Наконец, он закончил проповедь, и, когда сошел с кафедры, уже не казался таким тщедушным - отблеск былого величия все еще лежал на нем. Он углубился в боковой придел, а затем вынес блюдо с хлебами и начал одаривать ими прихожан, каждый из которых отламывал по кусочку, кланялся и выходил из церкви. Такая церемония проводилась только два раза в году - на Новый год, когда община благодарила Господа за то, что помог пережить зиму, за приход весны и на Праздник урожая осенью, потому что хороший урожай - это еще год жизни, а иногда - и благоденствия.
Наконец, все старшие, получив свою долю, потянулись к выходу, и за ними наступила наша очередь. Я был одним из последних - с некоторых пор я вообще старался держаться в тени, насколько это возможно. Не поднимая глаз на священника, я, склонившись над блюдом, устланным зелеными листьями, отломил кусочек хлеба, и тут почувствовал на себе внимательный взгляд.
- Подожди здесь, сын мой, - сказал Священник.
Никаким его сыном я не был - он всех так называл.
Я отошел к наружной стене, выжидая, пока тот не отошлет последнего прихожанина. Наконец, молитвенный дом опустел и священник, устало опустившись на боковую скамью, сделал мне знак подойти.
- Погляди на меня, мальчик мой, - повелительно произнес он.
Я покорно поднял голову.
- Ты должен говорить со мной абсолютно откровенно, - сказал он, - я не желаю тебе зла.
Я молча кивнул.
- Эти твои… приступы… они не сопровождаются видениями?
- Нет, святой отец. Это… ну, просто приступы. Я теряю сознание, и все.
Он задумался.
- Способность Видеть - тяжелый дар. Быть может, ты просто не хочешь признаватся себе в нем.
Я понял, что отчасти он говорит о себе, и, пожалуй, заинтересовался. Кого не заинтересует загадочная способность святых отцов видеть странные вещи, недоступные ни одному обычному человеческому взору?
Потому я честно напрягся, стараясь отталкиваться от того, о чем он сегодня рассказывал - о Власти и Силе, о Поражении и Утрате.
- В пламени очага? В дыму?
- Нет, святой отец, - сказал я, - Нет… ничего.
- Все, что не от Господа, все от нечистого, Люк, - сказал он тихо.
- Но у меня нет Дара, святой отец, - в отчаянии сказал я. - Ничего нет, Господь свидетель.
Он помолчал. До сих пор лицо у него было добрым и мягким, сейчас он смотрел куда - то вдаль и оно сразу стало чужим, словно ему уже не было до меня дела и он больше не старался мне понравиться.
- Ладно… - сказал он, наконец, - Временем располагает Господь, мы же только пользуемся им. Подождем… он сам знает, когда прислать мне преемника.
Я вопросительно взглянул на него, но он со скрытым раздражением махнул рукой.
- Иди… иди, мальчик…
И, когда я уже был на пороге, задумчиво сказал мне вслед:
- Там видно будет…
* * *
Поначалу мне казалось, что, раз уж жизнь моя так странно изменилась и даже сам святой отец заинтересовался мной, то вот - вот произойдет что - то интересное, но на самом - то деле все выходило еще хуже, чем раньше. Со всеми моими сверстниками уже возились не старухи, а молодые, сильные мужчины и женщины, которые брали их то в лес - на охоту и на расчистку зарослей, то на весеннюю стрижку овец, а меня определили к однорукому Матвею - рыбаку, которому я помогал выбирать сети. Работа была не тяжелая, но уж больно нудная, а Матвей, вдобавок, был человек молчаливый, а подчас так и вовсе меня не замечал. Бывших приятелей своих я видел, только когда все собирались за обедом в общинном доме - они приходили разгоряченные, смеялись и, перебивая друг друга, обсуждали всякие новости, всякие недавние события, в которых мне не было места. Однажды я услышал, как Тим вновь завел разговор о том затонувшем поселке. Он уверял, что действительно видел его. Одно дело - слушать всякие байки долгой зимней ночью, когда тебя окружают постылые стены зимних жилищ, а истосковавшееся воображение расписывает яркими красками всякие чудеса и приключения, а совсем другое - когда тебе рассказывают такую историю в ясный весенний день, когда и без того хватает, чем заняться. Почему - то весной такие истории теряют изрядную долю прежнего страха - а вместе с ним и прежней привлекательности.
Потому какое - то время все от рассказа Тима просто отмахивались.
Но он упорствовал.
Он все продолжал твердить, что, если выбрать пасмурный день со спокойной водой, когда море вбирает в себя остатки света, а не отражает его от поверхности, то с высокой скалы, которая лежит за час пути отсюда и впрямь можно увидеть кое - что. Он так извелся, что я сделал вид, что верю ему - просто потому, что хотел ему угодить - хотел, чтобы со мной обращались как прежде - как с равным. Но, казалось, на остальных та легкость, с какой я готов был принять эту историю, произвела обратное действие - Тим чуть не заплакал от злости.
- Ублюдки, - сказал он, - вон, даже придурок верит.
- На то он и придурок, - рассудительно заметил Дарий. - Это выдумки. Старухи малолеток пугают, чтобы они далеко не забредали, а ты и купился. Да я тебе таких историй сколько угодно расскажу…
- Знаю, знаю… про упырей твоих вонючих.
Тим надулся и покраснел, точь в точь как рыба - шар, когда ее вынимают из воды - дело явно шло к драке.
- А пошли посмотрим, - сказал он. - Его и сейчас наверняка видно - пока гроза собирается.
Я был уверен, что ничего там нет, и что Тим, потерпев позорное поражение, наверняка разозлится еще больше, но отступать уже было поздно и я согласился. Дарий тоже согласился - ему не терпелось насладиться унижением приятеля. Остальные отказались - быть застигнутым грозой вдалеке от дома - штука неприятная, да и никто не позволил бы нам всем, целой ватагой, ускользнуть из поселка.
Воздух был тяжелым, душным, и, казалось, я видел, как в нем проскакивают крохотные синие искры. Небо опустилось так низко, что я, вроде, даже ощущал, как оно давит на плечи. Я пожалел, что встрял во всю эту историю - окажись я свидетелем победы Тима, или его поражения, это все равно ничего не изменило бы, но меня гнало вперед любопытство и странная смесь надежды и страха, - ведь если эта легенда окажется правдой, то, может, и все остальное, о чем рассказывают - тоже.
- Вот оно, это место! - гордо сказал Тим.
Он стоял на самом краю обрыва, а потом лег на живот, упершись руками в каменную кромку, и стал вглядываться в серую глубину.
- Ничего не видно, - с торжеством сказал Дарий, - ты все выдумал.
- Да смотри же получше, дурень!
- Врешь ты. Ничего там нет.
- Да вот же он, говорю тебе!
- А пусть придурок скажет.
- Он сюда не заберется. Кишка тонка!
- Эй, Люк! Давай сюда! Что ты там застрял? Испугался?
Я стиснул зубы и тоже подобрался к краю обрыва. Если поглядеть вниз, то можно было увидеть, как крохотные волны терпеливо и незаметно вылизывают берег - мягко, нежно, - словно это и не они прорыли в твердой породе тоннели и гроты, которые в конце концов разрушат всю эту громадину, превратив ее в груду камней - такую же, как те, что уже лежат на берегу.
Море тускло отсвечивало и больше ничего не было видно.
- Да не так, - с досадой сказал Тим. - Нужно как бы заглянуть в воду, сбоку, чтобы свет в глаза не бил.
Я улегся рядом с нем и оперся руками о холодный камень. На какой - то миг я ощутил приступ головокружения и в ужасе подумал, что припадок настигает меня именно сейчас. Но это случилось оттого, что я увидел, как поверхность воды распахнулась, пропуская мой взгляд дальше, в глубину, и там было что - то…
Я увидел, что из темноты поднимается бледный силуэт какой - то постройки - она была больше общинного дома, больше, чем все дома поселка, поставленные друг на друга - основание ее уходило в туманную глубину, темные ряды окон смотрели на меня пустым взглядом, точно глаза безумца… мне даже показалось, что я вижу, как что - то мелькнуло в одном окне, но, пока я всматривался, порыв ветра скомкал водное покрывало, контуры странного здания заколебались, пропали… Каждая крохотная волна по своему отражала грозный свет сумрачного неба, все двигалось, переливалось, подернулось рябью.
Я медленно поднялся, машинально отряхивая колени.
- Ну что, видел? - нетерпеливо спросил Тим.
- Да, - сказал я, - там затонувший поселок. Очень большой.
- И ты что думаешь, - презрительно сказал Дарий, обращаясь к Тиму, - что я поверю придурку?
Я не ответил.
* * *
Тим, казалось, и сам поверил в то, что ничего такого он не видел, но мне таинственный поселок на дне не давал покоя. Я все думал, с кем бы мне поговорить, кто согласился бы меня выслушать - и, наконец, выбрал священника - в конце концов, именно он должен разбираться в таких вещах. Поэтому я дождался окончания вечерней службы и встал у дверей, дожидаясь, пока прихожане не покинут молельный дом и я смогу остаться со священником с глазу на глаз - мне не хотелось позориться прилюдно, а священник часто беседовал один на один со своими прихожанами - это входило в его обязанности.
В молельном доме было сумрачно и отец Лазарь не сразу заметил меня. Я видел, как он прохаживается вдоль переднего ряда пустых скамеек - вид у него был усталый и сейчас он казался совсем нестрашным. Потом он остановился и уже было поднял руки, чтобы стащить через голову парадное облачение, но тут я тихонько кашлянул, и он обернулся.
- Да мальчик мой, - сказал он, - что ты хочешь мне сказать?
Он глядел на меня с каким - то выжидательным любопытством, и, словно бы, с тайной надеждой. Может, он решил, что я пришел к нему, чтобы сообщить, что меня, наконец, посетили видения?
- Мне… нужно спросить вас кое о чем, святой отец.
Он тихонько вздохнул, но ответил довольно терпеливо:
- Я слушаю тебя. Может, давай, присядем?
Он передвинул скамью и сел напротив меня, внимательно вглядываясь мне в лицо. Он погасил уже почти все светильники - я едва мог разглядеть его.
Я сказал:
- Мне случилось увидеть кое - что. Под водой. Что - то, вроде большого дома. Или даже поселка. Он лежит в глубине, под обрывом, в часе ходьбы отсюда.
Он не удивился, а, устало проведя ладонью по глазам, сказал:
- Да. И что же?
- Что это такое, святой отец? Кто его построил? Под водой!
- Я не думаю, что его построили жители глубин, - сказал он мягко. - Скорее всего, он просто ушел под воду, когда - то очень давно. Таких затонувших строений полно по всему побережью. Это свидетельства былого процветания - ты же сам знаешь, что у нас в поселке можно найти всякие вещи, секрет изготовления которых утерян. Так и эти дома.
Это я как раз мог понять. У меня и самого хранилась такая штука - стеклянный шарик, который я прошлым летом выменял у парня из соседней общины на светлячка - скрипача. Поймать скрипача нелегко, но и стеклянный шарик - вещь ценная, теперь больше таких не делают, да и как раньше делали, непонятно. Теперь - то стекло все получается мутное, тусклое, бесцветное, а шарик тот был ярко синим, и под солнечными лучами вспыхивал малиновым огнем. Думаю, потом тот малый жалел, что уступил его мне, но мена есть мена.
- Говорят, - продолжал он, - что, когда мы пускаем в плавание похоронные ладьи, они в конце концов приплывают к берегу, где стоят такие вот дома. Там никогда не заходит солнце. Там всегда лето. Земля вечного блаженства. Но знаешь, - он доверительно склонился ко мне, - возможно, то, что я скажу, покажется тебе ересью, но сам я так не думаю. Страна вечного блаженства находится не на земле - Господь воздвигнет ее для нас на своих небесных полях.
Он тихонько вздохнул.
- Похоже, я потакаю суевериям. Но людям нужны суеверия - такова их природа.
- Святой отец… там, в глубинном доме… кто - то живет?
Он пожал плечами.
- Это - хорошее убежище для многих морских тварей. Вот кто занял наше место.
Он криво усмехнулся.
- Достойная участь, не правда ли?
На месте ему не сиделось - он встал и прошелся передо мной.
- Я не сомневаюсь в мудрости Господа - сказал он. - Как я могу? Но порою я думаю - что же мы сотворили такого, что он позволил тварям морским заплывать в наши дома?
Что - то было такое в его голосе, что у меня мурашки по спине пробежали.
Верно, на то он был священником, чтобы видеть то, чего не видят остальные, но это, наверное, страшная участь.
- А ведь раньше, - сказал он, - огни наших поселений простирались от горизонта до горизонта. Я иногда вижу их в своих снах - они мерцают, точно небо, полное созвездий.
- Может быть, это просто сны, святой отец, - сказал я неловко.
Уже потом я подумал, что бестактно было сомневаться в истинности его слов, а значит, и в его даре, но мне просто хотелось его утешить. Видимо, он понял это, потому, что в его голосе, когда он мне ответил, не было обиды.
- Я и сам бы рад был полагать, что это просто сны, - сказал он, - и принять нынешнюю наше участь, как единственно возможную, и не знать ничего другого. Но ведь, Люк, ты и сам видел этот дом в море. Мы отступаем шаг за шагом, век за веком. Волны слизывают берега. Зимы становятся все длиннее. Род людской идет на убыль. А теперь дьяволу и этого мало. Но лучше смерть, лучше конец света, чем такое… потому что смерть не отнимает у тебя твоей бессмертной души. Вот самое страшное, мальчик мой. Вот самое страшное.
- Вы говорите… про этих? - нерешительно спросил я.
- Да, - сказал он. - Я говорю об этой мерзости. Демоны. Оборотни. Это они насылают порчу - безумие, которое поражает целые поселения… Они, эти приспешники нечистого… Когда они появились? Когда силы преисподней выпустили их на нас? Древние летописи ничего не говорят о них. А в моих видениях они в последнее время появляются слишком часто.
Мне стало страшно. Он вроде как был не в себе - смотрел уже не меня, а в пространство, и голос у него сделался сухим и отрывистым… Я решил, что, раз он говорит уже не со мной, мне следует поскорей убраться отсюда - негоже видеть такое непосвященному человеку. Он по моему, и не заметил…
* * *
Весна в поселке - бурная пора. Летом жизнь тут замирает, потому что вся община перебирается в предгорья - в летние лагеря, а молодежь и подростки - еще выше, на летние пастбища, куда перегоняют скот все ближайшие общины. Летом зной падает с небес точно копье, поражая всех, без разбору и воздух на побережье насыщен сладковатым запахом гниющих на солнце водорослей, - выброшенные штормами на песок, они превращаются в упругую, спекшуюся корку, тянущуюся вдоль берега на многие часы пути. Весной играют свадьбы те, кто познакомился прошлым летом на верхних пастбищах, или те, кого высватали - если летние дома их общин стоят в долинах, находящихся слишком далеко друг от друга, и у молодых не было возможности самим познакомиться друг с другом. У нашей общины брачный договор еще с тремя поселками - не с теми, которые находятся поблизости, а с другими, дальними, - кто - то берет наших женщин, кто - то отдает нам своих - в этом могут разобраться одни только старухи, которые и следят, чтобы все было как положено. Я только знаю, что брачные законы нарушать нельзя. И что никто никогда не женится на своих. Говорят, что Леон, тот малый, который посреди зимы пошел в лес и пропал там, на самом деле отправился в один такой поселок, отбивать девушку, которую выдали замуж прошлой весной - вроде, они полюбили друг друга еще год назад, летом, а потом девицу выдали побыстрей от греха подальше. А его, когда он добрался до той, чужой общины, по слухам, поймали, когда он пытался милую свою выкрасть; нравы там крутые - тело его скормили морю, а голова торчала на колу всю долгую зимнюю ночь.
На этот раз, вроде, никаких трагедий не предвиделось, потому что жених, Карл, знал свою девушку - они познакомились еще в прошлом году и, хотя свадьба эта вряд ли была по любви, никто из них особенно не отпирался. А то как можно всю жизнь прожить с женщиной, про которую ничего не знаешь, кроме того, что тебе рассказали о ней старшие? Говорят - то, похоже, всегда одно и то же - что девушка, мол, красива, трудолюбива и из достойной семьи - ну а вдруг на самом деле она сущая змея, да и только?
Когда подъехал свадебный поезд, все высыпали за околицу его встречать - целую зиму мы и носа наружу не показывали и развлечений у нас никаких не было, а тут такое зрелище! Повозки - целых три! - повсюду разукрашены цветущими ветками и лентами, а невеста приехала с подружками. Сама она была закутана в какой - то платок, сквозь который и разглядеть - то нельзя, что она из себя представляет. Снимет она его только в молельном доме, перед самым венчанием - хотя, поскольку молодые видались и раньше, если только за зиму с ней ничего не приключилось, то особых потрясений у жениха не будет. Ну, а подружки, которым еще только предстояло найти себе мужа, были разодеты в пух и прах, и так и стреляли глазами во все стороны; их бусы и браслеты позванивали, когда повозку подбрасывало на ухабах, и колокольчики на парадной сбруе тоже звенели так, что дух захватывало.
Раньше - то я не больно обращал внимание на девчонок, полагая их существами глупыми и бесполезными, а тут вдруг не мог оторваться от этого зрелища - какие они были прекрасные и недоступные, аж глаза резало - точно стайка ярких птиц спорхнула с неба и расселась на ветвях, щебеча и переливаясь.