- Я всегда мечтал жить в деревне. Может, теперь наконец-то удастся.
Он поплелся по берегу к песчаной прогалине напротив отмели и сел. Господи, ну и странный же он!
- Там змеи, - сказала я как можно мягче.
Конечно, он тут же взвился, визжа, как поросенок миссис Вейнрайт.
- Да не тронут они вас. Просто поглядывайте по сторонам. Змеи кусаются, только если их разозлишь.
Раз уж он так скачет вверх-вниз, лягушек мне точно не видать как своих ушей. Не иначе придется терпеть его разговоры.
- Есть на этом берегу хоть одно безопасное место? - спросил он.
- Конечно, - улыбнулась я. - Как раз там, где вы сидели. Просто будьте начеку. Змеи здесь два фута длиной и такого красноватого цвета. Как иголки на соснах. - Я показала вверх на обрыв. - Вот как на этой.
- Боже правый! А давно это с иголками?
Я пробралась на глубокое место.
- Лет пять-шесть. Это все смог.
- Смог? Здесь нет никакого смога.
- У него же нет ни цвета, ни запаха. Мистер Томпсон говорит, что он везде, просто не разберешь, есть он или уже исчез. Но деревья-то знают. Поэтому они так и перекрашиваются.
- Но они погибнут, - сказал он очень печально.
- Не исключено. А может, изменятся.
- Но как? Это ужасно.
- Сосны - те выдерживают, а почти все секвойи к югу от Наварро-Ривер давным-давно погибли. То есть многие деревья еще стоят, - торопливо пояснила я, заметив, что он опять меня не понимает, - но они уже неживые. А здешние сосны - они еще не погибли, а может, и погибать не собираются.
В его глазах мелькнула догадка, и я поняла, что проболталась. Я изо всех сил постаралась исправить свой промах.
- Нас учат этому в школе. Говорят, что мы должны будем как-то справляться с этими напастями, когда вырастем. Мистер Томпсон рассказывает нам о биологии.
Последнее по крайней мере было правдой.
- Биология? В твоем возрасте?
Этот разговор все-таки меня доконает!
- Послушайте, мистер, мне пятнадцать лет, а этого вполне достаточно, чтобы смыслить в биологии. И в химии тоже. Если отсюда далеко до Санта-Розы, это не значит, что мы здесь не умеем читать и все такое прочее.
Я разозлилась не на шутку. Конечно, ростом я не вышла, но, черт подери, в наши дни коротышек полным-полно.
- Я не хотел тебя обидеть. Просто меня удивило, что у вас здесь такие хорошие школы.
Ну совсем он не умеет врать, этот Стэн!
- А чему учат там, откуда вы пришли?
Я знала, что от этого вопроса Стэн опять полезет на стенку, но уж очень мне хотелось поставить его на место.
- Ничему интересному. Истории, языку, изобразительному искусству. И почти ничему о том, как выжить. Вот, например, когда в прошлом семестре некоторые ученики попросили администрацию ввести такие дисциплины, как лесное хозяйство, изготовление корзин и прививка черенков, администрация вызвала службу, и начался бунт. Один из службы, - Стэн как-то странно облизнул губы, - попал в засаду, и его повесили на фонарном столбе вниз головой.
- Паршиво, - сказала я.
Действительно, дело дрянь. Впервые я поняла, как плохо стало в городах.
Стэн все улыбался, рассказывая, что они сделали с этим парнем из службы. Слушать его было противно, хотя Стэн и старался выбирать слова. Он сказал, что в последний раз эту штуку проделали во время столкновений белых с неграми.
И этот парень хотел преподавать в наших школах! Он сказал, что на собственной шкуре испытал, что это такое, когда всюду полно людей, и мог бы внести свой вклад в наше общество. Я прямо-таки видела, как застывает папино лицо от того, что говорил Стэн. А тот все долдонил, что, по его разумению, для людей самое главное - понять общину, и его объяснения здорово смахивали на что-то религиозное. И, поверите, мне стало страшно.
- Пятнадцать - это слишком много, - продолжал он. - У тебя есть братья или сестры помоложе?
Я постаралась ответить похитрее.
- Два брата. И сестра.
Я умолчала, что Джемми уже занимается исследованиями, а Дейви ничего не делает. Или чт Лайза готовилась обосноваться в соседнем поселке, чтобы в наших семьях не было слишком уж много кровосмешения.
- Старше или моложе?
- Старше главным образом.
Вот я и опять соврала. По крайней мере это у меня получалось неплохо. Ему и в голову не пришло выспрашивать о них дальше.
- Очень жаль. Мы должны изменить то, что происходит. Военное положение, обыски без ордеров, конфискации… Это ужасно, Торни, ужасно.
Не иначе как он думал, что мы здесь ничего не слышим и не видим. Он все говорил, как плохо, когда везде солдаты и какие они делают ужасные вещи. Я знала и это, и многое другое. Знала о бандах, которые убивают людей ради грабежа, и о клубах убийц, которые убивают ради развлечения. Черт возьми, Жюль Левенталь когда-то служил психиатром в клинике и немало порассказал нам о том, как ведет себя толпа и сколько людей доставляют беспокойство остальным.
- А как обстоят дела севернее? - спросил Стэн.
- Неплохо. В округе Гумбольдта все нормально, а в районе Кламат-Ривер народу уже много.
Мне совсем не хотелось, чтобы такой тип, как Стэн, оставался у нас. Я подумала, что, если наговорить ему про житье на севере, глядишь, он туда и подастся. Но он еще не пришел в себя и все кивал - ни дать ни взять тот чокнутый проповедник, который несколько лет назад хотел, чтобы мы все отдали души за господа бога.
- Правда, это страна секвой, так что через несколько лет и у них могут быть неприятности.
Он уставился на меня тяжелым взглядом:
- Торни, а ты смогла бы объяснить, как добраться до округа Гумбольдта?
Дурак он и есть дурак, уж можете мне поверить. Ему бы просто топать по старой дороге 101 - вот и все. А этот псих даже на карту не взглянул. А может, и взглянул, да старался загнать меня в ловушку, только меня голыми руками не возьмешь.
- Можно и дальше идти по главному шоссе, - я старалась, чтоб мой голос звучал искренне. - Но там, впереди, могут быть люди из службы - знаете, возле Юкии или Виллитса. Лучше бы свернуть к побережью и идти дальше вдоль берега.
"Ну вот, - подумала я. - Это его должно пронять. Он и так уже достаточно психовал".
- Да, да. Это лучше всего. Там Юрека, а это океанский порт, и будет связь…
Стэн распинался в том же духе еще минут пять. Он, видите ли, хотел организовать нападение на общину, чтобы защитить людей, но ради другой общины. Он твердил о правах, говорил, откуда ему известно, чего люди хотят на самом деле, что он изменит все, чтобы они это получили. Он сказал, будто знает, что для них самое лучшее. Ух, жаль, мистер Левенталь не мог его послушать.
- Ну а что же ты? Ты ведь должна быть в школе, верно?
- Не-а, - протянула я. - У нас занятия всего два раза в неделю. Остальное время мы свободны.
Интересно, стоило ли говорить ему так много. Пожалуй, мы не должны особенно распространяться насчет школы.
- Но ты же зря теряешь время, неужели тебе это непонятно?
Стэн присел на берегу, похожий на тощего кролика, который сидит на корточках.
- Сейчас тебе самое время изучать философию политики. Ты должна узнать, как функционирует общество. Это очень важно.
- Я знаю, как функционирует общество, - сказала я.
В конце концов это известно всем ребятам, которые учились у мистера Вейнрайта. Да и сами Вейнрайты переехали сюда вместе с нами отчасти из-за того, что политиканам из Сакраменто не нравилось, как мистер Вейнрайт учил о том, как они функционировали. А они были обществом.
- Да не то общество, - надменно возразил он и на мгновение напомнил мне мистера Томпсона, когда тот бывал чем-то недоволен. - Я имею в виду города, населенные центры.
Он все говорил и говорил, когда я увидела двух лягушек, которые ползли по дну. Я посмотрела, куда они ползут, а потом нагнулась над ними, задержав дыхание, едва лицо коснулось воды. Мне удалось поймать одну, а вторая удрала.
- Тратишь время на ловлю лягушек, - съязвил Стэн.
- А что? Они очень вкусные. Мама начиняет их маслом и жарит.
- Ты хочешь сказать, что вы их едите? - побледнев, пискнул он.
- Конечно. Это же мясо, разве не так?
Я пробралась к прутику с насаженными лягушками и прибавила новую. Стэн поерзал, подергался, но вскоре успокоился.
- Лягушки… - пробормотал он, - все же как вы можете есть лягушек?
- Очень просто.
Вряд ли он поверил, будто мы едим лягушек. Но для верности я дотянулась и схватила прут с лягушками. - Видите? Вот эта, - я ткнула большим пальцем в живот лягушки, - жирнющая. Самый что ни на есть лакомый кусочек.
- И ты видишь их под водой?
Я повернулась и взглянула на него. Он стоял на противоположном берегу выпрямившись, и в его глазах был прежний страх.
- Конечно. Надо же видеть, что ты хочешь поймать.
- Но в этой воде…
- А, просто я не открываю глаз так, как это делаете вы, - сказала я как бы между прочим. - Я за ними охочусь вот с этим. - И я мигнула мембранами.
У Стэна был такой вид, точно он проглотил саламандру.
- Что это было? - испуганно спросил он.
- Мигательная перепонка - меня так и проектировали с самого начала.
- Мутанты, - завопил он, - уже!
Он попятился, стараясь выкарабкаться на берег и не отрывая от меня взгляда, будто я оборотень какой. Он скользил и спотыкался, пока не взобрался наверх, а потом умчался прочь - было слышно, как он ломился сквозь кустарник, шуму от него было больше, чем от стада оленей.
Когда он исчез, на прогалине было полно листьев, сучьев и гальки, и я поняла, что сегодня ни лягушек, ни рыбы мне уже не поймать. Я взяла снизку с лягушками, сняла сапоги и направилась домой. Конечно, мама будет недовольна, но я надеялась, что мой улов смягчит ее гнев. Наверное, следует рассказать им о Стэне. Они не любят, когда здесь появляются посторонние.
И в самом деле, дома мне учинили хорошенький разнос. Самое смешное - их больше всего разозлило, что я показала Стэну свои мембраны. Есть о чем говорить, какая-то крохотная кожная заслонка, которую нам закодировал мистер Томпсон. Паршивый кусочек лишней кожицы возле глаз!
А послушать, как мистер Томпсон говорит об этом, - можно подумать, он перевернул всю Вселенную!
Клиффорд Саймак
Дурной пример
С некоторыми весьма щепетильными заданиями могут справиться только роботы - заданиями такого порядка, что их выполнение нельзя поручить ни одному человеческому существу…
Тобиас, сильно пошатываясь, брел по улице и размышлял о своей нелегкой жизни.
В карманах у него было пусто, и бармен Джо выдворил его из кабачка "Веселое ущелье", не дав как следует промочить горло, и теперь ему одна дорога - в пустую лачугу, которую он называл своим домом, а случись с ним что-нибудь, ни у кого даже не дрогнет сердце. И все потому, думал он, охваченный хмельной жалостью к себе, что он - бездельник и горький пьяница; просто диву даешься, как его вообще терпит город.
Смеркалось, но на улице еще было людно, и Тобиас про себя отметил, как старательно обходят его взглядом прохожие.
Так и должно быть, сказал он себе. Раз не хотят смотреть на него, значит, все в порядке. Им незачем его разглядывать. Пусть отворачиваются, если им так спокойнее.
Тобиас был позором города. Постыдным пятном на его репутации. Тяжким крестом его жителей. Социальным злом. Тобиас был дурным примером. И таких, как он, здесь больше не было, потому что на маленькие городки всегда приходилось только по одному отщепенцу - даже двоим уже негде было развернуться.
Выписывая вензеля, Тобиас в унылом одиночестве плелся по тротуару. Вдруг он увидел, что впереди, на углу, стоит Элмер Кларк, городской полицейский.
Стоит и смотрит в его сторону. Но Тобиас не заподозрил в этом никакого подвоха. Элмер - славный парень. Элмер соображает, что к чему. Тобиас остановился, немного подобрался, приосанился, затем нацелился на угол, где его поджидал Элмер, и без особых отклонений от курса поплыл в ту сторону. И прибыл к месту назначения.
- Тоуб, - сказал ему Элмер, - не подвезти ли тебя? Тут неподалеку моя машина.
Тобиас выпрямился с жалким достоинством забулдыги.
- Ни боже мой, - запротестовал он, джентльмен с головы до пят. - Не по мне это - доставлять вам столько хлопот. Премного благодарен.
Элмер улыбнулся.
- Ладно, ладно, успокойся. Но ты уверен, что доберешься до дома на своих двоих?
- О чем речь! - ответил Тобиас и припустил дальше.
Поначалу ему везло. Он благополучно протопал несколько кварталов.
Но на углу Третьей и Кленовой с ним приключилась беда. Споткнувшись, он растянулся во весь рост на тротуаре перед самым носом у миссис Фробишер, которая стояла на крыльце своего дома, откуда ей было отлично видно, как он шлепнулся. Он не сомневался, что завтра же она не преминет расписать это позорное зрелище всем членам Дамского благотворительного общества. А те, презрительно поджав губы, будут потихоньку кудахтать между собой, мня себя святей святых. Ведь миссис Фробишер была для них образцом добродетели. Муж ее - банкир, а сын - лучший игрок Милвилской футбольной команды, которая рассчитывала занять первое место в чемпионате, организованном Спортивной ассоциацией. Не удивительно, что это воспринималось всеми со смешанным чувством изумления и гордости: прошло немало лет с тех пор, как Милвилская футбольная команда в последний раз завоевала кубок ассоциации.
Тобиас поднялся на ноги, суетливо и неловко стряхнул с себя пыль и вырулил на угол Третьей и Дубовой, где уселся на низкую каменную ограду, которая тянулась перед фасадом баптистской церкви. Он знал, что пастор, выйдя из своего кабинета в полуподвале, непременно его увидит. А пастору, сказал он себе, это очень даже на пользу. Может, такая картина выведет его наконец из себя.
Тобиаса беспокоило, что в последнее время пастор относится к нему чересчур благодушно. Слишком уж гладко идут сейчас у пастора дела, и похоже, что он начинает обрастать жирком самодовольства: жена у него - председатель местного отделения Общества Дочерей Американской Революции, а у длинноногой дочки обнаружились недюжинные музыкальные способности.
Тобиас терпеливо сидел на ограде в ожидании пастора, как вдруг услышал шарканье чьих-то ног. Уже порядком стемнело, и, только когда прохожий приблизился, он разглядел, что это школьный уборщик Энди Донновэн.
Тобиас мысленно пристыдил себя. По такому характерному шарканью он должен был сразу догадаться, кто идет.
- Добрый вечер, Энди, - сказал он. - Что новенького?
Энди остановился и взглянул на него в упор. Пригладил свои поникшие усы и сплюнул на тротуар с таким видом, что, окажись поблизости посторонний наблюдатель, он расценил бы это как выражение глубочайшего отвращения.
- Если ты поджидаешь мистера Хэлворсена, - сказал Энди, - то попусту тратишь время. Его нет в городе.
- А я и не знал, - смутился Тобиас.
- Ты уже достаточно сегодня накуролесил, - ядовито сказал Энди. - Отправляйся-ка домой. Меня тут миссис Фробишер остановила, когда я недавно проходил мимо. Так вот, она считает, что нам необходимо наконец взяться за тебя всерьез.
- Миссис Фробишер - старая сплетница, - проворчал Тобиас, с трудом удерживаясь на ногах.
- Этого у нее не отнимешь, - согласился Энди. - Но женщина она порядочная.
Он внезапно повернулся и зашаркал прочь, и казалось, будто передвигается он чуть быстрей, чем обычно.
Тобиас, покачиваясь, но, пожалуй, не так заметно, как раньше, заковылял в ту же сторону, что и Энди, мучимый сомнениями и горьким чувством обиды.
Потому что он считал себя жертвой несправедливости.
Ну разве справедливо, что ему выпало быть таким вот пропойцей, когда из него могло бы получиться нечто совершенно иное? Когда по складу своей личности - этому сложному комплексу эмоций и желаний - он неудержимо стремился к чему-то другому?
Не для него - быть совестью этого городка, думал Тобиас. Он достоин лучшей участи, создан для более высокого призвания, мрачно икая, убеждал он себя.
Расстояние между домами постепенно увеличивалось, и они попадались все реже; тротуар кончился, и Тобиас, спотыкаясь, потащился по неасфальтированной дороге к своей лачуге, которая приютилась на самом краю города.
Она стояла на холмике над болотом, вблизи того места, где дорогу, по которой он сейчас шел, пересекало 49-е шоссе, и Тобиас подумал, что жить там - сущая благодать. Частенько он сиживал перед домиком, наблюдая за проносящимися мимо машинами.
Но в этот час на дороге было пустынно, над далекой рощицей всходила луна, и ее свет постепенно превращал сельский пейзаж в серебристо-черную гравюру.
Он продолжал свой путь, бесшумно погружая ноги в дорожную пыль, и порой до него доносился вскрик растревоженной птицы, а в воздухе тянуло дымком сжигаемых осенних листьев.
Какая здесь красота, подумал Тобиас, какая красота, но как же тут одиноко! Ну и что с того, черт побери? Он ведь всегда был одинок.
Издалека послышался рев двигателя мчавшейся на большой скорости машины, и он про себя недобрым словом помянул таких вот отчаянных водителей.
Спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, Тобиас ковылял по пыльной дороге, и теперь ему уже стали видны быстро приближающиеся с востока огоньки.
Он все шел и шел, не спуская взгляда с этих огоньков. Когда машина подлетела к перекрестку, неожиданно взвизгнули тормоза, машина круто свернула на дорогу, по которой он двигался, и в глаза ему ударил свет фар.
В тот же миг луч света, взметнувшись, вонзился в небо, вычертил на нем дугу, и, когда с пронзительным скрипом трущейся об асфальт резины машину занесло, Тобиас увидел неяркое сияние задних фонарей. Медленно, как бы с натугой, машина заваливалась набок, опрокидываясь в придорожную канаву.
Тобиас вдруг осознал, что бежит, бежит сломя голову на мгновенно окрепших ногах.
Впереди него машина рухнула набок, с раздирающим уши скрежетом проехалась по асфальту и легко, даже как-то плавно соскользнула в канаву.
Раздался негромкий всплеск воды, машина уперлась в противоположную стенку канавы и теперь лежала неподвижно, только все еще вертелись колеса.
Тобиас спрыгнул с дороги и, бросившись к дверце машины, обеими руками стал яростно дергать за ручку. Однако дверца заупрямилась: она стонала, скрипела, но упорно не желала уступать. Он рванул что было мочи, и дверца приоткрылась - этак на дюйм. Тогда он нагнулся, запустил пальцы в образовавшуюся щель и сразу почувствовал едкий запах горящей изоляции. Тут он понял, что времени осталось в обрез. И еще до него вдруг дошло, что по ту сторону дверцы, точно в ловушке, отчаянно бьется живое существо.
Помогая ему, кто-то нажимал на дверцу изнутри; Тобиас медленно распрямился, не переставая изо всех сил тянуть на себя ручку, и наконец дверца с большой неохотой поддалась.
Из машины послышались тихие, жалобные всхлипывания, а запах горящей изоляции усилился, и Тобиас заметил, что под капотом мечутся огненные языки.