Книга третья
Главные герои, освоив технологию клонирования человека, создают основы теории и методологию практического воплощения построения совершенного общества (Новой Атлантиды) путём клонирования известных исторических личностей (Эхнатон, Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Ленин, Эйнштейн…) и наших современников.
Георгий Чуич (главный герой) решается клонировать Иисуса Христа (Второе пришествие). Клонированный Иисус – рукотворный бог – в назидание своим создателям, отважившимся замахнуться на Божий промысел, организует распятие Жоры и его казнь на костре усилиями тех, кого удалось клонировать.
Наследница фараонов и поэт божьей милостью, Тина предлагает свой Путь спасения человечества – Слово! Ведь в Начале Всего было Слово! Её стихи – гимн совершенству! К тому же, Тина - посвящённая и "продвинутая", несущая в своём геноме сакральные знания шумеров и вавилонян, предлагает "спасительный Ковчег" - совершенствование сознания, позволяющий оглохшему и ослеплённому "достижениями" нашей цивилизации человечеству, пересечь границы непознанного и постичь тайны богов…
Её дочь, Элис, – зачаток новой расы людей… Ей - и карты в руки…
Содержание:
КОЛОТЕНКО - ВЛАДИМИР ПАВЛОВИЧ. - ХРОМОСОМА ХРИСТА - или - ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ. - Книга третья. - СТЕНА ПЛАЧА. 1
Часть восьмая. - НЕ РАВНЫЙ МНОГИМ. 1
Часть девятая. - СКОРБНЫЙ ПУТЬ. - VIA DOLOROSA. 11
Часть десятая. - ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ. 28
КОЛОТЕНКО
ВЛАДИМИР ПАВЛОВИЧ.
ХРОМОСОМА ХРИСТА
или
ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ.
Книга третья.
СТЕНА ПЛАЧА.
А над городом вечер струится лилово,
Под камнями Стены бьётся сердце Земли...
В этом месте когда-то послы Иеговы
Исполинскую чашу для слёз возвели.Ирина Мороз.
Часть восьмая.
НЕ РАВНЫЙ МНОГИМ.
Lato maestro
(Свободный художник)
Латинский.
Глава 1.
Ученый, с убедительными выкладками и ссылками на авторов, известных и незнакомых мне специалистов, он говорил теперь сухо и лаконично, только факты и факты, доказательства, статистика, безупречная и безукоризненная аргументация, академическая дотошность, даты, школы, имена, все о смерти, по-русски, с привлечением общепринятых в науке штампов на латыни и греческом, на английском (punctum no return), на немецком, на французском и даже на иврите. Все о смерти. Врач! С клятвой Гиппократа в сердце. Что мы знаем о смерти? Все. Или почти все. Я знаю, что существует ген смерти, что этот ген иссякаем, конечен, что в конце концов приходит время, когда с этого загадочного гена перестает считываться информация, необходимая для поддержания жизни клетки или организма, или популяции организмов, и - все, приходит конец. Конец света, конец существованию, конец всему - бедам и радостям, счастью и страстям, умирает боль и любовь. Смерть - причина многих огорчений, но и освобождение. Человек истаивает, как отгоревшая свеча, как вчерашний снег на ладонях Бога, которые на протяжении жизни грели и ласкали его.
- Ты меня слушаешь? - спросил он, когда я размышляя, задумчиво стал рассматривать свои ногти.
- В самом деле, - сказал я, - смерть не очень приятная штука.
- На свете нет ничего интереснее, - возразил он.- Грань между жизнью и смертью неуловима только на первый взгляд...
Как и вчера ярко светило солнце, стало тепло, я расстегнул даже молнию на куртке, в огромных стеклах его массивных очков отражалась улица, это был маленький черно-белый экран, там все жило, дышало, спешило... Никаких признаков смерти.
- Лучше инсульт, чем инфаркт или язва, - продолжал рассказывать Юра, - прицельный направленный выстрел. Разрыв сосуда должен произойти в ромбе продолговатого мозга. Выстрелить надо точно в дыхательный центр или в турецкое седло, или...
- Выстрелить?
- Лучом лазера по китайскому меридиану, по точке, например, су-ляо. Это не составляет большого труда: она ведь на самом выдающемся месте!
- На каком "самом"?
- На кончике носа. Или по точке шан-син...
- Я знаю, - сказал я, - что самые жизненно-опасные точки находятся в области сердца.
- Да, лин-сюй, жу-чжун, чжоу-жу... Это область левого внутреннего кармана пиджака. Как правило, сюда и кладут пластинку... Защитную металлическую пластинку.
Юра приопустил очки и внимательно посмотрел на меня поверх оправы, словно принимая решение: продолжать свою исповедь или достаточно и того, что сказал.
- Я работаю с точкой хуэй-инь. Это самая надежная точка.
Я выжидательно молчал. Он не удержался:
- Это точка в самом центре промежности, между...
- В самом центре? Но...
Я с недоумением смотрел на него.
- В том то и дело, что с голым человеком справиться проще простого.
- А король-то голый!- воскликнул я.
- Вот именно, - сказал Юра, - голый всегда менее защищен, если не безоружен. Ну, а попасть лучом в промежность - это уже дело техники.
- Представляю себе, - сказал я, - здесь нужна изворотливость и изысканная сноровка... Мне казалось, что c носом все проще.
- Как раз нет. С носом я зачастую оставался "с носом". А вот в сауне или в бассейне, на безлюдном пляже... Мои подопечные любили большей частью проводить свой доcуг в чем мать родила. Вот я и пользовался этой их слабостью...
Он рассказывал мне о способах убийства, как рассказывают сказку о белом бычке.
- Хотя все зависит от задачи: какая смерть тебе нужна - мгновенная или через час, или два, через сутки, или к празднику Святого Петра. В этом и есть профессионализм. Это как попасть в десятку. И совершенно не важно, это клетки мозга, сердца, кишки или крайней плоти: у каждой один и тот же геном, и ему предоставлено право решать: когда и где делать дырку в сосуде!
(Тина, вдруг подумалось мне, никогда бы так подробно об этом не рассказывала. Об убийствах, о смерти. Мне стало любопытно её отношение к смерти. Спрошу при встрече, решил я).
Мы брели по какому-то тенистому малолюдному скверу, неожиданно он остановился и засунул свой кейс между ног.
- Давай я понесу, - предложил я.
- Я сам. На-ка, примерь.
Глава 2
Он вдруг сдернул, как скальп, с головы свои черные с проседью кудри, оказавшиеся ничем иным как обычным париком, и протянул его мне. Я смотрел на его коротко стриженную белую голову, напоминающую матовый стеклянный плафон, едва сдерживая себя от того, чтобы не расхохотаться.
- Держи, - сказал он и расхохотался сам.
Еще бы! На моем месте каждый бы был удивлен. Мы стояли и просто ржали, как кони, хватаясь за животы и корячась от смеха. Я все-таки напялил на голову этот легкий еще теплый шлем из чужих волос, и первым моим желанием было посмотреться то ли в зеркало, то ли в какую-нибудь стекляшку, чтобы увидеть, на кого же я стал похож. Я даже подбежал к стоящему в двух шагах спортивному авто, за рулем которого вальяжно восседала прекрасная брюнетка, и, упав перед ней на колено, заглянул в боковое зеркальце.
- Окей! - проговорила она, улыбаясь и показывая мне свой прекрасный кулачок с оттопыренным вверх большим пальцем. - Ты смотришься очень хорошо! И нажала на акселератор.
Юра тем временем перестал улыбаться, снял очки и своими близорукими глазами уставился на меня, ожидая, когда я, наконец, подойду к нему. Без парика и очков он выглядел совсем чужим и, пожалуй, беспомощным. Он стоял, как слепой в ожидании поводыря. Потом все оказалось до смешного просто. Оказалось, что парик и очки представляют собой некое единое устройство, объединенное тончайшим, незаметным с виду, проводком, который связан с минигенератором СВЧ, пристегнутым к внутренней подкладке его кожаной куртки. Теперь мне стало ясно, почему он не снимает ее, даже когда лежит на диване.
- Не шевелись, - сказал Юра и выждал секунду-другую, пока я осознавал происходящее.
Он подошел почти вплотную и, с той же нерешительностью, как и минуту тому назад, замер, как бы соображая про себя, совершать ли задуманное или повременить.
- Смелее, - поторопил я его, и он согласился:
- Ладно.
Я хотел было взять очки, но Юра, как и в прошлый раз, когда я пытался сдернуть их с него, чтобы заглянуть в глаза, ловко перехватил мою руку и увел в сторону.
- Я сам.
Я только пожал плечами. Он сам водрузил очки на мою переносицу, и только теперь я смог оценить всю полноту той несвободы, которая преследует каждого, очутившегося не в своей тарелке. Я был пойман и взнуздан, как дикий скакун лассо, затягивающимся на шее при любой попытке высвобождения. Невозможно рассказать, какое было первое впечатление от тех красот, вдруг заполнивших мир, в котором я очутился. Сначала я, признаюсь, испытал чувство страха. Оказавшись во власти этих волшебных стекол, я погрузился в мир непередаваемых радужных красок, которые в первый момент меня ошеломили и, конечно же, напугали.
- Поправь, если испытываешь какие-то неудобства.
Этого поправить не мог никто. Тот мир, где я жил до сих пор, тотчас поблек, растворился и умер. Здесь же господствовала безбрежная сказочная пульсирующая стихия световых переливов и волшебный калейдоскоп нежных акварелей. Я понимал, что все дело, так сказать, в шляпе, в Юрином парике и очках, которые и обездвижили меня, послав в глубокий нокаут.
- Сейчас это пройдет, - услышал я его голос, - не волнуйся, это бывает с каждым, кто не подготовлен.
Я повернул голову в его сторону и едва не ослеп. В глаза ударило пламя огня, как из-за внезапно открывшейся заслонки мартеновской печи. Я отшатнулся назад и прикрылся рукой. Как от удара.
- А теперь убери руку и смотри на меня!
Его голос меня успокоил, я медленно отвел руку в сторону, готовый тут же прикрыть глаза. Я никогда не забуду этот миг, я забуду свой первый поцелуй, свой первый прыжок с парашютом, я забуду Париж, Рим и атолл нашего острова, но не этот чудесный миг. Юра сиял и светился, и мерцал, как мерцают в ночи светлячки, фосфоресцировал, как море в теплом ночном сентябре, а вокруг его головы, дрожа и переливаясь красками, сиял золотисто-оранжевый бархатный серп, ясный и нежный, как у всех святых, как у Иисуса Христа, завораживающий нимб. Я стоял, каменный, очарованный этой красотой, и не мог вымолвить ни слова, ни звука. Я не мог даже выдохнуть - у меня перехватило дыхание.
- Я знал, что тебе понравлюсь, - сказал Юра.
Когда он произносил эту фразу, я видел его шевелящиеся толстые, как пиявки, фиолетовые губы и сощурившиеся в улыбке бездонные глаза - два завораживающих и затягивающих тебя колодца, как две манящие пустоты, наполненные магией покоя и неги. Я не мог оторвать от них глаз.
- Дыши, - сказал Юра и снова улыбнулся.
Глава 3
- Здесь очень важно выбрать мишень. Найти жертву не составляет труда, - сказал он. В мире много людей, у которых есть много денег. Как правило, все они больны. Выбирать нужно тех, в ком уверен. И тут не обойтись без моих очков. С их помощью я вижу ауру жертвы, компьютер ее анализирует, я получаю точный диагноз. Если возникают сомнения, я прибегаю к изучению радужки, слюны, мочи, крови, да чего угодно, могу даже выкрасть историю его болезни с тем, чтобы не было никаких ошибок. Само собой разумеется, что нельзя оставлять никаких следов. Я работаю сам, инкогнито, используя совершенные способы коммуникации и расчета со своими сподвижниками. Меня никто никогда не видел, у меня нет друзей и знакомых, нет...
- Как ты можешь взять кровь?
- Я стараюсь без нее обходиться, только раз мне пришлось...
Скарификаты кожи, слюна, волосяная луковица... У меня есть аналитический экспресс-центр. По клеткам луковицы или крови, или любым другим мы проводим анализ ДНК, и я узнаю траекторию дальнейшей жизни своего пациента.
- Траекторию жизни?
- Мы тогда так и не смогли создать лабораторию. Тот пожар...
- Да пожар подпортил нам жизнь, - согласился я.
- Так было суждено, и жалеть об этом смешно. В нашем деле ведь что главное?
- Не укакаться, - нашелся я.
- Верно! Это верно. Так вот, главное - диагностика! Скажем, по радужке глаза...А помнишь, как мы по набуханию митохондрий или по густоте рибосом на ретикулуме определяли живучесть клеток?
- Жизнеспособность.
- Ну да. Ты это помнишь?
Я кивнул: помню, конечно! Такое - не забывается!
- Верный и точный диагноз - это сигнал к действию, начало операции по захвату противника. Как на войне.
- В этом, - сказал я, - я разбираюсь. Мы с Мак Нейлом научились диагностировать рак по состоянию всего лишь одной молекулы.
- Этим сегодня никого не удивишь.
Я был удивлен тем, что он сказал. Нам не просто было этого добиться. А его это не удивляло! Что еще он умел?
- Что такое траектория жизни? Ты меня интригуешь.
- Это наука хитрая, тонкая, прецизионная, - сказал Юра, и, по всей видимости, хотел было ознакомить меня с ее основами.
- Это поиск конца генетического кода? - спросил я.
Мы ведь с Жорой тоже прошли этот путь! Мне было бы жаль, если бы Юра стал наполнять этими скучными подробностями наш разговор. Но он сделал вид, будто не заметил моего вопроса.
- Поиск конца кода, - сказал он, - это начало конца поиска истины...
Теперь я переваривал сказанное.
- Мы с Жорой тоже, - заметил затем я, - долго мучились...
Юра улыбнулся.
- Да, - сказал он, - теперь ясно всем: это просто!
- Да, - сказал я, - вот тогда-то мы с Жорой и вспомнили тебя...
Юра посмотрел на меня и улыбнулся. Он вдруг умолк. И запал его спал. Мы молчали. Но я знал, что у его еще много невысказанного и такого, что уже не вмещается в его голове. И Юра этим тревогам и мыслям давно ищет выход. Кому же рассказывать, как не мне?! Я видел, как думали его глаза: продолжать рассказ?
- Выбирать мишень самое трудное, - сказал я, чтобы сдвинуть его с мертвой точки.
Он кивнул, посмотрел мне в глаза и сказал:
- Трудно промахнуться. Они все отвратительны...
- Все?
- Выбирать легко. У каждого Александра Македонского есть свой Аристотель, но нет такого Цезаря, у которого не было бы своего Брута.
Я подумал и согласно кивнул: нет!
- В окружении толстосума, - продолжал Юра, - есть люди не только обиженные, завидующие ему, но и ненавидящие его. Они без труда сделают для тебя за какие-то тридцать сребреников все, что ты пожелаешь. Чтобы насолить или даже усыпить шефа. Как пса. Двух-трех фраз мне достаточно, чтобы выбрать маршрут следования или вечеринку, или что-то еще, что помогает мне приблизиться к своему объекту. И тут, ты теперь понимаешь, дело не в деньгах...
Я снова кивнул: это ясно!
- От смерти уйти нетрудно, - вдруг произнес Юра.
К чему он это сказал, я так и не понял. Поэтому мы просто молчали...
- Как ты представляешь себе свое будущее? - наконец, спросил я.
Юра поставил чашечку с кофе на стол, облизнул кончиком языка верхнюю губу и произнес:
- Будущее всегда неизвестно. Хотя, знаешь...
Мы даже и предположить тогда не могли, что готовило нам наше будущее. И тут уж Тиночка постаралась! Я уверен! А кто мог так ещё?
Глава 4
Я давно хотел задать ему свой вопрос, упрекнуть что ли:
- Но ты же убиваешь людей?
- Разве они этого не заслуживают? Люди, и только слепой этого не видит, а ты знаешь это не хуже меня: люди - это враги жизни...
Юра взял со стола зажигалку и привычным движением чиркнул по ней, сотворив маленькое чудо - сизый вьюнок.
- И ты не видишь среди них никого, кто мог бы...
- Вижу. Не слепой. Но, знаешь...
Юра пристально посмотрел мне в глаза, затем:
- Они враги всей планеты Земля, - сказал он, любуясь дрожащим пламенем.- Из-за них в этом мире все наши беды. Уже нет признаков цивилизации - вот что страшно! Они ее уничтожили. А ведь здесь только мы, люди, и среди нас я мало встречал таких, кому можно доверить продолжение рода. Неужели ты этого не видишь?
И словно в подтверждение абсолютной безнадежности добиться от людей понимания, он швырнул зажигалку на стол, чтобы пламя ее больше никогда не вспыхнуло.
- Это тебя шокирует? - спросил я.
- Меня трудно шокировать. Я умею брать нервы в кулак. Первое время было, конечно, непросто.
- Только не говори, что ты не мучился угрызениями совести!
- Я всегда готовил себя делать добро.
- И поэтому ты так жесток!
- Не более чем племя твоих сослуживцев, умертвляющих стада экспериментальных животных ради познания какой-то надуманной истины. Чушь собачья! Нельзя познать человека через петуха или крысу, экстраполяция результатов на человека - бред сивой кобылы! Марш Мендельсона или корзина роз по-разному воспринимаются годовалым бычком и невестой.
- Возможно, - согласился я, - но, знаешь, твое, так сказать, творчество киллера...
- Ты не поверишь, - перебил он меня, - но это такой креатив!
- Разве?
Он не ответил.
- Но люди достойны лучшей участи, - сказал я, - и отстреливать их, как бродячих собак...
Он только хмыкнул и ничего не сказал. Затем:
- Тогда живи себе и дальше в стране самодовольных уродов и деланных святош. Можешь и дальше холить и пестовать своих кретинов.
Я продолжал наступать.
- Но люди в большинстве своем добрые, и тупо отстреливать...
- Я не боюсь добрых людей, - сказал тогда Юра, - и всегда был справедливым.
Он был готов еще что-то сказать, но раздумывал. Затем все-таки произнес:
- И мне, повторяю, не нужен отстрел, как акт развлечения, как охота, мне нужна смерть как явление. Для ее изучения я отбираю людей, что похуже.
Его не смущало такое, на мой взгляд, довольно циничное отношение к жизни других.
- Но как можно знать, кто лучше, кто хуже?
- Я - знаю. И еще никогда не ошибся в выборе.
Юра сделал глубокий вдох и затем, глядя мне в глаза, на едином выдохе, чеканя каждое слово, произнес:
- Я вижу всюду заговор богачей, ищущих своей собственной выгоды под именем и предлогом - "для общего блага".
Он по-прежнему смотрел на меня гипнотизирующим взглядом змеи, в ожидании моей реакции на сказанное. Я молчал.
- Это Томас Мор. По-моему, прекрасная формула для оправдания любых телодвижений сытых и жирных, не так ли? Однажды наступил поворотный момент в моей жизни, и тогда я легко смирился...
- Оставим этот спор на потом, - сказал я.
- Какой же тут спор, - сказал он, - правда жизни. И тут уже дело совсем не в деньгах...
Он замолчал, затем:
- Как раз ДНК и является для меня той дичью, которую я уже на протяжении стольких лет выслеживаю.