- Иногда я думаю, - сказал он, - что нас съедает изнутри наш собственный страх. Он так долго копился… поколение за поколением… что этот мир сводит нас с ума только потому, что существует.
Я поглядел на отца Лазаря. Он лежал, закрыв глаза, лицо его расслабилось - теперь на нем не было ни ярости, ни величия - обычное человеческое лицо… только очень усталое…
- Зачем он сделал это, Матвей?
- Как ни странно, я думаю… из жалости. Возможно, ему было так жалко людей, что он не в силах был стерпеть. Решил уничтожить все сразу, единым ударом, чтобы не мучить себя. Себялюбие, в общем - то. Ты хочешь тут остаться?
Я огляделся. Молельный дом уже прогорел - от него осталась лишь груда дымящихся развалин и люди, в дыму больше похожие на смутные тени, потерянно бродили по пепелищу.
- Я думаю, тут обойдутся без нас, - сказал он. Они вскорости придут в себя и будут гадать, что же стряслось. Так всегда бывает. Пошли.
- А отец Лазарь? Что будет с ним?
- Убить его они не посмеют. Ведь он все еще святой отец. Наверное, приговорят к изгнанию. Возможно… окажется, что все это не так уж и страшно.
- Что ты имеешь в виду?
- Может быть, он сам узнает, что происходит с людьми там, в лесу…
Он поднялся.
- Сейчас, пока они не в себе, здесь оставаться опасно, - сказал он. - Им может померещиться всякая нечисть, и тогда мы просто не сможем отбиться, особенно если они навалятся всем скопом. Лучше переждать где - нибудь. Я хочу спуститься вниз - поглядеть, что там делается.
- Море все съело.
- Может, что - нибудь все - таки осталось. Потом, там есть на что посмотреть - такие волны, как та, что прошла вчера, выбрасывают на берег самых разных тварей. В любом случае это лучше, чем оставаться здесь. С утра и поглядим. А заночевать можно на побережье.
Я пошел за ним - больше мне ничего не оставалось. За спиной по - прежнему гудел гонг - горько, отчаянно… Кто - то продолжал колотить в него с тем упорством, которое свойственно безумцам.
* * *
Вниз от летних домов ведет дорога - ночью, понятное дело, никто по ней не ходил и не ездил, но я знал, что она достаточно широкая, чтобы пропустить подводы, груженые скарбом, так что два человека даже в ночи могли пройти по ней, не боясь заблудиться. И мы уже прошли так несколько лиг, когда я вдруг понял, что дорога тоже изменилась - деревья обступили ее со всех сторон, стиснули, пока она не превратилась в узенькую тропку. Теперь по обе ее стороны стояла черная стена старших деревьев - обычно - то они не бегают с места на место, подобно молодой поросли, которая так и норовит вылезти поближе к жилью, чтобы найти себе место получше, где вдосталь тепла и света. Но сейчас на них что - то нашло, на эти деревья.
Я сказал:
- Гляди, Матвей, они съели тропу.
- Может, это из - за того пожара, - сказал Матвей, - кому нравится, когда напускают огонь? Вот они и сорвались с мест.
- А я думал, лес сгорел…
- Его не так - то просто сжечь. Может, - добавил он, - на место тех, сгоревших, пришли дикие деревья, из самой глуши. Они не такие спокойные, как наши.
- Они на нас злятся, как ты думаешь?
Я сразу представил, как дикие деревья хватают нас своими руками - ветками и поднимают вверх, и терзают беззащитную плоть.
- Большей частью, - сказал он, - деревьям нет дела для людей. До отдельных людей, во всяком случае. Они нас не тронут. Ты боишься?
Я, разумеется, боялся, но сказал, что нет, не боюсь.
Тропка все сужалась, а лес стоял по обе ее стороны, как черная стена, и меня взяло сомнение.
- А ты уверен, что это та тропа, Матвей? Куда они нас ведут?
- Ну, так найди другую, - раздраженно ответил он.
- Может, зажечь огонь?
Кресало у меня было с собой, понятное дело, но вообще - то про огонь после всего, что случилось, мне было и думать тошно. Матвею, вроде, тоже.
Он сказал:
- Этого еще не хватало. Ты и впрямь хочешь, чтобы они разорвали нас на части?
- Может, вернуться?
Он молча пожал плечами.
Я на всякий случай обернулся - не крадется ли за нами кто - порождение леса, так и не простившее людям недавней обиды.
- Матвей, - сказал я, - ты только погляди!
Тропы больше не было.
Она смыкалась у нас за спиной - по мере того, как мы продвигались к берегу, лес затягивал свои раны, молча и непримиримо выталкивая людское племя.
Мы оказались небольшой поляне - лес теперь окружал нас со всех сторон.
Я озирался, пытаясь разобрать, где мы находимся - ничего нельзя было понять.
Стволы во мраке чуть светились - иначе я вообще ничего бы не увидел.
- И что теперь, Матвей? - спросил я.
- Пойдем напрямик. - Сказал он, - через лес.
- Куда? В какую сторону?
- Море должно быть где - то поблизости, - ответил он, - погоди.
Мы замерли, прислушиваясь, но вместо шума волн, я услышал откуда - то издалека знакомый голос.
- Люк! - звал он тихо и печально, - Люк!
Я вцепился Матвею в руку.
- Это она! Она там, в лесу, совсем одна! Ей страшно!
- Ты так думаешь? - спросил он.
Я почти не мог разглядеть его лица.
- Люк, - тихо сказал голос откуда - то из тьмы, - Это ты?
Я выпустил руку Матвея, и, отбежав к темным стволам, крикнул:
- Тия?
- Ты уверен, что хочешь ее видеть? - спросил Матвей. - Что это все еще она?
- Я слышал ее. Это она. Она не может измениться… и потом… Ей так одиноко…
Он покачал головой.
- Люк! - раздалось уже ближе, - Люк!
- Тия! Мы здесь! Иди сюда!
У меня за спиной хрустнула ветка. Я обернулся. Матвея не было.
Я попятился, не отрывая глаз от смыкающейся вокруг стены леса.
- Люк! Где ты! - звал нежный голос.
Я не ответил. Огромный чужой мир окружал меня - я был совсем один в сердце молчаливой, выжидающей, напоенной странными запахами вселенной.
Голос все звал меня, но мне было некуда спешить. Я сел прямо на землю, обхватил колени руками и стал ждать.
Трава теперь обступила меня в точности как до того - деревья. Что - то там шевелилось, в этой траве. Я протянул руку, чтобы раздвинуть спутанные стебли и увидел крохотное, с мою ладонь, существо, вцепившееся лапками в верхушку стебля. Я, было, отпрянул, но она больше не двигалась. В сонном свете, исходящем от деревьев, я разглядел ее. Это была просто куколка, наподобие тех, что напали.
Я сидел и смотрел на нее - сморщенная, уродливая. Такая маленькая.
Должно быть ее стебель казался ей целым миром - единственным, за что стоит держаться.
Она была мертвая.
Верно, она была совсем мертвая, застывшая, карикатурное лицо обращено к небу, глаза затянуты мутной пленкой.
Потом что - то произошло.
На спине у нее появилась трещина - темная, чернее, чем она сама, и в этой расщелине шевелилось что - то влажное и дышащее.
Оно отчаянно карабкалось наружу, пытаясь выбраться из омертвевшей оболочки.
Выбралось.
И я увидел светляка. Я все никак не мог понять раньше - откуда они берутся. Да еще в таком количестве.
Весь он был полон холодным зеленым светом, таким чистым, что весь остальной мир по сравнению с ним казался просто мутным пятном. Он даже отбрасывал изумрудные отблески на все вокруг себя - на стебель, на сухую землю, на мою ладонь. Посидел немного рядом с пустующей оболочкой, потом расправил крылья и издал резкую торжествующую трель.
И улетел.
Я проводил взглядом слабеющий огонек и только тогда увидел темную фигуру, застывшую между стволами деревьев.
Он ничего не говорил - просто стоял и глаза у него светились холодным изумрудным пламенем.
Я не мог разглядеть его лица - было слишком темно, но я все равно знал, что он улыбается.
Я так и остался стоять на коленях, а он застыл в отдаленье, но все равно - совсем передо мной, прямо передо мной и улыбался, и кольцо деревьев обступало нас все теснее…
Почему он так смотрит на меня?
Мне страшно!
Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.