Халена долго смотрела на него, пытаясь понять, кто он, отвернулась, так и не сообразив. Все равно как-то было. Плыло в голове туманом, мысли замерли, тело, как чужое.
Ела, пила, а что, не понимала. В губы ее целовал кто-то, а кто не ведала.
Только в спальне первую мысль поймала, на мужчину светловолосого глядя - знаком показался. Косица у виска, улыбка ласковая и голый торс, волос луной за его спиной высвеченный. Прищурилась, пытаясь упомнить - кто же он, где она, кто сама?
Богутар взгляд ее оживающий заприметил, в чарку с зельем от лихоманки щепоть порошка Хольги сыпнул - серо-зелен он, но запах приятный, пряный. Зашипел по настою и канул. Поднес мужчина чарку женщине к губам:
- Испей лапушка.
Выпила, пытаясь сообразить, что происходит, огляделась, отдавая посудину - спальня вроде. Богутар чарку на лавку поставил, платье женщине расстегнул - упало к ногам, все наготу ее дивную выставляя.
- Обними меня, лапушка, счастье мое велиокое, - обнял ее за талию ласково, дышать боясь в ее сторону. Уставилась на него - глаз то карий, то синий делается, хмурится женщина пытливо.
- Ты кто?
- Муж тебе, голуба моя белокрылая.
- Муж?
- Муж, лапушка, - обнял крепче. К губам наклонился. - Славница ты моя златоволосая, сокровище неземное, лапушка - соколица, - зашептал, губами нежно лица касаясь. Трепет охватил. - Люба ты моя, - прошептал задыхаясь, прижал ее щекой к своей щеке, пальцами в волосах зарылся - кружит голову близость ее, сумятит сердце и жаром одаривает. Уж так сладко и томно, что стон невольно сорвался. - Как же я раньше тебя неведал, лапушка? Как же жил без тебя, голубка моя?
Ладонями ей лицо обнял, поцеловал нежно, еле касаясь губ:
- Прости меня коли что. Затяжелей только быстрее. Страх меня берет, кой сроду не ведывал - а ну, придешь в себя и отринешь? Не жить мне без тебя. Позора не страшусь, тебя голубка моя, тебя лапушка, потерять страшно. Моя ты, слышишь ли, велиокая? Моя пока жив. Ради тебя сердце бьется, ради тебя дышу.
Целовал ее, как в дурмане был. На постель уложил и пил, пил поцелуем дыхание, свое сбивая. Счастлив был до без ума и нежил жену, сам нежась, пальчики целовал, надивиться на них не мог. Уж какие они тонюсенькие и гладенькие, белые да ровные, ноготочки как слюдой подернуты - мерцают.
Насытится ею не мог. Только познает, опять жар желания берет. И чем дальше, тем больше уносит - зацеловал бы любушку, уж так хороша, уж так сердцу, душе и телу мила. Таял он в нежности к ней, как мед на солнце, плыл, себя теряя. Увяз, как, сам не понял, да и неважно ему было - вот она, рядом, его, остальное пыль.
Она плыла по лунному свету, то ли спала, то ли грезила. Кто-то тревожил ее - вяло отзывалась и снова уплывала - покой и, она в нем растворилась: ничего не надо, ничего не интересно.
Богутар улыбался, даже во сне прижимая к себе женщину: счастье его с ним, оттого и сон сладок.
Горисвет через ворота проскакал до самого терема, сходу с лошади спрыгнул, девок с лавок вскидывая, пацанят зашалившихся в лопухах, озадачивая. На крыльцо кинулся, а с него кнеж ступил, из-за угла Купала вывернул.
- Чего прешь, как оглашенный?! - с места в карьер взял, но гридень на дядьку и не глянул - на князя воззрился:
- Худы новости. Господари к нам именитые идут…
- Ну и Бог в помощь, гость свят, - вставил Купала и смолк под упреждающим взглядом Мирослава.
"Дальше молви", - поторопил Горисвета.
- Господари те от полешанского кнежа Богутара, сына Полеша, а тот брат…
- Кому он брат - ведаю, дале молви, - отрезал, руки на пояс водрузив.
- С дарами княже идут, с поклоном за жену добрую.
- От те! Оженился?! А мы чего?! - всплеснул руками Купала и опять смолк под взглядом князя.
- А жена та… А жена! Халена! - выпалил.
- От ты, ядрена кочерыжка! - выдал Купала и притих уже сам по себе.
Мирослав постоял и неторопливо со ступеней спустился, на лавку сел, помолчал и спросил гридня:
- Верно то?
- Как обсказали - она, токмо веры родичам росков нету. Миролюб разведать решил.
- Увозом али как?
- Миром, бают, по чести. Даров три воза, богатые.
Закаменело лицо мужчины.
- Далече?
- К утру будут.
- Дозорных ко мне кликни.
Горисвет поклон положил и ушел, а Купала рядом на лавку плюхнулся, губами пошамкал, зыркая на князя. У того лицо - камень, взгляд - тишина и покой - худо, ясно не в себе Мирослав от вестей.
- Нет мне веры полешанам, коварны аки роски и черны делами аки лютичи - едино родня, - молвил. - Да и где видано, Мирослав, абы на небо вздетая, на землю возвернулась? Тут бы аймаки поди уж гудели.
- Поди и гудят, - протянул спокойно.
- Вера есть? - насторожился.
- Что возвернулась.
"Боги, Купала, запамятовал? А и спокою опять по украинам нет, сбирают ахиды войско - всем ведомо, так что быть сече и Халена тут ко времени. Другое сердце щемит и веры тому нет - что с ней по чести слажено".
Веригор, Зорямир и Олеша головы перед князем склонили, проявившись. Замерли в ожидании наказов:
- Господари к нам идут, - прогудел тот. - Три воза добра от щедрот полешанских за Халену Солнцеяровну с ими.
Мужчины мигом головы вскинули, взгляды острее клинков стали.
- В шею гостечков да так, чтобы поняли и кнежу свому заповедовали - нам все ведомо и воровство их без ответа не останется.
- Головы за скверну сымем, - кивнул с нехорошим прищуром Веригор.
- Ни чинясь, - подтвердил Олеша.
- Ратников отрядите ярых, чтобы за Белынь ворогов не мешкая спровадили и без почета.
- Устроим ужо, - сжал кулак Зорямир.
Мирослав взглядом дал понять - свободны. Мужи пошли, переглядываясь.
Князь помолчал и молвил Купале:
- Донка с десятком к Белыне отправь сей же час. Пусть привечают и наготове будут. Всяк случиться может, - встал и пошел в терем.
В поволушу к себе поднялся и достал из сундука подарок Грома. Вещица заветная, сколь не смотрел на нее, все понять не мог, как малость такая, коробочка с закомуринками, голос Бога хранить может. Но то видно не его ума забота, а вот что приспело Грому невесту свою выручать, а знать ему Бога тревожить, уверен был. И нажал красную точечку, как Гром баил. Верно ли нет, Халена с небесного терема жениха опять на землю зринулась, может от его узнает. А там и дело будет. Уж на этот раз не полечь воительнице. Не убережили, ясно, но за то ахиды сполна поплатятся, в этом он слово княжье дает.
Ричард внимательно слушал доклад Пита и посматривал на Криса - хмур тот был и взгляд виноватый прятал. Не нравилось это мужчине:
- Только не говори, что твои люди потеряли Анжину, - протянул голосом жестким, предостерегающим, а сердце сжало - так ведь и есть.
Крис поерзал вздохнув:
- Ищут.
- "Ищут", - кивнул, на спинку кресла откинувшись и, карандаш в пальцах сломал от ярости.
Пит тяжело на Войстера уставился и все файлы откинул - полетели те веером:
- Мать твою, Крис!
- А что я?! - взбеленился тот. - Крутануло их при высадке и фиг знает куда кинуло! Ни мирян, ни вообще аборигенов - каньоны, джунгли!
- Убью, - прошептал, глядя на него Ричард.
Мужчина сжался и опять вздохнул, виновато глянув на друга.
- Здорово. Все как обычно. Через задницу! - рявкнул Пит.
- В общем так, снаряжай…
И смолк, услышав трель телефона. Допотопная вещица - давно уж видиосвязь работает. Вытащил из ящика стола забытую трубку и насторожился - Мирослав - кто такой?
- Да? - решил ответить.
- Хм… - князь растерялся от неожиданности, услышав явственный голос без человека. На трубку уставился:
- Грома бы мне, царствие небесное, - прогудел чуть сумятясь, но, пытаясь вида не показать. Все ж князь, не опоек.
- Царствие? - нахмурился Ричард и побледнел. Сообразив. - Князь Мирослав?!
- Да!… Хм. Да, он я.
- Князь! Халена у вас?!
- Тут дело такое, надобно б Грому явиться.
- Что случилось?!
Пит и Крис над другом нависли, вслушиваясь в его слова и гудящий голос в трубке.
Граф еще кнопку нажал, дав сигнал охране записать разговор.
- А Халена не у вас?
- Она к вам улетела!
- Ааа… ну, это… - ой и неудобно ж говорить в коробку эту! - Вы тама Грому передайте…
- Это я, Мирослав, Гром! В чем дело?!
- Так это… Споймали ее видать полешанские, и бают, оженили. Неладно то, чую увозом взяли, смикитили верно, кто она. Я тут разберуся, но ты б забрал ее. Не дело ж приключилось. А и смута идет, абы снова сече не быть, а Халене в ее не ввязаться.
- Я скоро буду! Найди ее! Не пускай никуда! Прилечу, разберемся со всеми разом!
- Зарок кладу, сыщу и воров споймаю. Всем на орехи выдадим, не сумлевайся, а и впредь бы оженился б, что ли на ей. Чего девка шастает без пригляду?
- Она не одна была! С ней Кири… Ливень с ней!
- От ты… о ем не слыхал, но сведаю. Приходь, а тут и устроим.
- Буду скоро! Звони, если будут новости!
И отключил связь, уставился на Криса и вдруг схватил его за галстук, к себе подтянул:
- Быстро звездолет!! Идем на Лефевр, поднимай людей!! Загрузка по полной программе! - процедил в лицо и откинул, вставая: я им устрою - оженили!
А самому душно от страха за Анжину, от ревности и бессилия - три недели лететь!
Зачем он ее отпустил?! Как мог?! За этот месяц, что ее нет, он вовсе дошел - ни спать, ни есть не может, дышать и то больно. И как чуял беду!
- Ну, если только ее пальцем тронули!…
- Хана Лефевру, - кивнул Пит с лицом готового к бою и на Криса прикрикнул. - Чего замерз-то?! Бегом на вылет! Мечи…
- Лазерники! - отрезал Ричард - хватит, побаловались! Росков этих он под корень вырубит, чтобы неповадно было и другим в наказ!
- Вы чего, всерьез? - растерялся Крис. Да и подумать - какой-то варвар, абориген отсталый Анжину по своей прихоти в жены взял! Ну, бред же собачий! Кому они верят вообще? Диплодоку?…
- Нет, шучу!! - рыкнули оба в голос и, Войстер мигом выдуло из кабинета.
Через два часа звездолет стартовал, но не один - пошла эскадра.
Глава 25
Почти седмица промелькнула, а он не заметил - любушка глаза застила. Одна как свет ему. Но дела тоже делать надо.
Поутру отпоил ее отваром от лихорадки, как заведено, и щепоть порошка дурманного сыпнуть не забыл. Девки одели госпожу и в светлицу отвели, песнями развлекать, сладостями баловать. Охрана - муха в комнату не проскользнет.
Богутар в темницу спустился, пленника проведать. Сидел тот смотрел холодно и давяще, а лицо как тесано из гранита.
Кнеж сел на лежанку и оценил работу - пол кладки отковырял, а крюк как стоял так и стоит. Усмехнулся Богутар:
- Я думал, в правду Бог ты, а ты так, ни пришей кобыле хвост.
- То что я тебе отрежу, тебе уже точно никто не пришьет, - сказал Шерби вроде между прочим и вроде равнодушно, а поверилось сразу.
- Зря стращаешь, побратим жены моей. Обиды посестре твоей не чиню, всем довольна лапушка и присмотрена и обласкана…
- Вот за лапушку причиндалы и отрежу, - стеклянными глазами глядя перед собой, тихо заметил Шерби.
Богутар помолчал, пытливо рассматривая пленника и, молвил:
- Люба она мне.
- А ты ей нет.
- Почем знаешь? - прищурил глаз. Шерби хмыкнул: "сам как телок за ней сколько лет, а все равно "друг".
- Ясновидящий.
- Ведун?
- Угу.
- Тогда скажи - затяжелела она?
Кирилл дернулся от ярости, челюсть свело так, что и домкратом не разжать. Уставился на мужчину - были бы глаза огнеметом - снесло бы того и спалило.
И подумать - какая-то мразь Анжины касается! Да от этого свихнуться можно!
А представить каково ей, и вовсе хоть на луну вой и железо на руках грызи.
- Тварь! - выплюнул.
Богутар головой качнул:
- Не выходит у нас разговор никак.
- Я с людьми разговаривать умею, а с мразью и животными нет.
Кнеж насторожился, глянул на него искоса:
- Да ты никак вздумал, что силой ее познаю?
Кирилла от одного "познаю" в дрожь кинуло, перевернуло - жаль кандалы не выдернуло.
- Хочешь верь, хочешь нет, но сейчас в светлице посестра твоя, сладости вкушает. Девок-песельниц слушает. Охранена - мышь не проскользнет.
Кирилл ком в горле сглотнул, взглядом железную дверь в каземат тараня, а в груди тесно от отчаянья, ненависти ко всему миру.
- Я к тебе как муж к мужу именитому говорить пришел, - затянул опять свое Богутар, не ведая что только видом своим мучает пленника. - Побратим жены свят для меня, потому все разговор с тобой веду. Что кандалы вздели, не серчай, горяч ты больно. Как в ум войдешь - волю дам, а и рад буду, если за посестрой своей, женой моей, приглянешь.
"Я те пригляну, сука, я тебе так пригляну - дай срок - кишки твои на кулак намотаю!"
- Есть дума у меня, почто серчаешь - не тебе досталась, не с тобой сладилась и слюбилась. Так то горек мед, ведаю, но об ней речь, не о нас. Смири гнев и гордыню, признай меня мужем Халены и милости прошу в светлицу к ней, а и сотником ко мне, а и советником.
- Пошел ты туда, чего у тебя скоро не будет, - уставился на него Кирилл, взгляд безмятежный, а скулы от гнева белые.
Кнеж губы поджал:
- Не слышишь ты меня.
- А тебя нет. Ты ископаемое, тупое, как засушенное дерьмо мамонта. Пошел ты… ублюдок.
Богутар встал и от души пнул пленника в лицо:
- Смерд, - прошипел и вышел.
Кирилл сплюнул кровь на солому и одарил закрывшуюся дверь жутким взглядом - примешь ты, Богутар, смерть лютую. Клянусь!
В ярости был Богутар. От разговора с побратимом Халены кипел, оскорбления его ели, а тут еще послы вернулись от Мирослава к вечеру.
На крыльцо вышел и, от увиденного, вовсе скулы от гнева свело - три воза хлама: посуда попорчена, соболя порезаны, сундуки побиты, порублены и послы Чернобог знает в чем, побиты - светятся разномастью. Кудри у Кудеяра срезаны, бороды у воинов до подбородков срезаны и все это в возках с дарами.
Вот значит, как приняли их миряне.
Вот значит, как поверили.
Спустился медленно, склоненные головы разглядывая и, вдруг выхватил меч. Срубил головы и Кудеяру и Гардару, обтер меч о их лохмотья.
- Все убрать, - приказал, стоящему за его спиной Наймару. - Головы Мирославу послать и одежду Халены. Не верил - поверит. Поздно чиниться, моя власть над ней, жена она мне. И коней седлай! Уходим в Полеш!
Пора отца навестить, с невесткой познакомить, а и с дядькой сговориться.
Нельзя тут. Неровен час мирянские явятся, выкрадут Халену.
Не отдаст! Пойдет против них с ярлами - иного хода нет, иначе так и будет трястись, ожидая, когда ее выкрадут. А выкрадут - не жить ему.
Меч в ножны сунул и на крыльцо взмахнул. Хольгу заприметил у лестницы, к себе подтянул за грудки:
- Дурмана давай еще кисет! И быстро!
В светлицу ринулся, подхватил жену на руки, в лоб нежно поцеловал.
- К батюшке поедем, - прошептал, ликом ее любуясь, губы манящие накрыл и канул гнев, как не бывало. Мягок стал, хоть мни как воск плавленый. - Лапушка ты моя, - расцеловал, горя от страсти. - Не отдам! Никому тебя не отдам! Моя ты! Лапушка, соколица, голубка моя белокрылая!
- Плащ соболями подбитый несите!! - прикрикнул на слуг. В ночь едут - в лесу остановиться придется - не застудилась бы лапушка, нельзя ей.
- Ничего, - улыбнулся ей, волосы оглаживая, лентой на лбу перехваченные. - Отобьюсь, лапушка. Оно ясно чего хотят - тебя свет мой, себе забрать. А не дам. Жена ты мне, велиокая, люба моя. Обломятся охотники, уберегу тебя.
А и совет кнежий устроить, показнить мирян. Но то рано, а был бы прок - не сунулись. Только на совет кнежи Халену призовут, чтобы она молвила так ли все как муж ее, кнеж Богутар баит, и поймут, что дурманом пояна - конец тогда, все аймаки ополчатся.
- Лето переждать надобно, лапушка, - прижал к себе, вслушиваясь, как сердечко ее ровно бьется. - К дрязге по-любому затяжелеешь и смиришься, пройдут тучи-то над нашими головами. А покаместь у батюшки поживем. Полеш не взять, не умыкнуть тебя из него, и рать у батюшки великая, и Рольхаальд споможет. Он мне, я ему. Сладим гордецов, согнем.
Плащ подали - укутал жену и на руки поднял, вынес с крыльца, на коня по спинам слуг взобрался, Халены не выпуская. Никому не доверял, а уж помыслить и миг ей в руках чужих побыть, не мог.
Усадил перед собой, устроил удобно и кивнул воинам и Наймару:
- Выходим!
Кирилл смотрел на суету во дворе - ноги, ноги - сапоги и копыта. Видно засобирались куда-то и большим количеством воинов, конными.
"Давай, двигай", - посоветовал Богутару: "чтоб тебе в дороге хребет сломали, сволочь!"
И развернулся, опять ковырять крюк начал.
Миролюб делал вид, что семечки пробует у торговки, а сам искоса на конников посматривал. И чуть язык от ярости не проглатил - впереди гордо вышагивал рысак, неся не менее гордого Богутара, не шел - плыл. И обнимал кнеж прижавшуюся к его груди Халену! А на лбу у нее женская повязка, как у мужней! И край подола шитого видно, носки сапожков узорчатых, вышитых, в соболя кутана.
Миролюб проводил взглядом конников, подивившись их количеству и, осел у стены, глаза закрыл, кумекая. А как не крути, выходило прав кнеж полешанский, по чести вышло. Полешане за эти два дня, что он в городище крутился, во всех красках свадьбу их кнежа с хранительнице мирян, девой - воительницей расписали. И все как один баили - не силком взял, сама далась. И гордились - еще бы - их кнежа Богиня мужем взяла!
- А скажи мне, куда это кнеж ваш направился? И не с молодой ли женой? - у торговки спросил.
- Кто ж знает - куда? Дело кнежеское, не нашенское. А и с молодой женой, - расцвела. - Верно ты приметил, муж воинский. Уж такая голубка - краше на свете нет. И пригожа и ладна и нраву смирного! А уж как ходит, как стоит, как глянет - Богиня едино! Слюбились они с кнежем-то крепко. Он у нас тоже пригож, девки-то обвздыхались об нем, да уж куда им неумытым супротив красы такой, кнеженки нашей! Вторую такую не сыскать!
- Это точно, - зубами скрипнул. Отлип от стены и побрел.
- А вот побратим ее все бают, серчает, - донеслось уже в спину от словоохотливой женщины. Миролюба развернуло:
- Кто?
- Да тож, грят, Бог. Не стерпел, что посестра смертного выбрала и все гневается, - наклонилась к нему, в ухо зашептала. - Баят кнеж его на цепь посадил в подземелье, чтобы охолонулся. А чего? Наш Богутар- Младой теперь Богам равен! Как никак Богини муж!
- Каков из себя не ведаешь? - глаз пытливый прищурил на балаболку.
- Так кто ж знает? Я не видала, но баят, одет чудно. А и кнеженка, когда ее Богутар - то привез, чудно одета была - черна вся, в мужеском - не подступись, страх берет. А в спаленке ровно голубка тиха, ручки-то - веточки, белехонька да точена! Красы писанной! Без ума от ее кнеж-то!
Миролюб отпрянул - как пощечину дали:
- Откуда прознала?
- Так обычай таков - в спаленке молодых поутру проведать, убедиться, что сладились и по миру все, что познали друг друга.