В наступившей темноте сперва ничего не видно, но когда глаза привыкают, в свете луны можно различать и кровать, и стол, и стулья...
- Уходим, - говорю я, - ползи к двери...
- Моя сумка, - говорит Юлия.
- Я все возьму сам, - говорю я и вдруг неожиданно для себя читаю: "...дом у дороги... тихая речка... садик вишнёвый..."...
- Что-что? - спрашивает Юля.
- Не поднимай голову, - прошу я и продолжаю - "...садик вишнёвый... пёс у крылечка... вечер июльский пишет эскиз...".
- Что ты там бубнишь?
Хорошенький эскиз!
- С днём рождения! - говорю я.
- А, да-да, - говорит Юля, выползая из-под стола и не поднимая головы, - спасибо за подарочек! А где мои цветы?
В ответ на это - целая автоматная очередь. Инстинктивно мы распластываемся на животах, прикрыв голову обеими руками.
- Ты как? - спрашиваю я, когда снова воцаряется тишина.
- А ты? - ее вопрос.
Нам удается и на этот раз уйти от преследования. Незначительные порезы ладоней осколками стекла, небольшой испуг, потом минуты настоящего страха...
Отпуск отменяется?
"Садик вишнёвый... тихая речка...".
- Вечер июльский пишет стихи, - говорю я, бинтуя руку.
- Ты о чём? - спрашивает Юля, - давай помогу.
- Сам...
Глава 24
Прошло еще несколько напряженных минут. Юра медлил. Он стоял с пипеткой в правой руке и выжидательно смотрел на Жору. Тот молчал. Я был в полном недоумении: чего, собственно, они ждут? Вскоре пришла ясность: в этом молчании шла яростная борьба за выживание. Клеткам, чтобы заявить о своей воле к жизни, необходимо было выиграть какое-то время. Время, как известно, лечит и оживляет. Оживут ли наши клеточки? Условия для их жизни были предоставлены в полной мере: абсолютная потребность в строительном и энергетическом материале, разные там витамины, аминокислоты, простагландины и гормоны, и АТФ, и даже солевой баланс, всего этого было не в избытке, но в полном достатке. Этого было мало. Чтобы вдохнуть новую жизнь в эти крохотные беззащитные комочки, их необходимо одухотворить биополем! И теперь все зависело от меня. Но сначала провели отбор нужной фракции клеток. Здесь годятся только клетки ростковой зоны, молодые, красивые, мощные, с огромной потенцией и желанием жизни, клетки, готовые к борьбе с невзгодами. Это клетки, что называется, ad hoc (Для этой цели, лат.), из камбиального слоя кожи, вот как они выглядят на фото: роскошная оранжевая аура-опушка и красное, полное жизни ядро. Эти не подведут!
Прошло минут десять, Жора молчал. Чутьем экспериментатора он знал, что спешить тут нельзя. Я поступил бы неискренно, если бы не упомянул еще об одной Жориной привычке - абсолютному равнодушию к ожидаемому результату. В те дни весь мир ждал от нас потрясения! Жора же - ни одной своей клеточкой не выдавал интереса к происходящему. Для него шел очередной день его жизни, от которой он был не всегда в восторге, но и другой не искал.
- Не парься, - сказал он Нате, которая то и дело с нетерпением ждала его команды.
Все смотрели на него, не отрывая глаз, но ни один мускул не дрогнул на его сосредоточенном лице. У меня мелькнула мысль, что вот таким его увидят потомки, когда он будет изваян, вероятно, еще при жизни, из камня или бронзы и пополнит галерею великих. Весь в белом!
И Лисипп, и Фидий, и Пракситель, и Микеланджело многое дали бы за возможность позировать им. Как памятник Жора был великолепен. В мраморе! И только присмотревшись, можно было заметить, как время от времени вздымалась его грудь. Он жил, он дышал! Всей своей сосредоточенностью, казалось, он сам участвовал в оживлении наших клеточек. Телепатически, мысленно, вдыхая в них часть своей жизни. Прошло еще с полчаса. Жора наконец перевел взгляд на Юру и снова улыбнулся. Юра сделал было движение туловищем, но Жора только покачал головой из стороны в сторону: нет. Рано. Теперь он не смотрел ни на меня, ни на Аню, ни даже на Юлю. Казалось, никакая поддержка ему уже не нужна.
Мы сгрудились вокруг Жоры, сбились в стайку, напряжение росло. У Родена есть прекрасная на мой взгляд работа - "Жители Кале". Там застыли в бронзе (или камне?) его соплеменники в самых разных позах, в заботах о хлебе насущном, люди, живущие ожиданием счастья. Живущие в камне. (Или в бронзе). Мы сейчас были точь-в-точь как те люди, живущие ожиданием счастья, каменные, но живые.
- Да, - наконец произнес Жора, - можно... Велите дать лошадей!
Это значило, что мы тронулись.
- Похоже, - говорит Лена.
Глава 25
Когда клетки дошли, так сказать, до кондиции, проснулись и стали активными, задышали и даже затанцевали, в работу наконец-то! включался Юра со своими методами экспресс-диагностики. Он взял пробу суспензии и поместил ее в свою тест-систему. На экране его компьютера эти же клеточки теперь можно было видеть в обрамлении нежного зеленовато-желтого сияния. Оно окружало каждую клетку как бы нимбом святости, и чем жизнеспособнее была клетка, тем шире и интенсивнее был этот мерцающий ореол.
- Ух ты!..
Теперь все взгляды были прикованы к этому экрану.
- Потрясающе! - прошептал кто-то за моей спиной.
Были, конечно, и совсем темные клетки. Они словно дыры в мишени беспорядочно расположились по всему экрану.
- Семьдесят два процента, - сказал Юра.
Это означало, что нам удалось оживить только около тридцати процентов клеток. Не мало. Достаточно было и одной!
- Да, - сказал Жора, - вижу.
Теперь мы все превратились в глаза, и зачарованно наблюдали за каждой клеточкой, мысленно помогая им набираться сил. Терпение - вот что сейчас главное! Здесь нельзя торопить события.
- Нужно подождать, - предложил я.
Все согласились. Чем больше процент жизнеспособных клеток, тем вернее и надежнее наше старание...
- Потрясающе, - сказал кто-то шепотом еще раз за моей спиной. Я оглянулся: это был Лесик. Я еще не видел его чем-либо потрясенным.
- Ну что, - спросил я, - вам удалось договориться с китайцами?
Он только кивнул.
Мы не могли оторвать глаз от экрана. Сияние, исходившее от каждой клеточки, эта божественная аура, ошеломляло и очаровывало. Это было похоже на сон, дивный сон. Были, конечно, клетки и совсем темные, тусклые, апатичные. У них не было никакой ауры, никакой мерцающей опушки, они умирали, но мы их не замечали. Зачарованные, мы видели только клеточки, полные жизни, радостные и кричащие. Мы просто онемели, сгрудились в тесную тёплую кучку и стояли каменные, с открытыми ртами и настежь распахнутыми глазами, влажными от умиления. Зачарованные! Будто бы каждому из нас вдруг признались в любви.
- Ну вот мы и дождались, - произнес Жора и упал в кресло.
И все мы, как по команде, глубоко вздохнули.
Я посмотрел на Аню. Вся, как уже сказано, тоже вся в белом, она напоминала снежную королеву. Правда, от нее веяло теплом и ароматом моих любимых духов.
- Можно, - сказал Юра, тоже посмотрел на Аню и кивнул. Его очки, соскочили со лба на переносицу, он перевел взгляд на меня и посмотрел такими глазами, будто увидел меня впервые, затем улыбнулся и подмигнул, мол, все хорошо. Я тоже улыбнулся в ответ. Все и на самом деле шло по плану, клетки ожили процентов на тридцать, и это был первый успех.
Прошло еще минут семь-восемь... Казавшихся вечностью!
- Теперь ты, - сказал Юра, глядя мне в глаза, и выражение его лица снова стало серьезным, - я старался как мог!..
Я кивнул: знаю. Еще бы!..
- Der Mohr hat seine arbeit getan, - коснувшись плеча Юры и улыбнувшись, тихо произнесла Лиза, - der Mohr kann gehen (Мавр сделал свое, мавр может уйти, - нем.).
Этой минуты я ждал, может быть, всю свою жизнь. Еще бы! Самый ответственный момент - воздействие биополем. Я нажал белую кнопку. Живые клетки тут же ощутили поле, встрепенулись, на мгновение ощетинились и тут же расслабились, и теперь каждая из них засверкала, заиграла красками, всеми красками радуги, теперь они были словно крохотные северные сияньица, мерцающие трепетные мотыльки, порхающие с цветка на цветок, танцующие в лучах солнца нежные пылинки, негаснущие в черном небе звездочки фейерверка. И даже большая часть из поврежденных клеток тоже качнулась к жизни. Такова животворная сила биополя! Мы по-прежнему были бездвижны. С каждой минутой число вернувшихся к жизни клеток увеличивалось, так что лагерь мертвых заметно пустел. Оставалось ждать. И уже через полчаса стало ясно, что биополе вернуло к жизни почти все, казавшиеся на первый взгляд мертвыми, клетки.
- Восемьдесят семь процентов живых, - констатировал Юра.
Это была победа! Никогда еще никому не удавалось такое: с первой пробы нам удалось оживить столько крохотных жизней. Этого было достаточно, чтобы каждый из нас, живущих ожиданием чуда, прослезился. Вот она феерия живой жизни! Я не знаю человека, способного удержаться от слез радости и умиления. Разве что Лесик? Он легонечко толкнул меня в бок, мол, видишь, как все красиво? Я тоже обнял его за талию: ага! Мне не видно было его глаз, но я мысленно видел и его слезы. Вероятно, так и выглядит счастье - молчаливые слезы радости на глазах. Как безмерное отчаяние в "Крике" Мунка, эта наша всеобщая радость, перенесенная на холст, готова стать шедевром мирового искусства. И Анина, и моя, и Жорина... А что Юра? Снял очки, близоруко вытирает глаза рукой. И улыбается той сдержанной, только ему принадлежащей улыбкой, в которой всегда спрятана снисходительность мудреца. Я смотрю на Жору - он прячет слезы. Не надо прятать, Жорочка! Плачь! Плачь, реви белугой! Лей свои крокодиловы слезы счастья! Ты это заслужил - открыто реветь от радости! И вы плачьте, плачьте - и Ната, и Инка, и Тамара, и Юля... Юленька, плачь, плачь же!.. Я никогда не видел Юлиных слез. Мне всегда, с первых дней нашего знакомства, казалось, что на нее возложена некоторая секретная миссия - проводника Неба. Не какого-то там медиума или контактера - ангела. Я каждый день видел, как она, встав на цыпочки и выпростав руки вверх, тянулась к Небу. Так и случилось. Когда трудности брали нас за горло и, казалось, что не избежать поражения, мы всегда спешили к ней: выручай! Я был поражен ее щедростью. Она дарила себя каждому нуждающемуся и страждущему (мы ведь все ходили по краю), дарила себя без остатка, расточая налево и направо свои креативные советы и наставления, поднимая наш дух и укрепляя веру. Кто дал ей эту небесную силу?! Я благоговел перед ее волей к жизни. И не мог себе представить иного счастья, как быть рядом с ней.
Нашу радость разрушил вдруг откуда ни возьмись появившийся Валера Ергинец.
- Что случилось, - спросил он, переводя взгляд с одного на другого, - почему вы все в слезах?
- Пришло время слёз, - сказала Тамара, - тебе этого...
- Значит, всё у нас получилось? - снова спросил Валера.
Никто ему не ответил.
- Я вот что хочу вам сказать. Я давно... Я недавно узнал, что мы все состоим из ста триллионов клеток! И только десятая часть из них - человеческие! Остальные - микробы!
- Ты-то себя к какой части причисляешь? - спросила Ната.
Валера не понял вопроса.
- Девяносто триллионов микробов - это же целая армия злых и голодных бойцов, - уточнил Жора, - и каждого из них надо кормить.
- Что если нам, - предположил Валера, - провести ряд предупредительных мер по... Проверить активность трансаминаз...
- Ты же не станешь себя травить, - сказал Стас.
Валера недоуменно посмотрел на него, затем:
- Мы смогли бы тогда...
- Собою, - сказал Жора.
- Что "Собою"? - не понял Валера.
- Кормить, - сказал Жора, - собою кормить эту армию паразитов.
Мы, конечно, все скуксились - наша радость была Валерой разрушена. Но не было в мире силы, способной разрушить наши надежды! Это-то мы точно знали.
- Теперь точно можно, - обняв меня за плечи, тихо произнёс Жора.
- Что можно? - спросил я.
- Точно! - повторил Жора.
Я молча смотрел на него, ожидая ответа. Жора улыбался.
- Твою Тишеньку... теперь можно... точно... Зови её! И не только её...
Стоял неимоверный галдёж, и я сделал вид, что не расслышал Жору. Мне не хотелось даже думать о Тине - как бы её именем, произнесенным всуе не испортить всё дело! Ведь, казалось, что и без неё наш лёд прекрасно тронулся и не сегодня так завтра мы встанем на тропу успеха. И вот чудо-то: как только Жора произнес имя Тины, воцарилась смертельная тишина. Казалось, даже Земля притишила своё вращение вокруг оси, которая стала вдруг скрипеть и скрежетать как несмазанная телега. Да-да, я лично слышал этот скрип и видел, видел десятка три колючих насквозь пронизывающих и прислушивающихся к тебе взглядов, немо спрашивающих - "Так что там с нашей Тиной?". Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из наших когда-либо произносил её имя, и вот оказалось, что они только и живут этим именем, только и ждут от меня ответа - "как там наша Тина?". Да я понятия не имею, где и как ваша Тина. Более того - я точно знаю только одно...
- Что ты молчишь, - Жора взял меня за локоть, - видишь - все ждут.
- Она умерла, - произнёс я.
Казалось, и Земля, замерев, дала крен.
- Рест, ты в своём уме?
- Как так произошло?
- Что случилось?
- Этого не может быть!
- Ну и шуточки у тебя...
- Перестань...
- Жор, скажи ему...
- На выпей...
- Да иди ты...
- Ой, верьте вы ему...
- Зачем врать-то?
- Юра, дай ему укол...
Я не выдержал:
- Да ладно вам!..
Они обступили нас, галдя и талдыча, причитая вот таким крепким столбиком, тесня и хватая меня липкими руками... Кто-то подмигнул, кто-то сплюнул в сердцах, кто-то хохотнул, кто-то даже дал пинка сзади... Они издевались надо мной как те над Иисусом. Мне не доставало только тернового венца на башке. Да, это был праздник Иисусовых страстей, Его мук.
А я знал только одно - Тины нет!
Затем Жора поднял руку и всё стихло.
- Зачем ты убил её? - спросил он.
Ах, Жора-Жорочка-Жорик... Я не знал, что ответить. Ах, провидец ты мой и всесведущий прорицатель! Я всегда знал, что ты всё знал про меня, что ты предвидел все мои действия и поступки, что от тебя спрятаться невозможно! Вот и сейчас... Как тебе удалось выведать мою самую тайную тайну? Откуда ты взял, что я раздолбал свой почтовый ящик, чтобы вытащить из него все Тинины письма? Кто тебе сказал, что все её сайты я слил в канализацию и досуха, аж до дыр, вытер все унитазы? Как ты мог даже только подумать, что все её фотографии я порвал на мелкие кусочки и один за другим сжег дотла в своём новом камине, в последний раз наслаждаясь её теплом?
Её теплом!)
И все её запахи - выветрил...
Как?!
Это не лезет ни в какие ворота!
Ах, как ты теперь прав: я - свободен!
Да вы и представить себе не можете, чего всё это мне стоило!
Но я в своем светлом уме и в самом полном здравии теперь могу твёрдо сказать: нет надо мной ни надсмотрщика, ни палача!
Спасибо и Тебе, милая Ти!
Это Ты своим "Я тебя последний раз спрашиваю" придала мне сил, чтобы я в последний раз мог Тебе так свирепо ответить: теперь баста!..
И ура троекратное!
- Ты-ы-ы... - говорит Лена, - какое ура?!
Лена не понимает, как я её мог убить!
- Никаких писем, никаких стихов, никаких фоток, никаких... Даже тени от Тебя не останется! Даже мысль о Тебе потонет!..
Я и Пустота!
"Я тебя последний раз спрашиваю".
(Так сказать мог только Пилат).
- Ты и в самом деле... - спрашивает Лена, - тыыыы-ы-ы-ы...
Иногда мне снилось, что с карабином наперевес я веду в бой полки наших клонов... Тина - впереди! А ведь я никогда не держал карабин в руках! Как я мог кого-то убить?
- Можешь ответить?
Я только пожимаю плечами.
А ведь в этом, возможно, и моё спасение?
В пустоте?..
Хоть сычом вой...
С пустотой?
"Я последний раз у тебя спрашиваю".
Во балда-то!
Мысль о том, что я могу пойти на такое с тем, чтобы освободить себя от Тининых цепей, отгрызть себе даже лапу, чтобы вырваться из её капкана - капкана тех самых сирен, которые усыпили Одиссея, залепившего себе уши воском или глиной, или даже дерьмом, чтобы не слышать, не слышать этих смертельноупоительных звуков, эта мысль рвала мою рану... И я как Буриданов осёл метался, метался меж двух вязок сена...меж двух огней - убить - не убить...
И где взять столько сил, чтобы осуществить задуманное - убить!
Ха! Тина! Тина, Тиночка, Тинюша! Тинок!
Тишаня!
Вот же где источник всех моих сил и силочек! Вот же Тот, Кто даёт, не раздумывая и без оглядки - "Нате - не жалко!.. Но возьмите!..".
Ах, эта всеподкупающая её щедрость!
- Рест, ты оглох? Я тебя спрашиваю!
Юля злится.
- Я тебя уже третий раз спрашиваю: это снимать?!
- Обязательно, - говорю я, - а как же!
Юля злится:
- Обязательно...
- Прости, - произношу я, улыбнувшись.
- Прости... Вот не прощу, что тогда?
"Нате - не жалко!".
Так уж и нате... Что тогда?
Бежать!.. О, великая радость и власть одиночества!
Глава 26
Чувство удушающего одиночества... Я знаю, что это такое.
- Фух, - произносит Юля, - вот и эта вершина взята!
Мы стоим на самой макушке горы, которую часа три покоряли и таки покорили, влезли, выкарабкались из последних сил, чтобы теперь сказать, наконец, себе, что любая вершина по силам, если видеть перед собой только небо...
- Здесь совсем мало места, - говорит Юля, озираясь вокруг.- Точно так же, как и на вершине твоей Пирамиды.
- Там полно места, - говорю я, - только негде сесть. Все время нужно идти, двигаться...
- Но куда? С вершины ведь только один путь - вниз...
- Нет: вперед!.. Но как можно не видеть, не чувствовать всей красоты этого феномена? - возмущаюсь я. - Преображение Иисуса - это ведь приглашение в Его дом: заходи, сними на пороге запыленные сандалии, сбрось измученные одежды повседневности, оторви глаза от земли и взгляни на небо... Заходи же!.. Смелее!..
- Не так-то просто стать Богом, - говорит Юлия, - для этого нужно...