Положение мое было серьезным. Между мной и моими друзьями лежали внутреннее море не менее шестидесяти миль шириной в этой части Капроны или сухопутный вариант миль в триста вдоль северного побережья, бесчисленные опасности которого, честно признаюсь, не вызвали у меня никакого энтузиазма. Увиденное мной в этот первый день с лихвой убедило меня в том, что Боуэн в своей рукописи нисколько ничего не преувеличил. Более того, я склонен полагать, что к тому времени, когда он начал писать свой дневник, он уже настолько привык к ежеминутному риску, что скорее преуменьшил грозящие человеку опасности.
Стоя под деревом, которое века назад должно было стать частью каменного пласта, и глядя на море, кишащее жизнью, которая должна была превратиться в прах еще до сотворения Богом Адама, я не дал бы и глотка прокисшего пива за мои шансы когда-нибудь увидеть друзей и внешний мир; несмотря на все это, я поклялся пробиться сквозь эту ужасную страну или погибнуть. У меня было полно патронов, я имел револьвер и крупнокалиберный карабин - один из двадцати из снаряжения экспедиции, купленных под впечатлением описанных Боуэном крупных плотоядных хищников, населяющих Каспак. Наибольшую опасность, правда, представляли для меня хищные ящеры, чья примитивная нервная система позволяла им функционировать несколько минут после получения смертельного ранения.
Окружающая меня местность выглядела привлекательной и необычной, хотя ближе было бы, наверное, определение неземной, так как трава, деревья, цветы не принадлежали той Земле, которую до сих пор знал я. Они были крупнее, ярче, обладали самыми причудливыми формами, но это лишь добавляло очарования, и привлекательности ландшафту - так гигантские кактусы оживляют и придают странную прелесть печальной панораме пустыни. И над всем этим светило огромное красное солнце, неземное солнце над неземным миром. Вокруг меня бурлила жизнь. Ее присутствие ощущалось и на вершинах деревьев, и у их подножия; о ней говорили постоянные круги и всплески на поверхности моря; странные величественные и грозные существа поднимались из глубин и парили над волнами; лесные заросли были наполнены звуками. Это непрекращающееся гудение то ослабевало, то вновь усиливалось, перемежаясь временами жуткими криками или потрясающим землю рыданием, и все время меня не покидало необъяснимое ощущение, что чьи-то невидимые глаза следят за мной и чьи-то неслышные шаги раздаются за моей спиной. По природе я человек далеко не пугливый, но груз ответственности давил на мои плечи, так что я поневоле проявлял больше осторожности, чем мне свойственно. Я все время поглядывал по сторонам и часто оборачивался, держа ружье наготове на случай неожиданного нападения. Один раз я даже готов был поклясться, что видел среди смутных форм лесных чудовищ человеческую фигурку, перебегающую от одного укрытия к другому, но полной уверенности в этом у меня не было.
Большей частью я старался избегать зарослей, предпочитая сделать лучше лишний крюк, чем углубляться в эту мрачную тьму, хотя временами мне приходилось это делать в тех местах, где джунгли вплотную примыкали к морю. В доносящихся до меня звуках, смутных формах невиданных животных в чаще и, может быть, еще более невиданных человекоподобных существ таилась, казалось, такая физическая угроза, что я всякий раз вздыхал с облегчением, добираясь, наконец, до открытой местности.
Я продвигался к северу уже около часа. Меня все еще не покидало странное убеждение, что какое-то существо неотступно следует за мной по пятам, прячась среди деревьев и кустарника. Когда я в сотый, наверное, раз оглянулся, привлеченный каким-то звуком, то увидел, как какое-то существо бежит в моем направлении. Я не мог толком разглядеть, что это такое, так как мешали деревья и кусты, но ясно было, что на меня нападали, причем, отбросив все предосторожности. Прежде чем существо показалось, я заметил, что оно на самом деле не одно - в нескольких ярдах за его спиной через кустарник ломился кто-то еще.
Итак, на меня напали, но кто - звери или люди?
Когда передний из преследователей, наконец, появился из зарослей акации, я уже держал ружье наготове. Должно быть, я выглядел ужасно глупо, если мое удивление хоть в малой степени отразилось у меня на лице. Опустив ружье, я изумленно наблюдал за стройной девичьей фигуркой, быстро бегущей по направлению ко мне. Но недолго пришлось мне так стоять с опущенным ружьем. Я заметил, что девушка постоянно с испугом оглядывается на бегу, и в тот же момент из кустарника выскочила самая крупная кошка из всех ранее виданных мною.
Сперва я принял ее за саблезубого тигра, но, как оказалось впоследствии, это был не столь опасный и свирепый зверь, хотя вполне грозный, чтобы удовлетворить жажду приключений любого охотника на крупного хищника. Зверь начал приближаться к нам. Глаза его горели, открытая пасть, полная страшных зубов, как будто "ухмылялась". Завидев меня, хищник изменил тактику - теперь он приближался медленно, в то время как девушка с длинным ножом в руке отважно заняла позицию слева и чуть сзади меня. На бегу она что-то кричала мне на незнакомом языке, сейчас, остановившись, она вновь обратилась ко мне, но я, конечно, не мог ее понять. Меня поразил ее голос - нежный, мелодичный и без малейших признаков паники.
Лицом к лицу с огромной кошкой, оказавшейся, как теперь стало ясно, гигантской пантерой, я хладнокровно выждал, пока мне не представилась возможность послать пулю в наиболее подходящую точку, поскольку выстрел в лоб при охоте на крупных хищников, часто приводит к нежелательным последствиям. Пользуясь тем, что зверь не нападал открыто, а медленно подкрадывался с опущенной головой, выставив тем самым спину, я прицелился приблизительно с сорока ярдов в то место, где кончаются шейные позвонки. И в этот момент, словно почувствовав мое намерение, пантера подняла голову и ринулась вперед. Я знал, что стрелять в этот покатый лоб бесполезно; тем не менее, мгновенно сменив прицел, я нажал на курок, надеясь, что меткая пуля и большой заряд окажут достаточный эффект на зверя и дадут мне возможность произвести второй выстрел.
Выстрелив, я с удовлетворением увидел, как хищник подпрыгнул вверх и перевернулся, и хотя в ту же секунду он снова оказался на ногах, тех коротких мгновений, которые понадобились ему для этого, вполне хватило мне, чтобы послать вторую пулю прямо в сердце. Пантера снова свалилась на землю, но тут же вскочила и опять бросилась на меня. Живучесть обитателей Каспака - одно из чудес этого мира, свидетельствующее о низком развитии центральной нервной системы у этих реликтов, давно исчезнувших во всех остальных уголках Земли.
Третью пулю я всадил в нее уже почти в упор и думал, что мне конец; но нет, перевернувшись через голову, зверюга упала замертво у самых моих ног. Я обнаружил, что мой второй выстрел совершенно разворотил сердце хищника, и все же он продолжал нападение; не выстрели я в третий раз, он, несомненно, успел бы покончить со мной, прежде чем окончательно испустить дух, или, как это своеобразно описывает Боуэн Тайлер, "прежде, чем он понял, что уже умер".
Ну а поскольку пантера, по-видимому, уже успела убедиться в своей гибели, я переключил все внимание на девушку, которая разглядывала меня с несомненным восхищением. Впрочем, должен признать, что мое оружие заинтересовало ее в не меньшей степени, чем моя персона. Она представляла собой самый совершенный экземпляр дикарки, который я когда-либо видел, причем те немногие предметы одежды, бывшие на ней, только подчеркивали ее прелесть. Облачение ее состояло в основном из сыромятной шкуры какого-то животного. Она держалась на ее левом плече и под правой грудью, спускаясь слева к бедру, а справа к металлическому кольцу, схватывающему ее правую Ногу выше колена, за которое и крепился свободный конец шкуры. Кроме этого, на ней был свободный кожаный пояс с ножнами, правая рука выше локтя была охвачена единственным браслетом, в то время как на левой руке от запястья до локтя таких браслетов было несколько. Позже я узнал, что эти браслеты служат чем-то вроде щита при схватке на ножах.
Тяжелую копну ее волос обхватывал широкий обруч с треугольным узором в центре, выполненным из черепаховых пластин, сам же обруч, как и все остальные украшения, был из чистого золота, инкрустированного перламутром и разноцветными камушками. С левого плеча ее спускался хвост леопарда. На ногах были прочные сандалии. Единственное ее оружие - клинок был железным, рукоять была обмотана кожей и имела на конце золотой набалдашник.
Все это я успел разглядеть за те несколько секунд, что мы стояли с ней друг против друга. Впрочем, я обратил внимание и еще на одну особенность ее внешнего вида: она была невообразимо грязна! Но несмотря на это, я чувствовал, что никогда прежде мне не доводилось встречать столь совершенной красоты. Будь я, к примеру, писателем, я, возможно, назвал бы греческим тип ее красоты, но, не будучи ни писателем, ни поэтом, скажу, что с гораздо большей степенью уверенности я назвал бы его американским - в лучшем понимании этого слова.
Так вот, повторяю, мы стояли и разглядывали друг друга. Наконец, губы ее раскрылись в милой улыбке, заодно продемонстрировав мне два ряда ослепительно белых безупречных зубов.
- Галу? - спросила она с нарастающим волнением.
Припомнив, что в своей рукописи Боуэн пишет, что слово "галу" обозначает высшую форму человека, я повторил его, указывая при этом на себя. В ответ она разразилась целой речью, из которой я, к сожалению, не понял ни слова. Все это время девушка продолжала оглядываться в сторону джунглей. Вдруг она коснулась моей руки и указала в их направлении.
Обернувшись, я увидел волосатую человекообразную фигуру, стоящую поодаль и наблюдающую за нами, затем еще одну и еще, по мере того, как они появлялись из зарослей и присоединялись к своему вожаку. Наконец, их собралось не меньше двух десятков. Они были совершенно обнажены. Их тела покрывали густые волосы. Хотя передвигались они на двух ногах, не касаясь земли руками, во всем их облике было немало обезьяньих черт: при ходьбе они сильно наклонялись вперед, передние конечности были необычайно длинны, да и черты лица были скорее обезьяньи, чем человеческие. Близко посаженные глаза, плоские носы, выпяченные губы и торчащие желтые клыки представляли собой не слишком приятное зрелище.
- Алу! - произнесла девушка. Я перечитывал приключения Боуэна так часто, что знал их почти наизусть, и сразу определил, что передо мной те самые представители древнейшей человеческой расы - забытое племя Алу, не имеющее собственного языка. - Казор! - воскликнула девушка, и в тот же момент толпа алу, пронзительно вереща, бросилась на нас. Они приближались, издавая странные звуки, что-то среднее между лаем и рычанием, и скаля свои мощные клыки. Вооруженные от природы этим оружием в дополнение к могучим мышцам, они представляли собой серьезную угрозу и были вполне способны легко расправиться с нами, не имей мы необходимых средств защиты. Я выхватил свой пистолет и выстрелил в вожака. Тот свалился как подкошенный, а все остальные бросились наутек. Девушка снова одарила меня улыбкой и, подойдя поближе, погладила ствол моего оружия. Когда она проделывала это, пальцы ее соприкоснулись с моими, и я почувствовал, будто электрический ток пробежал по моим жилам. Я постарался объяснить себе это тем обстоятельством, что давно не встречал женщин.
Она снова что-то сказала мне, и снова я не понял ни слова.
Тогда она показала рукой на север и двинулась вперед. Я последовал за ней, так как мой путь лежал в этом же направлении; но покажи она на юг, я все равно последовал бы за ней, так сильно влекло меня к человеческому общению в этом мире хищников, ящеров и полулюдей.
Всю дорогу девушка о чем-то мне рассказывала и была, похоже, очень удивлена, не встретив понимания с моей стороны. Ее серебряный смех был единственным ответом на мои попытки в свою очередь разговаривать с ней, как будто моя английская речь представляла собой самые смешные звуки на свете. Часто после бесплодных попыток заставить меня понять, она показывала на меня рукой с восклицанием: "Галу!", а затем, касаясь моей груди или руки, весело выкрикивала: "Алу, алу!" Я понимал, что она имеет в виду, зная из рукописи Тайлера значение некоторых жестов и слов. Она пыталась доказать мне, что я вовсе не галу, а всего лишь безъязыкий алу. Но каждый раз, проделывая эту операцию, она так заразительно принималась хохотать, что у меня не оставалось другого выбора, как смеяться вместе с ней. Ее удивление моей неспособности понять ее было вполне естественным, поскольку, начиная с так называемых людей дубины, стоящих на низшей ступени развития, но обладающих речью, и кончая цивилизованными галу, язык многочисленных племен тождественен, если не считать усложнения его по мере повышения шкалы эволюции. Она, принадлежащая к Галу, в состоянии понять "людей дубины", "людей топора", людей копья и, в свою очередь, быть понятой ими. Хо-лу, или обезьяны, безъязычные алу и я были единственными существами человеческого типа, с которыми она не могла общаться; было, однако, очевидно, что рассудок ясно показывал ей, что я не принадлежу ни к тем, ни к другим.
Но она нисколько не отчаивалась, а вместо этого с энтузиазмом принялась обучать меня своему языку. Не беспокой меня так судьба Боуэна и моих товарищей с "Тореадора", я бы только желал одного: чтобы период обучения продолжался как можно дольше.
Я никогда не мнил себя сердцеедом или дамским угодником, хотя всегда любил женское общество. Во время учебы в колледже у меня было немало друзей среди представительниц прекрасного пола. Полагаю, что моя привлекательность для определенного типа девиц объяснялась тем, что я никогда не влюблялся в них. Такого рода занятия я всегда оставлял другим, несравненно более искусным в этой области; сам же я всегда предпочитал общение на более приземленном уровне: танцы, верховая езда, теннис, гольф и тому подобное.
Но в общении с этой полуголой дикаркой я чувствовал какую-то неизъяснимую прелесть, совсем не похожую ни на одно прежде испытываемое мною чувство. Ее прикосновения возбуждали меня, как никогда ранее не возбуждали прикосновения любой другой женщины. Я достаточно разбираюсь в жизни, чтобы определить мои новые ощущения как доказательство возникшей любви, но ведь я - то не любил эту маленькую дикарку со сломанными ногтями, настолько покрытую грязью и зеленым соком от листвы и травы, что невозможно было определить натуральный цвет ее кожи. Но ее ясные глаза, белозубая улыбка, серебряный смех, царственная походка - все указывало на внутреннее благородство и достоинство, и даже грязь была не в состоянии скрыть это.
Солнце уже склонялось к закату, когда мы набрели на небольшую речушку, впадающую в один из заливов внутреннего моря. Путешествие наше вплоть до этого момента было сопряжено с массой опасностей, как, впрочем, и любое путешествие в этой ужасной стране. Но я не буду утомлять вас описанием многочисленных нападений со стороны самых разных существ, встречавшихся нам на пути и преследовавших нас по пятам. Мы всегда были настороже.
К этому времени я уже достиг некоторого прогресса в изучении местного языка и уже знал названия многих животных и растений. Кроме того, я знал и такие слова, как "море", "река", "скала", "небо", "солнце", "облако". Я был доволен своими успехами, но я так и не знал до сих пор имени моей спутницы. Не долго думая, я указал на себя и произнес: "Том", затем указал на нее и сделал вопросительное выражение лица. Девушка запустила пальцы в свои роскошные волосы и недоуменно поглядела на меня. Я повторил свои действия дюжину раз.
- Том, - произнесла она наконец своим нежным мелодичным голосом, и повторила: - Том!
Прежде я как-то никогда не задумывался о своем имени, но услышав его из ее уст, я впервые в жизни осознал, как все-таки здорово оно звучит. Лицо ее внезапно прояснилось, она ударила себя в грудь и воскликнула: "Ад-жор!"
- Аджор! - повторил я.
Она засмеялась и захлопала в ладоши.
Итак, теперь мы знали имена друг друга. Это было уже кое-что. Мне нравилось ее имя - Аджор, а ей, похоже, нравилось мое, поскольку она часто его повторяла.
Скалы окаймляли залив и тянулись вдоль берега впадавшей в него речушки. Следы выветривания в них были очень заметны; в одном месте я обратил внимание на довольно большое углубление и нависавший над ним каменный козырек. Это сулило ночлег не под открытым небом. Вокруг валялась масса каменных обломков, вполне пригодных для сооружения баррикады. Я остановился и знаками сталобъяснять Аджор, что мы здесь заночуем.
Как только она сообразила, что к чему, она сразу же выразила свое согласие энергичным кивком, а затем, коснувшись моего ружья, сделала мне знак следовать за ней к реке. На берегу она остановилась, сняла свой пояс и кинжал, бросила их на землю, а затем, расстегнув нижний конец своего одеяния в том месте, где оно крепилось к металлическому обручу на ноге, легким движением плеч сбросила с себя свою кожаную накидку. Все это случилось так естественно и так быстро, что я только и смог застыть в изумлении с выпученными глазами и открытым ртом, как рыба, выброшенная на сушу. Аджор же, одарив меня своей белозубой улыбкой, круто повернулась и нырнула в воду. В течение пяти минут, пока она купалась, я охранял ее с оружием в руках. Когда она вышла из реки, ее сверкающая от воды кожа была белой и очень красивой. Вытереться было нечем, но на эту мелочь, которая для меня, например, имела бы существенное значение, она просто не обратила внимания, а облачилась вновь в свой простой, но вполне эффектный костюм.
До ночи еще оставалось около часа. Я сильно проголодался, поэтому мы прошли с четверть мили назад по своим следам до небольшой ложбины, где мы видели пасущихся антилоп. Здесь я подстрелил молодого самца. Грохот от выстрела спугнул остальное стадо, и оно бросилось бежать, но почти сразу же на пути его бегства раздался рык какого-то хищного зверя, воспользовавшегося паникой, чтобы найти добычу и для себя.
Охотничьим ножом я отрезал заднюю часть туши, и мы вернулись назад. Здесь я с помощью Аджор набрал достаточно дров для костра, но прежде чем зажечь огонь, я позаботился сложить у входа в пещеру довольно много обломков камней для устройства баррикады на ночь в целях защиты от ночных хищников.
Я никогда не забуду выражения лица Аджор, когда я, чиркнув спичкой, поджег хворост. Казалось, будто она наблюдала за деянием божества. Было ясно, что Аджор не имела ни малейшего представления о современных методах добывания огня. Спору нет, мои ружье и револьвер казались ей замечательными штуками, но на эти тоненькие палочки, рождающие огонь, она смотрела как на несравненно более великое чудо.
Пока мясо поджаривалось, мы с Аджор вновь попытались завязать беседу, но, не смотря на взаимный энтузиазм, жесты и звуки, толку было мало. И вот тогда Аджор взялась за дело по настоящему. Как я позже узнал, она решила начать с простейшей языковой формы Каспака, или, если уж на то пошло, то и всего мира, - диалекта, на котором разговаривают племена Болу. Я обнаружил, что он довольно легок в усвоении. Хотя моя учительница и не знала моего языка, ее врожденные способности и природная изобретательность позволили в короткий срок добиться больших успехов.