И снова он знал ответ: ОНА явилась на его зов, которого не зарегистрировал рассудок. ОНА всегда откликалась, потому что была рядом. Но Петров так до сих пор и не усек, когда он умудряется ЕЕ позвать. Не то, чтобы он был совсем никудышным аналитиком, но ВСТРЕЧИ происходили крайне редко и, в основном, очень мимолетно.
"Аве, Оза
Ночь или жилье,
Псы ли воют, слизывая слезы,
Слушаю дыхание Твое,
Аве, Оза…"
Только имя ЕЕ… Впрочем, кому какое дело, как ЕЕ звали… Пусть будет Озой. Тем более, что она обожала эту поэму и за нее, рикошетом, - ее автора.
"… Осторожно, как вступают в озеро,
Разве знал я, циник и паяц,
Что любовь - великая боязнь…"
Вот под знаком этой "великой боязни" и делал в свое время круги вокруг НЕЕ юный Петров. Тогда еще не фантаст, а только начинающий поэт. Но разве могли его робкие стишата сравниться с "Озой"?! А потому и сам он был совершенно незаметен рядом с лирическим героем "Озы" и, тем более, с ее автором, который, сам того не ведая, был эталоном для отбраковки претендентов на ЕЕ благосклонность.
У каждого поэта должна быть своя Беатриче, иначе ему никогда не стать Поэтом.
ОНА была Беатриче фантаста Петрова, никогда не возбуждавшая в нем осознаннных сексуальных эмоций, а неосознанные, как известно, сублимируются в стихи.
Впрочем, пока ОНА была жива, он практически не писал ЕЙ стихов, опасаясь обнаружить свое обреченное обожание и быть отвергнутым. Или, быть может, боясь столь грубым вмешательством разрушить хрупкую духовную связь, что, будучи невысказанной, все же существовала между ними, хотя бы в форме его устремления к НЕЙ. Так и оставшимся лишь устремлением.
Он не пришел на ЕЕ похороны. Он не видел ЕЕ смертного Лика. Не видел, как крышка гроба неодолимо перегораживает их миры. И могильной плиты не видел… Может быть, поэтому ОНА и осталась для него вечно живой и юной. Такой и являлась на его зов.
Он не участвовал в пересудах шокированных одноклассников, поговаривавших о том, что она приняла снотворное… Он знал, что ОНА просто вернулась в тот мир, где была Озой. А этот был не для НЕЕ. Пожалуй, он всегда это чувствовал. И, наверное, поэтому не навязывался к НЕЙ со своей совершенно земной любовью.
Он был благодарен ЕЙ за это чистое и неповторимое чувство в мире сем не от мира сего.
"Где они скрываются, Первые Любимые?
В призрачной стране мечты с нами встречи ждут…
Мальчики и девочки, бережно хранимые,
Как вам там - в Несбывшемся?..
Нам тоскливо тут…",
написал он позже на модную мелодию Таривердиева. Правда, тогда "страна мечты" была голубой. Потом голубизна стала ассоциироваться в его обыденном сознании с сексуальными меньшинствами. Петров, присмотревшись внимательней, увидел ее призрачной.
Еще позже, начитавшись теософской литературы, просто для общего развития, а не в порядке поиска духовного пристанища для заблудшей души, он понял, что в этой терминологии его "страна мечты" именуется "ментальным планом", где совершается все несвершившееся, сбывается все несбывшееся. И что "план" этот находится не за тридевять земель, а является неотъемлемой принадлежностью его, фантаста Петрова, бытия. Не очевидного, но реального. И не так уж важно, что он, как утверждают теософы, будет его экологической нишей после смерти, если ощущаешь реальность "ментального плана" сейчас, при жизни. В переводе с одного нерусского на другой нерусский "ментальный" означает "психический"… А кто же осмелится отрицать реальность психики фантаста Петрова?!
И эта его субъективная психическая реальность генерировала уже несколько десятилетий чувство вины.
Как любовь Данте не удержала Беатриче в этом мире, так и его, Петрова, тихое обожание не остановило ухода в вечный сон Озы, которая еще была не Озой, а живой девушкой… Возможно, если бы он не занимался самолюбованием и не лелеял псевдочистоту своего обожания, а ясно показал, что ОНА кому-то нужна в этом мире, то человек продолжал бы жить, не исключено, что счастливо, а в его ментальном плане не было бы Озы. Но разве это не вполне доступная цена за спасение человеческой жизни?..
- Не вини себя, - "услышал" он. - Каждый сам выбирает свой Путь.
- В предлагаемых обстоятельствах, - заметил фантаст Петров. - Я же не предложил тебе тех обстоятельств для выбора, которые могли бы сохранить тебя.
- Если сам факт твоего существования поблизости не изменил моего решения, неужели ты думаешь, что это могли сделать какие-то действия или слова?
- Насчет действий не знаю, - признался фантаст Петров, - а слова могли, если бы я их вовремя произнес.
- Утешайся тем, что я предпочла твой ментальный план твоей постели.
- Сомнительное утешение, - покачал головой фантаст Петров, тем более, что одно другого не исключает.
- Чаще всего исключает… Неужели тебе мало постельных проблем?.. Всех одиноких не утешишь…
- Но хотелось бы, чтобы для каждого одинокого нашелся свой утешитель, - вздохнул Петров. - Увы, меня действительно на всех не хватит. И на двоих-то не слишком хорошо делюсь…
- А если бы у тебя была я, то не было бы их, - напомнила Оза. - Трудно представить, - чуть улыбнулся фантаст Петров. - Но, возможно, тогда бы они были более счастливы. Или обеспечены…
- Для жизни в сослагательном наклонении у тебя есть литература…
- Как-то не думал о ней в таком плане, - признался он и вдруг на несколько мгновений перед его внутренним взором совершенно явственно засветилось ЕЕ лицо. Наверное, правильнее - Лик, но оно было такое живое и юное!..
- Не исчезай! - воскликнул фантаст Петров.
- У нас впереди тысячелетия, - ответил голос из напряженного мрака.
- Мне это уже говорили недавно, - сообщил фантаст Петров, обуздав свои разыгравшиеся эмоции.
Это произошло на днях в фундаментальной библиотеке Академии наук, где он случайно встретился с коллегой по литературе, которая, в отличие от фантаста Петрова, давно и успешно, по ее словам, общалась с представителями "ментального плана". Конкретно, со своим Наставником. Так вот ей дано было различать в толпе избранных для бесконечного духовного восхождения. И ее просто оторопь брала оттого, что "избранные", в большинстве своем, не слишком воодушевленно воспринимали благую весть об их будущем. Ведь избранность - не гарантия, а потенциальная возможность. И необходим великий духовный труд, чтобы реализовать ее.
"Избранные" же предпочитали слепо суетиться на своем примитивном "физическом плане", в терминологии Платона - на сумрачном дне пещеры. Наверное, такая же оторопь брала и Платона, когда он взирал на своих современников…
Бессмертный вопрос: кто прав - живущий Вечностью или Мгновением?..
Фантасту Петрову, конечно, приятно было услышать о своей причисленности к сонму, но он не мог позволить себе роскоши слишком обольщаться столь радужной перспективой - это расхолаживает: стоит ли спешить, когда впереди тысячелетия?.. Но даже если предположить, что оные будут, то очевидно, что сие совершенно иные тысячелетия в ином мире. И то, что будет сделано, там не будет иметь значения здесь. Поэма там максимум неясное поэтическое томление здесь. И то вряд ли.
Поэтому то, что не будет сделано здесь, никогда не будет сделано. Для этого мира.
Даже если допустить теоретически бесконечность индивидуального бытия для избранных, хотя избранничество - чистейший геноцид и фашизм со стороны "божественных сил", то ясно (теоретически), что каждый этап бытия должен обладать самостоятельной, незаменимой ценностью. Из "плохой" гусеницы может никогда не получиться бабочка. Даже если ее и не слопает птичка.
Кстати, не из наблюдений ли за жизнью насекомых родилась эта утешительная гипотеза о многоэтажности человеческого бытия? Неужели то, что дано какой-то гусенице, не доступно человеку?!..
Во всяком случае, каждый этап бытия надо проживать на полную катушку по законам того мира, в котором живешь. Будет другая жизнь - будут другие проблемы. А не будет - тем более надо реализовывать все свои жизненные потенции, пока жив.
То есть фантаст Петров не был расположен откладывать свои дела и планы на грядущие тысячелетия.
Да и на фига они ему без тех, кого он любит?!
И даже то, что теоретически они должны присутствовать в его ментальном плане, не утешает - ведь они будут всего лишь творениями его духа. Им явно будет недоставать той независимости, которая зачастую так раздражает его здесь…
- Да, - повторил фантаст Петров, - я это уже слышал.
- Это было сделано по моему поручению, - сообщила Оза. Аве Оза…
- В этом возникла необходимость? - поинтересовался он.
- Да.
- А именно?
- Ты начал суетиться… Физический план стал отбирать слишком много твоей жизненной энергии. Возникла угроза твоему духовному восхождению.
- Хочешь сказать, что я топчусь на месте? - вздохнул фантаст Петров. Сам знаю. Но разве не верно, что дух закаляется в преодолении трудностей?..
- Слишком расплывчатая сентенция… К тому же "закалка" не есть развитие, а скорее - огрубление, обретение духовных мозолей и потеря чувствительности.
- Мои любимые и так задыхаются в нищете! - воскликнул фантаст Петров. - Как я могу перестать суетиться?!
- Вот видишь… А ты еще и меня хотел взвалить на себя, как показалось, с грустной усмешкой заметила Оза. И продолжила серьезно: - Ты не должен суетиться духовно.
- Легко сказать, - передернул плечами фантаст Петров. - Ни в каком деле нельзя добиться успеха, если не вкладывать в него душу. По крайней мере, в моем мире.
- В нашем, - уточнила Оза.
- Тебе виднее, - повел он бровями, не открывая глаз.
- Весь вопрос в правильности выбора: в какое дело стоит вкладывать душу, в какое нет…
- Да слышали, слышали, мол, "не можете служить Богу и маммоне"… Только какая к черту маммона, когда от зарплаты до зарплаты с трудом дотягиваем?! Можно не заботиться о собственном пропитании и одеянии, и то стыдно, ибо сие - паразитирование, но нельзя не заботиться о тех, кто зависит от тебя. Даже знаменитые "птицы небесные" с утра до вечера, не покладая крыльев, таскают корм птенцам своим…
- Да, вам сейчас не легко. Правда, легко никогда не было… Но тем драгоценней искорки духовности, которые удается сохранить в этой суете… Только проблема не в заботе об удовлетворении жизненных потребностей.
- А в чем же тогда? - удивился фантаст Петров.
- В том бездонном болоте, которое уже засосало не одну тысячу блестящих умов и высоких душ и к которому ты так самозабвенно стремишься…
- И имя ему?..
- Политика…
- О, так с политикой я давно завязал! Сразу же, как господин Президент покончил с демократией.
- Тогда это были игрушки для взрослых дядей. Сейчас играм пришел конец. Мафиозный тоталитаризм не любит шуток…
- Откуда это тебе известно? В твоем "царстве божием", как я понимаю, сплошное благорастворение в воздусях…
- От тебя мне все известно… А насчет благорастворения… Каждый уровень бытия имеет свои проблемы. Бесконфликтных уровней не существует. Чем выше, тем сложнее. Хотя это несопоставимо, ибо субъективно.
- Ну, древние греки считали политику не худшим из занятий, а где-то приближенным к божественному, - попытался защититься фантаст Петров.
- Да, мы тут изредка дискутируем с Платоном, - усмехнулся голос Озы. Получив дополнительную информацию, он пересмотрел свои взгляды. Он считал истинным политиком того, кто внемлет божественному разуму, но на физическом уровне таковых быть не может, ибо информационные структуры, называемые человеческим и божественным разумом, просто несовместимы.
- Неужели так-таки и отрекся? - поинтересовался фантаст Петров.
- Нет, но теперь его теория более соответствует реальности. - А именно? - еще больше загорелся фантаст Петров.
- А уж это выясняй у него сам, - посоветовала Оза.
- Сам?!.. А, ну да… Ведь у меня впереди тысячелетия… Но мне это интересно сейчас!
- Можно и сейчас, если ты действительно будешь к этому стремиться, то есть делать конкретные шаги на пути к этой цели, а не барахтаться в зловонном болоте политики.
- Не понимаю, чем заслужил? - удивился фантаст Петров.
- Ты вознамерился поучать политиков, не имея ни малейшего политического опыта. Политики даже более самолюбивы, чем поэты, хотя и притворяются безэмоциональными дипломатами. Властолюбцы сверхранимы и никогда не прощают тех, кто наносит раны их самолюбию. А таковыми безумцами обычно оказываются Поэты, самолюбие которых не выдерживает ран, наносимых властолюбцами…
- Ты хочешь, чтобы нарушилось это извечное противостояние?.. Или хочешь, чтобы я перестал быть поэтом?.. - удивился фантаст Петров.
- Я хочу, чтобы поэт занимался поэзией, а не воевал с ветряными мельницами.
- Обычно считается, что это идентичные занятия, - хмыкнул фантаст Петров.
- Пещерное мышление по Платону, - ответила Оза. - Так думают те, кто никогда не выйдет к свету, потому что и не стремится к нему.
- Но если поэты не будут противостоять политикам, то кто же им, вообще, будет противостоять?
- Пусть противостоят друг другу - они вполне самодостаточны. Вступая в конфликт с политиком, поэт сам становится политиком и, значит, перестает быть поэтом.
- Только в том случае, если ставит политические цели, - возразил Петров. - Но именно они, как правило, чужды поэтам… Мы отстаиваем такие ценности, которые политикам кажутся иллюзорными, несерьезными человеческое достоинство, честь, индивидуальную творческую свободу и свободу, вообще, справедливость и равенство - ценности, которые по ошибке считаются предметом политики. Мы защищаем человеческие эмоции от диктата социума. В этом противостоянии нет правых и неправых. И те, и другие необходимы жизни, как магниту - разноименные полюсы…
- Вот именно, - подхватила Оза его мысль, - жизнь прекратится, если один из полюсов превратится в другой… Ты говоришь красиво и почти убедительно, но не ухватываешь сути различия.
- То есть?
- Политики - плоть от плоти физического плана, властелины пещерного дна. И в этом смысле каждый живущий - политик. Поэты творцы и ретрансляторы духовного плана. И в этом смысле каждый человек - поэт. Сущность личности, судьба человека зависит от соотношения этих идеальных ипостасей в его психике.
- Значит, живой человек не может не быть политиком! - обрадовался фантаст Петров.
- Если для него реальны ценности физического плана, - уточнила Оза.
- Презренные ценности, - сыронизировал фантаст Петров.
- Вовсе нет, - печально отвергла его иронию Оза. - Зерно не может сразу стать цветком. И процесс роста не есть досадная потеря времени, но необходимое, достойное и часто счастливое становление духа, без которого он пуст и бледен.
- Ты несчастна?! - встрепенулся фантаст Петров. - Твой дух не успел окрепнуть на физическом плане?..
- Он таков, каким его сотворил ты… - вздохнула Оза, после того, как я оказалась здесь.
- А другие?! Те, кого ты любила?!
- Они во мне, со мной, вокруг меня, но такие, какими я их знала прежде… Они вне времени… Это тоскливо… А с жизнью меня связываешь только ты, потому что я живу в тебе. И все, чем обладает твой дух, становится моим…
- И моя любовь к другим женщинам? - удивился фантаст Петров. - В твоей душе они сливаются воедино… во мне… со мной прежней…
- Тебя это не оскорбляет?
- Нет, ибо энергия твоей любви питает мою вселенную.
- Интересно, не будет ли оскорбительно для моих любимых узнать об этом? - вздохнул фантаст Петров.
- О том, что они едины во мне, а не каждая сама по себе?
- Примерно так, - подтвердил он.
- Насколько я их знаю, нет, - попыталась успокоить его Оза. - Правда, я знаю твоих жен через тебя…
- Вот именно, - кивнул фантаст Петров. - Человеку свойственно воспринимать себя как непреходящую индивидуальную ценность.
- Каковой он и является, - подтвердила Оза.
- И ты хочешь, чтобы я молча наблюдал, как эти индивидуальные ценности намазывает на бутерброд ненасытный Властелин Пещерного Дна?! - вдруг вернулся к основной теме фантаст Петров. Чтобы политики и впредь превращали мою жизнь и жизнь моих любимых в ползанье по скользкому темному дну пещеры в поисках съедобных червей и слизней, дабы продлить свое мучительное существование? Неужели ты не понимаешь, что в таких условиях почти невозможно оставаться поэтом?
- Да, если ты будешь ползать по дну пещеры и скулить, - согласилась Оза. - Но у тебя есть путь наверх, вон из пещеры.
- Интеллектуальная абстракция, - усмехнулся фантаст Петров. - А фактически это означает - распластаться на дне и позволить вытирать об себя ноги.
- Неправда! - воскликнула Оза. - Тебя уже нет на дне! И не будет, если ты не вернешься, чтобы начать политическую возню.
- Ты предлагаешь мне выкарабкиваться одному? А как же мои дети, жены, друзья?.. Пусть сами решают свои презренные физические проблемы?.. А как же любовь, которая питает твою вселенную? Ты хочешь, чтобы я ее предал? Как же тогда будешь жить ты?
- Ты должен вести их за собой! И не только их… Всех, кто услышит тебя… Но чтобы твое Слово было услышано, надо, чтобы прежде оно было сказано, - не сдавалась Оза.
- Я и собираюсь это сделать.
- То, что ты собираешься сказать, не поведет твоих любимых из пещеры. Напротив, швырнет их под ноги озлобленных властелинов дна.
- Ты преувеличиваешь, - усмехнулся фантаст Петров. - Нынешние политики достаточно умны, чтобы понимать, что для Слова убийственно игнорирование его существования, а репрессии к автору только усиливают действенность Cлова… Теперь за Слово не сажают и не стреляют, его просто-напросто не замечают. И никакой рекламы автору…
- Это внешняя реакция… Но ты забываешь про оскорбленное самолюбие… - напомнила Оза. - Оно не будет знать покоя, пока не утолит жажду мести…
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - усмехнулся фантаст Петров, - а я его уже сто лет не пил… И потом, откуда ты знаешь, что за Слово я скажу? Может, это будет как раз то, что тебе нужно… Я еще сам не знаю, как скажется… И скажется ли, вообще… а ты уже выступаешь в роли моего первого цензора.
- Я не цензор, я - сомнение… Твое сомнение.
- Я так полагаю, что не стоит делить шкуру неубитого медведя или, как говорят на востоке, считать несъеденные пельмени. Пусть что-то скажется, а там видно будет. Может, я уже и не способен сказать ничего вразумительного ни политикам, ни людям… Одни лишь малопонятные метафоры да фантазии…Хочу нормального человеческого слова, внятного всем.
- Воля твоя, - вздохнула Оза. - Я тебе не нужна. Ты вполне самостоятелен.
- Не покидай меня! - испугался фантаст Петров и встревоженно вслушался в молчащую темноту.
- Я не могу тебя покинуть, - еле слышно выдохнула Оза. - И не хочу… Прими последний совет.
- С удовольствием! - обрадовался фантаст Петров.
- Научись смотреть в зеркало… Найди пятнышко света в своих глазах и погружайся в него, освобождаясь от связей физического плана… Тогда ты сможешь увидеть меня, когда я тебе понадоблюсь. И не только меня. Это твоя тропинка в ментальный план…
- Спасибо! - воскликнул фантаст Петров. - Только я сомневаюсь, что у меня что-нибудь получится. Никакие чакры у меня не желают открываться, никакие медитации толком не получаются.