Сверлить шпуры для зарядов - очень тяжелая работа. Сейчас используют паровые факелы с нагревательными спиралями хичи, и сланец вежливо расходится, как воск. Но тогда мы сверлили и взрывали. Спускаешься в шахту в скоростной клети и начинаешь свою смену. Стена шахты, скользкая и вонючая, движется со скоростью в шестьдесят километров в час в десяти дюймах от твоего плеча. Я видел, как выпивший шахтер протянул руку к стене, и вместо руки у него остался обрубок. Потом выбираешься из клети и еще километр или больше скользишь по дощатому настилу по пути к забою.
Сверлишь стену. Устанавливаешь заряды. Потом прячешься в каком-нибудь тупике, пережидая взрыв и надеясь, что все рассчитал правильно, и вся эта вонючая маслянистая масса не обрушится на тебя (Если тебя погребет заживо, ты можешь прожить в сланце неделю. Такое бывало. Если человека не извлекут в первые три дня, он обычно больше ни к чему не пригоден). Потом, если все сошло благополучно, начинаешь увертываться от погрузчиков по пути к следующему забою.
Говорят, маски задерживают большую часть углеводорода и скальной пыли. Но вонь они не задерживают. И я не уверен насчет углеводородов. Моя мать не единственная работница шахты, нуждавшаяся в новом легком. И конечно, не единственная, кто не сумел за него заплатить.
А когда смена кончена, куда же тебе деваться?
Идешь в бар. Идешь в спальню с девушкой. Играешь в карты. Смотришь телевидение.
Выходишь из дома не часто. Для этого нет особой причины. Несколько крошечных парков, на которых постоянно подсаживают растения; в Скальном парке есть даже живые изгороди и газон. Бьюсь об заклад, вам не приходилось видеть газон, который моют, натирают (стиральным порошком!) и просушивают горячим воздухом каждую неделю, иначе он погибнет. Парки мы в основном оставляли детям.
Кроме парков, только поверхность Вайоминга, которая, сколько хватает глаз, выглядит как поверхность Луны. Нигде ничего зеленого. Ничего живого. Ни птиц, ни белок, ни насекомых. Несколько грязных болотистых ручьев, почему-то ярко-красных под маслянистой пленкой. Говорят, нам повезло; у нас шахты. В Колорадо, где открытые разработки, еще хуже.
Мне всегда трудно было в это поверить, да и сейчас трудно, но я никогда не проверял.
И помимо всего прочего вонь, и вид, и звуки работ. Оранжево-коричневый закат в дымке. Постоянный запах. Весь день и всю ночь рев печей, которые перемалывают и пережигают мергель, чтобы извлечь из него кероген, грохот конвейеров, которые где-то нагромождают отработанный материал.
Видите ли, чтобы извлечь нефть, приходится нагревать камень. Когда его нагреешь, он расширяется, как воздушная кукуруза. И девать его некуда. Его нельзя затолкать обратно в шахту; его слишком много. Когда добываешь гору мергеля и извлекаешь из него нефть, оставшегося достаточно для двух гор. Так с ним и поступают. Воздвигают новые горы.
А избыточное тепло от экстракторов нагревает теплицы, и на нефти прорастает плесень, ее снимают, просушивают, спрессовывают… и на следующее утро мы едим ее на завтрак.
Забавно. Говорят, в старину нефть просачивалась прямо на поверхность! И люди приезжали в автомобилях и поджигали ее.
По телевидению постоянно идут передачи, рассказывающие, как важна наша работа, как весь мир зависит от нашей пищи. Это верно. Нам не нужно об этом напоминать. Если мы перестанем работать, в Техасе начнется голод и заболеют дети в Орегоне. Мы все это знаем. Мы ежедневно добавляем к мировому рациону пять триллионов калорий, половину протеина для примерно одной пятой населения Земли. Это все из дрожжей и бактерий, которые выращиваются на вайомингской сланцевой нефти, а также в Юте и Колорадо. Мир нуждается в этой пище. Но нам это стоило почти всего Вайоминга, половины Аппалачей, большей части смолистых песков Атабаски… и что станут делать люди, когда последние капли углеводорода превратятся в дрожжи?
Конечно, не моя проблема, но я об этом думаю.
Впрочем это перестало быть моей проблемой, когда я выиграл в лотерею на следующий день после Рождества. В том году мне исполнилось двадцать шесть.
Выигрыш двести пятьдесят тысяч долларов. Достаточно, чтобы по-королевски прожить год. Можно жениться и содержать семью, если мы оба будем работать и не станем слишком много тратить.
Или достаточно для билета в один конец до Врат.
Я отнес билет в туристическое агентство. Там мне обрадовались; не слишком много работы. У меня оставалось примерно десять тысяч долларов. Я не считал, сколько именно. Купил выпивку всей своей смене. В моей смене пятьдесят человек, да присосалось много посторонних, и пирушка продолжалась двадцать четыре часа.
Потом я сквозь вайомингскую пургу добрался снова до агентства. Пять месяцев спустя я кружил вокруг астероида, нас вызывал бразильский крейсер. Я был на пути к тому, чтобы стать старателем.
3
Зигфрид никогда не отказывается от темы. Он никогда не говорит: "Ну, Боб, я думаю, хватит с нас этого". Но иногда, когда я долго лежу на матраце, не очень склонный отвечать, шучу или напеваю что-нибудь в нос, он, немного выждав, говорит:
- Я думаю, можно перейти к другим вопросам, Боб. Вы кое-что сказали недавно, нужно об этом поговорить. Вы помните тот последний раз…
- Последний раз, когда я говорил с Кларой, верно?
- Да, Боб.
- Зигфрид, я всегда знаю, что ты собираешься сказать.
- Это неважно, Боб. Так о чем это я? Хотите поговорить о том, что вы тогда чувствовали?
- Почему бы и нет? - Я зубами чищу ноготь среднего пальца правой руки. Осматриваю его и говорю: - Я понимаю, что это был важный момент. Может, худший момент моей жизни. Хуже, чем когда Сильвия обманула меня, или когда я узнал о смерти матери.
- Может, вы предпочитаете поговорить об одном из этих случаев, Роб?
- Вовсе нет. Ты сам предложил поговорить о Кларе. Давай говорить о Кларе.
Я усаживаюсь на пенном матраце и ненадолго задумываюсь. Меня очень интересуют трансцедентальные проявления: иногда мне нужно решить какую-нибудь проблему, я обращаюсь к своей мантре и получаю готовый ответ - продать рыбную ферму в Байе и купить на бирже водопровод. Тогда сделка оказалась очень выгодной. Или - пригласить Рейчел в Мериду, кататься на водных лыжах в заливе Кампече. Это впервые привело ее в мою постель, а ведь до того все испробовал.
Зигфрид говорит: "Вы не отвечаете, Роб".
- Я думаю о твоих словах.
- Пожалуйста, Роб, не нужно о них думать. Просто говорите. Скажите, что вы сейчас испытываете к Кларе.
Я стараюсь честно понять это. Зигфрид не даст мне обратиться к помощи технических служб, поэтому я пытаюсь разглядеть в себе подавленные чувства.
- Ну, не очень много, - говорю я. - Во всяком случае на поверхности.
- Вы помните, что чувствовали тогда, Боб?
- Конечно.
- Попытайтесь снова почувствовать то, что чувствовали тогда, Боб.
- Хорошо. - Я послушно мысленно восстанавливаю ситуацию. Я разговариваю с Кларой по радио. Дейн что-то кричит из шлюпки. Мы все без ума от страха. Внизу под нами расходится голубой туман, и я впервые вижу призрачную тусклую звезду. Трехместник… нет, это был Пятиместник… ну, в нем воняет рвотой и потом. Тело мое болит.
Я все помню, хотя солгал бы, если бы утверждал, что позволяю себе снова чувствовать это.
Я лежу, слегка усмехаясь. "Зигфрид, там такая боль, вина, отчаяние, что я просто не могу с этим справиться". Иногда я поступаю с ним так, говорю какую-нибудь крайне болезненную истину тоном, каким просят воды или коктейль на приеме. Так я поступаю, когда хочу предотвратить приступ. Не думаю, чтобы это срабатывало. В Зигфриде масса устройств хичи. Он гораздо совершеннее, чем машины в институте, где меня впервые лечили. Он постоянно контролирует все мои физические параметры: проводимость кожи, пульс, бета-активность и все прочее. Он получает данные о натяжении ремней, удерживающих меня на матраце; это показывает, насколько яростно я вырываюсь. Он измеряет громкость моего голоса и сканирует все обертоны. И к тому же он понимает смысл слов. Зигфрид исключительно умен, особенно если принять во внимание, насколько он глуп.
Иногда обмануть его очень трудно. К концу сеанса я слабею, чувствую, что еще минута, и я погружусь в боль, которая уничтожит меня.
Или излечит. Может, это одно и то же.
322………… Не знаю, зачем…………… 17,095
………………я к тебе прихожу……………17,100
………………Зигфрид……………………..17,105
323…………..IRRAY. ПОЧЕМУ?……………..17,110
324…………..Напомню вам, Робби………..17,115
………………что вы уже…………………..17,120
………………использовали………………..17,125
………………три желудка и, дайте……….17,130
………………вспомнить, почти пять………17,135
………………метров кишок……………….17,140
325…………..Язва, рак…………………….17,145
326…………..Что-то съедает………………17,150
………………вас……………………………17,155
………………Боб……………………………17,160
4
И вот Врата все больше и больше вырастают в иллюминаторах корабля с Земли.
Астероид. Или ядро кометы. Примерно десять километров в диаметре по самой длинной оси. В форме груши. Снаружи комковатый обожженный камень с голубыми проблесками. Внутри это врата во вселенную.
Шери Лоффат прижалась к моему плечу, все остальные будущие старатели теснились за нами, глядя в иллюминатор. "Боже, Боб. Посмотри на эти крейсеры!"
- Проверяют всех прилетающих, - сказал кто-то за нами, - и вылавливают нас из космоса.
- Ничего незаконного не найдут, - сказала Шери, но фраза ее прозвучала с вопросительной интонацией. Крейсеры выглядели зловеще, они ревниво кружили вокруг астероида, наблюдая, чтобы никто не украл тайны. Эти тайны стоят больше, что кто-нибудь в состоянии заплатить.
Мы теснились у иллюминаторов. Разумеется, глупо. Мы могли погибнуть. Конечно, маловероятно, чтобы при маневpax на орбите рядом с Вратами или бразильским крейсером мы получили бы большую дозу дельта-М, но достаточно небольшой коррекции орбиты, чтобы нас разбрызгало. Была и другая возможность. Поворот на четверть окружности, и мы смотрим прямо на близкое солнце. А на таком расстоянии это слепота. Но мы хотели видеть.
Бразильский крейсер не собирался останавливать нас. Мы видели вспышки с обеих сторон; наши документы проверяют при помощи лазеров. Это нормальная процедура. Я сказал, что крейсеры сторожили Врата от воров: на самом деле они больше следили друг за другом, чем за кем-нибудь еще. Включая нас. Русские не доверяли китайцам, китайцы подозревали русских, бразильцы не верили венерианцам. Все вместе недоверчиво относились к американцам.
Итак, четыре остальных крейсера внимательно следили за бразильцем, который тщательно проверял нас. Но мы знали, что, если наши кодированные навигационные сертификаты, выданные пятью разными консулатами в порту отправления, не совпадут с образцом, дальше не последует выяснения. Дальше - торпеда.
Забавно. Я мог представить себе эту торпеду. Мог представить солдата с холодным взглядом, который нацелит и выпустит эту торпеду, и наш корабль расцветет как оранжевый огненный цветок, и мы превратимся в отдельные атомы на орбите… Я уверен, что торпеду должен был на бразильском крейсере запустить помощник оружейника Френси Эрейра. Позже мы с ним стали приятелями. Его не назовешь хладнокровным убийцей. Я целый день плакал у него на руках после своего последнего возвращения; это было в больнице: предполагалось, что он обыскивает меня в поисках контрабанды. Френси плакал со мной вместе.
Крейсер отодвинулся, нас потянуло в сторону, мы снова собрались у иллюминатора, наш корабль сближался с Вратами.
- Похоже на оспу, - сказал кто-то в группе.
Действительно: и некоторые оспины открыты. Это места стоянки кораблей, находящихся в полете. Некоторые навсегда остаются открытыми, потому что корабли не возвращаются. Но большинство стоянок закрыты утолщениями и выглядят как гигантские шляпки грибов.
Шляпки - это сами корабли, ради них и существуют Врата.
Корабли нелегко увидеть. И сами Врата тоже. Прежде всего у астероида низкое альбедо, да он и невелик; как я сказал, десять километров в самой большой оси, по экватору вращения. Но его могли обнаружить. После того, как первая туннельная крыса вывела к нему, астрономы задавали себе вопросы, почему они не обнаружили его на столетие раньше. Теперь, зная, куда смотреть, они легко его находят. Иногда он ярче семнадцатой величины с Земли. Просто. Можно было подумать, ожидать, что его обнаружат при самом обычном составлении звездной карты.
Но дело в том, что этот участок звездного неба не картографировался достаточно тщательно. К тому же Врата - совсем не то, что искали астрономы.
Звездная астрономия обычно нацелена в сторону от Солнца. Она сосредоточена в плоскости эклиптики, а у Врат орбита под прямым углом к этой плоскости. Поэтому Врата проваливались в щели.
Пьезофон захрипел и произнес: "Причаливаем через пять минут. Займите койки. Закрепите ремни".
Мы почти на месте.
Шери Лоффат протянула руку сквозь ремни и коснулась моей руки. Я пожал ее руку. Мы не спали с ней, никогда не встречались, пока она не оказалась в соседней койке на корабле, но вибрации здесь чрезвычайно сексуальны. Как будто мы собирались заняться сексом самым лучшим возможным образом; но это не секс, это Врата.
Когда люди начали рыться в поверхности Венеры, они обнаружили подземелья хичи.
Никаких хичи они не нашли. Если хичи и были некогда на Венере, то их там не осталось. Не нашли даже погребенного тела, которое можно было бы изучить. Были только туннели, пещеры, несколько мелких артефактов - технологические чудеса, которые удивили людей и заставили попытаться их воспроизвести.
Потом была найдена составленная хичи карта Солнечной системы. На ней был Юпитер со спутниками, и Марс, и внешние планеты, и пара Земля-Луна. И Венера, помеченная черным на сверкающей синей поверхности карты. И Меркурий. И еще один объект, единственный, помимо Венеры, обозначенный черным; тело, орбита которого заходила внутрь орбиты Меркурия и выходила за орбиту Венера; но эта орбита под углом в девяносто градусов к плоскости эклиптики и никогда не пересекается с планетами. Тело, не отмеченное земными астрономами. Возникло предположение: это астероид или комета - в данном случае разница только семантическая, - которые по какой-то причине представляли для хичи особый интерес.
(Копия вопросов и ответов во время лекции профессора Хеграмета)
В. На что были похожи хичи?
Профессор Хеграмет. Никто не знает. Не нашли ничего похожего на фотографию или рисунок. Или книгу. Нашли только две-три карты.
В. А не было ли у них какой-нибудь системы накопления знаний, наподобие письменности?
Профессор Хеграмет. Конечно, она должна была у них быть. Но я не знаю, какова она. У меня есть догадка… ну, это только предположение.
В. Какое именно?
Профессор Хеграмет. Подумайте о наших собственных способах и о том, как они были бы восприняты в дотехнологические времена. Если бы мы дали, допустим, Эвклиду, книгу, он догадался бы, что это такое, хотя не сумел бы прочитать ее. Но что если бы ему дали магнитофонную ленту? Он не знал бы, что с нею делать. У меня есть подозрение, нет, убеждение, что в наших руках имеются "книги" хичи, только мы их не узнаем. Брусок металла хичи. Может быть, Й-спираль на кораблях, назначение которой до сих пор не известно. Это не новая мысль. Все эти предметы исследовались в поисках магнитных кодов, микродорожек, химического рисунка - ничего не обнаружили. Но, может, у нас просто нет инструмента для прочтения этих записей.
В. В этих хичи есть что-то, чего я не понимаю. Почему они оставили все эти туннели и прочие места? Куда отправились?
Профессор Хеграмет. Юная леди, и меня это выводит из себя.
Вероятно, рано или поздно по этим указаниям тело увидели бы в телескопе, но в этом не было необходимости. Знаменитый Сильвестр Маклен - впрочем, тогда он не был знаменит: всего лишь одна из туннельных крыс Венеры - обнаружил корабль хичи, улетел на Врата и умер там. Но сумел дать знать об этом людям, искусно взорвав свой корабль. Корабль NASA, исследовавший хромосферу Солнца, получил другое задание, он добрался до Врат, и они были открыты людьми.
А внутри оказались звезды.
Внутри, если быть несколько менее поэтичным и более точным, находились примерно тысяча космических кораблей в форме толстых грибов. Они нескольких разновидностей и размеров. Самые маленькие с головкой в виде пуговицы, похожие на грибы, которые выращивают в шахтах Вайоминга, когда выбран весь сланец, и которые продают в супермаркетах. Самые большие заострены, как сморчки. Внутри грибных головок находятся жилые помещения и источник энергии, действия которого никто не понимает. Стебли - ракетные шлюпки с химическим горючим, похожие на тот аппарат, который высадился на Луну в первой космической программе.
Никто не смог установить, что приводит в движение шляпки и что их направляет.
Это одно из тех обстоятельств, которые заставляют нас нервничать; нам предстоит испытать то, чего никто не понимает. Вылетев в корабле хичи, вы буквально ничего не можете контролировать. Курс заложен в систему управления, и никто не знает, как это сделано: можно выбрать курс, но, выбрав, изменить уже нельзя: и вы не знаете, куда он вас приведет, как не знаете, что в вашем ящике с хлопушками, пока не откроете его.
Но они действовали. Все еще действовали, пролежав, может быть, полмиллиона лет.
Первый парень, который решился испытать такой корабль, преуспел. Корабль поднялся из своего углубления на поверхности астероида. Превратился в яркую туманность и исчез.
А спустя три месяца вернулся, и в нем находился изголодавшийся, но торжествующий астронавт. Он был у другой звезды! Он облетел большую серую планету с клубящимися желтыми облаками, сумел направить корабль назад - и вернулся на то же место, под действием запрограммированного указателя курса.
Тогда взяли другой корабль, большой, в форме сморчка, с экипажем из четырех человек, снабдили большим количеством продовольствия и инструментами. Корабль отсутствовал около пятидесяти дней. На этот раз астронавты не только достигли другой солнечной системы, но и использовали шлюпку, чтобы спуститься на поверхность планеты. Жизни там не было… но когда-то она была.
Они нашли остатки. Немного. Несколько поломанных кусков металла на горе, избежавшей общего разрушения, охватившего планету. В радиоактивной пыли нашли кирпич, керамический болт, полурасплавленную штуку, похожую на хромовую флейту.
И началась погоня за звездами… и мы участники этой погони.