонсона, идущей под кодовым именем миссис Филипов".
"2 января 1902 года
Моя дорогая миссис Джонсон,
принимаю ваши упреки, но видеть кого-либо в сочельник, даже и вас с Робертом, мою единственную семью, было выше моих сил. На меня произвело чрезвычайно тягостное впечатление даже не сообщение о ничтожном успехе итальянского проходимца, а поднявшаяся вокруг него шумиха. Томас Мартин при поддержке Михаила Пупина и Чарльза Штейнмеца готовят итальянцу торжественную встречу, несомненно в пику мне, а ведь двое последних, кроме того что они в научном плане на голову выше этого воришки, были когда-то моими соратниками, а Мартина я до этих дней считал своим другом. Стоит ли говорить, что банкет решено провести в "Уолдорф-Астории", моей вотчине. Я тоже получил приглашение, но, конечно, не пойду! Я уезжаю в Уорденклиф. Теперь, как никогда раньше, я хочу как можно быстрее завершить строительство и показать миру истинные возможности беспроводной передачи энергии и информации; великие возможности, которые недавней неуклюжей демонстрацией низведены до уровня ярмарочного фокуса. Но, признаюсь, даже не это уязвило меня больше всего. Как он посмел выбрать для своего опыта мой любимый день!
Искренне Ваш, Никола Обворованный"
"3 января 1902 года
Дорогой мистер Тесла,
вы меня дважды удивили, милый друг! Как можно так расстраиваться из-за таких пустяков? И как вы, при вашем уме и прозорливости, не разгадали ниспосланного вам знака? Итальянцы, как все католики, чрезвычайно суеверны и никогда по собственной воле не изберут пятницу, 13 для сколько-нибудь важного дела. Его вело Провидение, которому известны ваши пристрастия. Время все расставит по своим местам, через несколько лет никто не вспомнит имени итальянца в истории останется только ваше имя как творца беспроводной системы и день 13 декабря 1901 года, когда сигнал был впервые передан через Атлантический океан.
Не надо забиваться в Уорденклиф. Если вы несчастливы и разочарованы, если вам кажется, что вам не везет, тем больше причин искать общения и поддержки у ваших верных друзей.
В самом деле, если бы весь мир ополчился против вас, их поддержка от этого стала бы только прочнее.
Искренне ваша, Кэтрин Джонсон"
"Даже великим нужно, чтобы их иногда гладили по головке и по шерстке, - усмехнулся Саров, - наверно, у Теслы было не так много таких писем, тем более от женщин, вот он и сохранил его в своем архиве, чтобы перечитывать в тяжелые минуты". Он взял следующее письмо.
"13 февраля 1903 года
Уважаемый мистер Морган,
прошу прощения, что причиняю беспокойство, когда ваш ум занят последствиями финансового кризиса, но мое дело не терпит отлагательства. Что я пишу?! Мое дело?! Нет, НАШЕ общее дело не терпит отлагательства. Все свои важнейшие дела я начинал в пятницу, 13, это больше, чем суеверие, это одно из неотъемлемых составляющих успеха. Сегодня именно такой день. После долгих проволочек, связанных в значительной мере с недостатком финансирования, я получил, наконец, все необходимое оборудование. Ещё до полуночи мы начнем его монтаж. У меня нет сомнений, что ровно через четыре недели, в пятницу 13 марта мы проведем полномасштабные испытания и впервые явим миру НАШУ систему. Я не сомневаюсь в успехе. Помешать мне может лишь одно: нехватка денег. На завершение работ и на проведение испытаний нужна ничтожная сумма - пятьдесят тысяч долларов.
Мое последнее предприятие окупило себя более чем в две дюжины раз, а в умелых руках оно даст еще больше.
Помогите мне завершить работу, и вы убедитесь сами.
Срок пришел. Нельзя терять ни дня.
Искренне ваш,
Н. Тесла"
В шкатулке оставалось еще несколько писем, но Саров тупо смотрел на лист, который он держал в руках, точнее, на дату в самом верху. "13 февраля, пятница", - подумал он, перевел взгляд вниз и прошептал:
- Срок!
- Ой! - немедленно встрепенулась Фрэнсис и посмотрела на часы на стене. - Времени-то сколько! Засиделись мы с вами, а ведь вы, наверно, устали, целый день в дороге, за рулем. Вам нужно отдохнуть. В гостиницу вы не устроитесь, у нас в городе большой конгресс по математическому моделированию социальных процессов, все гостиницы забиты под завязку, - тараторила она, не давая Сарову вставить и слова, - да я вас никуда и не отпущу. У меня есть специальная комната для гостей, вы в ней и разместитесь. Нет-нет, вы меня нисколько не стесните. Пойдемте, я вам покажу. А шкатулку вы можете взять с собой, вдруг вы захотите что-нибудь посмотреть перед сном.
Она всунула Сарову шкатулку в руки. Он только подивился: когда же она успела все сложить? И вот он уже идет вслед за Фрэнсис по лестнице на второй этаж.
Вот тут моя спальня, - Фрэнсис показала в один конец короткого коридора, - я ужасная трусиха и даже, когда ночую одна, запираюсь в своей спальне. А вот ваша, - она показала в другой конец коридора, - там тоже есть щеколда, если вы боитесь, - хихикнула она.
- А душ там есть? - спросил Саров.
- Конечно, - ответила Фрэнсис, - там все есть. А если вдруг захотите кофе, или чаю, или печенья, то спускайтесь вниз, на кухню. Спокойной ночи! - воскликнула она и упорхнула в свою комнату.
Щелкнула задвижка на двери. "Во как! - усмехнулся Саров. - Меня, что ли, боится? Неужели я такой страшный?"
Глава 12
"Таинственный незнакомец"
Саров огляделся. Миленькая комнатка! Особенно притягивали взгляд кровать с высоким и, вне всякого сомнения, мягким матрацем и кресло, глубокое и опять же мягкое. "После сегодняшнего дня я имею полное право на отдых, хотя бы для задницы", - подумал он и после тяжелой внутренней борьбы выбрал кресло. С бумагами из шкатулки было совсем просто - если есть Марк Твен, все эти чертежи и счета могут подождать! Хотя читать беллетристику на английском… Несмотря на годы, проведенные в Америке, это было не расслаблением перед сном, а напряжением.
Саров достал рукопись. Перед названием, предваряя его, незнакомым почерком, явно не Теслы, было выведено: № 44. Под ним:
"Старинная рукопись, найденная в кувшине. Вольный перевод из кувшина".
"При чем здесь кувшин? - подумал Саров и, проникаясь еще большим благоговением: - Не рука ли это самого Марка Твена? Что ж, почитаем!"
"Это случилось зимой 1490 года. Австрия, обособившись от всего мира, пребывала в сонном оцепенении. В Австрии еще длилось Средневековье и грозило продлиться на века".
"Вот так вот сразу - Австрия, хотя в то время, насколько я помню, Сербия с Хорватией не были под Австрией, - подумал Саров, - впрочем, какая разница, родился-то Тесла формально в Австрии. 1490 год? Ну да, конечно, Америку еще не открыли!"
"Деревенская жизнь была знакома мне не понаслышке, но вот уже год, как я покинул деревню и с головой ушел в изучение ремёсла. Устроился я скорей необычно, чем хорошо".
"Мне больше повезло, - усмехнулся Саров, - я устроился и необычно, и хорошо".
"Мой мастер - печатник. Это новое ремесло, ему всего лишь тридцать-сорок лет, и в Австрии оно почти неизвестно. Мало кто в нашей богом забытой деревне видел печатный текст, мало кто представлял, что такое печатное ремесло, а уж тех, кто проявлял к нему любопытство или интерес, было и того меньше".
"Ремесло новое, - подумал Саров, - в общем, аналогия понятна: электричество в 1890-м было столь же новым делом, как и книгопечатание в 1490-м, и тоже немного отдавало серой и колдовством".
Затем персонаж, от имени которого велось повествование, alter ego Марка Твена, как сразу догадался Саров, Август Фельднер, шестнадцати лет, подмастерье, принялся дотошно описывать артель печатников, обосновавшуюся в крыле старого замка. Сарова еще в школьные годы научили понимать художественные произведения, точно определять, ради чего они были написаны, распутывать иносказания и аллюзии. Он не сомневался, что описываемая артель - это или лаборатория Эдисона, в которую Тесла попал после приезда в Америку, или все электротехническое сообщество Америки.
"Мой мастер и хозяин Генрих Штейн, дородный мужчина, держался степенно, осанисто, лицо у него было крупное, благодушное, глаза - спокойные, задумчивые; такого не просто вывести из себя. Облысевшую голову его обрамляли седые шелковистые волосы. Он был всегда чисто выбрит, одет опрятно и добротно, хоть и небогато. Ученый, мечтатель, мыслитель, Генрих Штейн больше всего на свете любил учиться, и, будь на то божья воля, он бы день и ночь сидел, упоенно погрузившись в свои книги, не замечая окружающих. Выглядел мастер молодо, несмотря на седину, а было ему пятьдесят пять - пятьдесят шесть лет".
"Точно не Эдисон", - подумал Саров.
А потом пошли члены семьи мастера, сплошь женщины, и "старая Катрина, повариха и экономка, под ее началом были две рослые служанки, Сара и Байка (прозвище), слуга Якоб, и грузчик Фриц. Дальше шли мы, печатники…" Перечень печатников был долог, у каждого были отмечены какие-то характерные детали внешности и поведения, соотнести их с кем-либо из живших в конце девятнадцатого века Саров не мог из-за недостатка знаний. Он бросил это безнадежное занятие и принялся просто читать повесть, наслаждаясь марктвеновским текстом. Промелькнул некий Балтасар Хофман, который "явился издалека с репутацией великого астролога, и тщательно скрывал ее ото всех за пределами замка, ибо не больше других стремился попасть на костер инквизиции". Он был явным шарлатаном. А вот и главный герой!