– Никак. Возможности наших судов одинаковы, а у него фора в несколько часов. К тому же, он столкнется с той же проблемой, что и мы, лишь в ближайшей деревне угрешей, а это, учитывая скорость против воды – почти сутки.
– Так что же ты…
– Дослушай. Я доведу до яхт-клуба, где мы сегодня ночевали. Это часа четыре. Там рядом есть прокат автомобилей.
Погоня
Иван взял "Ладу", выбрав ее из трех предлагаемых машин за то, что она была двуцветной – белый верх и темно-синий низ. Это было как-то символично: теперь Амамутя вышел из воды, как древнее позвоночное.
Он позвонил Руденке и коротко обрисовал ситуацию. Саратовскому покупателю придется просто немного подождать. Тут же, в яхт-клубе Иван договорился с его хозяином, что "Джинсу" сделают косметический ремонт в течение ближайших трех-четырех дней. В Саратов его можно будет доставить либо на трейлере, либо своим ходом, наняв местного речника. Во всяком случае, выруливая по склону высокой кручи на "Ладе", он бросил на желто-синий ковчег Амамути прощальный взгляд. Швертбот красовался у пристани, отражаясь в розовой воде, футболя мачтой низкий солнечный шар, будто самостоятельно заняв оптически выгодное положение, чтобы проститься с хозяином.
Решили не спать. Кто знает, как поступит Амамутя Второй, поняв, что селения выше по реке уже обобраны Первым? Сядет в самолет в ближайшем аэропорту и улетит с добычей, повернет вниз или просто продолжит путешествие…
Сидя в придорожном кафе, то ли ужиная, то ли уже завтракая в этом смещенном времени погони, Иван решил пробить Ламбовского интернетом. Выпал какой-то Бойко Ламбовский, поэт, живущий в Болгарии… Нет, не то. Ламбовский сельский Совет народных депутатов. Ламбовский фельдшерско-акушерский пункт…
Он соединил "Ламбовский" и "Астрахань". Результат оказался поразительный: в городе была картинная галерея, ее владельцем значился не кто иной как Ламбовский Михаил. Он промышлял торговлей картин современных художников, а также собирал антиквариат. Среди его авторов были в основном волжане, но работал он и со столичными живописцами, в частности с Алексеем Алпатовым, который Ивану весьма нравился, правда, он давно потерял его из виду…
– Кое-что проясняется, – сказал Иван, а Делла, не выпуская вилки из рук, что-то быстро натыкала на клавиатуре мизинцем.
– Вот это соединение давай глянем, – проговорила она с полным ртом.
Ожидая, пока тяжелая провинциальная сеть ответит на запрос "ламбовский дерек", Иван успел удивиться, как это ему самому раньше не пришло в голову пробить Дерека интернетом. Через несколько секунд он понял: сделай он это раньше, многие вопросы бы отпали, правда, как всегда, заменив себя новыми.
Соединение имен выдало статью в Википедии:
"Антоний Дерек (псевдоним Антона Петровича Ламбовского, 1852–1912) – русский живописец. Родился в Сызрани, в семье обрусевшего болгарина…"
Так вот оно что. Ламбовский – не просто галерист, который собирает картины, а потомок Дерека.
Иван и Делла замерли с открытыми ртами, полными недожеванной всячины. Девушка передвинулась вместе со стулом, и они стали читать дальше, голова к голове.
Антоний Дерек был самоучкой, если не считать, что в юности брал уроки рисунка и живописи у иконописца в Николо-Угрешском монастыре. Ни о каких взаимоотношениях с тогдашним художественным миром в статье не говорилось. Дерек был странным одиночкой, странствующим живописцем. Он путешествовал вдоль Волги, писал иконы, портреты жителей, пейзажи, тем и зарабатывал себе на хлеб. Погиб при тушении пожара на пристани в г. Царицын (ныне Волгоград).
– Снова пожар! – воскликнул Иван.
– Ничего удивительного, – сказала Делла. – Дерек – угреш, только и всего.
– Делла, а что мы знаем о своем народе? – спросил Иван. – Откуда, например, мы знаем, что народ был некогда многочисленным, а теперь он исчезает?
– Ничего такого мы не знаем, – сказал Делла.
– Я об этом и говорю. Этого же нет в мифологии, да?
– Нет.
– Так мы решили только потому, что угрешей вообще мало. Так может быть, их всегда было мало? Может быть, угреши и не народ вовсе?
– Как не народ? А что?
– Просто какая-то… Секта, что ли? Люди разных национальностей, объединенные лишь одним – религией.
– Мы народ, – твердо сказала Делла. – Народ, избранный Амамутей. Народ, несущий миру огонь.
– В смысле, время от времени запирать друг друга в каких-то замкнутых пространствах, типа каюты "Джинса", и сжигать?
– Пламя всемирной любви, – огрызнулась Делла и замолчала, насупившись на свою тарелку.
Иван больше не приставал к ней с разговорами. Вернулись в машину и тронулись в путь.
Все огни – огонь
Барабан дремал на заднем сиденье, свернувшись в массивный клубок. Призрачные деревни пролетали вдоль пустого шоссе, поводя туманными лучами огней. Рассвело. Машина выскочила на берег Волги. Иван и Делла узнали это место, которое проходили позавчера. Теперь надо было держаться берега, двигаясь проселками, ибо катер конкурента по расчетам был уже где-то рядом.
Он стоял у причала на окраине Самары. Иван подрулил почти вплотную. Это был действительно Ламбовский. Он сидел на баке и с грустью смотрел на свою удочку. Тихий господин Сырников.
– Я вас где-то видел… – пробормотал неудачливый рыболов. – Клева, похоже сегодня не будет.
– Я тот, кто спроектировал и построил этот катер, затем продал его вам, – сказал Иван.
– Ох, припоминаю, – он посмотрел на Деллу, которая сидела в машине, свесив ноги из открытой двери.
Барабан приподнялся на заднем сиденье и положил голову ей на плечо.
– Не вы ли встретились мне ниже по течению позавчера?
– Разумеется, мы.
– И вы забрали все картины по течению вверх, – с грустью констатировал Ламбовский.
– А вы забрали наши камушки! – вставила Делла.
– Камушки? – удивился Ламбовский. – То есть, всякую бижутерию, которую мне впридачу давали соплеменники… И на что она вам?
– Я люблю наряжаться, – сказал Делла.
– А я собираю картины. Может, договоримся?
– В каком плане? – спросил Иван.
– Я бы купил верхнюю часть коллекции. А бижутерию отдал бы вам бесплатно.
– Коллекция не продается, – сказал Иван.
– Тогда и бижутерия останется при мне.
– Да на что она вам? – спросила Делла.
– Так… Люблю наряжать свою девушку.
– И где же ваша девушка? – спросила Делла.
– Взяла такси до вокзала. Это не совсем моя девушка. Услуга называется "эскорт", если вы понимаете.
– А собака? – спросила Делла.
– Собака в каюте, – сказал Ламбовский, и тут же, будто в подтверждение, внизу тихо гавкнул Барабан номер два.
– Так значит, не продается коллекция? – спросил Ламбовский. – А если поторговаться?
Делла глянула на Ивана, он хорошо понял смысл ее взгляда.
– Коллекция меняется на камушки, – сказал он неожиданно для себя самого.
Ламбовский пришел в замешательство:
– Вы шутите?
– Отнюдь, – сказал Иван. – Вы, как мне известно, уже коллекционер, а я только собирался им стать, то есть – чуть было не стал.
Делла смотрела на Ивана во все глаза и, казалось, вовсе не верила своим глазам, когда позже, уже в гостинице, вывалила на стол груду камушков, гораздо большую, чем та, что удалось собрать ей самой. Картин Дерека тоже было больше: возможно, в южных землях живописец задержался надолго…
Иван решил совершить развес, как на выставке. Всего картин было пятьдесят – два десятка с "Джинса" и три – с его дубля. Новые работы были все о том же – они изображали огонь в разных его проявлениях.
Все трое ходили вдоль перил пристани, на которой стояли картины, молча рассматривая их. Ходили и оба Барабана, уже подружившись, повиливая хвостами, будто их монохромному зрению была глубоко понятна палитра художника. Впрочем, как известно, собаки хорошо различают именно красные тона…
– Думаю, что Дерек изобразил конец света, – вдруг сказал Ламбовский. – Думаю, именно этой темой он и был озабочен.
– Это не объясняет наличие двух планов, – сказал Иван.
– Двух планов? – переспросил галерист.
Иван уже и сам видел, почему Ламбовский не понял его. Тенденция в собранной им коллекции была не столь ярко выражена, как в тех полотнах, что добыл Иван. Последние картины и вовсе не имели переднего плана и изображали, скорее всего, извержение вулкана. Горели деревья, горела земля, казалось, что горит сам холст и краски на холсте. Одно полотно изображало ровное, абстрактное море огня до самого горизонта, и с поверхности этого моря к небу поднимались столбы вихревого света…
– Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем… – задумчиво процитировал Иван, покосясь на Деллу, но она отреагировала вовсе не на слово "буржуй".
– Так вот как оно будет!
Ее реплика прозвучала серьезно, в голосе слышалось отчаянье.
– Будет – что? – с тревогой спросил Иван.
Делла закусила губу, будто проговорилась о какой-то тайне. Иван вдруг понял, что было у нее все это время в голове.
– Конец света. Не всемирный потоп, а всемирный пожар. Я-то все голову ломала, а разгадка всегда была перед глазами, – она окинула панорамным взглядом "выставку".
– То-то и оно, – буркнул Ламбовский.
Иван глянул на него, потом – на Деллу. Перед ним были два человека, которые, как им казалось, знали нечто, не известное другим, и вот теперь говорили об этом, как о само собой разумеющемся. Иван спросил:
– И от чего, по-вашему, произойдет конец света? От какой физической причины?
– Есть много вариантов, – ответил Ламбовский. – Столкновение с астероидом или кометой. Если тело окажется значительным, то большая часть живого на Земле вымрет. Как это произошло с динозаврами. Ученые считают, что тот астероид был около десяти километров в поперечнике. Еще одна возможность – взрыв самого Солнца.
– Вспышка сверхновой?
– Нет, не так. Солнце ожидает другой конец. Наша звезда расширится, станет красным гигантом. Ее диаметр поглотит орбиту Земли, остановится где-то в районе Марса. Тогда все внутренние планеты превратятся в газ.
– Я читал научную литературу, – заметил Иван. – Этот сценарий ожидается через миллиарды лет.
– Возможно, – сказал Ламбовский.
– Так это… – сказал Иван, еще раз посмотрев на последнюю работу художника, – просто само солнце и есть. Пейзаж поверхности. Звезда снизу. А с поверхности вздымаются протуберанцы…
– Прото… что? – удивилась Делла.
– Протуберанцы, – подхватил Ламбовский. – Это что-то вроде смерчей раскаленного газа, которые выпускают звезды.
– Нет, – сказала Делла. Это всего лишь пламенные змеи уходят в небеса. Лор каранар. Здесь что-то не то… – пробормотала она про себя. – Так вы принесете нам камушки? – обратилась она к Ламбовскому.
– Разумеется, – сказал он и спустился в каюту.
Делла задумчиво разглядывала картины.
– Слишком все гладко у нас получается, – сказала она. – Разве тебе не казалось, что вся эта реальность – просто сон какой-то, галлюцинация?
– Казалось, ну и что?
– И ведь многим так кажется, верно?
– Допустим.
– А если оно так и есть?
– К чему ты клонишь?
– К тому, что оно так и есть. Реальность не настоящая.
– Что же тогда настоящее?
– Вот это! – и она указала на картину, где к черному небу простирались огненные смерчи.
Ламбовский вылез на палубу с мешочком руках. Делла взяла у него мешочек, заглянула внутрь и высыпала несколько камушков на ладонь.
– Вы ведь родственник художника? – спросил Иван.
Ламбовский глянул на него, как показалось, с не очень большим удивлением.
– Нетрудно догадаться, – пояснил Иван. – Ваши фамилии совпадают.
– Настоящую фамилию Дерека вы узнали из Википедии?
– Разве больше неоткуда?
– Неоткуда. Дерека не знает никто. А статью написал я. Это ж народная энциклопедия, и каждый желающий может разместить в ней информацию. Я его правнук, – добавил Ламбовский.
– Давайте начистоту. Расскажите всю правду, иначе вы не получите никаких картин.
– Правда нелицеприятная для меня. Но и для вас тоже. Вы ведь так же, как и я, играете роль второго пришествия для этих доверчивых людей.
– Я играю не с целью добыть какие-то ценности.
– Я, между прочим, тоже. Вы думаете, я коллекционер, астраханский купец и поэтому собираю картины?
– А как же? – спросила Делла.
– Все наоборот. Я и стал крупнейшим галерейщиком региона именно потому, что существуют эти картины.
– Расскажите все с самого начала.
– Охотно. В нашей семье хранилось несколько работ предка. Также его письма, записи. Я вырос среди картин. Интересовался Дереком с детства. Мне казалось странным, что такой художник никому не известен. Именно из-за Дерека я и увлекся живописью. Открыл галерею. У меня много художников – в основном, современные авторы. Картины Дерека не продаются, просто выставляются. Не так давно я пригляделся к одному из его сочинений. Они все написаны довольно трудным языком, аллегорически. Так и узнал, что свои работы Дерек оставлял там, где жил. Более того, он дал ключ к способу, которым можно их собрать.
– Притворившись Амамутей?
– Прямо не рекомендовал. Просто в рукописи было сказано, что Амамутя пройдет по великой реке и все угреши должны отдать ему камни и холсты.
– Холсты! – воскликнул Иван. – Имелись в виду именно картины.
– Это-то я понял. Но не сразу понял, что камни – это то, что было в мешочке. Да и угреши не очень-то это понимали…
– Холстами в древние времена называли отрезы материи, – вставила Делла.
Иван вспомнил, как жена Геры и другие угреши заворачивали камушки в различные тряпки и платки… Правда, такая манера бытовала только в начале пути: вероятно, и тут сработала современная версия сарафанного радио – кто-то догадливый понял, что в древнем пророчестве холстами называются картины, и "Амамуте" стали вручать уже правильные дары. Вернее, обоим "Амамутям", шедшим сверху и снизу.
– Я всю жизнь мечтал собрать картины моего прадеда в одном месте, – сказал Ламбовский. – Это не коммерческое предприятие. Такой художник должен быть известен миру.
Иван вспомнил мысль, которая пришла ему с неделю назад: о никому не ведомых гениях – художниках, чьи работы так же разбросаны по деревенским избам, писателях, чьи рукописи так и не увидели свет и пылятся в каких-то сундуках… Не устроить ли специальную поисковую экспедицию по водным артериям и венам страны? Он не только подумал об этих, не известных миру гениях, но еще представил себе других, которые сейчас живут среди нас, в нищете и безвестности, но узнают о них только через сто лет, узнают и вознесут на пьедесталы…
Они попрощались с Ламбовским. Каждый получил то, что ему нужно, и для всех было закончено путешествие по реке. Так, по крайней мере, считал Ламбовский, который устроил свой катер на стоянку в Самаре и по железной дороге отправился с ценным грузом в Астрахань.
Цель же Ивана и Деллы приблизилась, но еще не была достигнута, более того, они по-прежнему довольно смутно представляли, в чем эта цель.
Внутри стихотворения
На ночлег устроились в ближайшем доме подле пристани. Иван предложил доехать до гостиницы, но Делла окликнула через забор женщину, развешивающую белье. Делле не терпелось поскорее устроиться за каким-нибудь столом, чтобы разложить камушки, ее даже не смутило, что у хозяйки была только одна свободная комната, одна кровать.
Теперь Делла владела почти всеми амулетами. Расчищая место на столе, она смахнула на пол чашку, и чашка разбилась. Когда пазл был сложен, стало ясно, что прочесть стихотворение уже можно целиком, несмотря на то, что кое-где сквозь пластину просвечивала скатерть.
– Гар… ар… – прочитала Делла. – Скорее, это "гаренар" – большой, приподнятый. Одно слово непонятно, но по окружающему смыслу это… – она пошевелила губами, – трава или песок, потому что лодку волочили по. Оба слова имеют одну и ту же букву, и только она сохранилась. В общем – всё! – заключила Делла.
– Прочитай же! – нетерпеливо воскликнул Иван.
– С удовольствием!
Делла повела раскрытой ладонью над столом и продекламировала:
– "Бросили челнок наш в траве у берега. Вышли на берег, как это делают идущие в поисках веры. На высоком обрыве увидели капище, сложенное из белых камней, и направились к нему".
Делла беспомощно посмотрела на Ивана.
– И это все? – спросил он.
– Нет, – сказала она упавшим голосом. Еще столько же. Вот: "Тайный смысл заключается в земле среди текущих вод, а к земле этой надо прикоснуться, тогда увидишь огонь, пожирающий землю кругом". Теперь на самом деле – всё.
Иван помолчал. Конструктивная мысль пришла ему в голову.
– Вот что надо сделать, – сказал он. – Запиши мне перевод на листочек. Я подумаю над ним.
– И я тоже подумаю, – сказала Делла, протянув ему через минуту вырванный из красной тетрадки листок.
Больше часа они молчали по углам комнаты: Иван вытянулся на широкой мягкой кровати, а Делла склонилась над столом под лампой. Отвлекаясь от слов, он видел ее золотистую в электрическом свете прядь и губы, которые шевелились, что-то шепча. Уж не стихи ли она там сочиняет вместо поиска смысла этого древнего текста?
Да уж… Туманного, как все древние скрижали. Что это, о чем? Потрогать землю и увидеть огонь. Тема Дерека. Между прочим, мы на верном пути… Упоминается вода. Три стихии, значит… Ну и что? Что все это значит?
– Готово! – вдруг воскликнула Делла и бросила ему на грудь свою тетрадь.
Иван посмотрел и вправду прочел стихотворение.
Мы с тобой заблудимся в осоке,
лодку бросим и на берег, словно
два паломника, из лодки выйдем…
Там, на берегу высоком
белая стоит часовня…
Остров быстро нам раскроет тайну,
мы найдем ее на ощупь, будто
наступило радостное утро
в пламени земного мирозданья…
– И как тебе мой перевод? – спросила она, увидев, что Иван закончил чтение.
– Забавно, – ответил он. – Только в оригинале не было ни острова, ни часовни.
– Ну, земля, окруженная текущей водой, это, конечно, остров на реке, а капище по-нашему и есть часовня.
– Для рифмы она у тебя. Капище можно перевести как церковь или храм.
– Я уверена, что в этих словах как раз и зашифрована дата… – размышляла Делла вслух. – Но как: первые буквы слов? Вторые их значения?
– Какая это может быть дата? Дата – чего?
– Конца света, разумеется. Ничего иного я и не думаю найти. Дереку было откровение. Он наш угрешский Нострадамус. Он знал, что конец света произойдет, и знал – как и когда. Этому он и посвятил свое творчество. Народ угрешей призван… Для чего?
– В двенадцатом году также ожидался конец света, – сказал Иван.
– Если конца света, обещанного календарем Майя, не случилось, то на какую дату указывает календарь угрешей? Я не верю майя, но верю угрешам.
– Почему это тебе так важно знать?
– Важно, – отрезала Делла, и Иван понял, что разъяснения он от нее не добьется. Спросил:
– Ты что же, думаешь, что амулеты изготовил сам Дерек?