Чиж принял это за укор и отвернулся. Стася махнула ему рукой и вышла. Нравится виновным себя считать - вперед, а ей не до его интерлюдий.
В архив Николай попал далеко после обеда. После спарринга с роботом у него болела скула и гудела голова, после стрельб в ушах немного заложило, а после тренажеров тело превратилось в деревянный чурбак. Но опять же, сам виноват, расслабился, пять дней на нервы потратил вместо того, чтобы в форме себя держать. Хотя, интенсивность нагрузок здесь была много больше, чем дома, и по-любому он бы себя лихо чувствовал. И главное, обидно за себя - ребятам хоть бы что, а он подкачал, а ведь в своем взводе наравне со всеми шел.
Слабак, - расстроился, и дал себе зарок нагнать товарищей в группе по физподготовке, каждую минуту с толком использовать. И три часа, что дали на отдых и личные дела - тоже. Не физически, так информационно подкрепиться.
Архив нашел не без приключений - к позору своему заблудился. Его вывела улыбчивая девушка с оранжевой наколкой на плече. Трассер, - сообразил, но расспрашивать постеснялся. Узнал только что зовут ее Вероника, местная, средний ком состав - и то по жетону определил.
Девушка спросила, есть ли у него допуск в архив, узнала, что там его ждет куратор и, пожелав: ни пуха, отправилась восвояси. Чиж же застыл у дверей, соображая, как их открыть. Сунул жетон в проем, нажал пальцем на квадрат и в глазок посмотрел - ничего. Пнул дверь с досады - она открылась. "А сразу слабо было?" - уколол сам себя и замер, оглядывая километры серо-голубых панелей. Прошел вдоль, заглядывая в каждый ряд - люди сидели в креслах возле них кто внизу, кто на высоте трех метров. Мужчина сообразил, что сиденья могут подниматься в воздух, сел в одно из ряда у стены, оттолкнулся и… пустился в произвольное плаванье.
Какой-то хмурый парень придержал его от столкновения с панелью. Молча взял жетон, глянул и улыбнулся:
- Новенький? На подлокотниках кнопки управления - реле вверх, вниз, налево, направо. Вдавливаешь - поднимаешься, отпускаешь - опускаешься. Тренируйся, - и пошел дальше.
Николай проводил его растерянным взглядом и заглянул под подлокотник - точно реле крестом, а в середине кнопка. Начал осваивать управление и заметил Стасю почти под потолком в одном из рядов. Подлетел неуклюже, в панель с полосой врезался, но все равно доволен был:
- Классные штуки, - бросил со смущенной улыбкой, встретив недоуменный взгляд женщины. Та рассмеялась:
- Понятно, дитя развлекается.
- Ну-у, - улыбка повяла - мало ему радости, что Стася его за ребенка принимает. - Я же первый раз.
- Кто спорит? Ты чего по делу и без загружаешься? Обидчивый?
- Нет, - поспешил заверить. - Тебе помочь? - внимательно посмотрел на панели. Полосы приметные: буквы над ними и цифры. По верхнему ряду глазами пробежал, задумался: Д + 1100. Русь. На соседний ряд глянул: Д + 1100 Фригия, ниже Д +1100 Византия.
Стася любопытство во взгляде заметила, кнопку на подлокотнике кресла нажала и мужчина отпрянул, спинкой в панель въехал от неожиданности - прямо перед ним в воздухе появилась цветная карта мира с данными: годом, названием стран, континентов, морей, рек, городов.
- Поисковик, для удобства, - пояснила с улыбкой. Забавно наблюдать за восьмеркой.
- Ага… Что ищем?
- Я все, что нужно нашла. Это тебе на будущее памятка.
- Впечатлен, - заверил. - Что искала?
- Не ваше дело, рядовой. Лишние вопросы не задавайте, - отрезала, отворачиваясь, нажала кнопку сброса на панели и развернула кресло к выходу. Поплыла, покачивая ногой. Николай за ней зигзагами и рывками - не получалось нормально.
- Извини, я же не знаю, что секретная информация, что нет. Сама в архив пригласила.
- Для ознакомления. Ваше время пребывание в архиве ограничено, рядовой, так что, потратьте его с умом, - посоветовала, соскакивая с кресла. Оно ушло к рядам себе подобных, встало точно на место, а женщина пошла к выходу.
Вот тебе раз, - приуныл на минуту Николай. И решил советом воспользоваться: освоить кресло и понять устройство архива. Через час, когда в ухо ударил зуммер и сиденье само поплыло на вход, мужчина уже знал систему и принцип работы архива, летал почти свободно и определил, что Стася интересовалась жителями Руси начала тринадцатого века.
Он покинул архив, придерживая информацию о женщине на будущее. Зачем Стасе она, он не знал, однако просто так не отшивают столь грубо и резко, как Русанова сделала - веский повод быть должен. Предположения не имеют значения, однако то, что сейчас непонятно, завтра может открыться с совершенно неожиданной стороны. Это он не раз на себе испытал.
Вечером все как вчера собрались у Стаси, но на этот раз полным составом, вместе с новичками. Аким и Ян вели себя более раскрепощено, чем Николай и, по его мнению, нравились женщине больше. Иван больше молчал, внимательно поглядывая на новеньких, Сван подначивал, Стася подкалывала, давая командиру пищу к размышлению. И Чиж понял, что это не привычное сборище, а обычная проверка молодых стариками. И порадовался, что львиная доля внимания уделялась не ему - значит, его уже своим считают. Это было приятно и скрашивало легкую досаду на себя, за то, что так легко и виртуозно как Ян он не может говорить комплименты женщине, так просто и смело парировать Сван, как Аким.
Новое братство было неоднозначным, оно притягивало и настораживало одновременно, но очень импонировало дружелюбием и какой-то непривычной чистотой отношений. Хотя Ян ему не понравился, и он тому видимо тоже - они почти не разговаривали, поглядывали друг на друга как соперники, однако открытой конфронтации ни тот ни другой не допускали. Ян был корректен и Николай в ответ. Отчего они в противоборство пошли, тоже ясно было - Стася. А та ровная со всеми и хоть бы взглядом, фразой понять дала, кто ей больше нравится.
Но когда к группе присоединился последний член команды Иштван, и все собирались уже в гостиной зеленого патруля, Николай подумал - ей нравится Пеши. И заскучал вместе с Яном.
Станиславе сняли повязку, провели тестинг и разрешили перейти на общий режим. Она обрадовалась и в тот же день устроила с ребятами колоссальную разминку в спорт зале, а вечером не пришла в гостиную.
Устала, - решил Чиж, но все же сходил, постучал в дверь ее комнаты. Ему никто не открыл, зато в плечо ткнул Пеши:
- Чего надо? - прищурился подозрительно.
- Хотел узнать, как самочувствие, а что?
- Человек отдыхает. Незачем его тревожить. Не забывайтесь, рядовой.
- Есть, - вытянулся нехотя.
- Свободны.
Мужчина пошел в гостиную, налил себе минералки под гогот Сван и Акима и заметил пристальный взгляд капитана на появившегося Иштвана. Оба были серьезны, будто что-то случилось. Чиж насторожился: неспроста эти двое переглядываются. И заподозрил, что причина их озабоченности Стася. Только интересно, что за секреты?
- Завтра первый учебный рейд, практикант, - бросил ему Иван, заметив настороженный взгляд.
- Лейтенант со мной идет?
- Нет. Ты, я, Сван. Первой группой в десять утра. Вторая в три: Ян, Аким, я и Сван.
- Иштван тоже не идет.
- Нельзя, - бросил Сван. - Допуска медчасти еще нет. Один коридор с повреждением тканей выдержать можно, два - опасно. Пока нет полной регенерации тканей, раненные будут на приколе.
- Чем опасно? - сел напротив, чашку на стол поставил.
- Любое физическое повреждение влечет за собой энергетическое. То есть защитная капсула твоего организма неравномерна и слаба. Представь яйцо под потоком воды, - начал объяснять ему Ян. - Водяное поле плавно обтекает его, распределяя давление равномерно и ни вода, ни яйцо друг с другом не конфликтуют. А теперь представь тоже самое, но яйцо с поврежденной скорлупой или деформацией. Что произойдет? Оно будет слабее поля и подвергнется его воздействию, начнется процесс разрушения скорлупы, проникновение под давлением жидкости внутрь, белка наружу. Начнется размывание, деформирование. Яйцу кердык, его разорвет и смоет потоком.
- В точку, - ткнул в его сторону пальцем Федорович, визируя взглядом - он все сказал, лучше не разжевать. Иштван сжал кулак и тяжело уставился на Ивана, тот ответил ему не менее тревожным взглядом.
- Что-то не так? - не сдержал вопроса Николай. Ему не ответили, и он задал другой вопрос. - Почему я с вами иду один, а Ян и Аким вдвоем?
Иштван хитро улыбнулся. Сван хмыкнул.
- Потому, рядовой, что девяткам не впервой по временам фланировать, шока у них не будет, - сухо сказал капитан.
- И что? У меня шок будет? С чего это? - уставился на развеселившихся мужчин Чиж, углядывая в их смешках оскорбление и унижение.
- Ты не обижайся, - выставил руки Сван, но улыбаться не перестал.
- Он меня вспомнил, - не сдержал смеха Пеши.
- Ага. Храбрился как Тарзан. В грудь себя бил: смогу, море по колено.
- А потом динозавра увидел…
- Настоящего!…
- Бежит такая махина на меня, земля трясется, а я понять не могу - правда или мерещиться, я трясусь или земля?
- В виртуальность брат уехал! - захохотал Сван. - Стоял как стойкий оловянный солдатик!
- Да я в толк взять не мог - как это динозавр живой! На меня бежит!
- Командир рептилию выстрелом в глаз снял.
- Ага. Эта жуть прямо передо мной бухнулась, пыль поднимая, смрад от него, мама дорогая! И брюхо как у лягушки, сам противный… Я только тогда понял - не мерещится.
- Мы его с открытым ртом в ступоре так домой и притащили, чаем отпаивали, - хохотал Сван.
- Ему смешно! А у меня руки дня три тряслись и в голове суматоха стояла.
- Я пуганный. Воевал, - холодно посмотрел на юмористов Николай. Те смолкли. Иштван с грустью на него посмотрел:
- И я браток, не сушки у бабки на печи ел. Меня Стася из-под завала в Приштине вытащила.
Тихо стало, посерьезнели все. Чижу неудобно было, во взглядах осуждение почудилось.
- Закончили байки и воспоминания. Время рядовые. По комнатам - отбой, - процедил капитан и вышел из гостиной.
Иштван и Сван переглянулись. Последний залпом выпил минералку из чашки Чижа и встал:
- Отбой братва. И… не злись ты, мы все здесь хоть и "зеленые", но давно уже "спелые".
Отбой отбоем, только не спалось Чижову, маяло от тревоги, а причины найти не мог. То ли Стася в голову лезла, то ли завтрашний день с походом в неизвестность волновал. Курить хотелось - уши пухли. Вышел в холл, в тупую с парнем из группы зачистки пару сетов в теннис взял, потом воздух попинал в коридоре, литр чая выпил и, наконец, заснул.
Утро примечательно началось. Стася зевая сидела у шкафчика в раздевалке спортзала, Иштван и Сван расположились напротив и дружно смотрели на нее, как братья на непослушную сестренку, с явным осуждением. Ян искал свой кроссовок и косил на товарищей. Аким давно переоделся и спал, прислонившись к дверце шкафчика.
Вошедший капитан разбавил картинку полусонного воинства своей недовольной физиономией. Взгляд уперся в Стасю, и та нырнула в недра, делая вид, что что-то потеряла.
Иван без слов схватил ее за руку и потащил за ряды шкафов к душевой. Сван и Иштван обменялись хлопками ладоней и начали переодеваться.
Чиж посмотрел на все это и осторожно прокрался к беседующим, решив что дело нечисто.
Из-за угла было видно злющую физиономию Федоровича, а по тону ясно, что тот устраивает выволочку лейтенанту. Он впечатал руки в стену, нависнув над Стасей, и выговаривал ей нудно и раздраженно, что-то вполголоса. Женщина сначала исподлобья поглядывала на него настороженно, потом улыбнулась и вот, вовсе расцвела:
- Ванечка, - протянула, повела ладонью по груди. Капитан тон сменил, сетовать начал как родитель:
- Хватит, Стася. Я тебя сколько прикрывал?
- Со мной ничего не случится.
- Это опасно, Стасенька.
- Иван, если что, ты нипричем, ты вообще, не в курсе.
- Сама понимаешь, что говоришь?
- Ваня, ну мне очень надо, понимаешь?
- Не понимаю! Не хочу понимать. Больше ни шагу с территории центра. Узнаю… сдам Казакову с потрохами!
- Ванечка, солнышко, неужели сердце не дрогнет сестренку сдавать? - прильнула к нему. - Я честно - честно осторожна, и честно-честно - не надолго. Ну-у, Ванечка.
Федорович головой крутил, не зная куда деться, и сдался, ладонью по волосам женщины провел:
- Пропадешь ведь, Стаська. Ну, что тебя туда тянет?
- Не пропаду. Не могу я иначе, Иван, не могу, понимаешь?
Лицо капитана закаменело, взгляд тяжелым стал. Отодвинулся:
- Переодевайся.
Чиж отодвинулся за край шкафа и задумался: о чем шла речь? Почему командир против и чего? Служебный интерес, личный? Да, личный, причем и у того, и другой. Очень интересно. Может у Стаси любовник в городе, а капитан против их встреч, потому что сам в ней завяз? Последнее ясно. Каждый, так или иначе, к ней больше, чем к сестре относится хоть и скрывает это. Но она-то не может этого не понимать, не видеть. Отчего тогда друга среди своих не выбрала? Специально, чтобы остальных не травмировать? Или "сердцу не прикажешь"? А капитан прикрывал, прикрывает и, вот передумал, больше не желает? Не понятно, - качнул головой, переодеваться пошел.
Мстит, - понял Чиж после пары минут разминочной игры.
Федорович с места в карьер начал и все в одни "ворота" - в Стасю. Гандбольный мяч тяжелый, прилетит - мало не покажется, но Иван, словно не знал о том - целился в женщину, задеть норовил. Та раз увернулась, два - он ее гонять по полю без передышки начал.
Чижу надоело - в защиту встал, внимательно следя за пасами. Раз мяч перехватил, два нападение на женщину отбил и заработал недовольный взгляд командира и шипение Стаси:
- Чего под ногами крутишься?
Неужели не поняла? - подивился и не ушел. Еще один мяч прямо в лицо ей полетел - головой отбил.
- Дурак ты, стажер, - процедил ему Сван. Но Чиж и ухом не повел, остался рядом со Стасей, не давая капитану возможности попасть в нее мячом, задеть. Тот разозлился. Откинул мяч в корзину и приказал:
- Все свободны.
Перехватил мужчину за плечо:
- Еще раз полезешь, получишь.
- Не дело бабу гонять после ранения, капитан.
- Не твоего ума дело, рядовой, - процедил тот. - Ты к вылазке готовься, посмотрим, как там себя защитить сможешь, потом о других поговорим.
И толкнул как щенка в сторону раздевалки.
Русанова группу проводила и бегом за вещами, потом в другой бокс пока Кристина на дежурстве. Та своя, из патруля. Списали ее два года назад по серьезному ранению, но как была "зеленой" так и осталась.
На Стасю глянула, большой холщевый мешок из-под стойки достала, ей кинула и головой мотнула: давай быстрей. Ту просить не надо - тенью в раздевалку проскользнула, переоделась и в бокс. Двух часов ей выше головы хватит.
Лазоревое небо плавила жара. Трава пожухла, сникла - засуха. Тишина, березки нехотя шепчутся листвой - и им тяжело без дождика. Земля потрескалась, на дороге пылища, духота.
Стася осторожно из леса вышла, по сторонам поглядывая, и приметила фигурки в тени придорожного дерева притулившиеся. Женщина худая, изможденная, в тряпье, в тряпье же безвольного, больного ребенка лет двух кутала, второго к себе прижимала - девочку лет семи. Голодные, уставшие, без надежды и света во взглядах. Хуже нет горе в детских глазах видеть, хуже не бывает притаившейся безысходности и боли материнской, что в глазах женщины плескалась. Ничего эти трое не ждали, смерти только. Последний предел видно перешли.
Девочка смотрела на приближающуюся женщину как на мираж и мать таким же взглядом на нее глядела.
Даже когда Стася застыла перед ними - не шелохнулись.
Худо.
Русанова присела перед ними, девочку по спутанным кудряшкам погладила. Та исподлобья на нее уставилась, насторожившись - что ждать от богато одетой госпожи? И видно хорошего не ждала, да и сил не было ни сказать что, ни спросить.
Стася молча мешок развязала, лепешку достала и, разломив, девочке подала. У той в глазенках вспыхнуло, потянулась недоверчиво, в любую минуту по руке получить готовая. Рука худая, грязная, трясется. Стасю перевернуло от жалости - вложила в ладонь хлеб.
- Кушай.
- Благодарствуйте, - прошелестело - мать за дитя обласканное благодарила. Русанова ей остатки лепешки отдала. Но она есть не стала, хотя видно было - не в моготу как хочет. И девочка кусок жадно в рот запихала, а остальное матери втихаря сует. Та отталкивает - кушай дитятко, мне не надобно.
- Идти сможете? - спросила Стася. Женщина от ствола отлипла с печалью и мольбой на нее уставилась:
- Не гони госпожа…
- Не гоню, в деревню зову, в дом.
Женщина минут пять соображала и встрепенулась:
- Я отслужу, я много что могу. Кухарим справно, и за хозяйством присмотреть, и на поле поработать, и… что скажете, госпожа, что надобно сроблю.
- Тихо, - приложила палец к губам Стася. - Пошли.
Мешки за плечи закинула, девочку на руки взяла. Та легкая как пух, да дичливая - испугалась, на мать оборачивается, руки несмело к ней тянет, а женщина головой качает - сиди смирно! Ясно на что надеется - не сама с сыном выживет, так хоть доченька. Хоть она пристроена, да авось, накормлена будет.
- Она крепкая, Любашей кличут. Проворная и смышленая, госпожа. Доброй служанкой вам будет…
- Оставь. Силы на разговор не трать.
- Мама, - всхлипнула девочка, а плакать-то сил нет, оттолкнуть госпожу, вырваться - смелости не хватает. Позвала бы родительница, может и кинулась к ней, а та наоборот головой качает - сиди смирно! Как ослушаться?
- Тише, малышка, с мамой тебя не разлучат, - успокоила ее Стася. - Вместе жить станете. Помогать-то ей будешь?
Девочка ресницами хлопая на нее уставилась, и веря, и не веря. Дитя, а уже жизнью потрепано так, что от детства наивного да беззаботного ничего в глазах не осталось, и лицо серьезное как у взрослого. Хлебнула видно лиха.
- Верь, я тебя не обману, - обняла ее крепко, слезы скрывая. И припала к ней девочка, всхлипнув, доверилась.
Деревня большая недалеко была. Дворов всяких, от самых худых до богатых - на выбор. Какие-то дома кинуты, заколочены - и здесь засуха да недород людей губила, вон из дома гнала.
Стася по улочке мимо настороженных людей к самому богатому дому прошла, у ворот девочку на лавку посадила. Мать испуганно рядом замерла, не зная что поджидать и что думать.
- Здесь жди, - бросила ей Стася, двери во двор толкнула. Пес цепной до хрипоты взвился до нее дотянуться желая. Работные мужики, что сено укладывали, уставились, девки кур кормили - тоже замерли.
- Чего надобно? - недобро глазами блеснул дородный муж из хлева, к Стасе выруливая. Остановился рядом, оглядел и чуть смягчился, видя богатое убранство одёжи да величавую осанку, заробел под взглядом горделивым, господским. - Здрава будь, госпожа, прости, коль обидел. Попутался с темноты-то на свет, не узрел сразу-то, - склонился в поклоне. - В дом милости прошу, потчевать, чем могу, завсегда рад.
- Мне дом нужен, - объявила. А чего ждать? Времени у нее в обрез.
- Э? - растерялся. В глазах замешательство - не его ли гнать собрались?
- Есть в деревне дома кинутые, добрые?