Джаро молчал, и Хильер строго продолжал: "Настойчиво рекомендую отложить авантюрные поиски - в любом случае, скорее всего, тщетные. В первую очередь тебе нужно заняться важными вещами. Твоя мать и я пожертвуем всем, что у нас есть, для того, чтобы ты получил надлежащее образование - но мы будем противиться любым попыткам сбиться с пути академической карьеры, противоречащим твоим интересам".
В этот момент в комнату зашла Альтея. Ни Хильер, ни Джаро не испытывали никакого желания продолжать разговор, и на том дело кончилось.
2
Для Джаро три первых года в Лицее промчались так незаметно, что впоследствии, когда он вспоминал об этом времени, оно сливалось в одну неразборчивую картину. Проходили его последние безмятежные дни - никогда больше в его жизни не будет такого душевного покоя.
Тем не менее, даже эти годы не были лишены событий, не говоря уже о сотнях постепенных изменений. Джаро вырос еще на пару вершков и превратился в стройного широкоплечего юношу - скорее жилистого, нежели мускулистого, немногословного и замкнутого в себе. Когда девушки собирались, чтобы поболтать о своих делах, их мнения сходились в том, что Джаро привлекателен, хотя и в несколько аскетическом роде, подобно героям романтических легенд. Какая жалость, что он остался, смешно сказать, профаном!
Во время каникул, наступивших после третьего года обучения в Лицее, Джаро позволили работать в мастерской космического терминала столько, сколько он хотел. Однажды он взялся за выполнение особенно сложного задания. У него все получилось, причем он закончил работу достаточно быстро. Он проверил механизм измерительными приборами и калибрами: по-видимому, все было в порядке. Джаро подписал отчетную ведомость. Обернувшись, он обнаружил, что рядом стоял Гэйнг Нейтцбек. Морщинистое лицо механика, как всегда, сохраняло непроницаемое выражение. Джаро мог только надеяться, что, выполняя инструкции, не допустил никакой ошибки. Нейтцбек взглянул на ведомость и произнес - мягким глуховатым тоном, какого Джаро никогда раньше от него не слышал: "Ты неплохо справился с этой штуковиной: теперь она работает лучше прежнего. Причем у тебя ушло на это не слишком много времени".
"Благодарю вас", - отозвался Джаро.
Гэйнг продолжал: "Впредь можешь считать себя квалифицированным помощником механика - твой оклад соответственно повысится". Нейтцбек достал с полки бугорчатый кувшин из лиловато-серого плавленого камня. Откупорив его, механик щедро наполнил янтарной жидкостью два приземистых керамических стаканчика: "По этому случаю не мешает клюкнуть "Особого старательского" - будь уверен, его не подают в здешних заведениях". Гэйнг пододвинул один стаканчик поближе к Джаро: "Твое здоровье!"
Гэйнг поднес стаканчик ко рту, кивнул и опрокинул содержимое в глотку. Приготовившись к самому худшему, Джаро проглотил добрую половину предложенной ему порции. "Терпение и спокойствие!" - приказал он себе. Теперь ни в коем случае нельзя было давиться и кашлять - от него требовалось вежливое выражение благодарности.
Наконец огненная жидкость достигла желудка и улеглась. Джаро медленно выдохнул. Он понимал, что от него ожидалось какое-нибудь замечание. Но в первую очередь следовало не забывать о самом важном, как мог бы выразиться Хильер Фат. Джаро снова поднес к губам приземистый стаканчик и залпом допил оставшийся в нем "Особый старательский". Моргнув, он осторожно поставил стаканчик на верстак и попытался придать голосу надлежащую решительность: "Я не слишком разбираюсь в крепких напитках, но, по-моему, это исключительно бодрящее пойло. В любом случае, так подсказывает инстинкт".
"Инстинкт тебя не обманывает! - столь же решительно подтвердил Нейтцбек. - Ты открыл для себя важную истину, и твоя откровенность внушает доверие. О человеке многое можно сказать, наблюдая за тем, как он опрокидывает стаканчик. Хорошенько насосавшись, каждый говорит первое, что приходит в голову - чего только мне не приходилось слышать! Мне рассказывали истории, полные скорби и ужаса, через несколько минут сменявшиеся разгульными песнями. Одни похваляются происхождением и претендуют на врожденное превосходство, другие делятся тайнами. Одни вспоминают красивых женщин, другие со слезами поминают доброту матерей". Гэйнг снова поднял кувшин и вопросительно взглянул на Джаро: "Еще полстаканчика? Нет? Может быть, ты прав - сегодня нам еще нужно работать. Завтра, между прочим, мы пойдем делать окончательный обход черному "Скарабею"". Нейтцбек ткнул пальцем в сторону элегантной космической яхты, поменьше "Фарсанга", но, тем не менее, вполне внушительной.
Джаро не мог найти слов: "Вы и я? Больше никого?"
"Так точно! Работу поручили нам. Тебе пора разбираться в предполетной наладке".
Джаро вернулся в Приют Сильфид в радостном возбуждении. Повышение в должности имело для него большое значение: отныне он мог с полным основанием говорить о себе как о космическом механике, причем вскоре ему предстояло научиться бортовой наладке и управлению космическим кораблем.
3
Через три недели, закончив смену, Джаро проходил вдоль вереницы спящих звездолетов. Приближаясь к "Фарсангу" серии "Мерцающий путь", он увидел Лиссель Биннок - та нервно прохаживалась туда-сюда вдоль корабля, пока два пожилых господина изучали карту, развернутую на выступе правого борта. Разговор явно контролировался старшим и более энергичным из собеседников. Он ограничивался краткими безоговорочными утверждениями, тыкая в карту негнущимся указательным пальцем, а замечания другого господина игнорировал.
Оба незнакомца явно одевались у лучших портных города и вели себя с самоуверенностью, свидетельствовавшей о высоком иерархическом статусе. Старший - высокий и худощавый, с продолговатым бледным лицом, копной седых волос и заостренной белой бородкой клинышком, отличался сухостью и спокойствием манер. Другой господин, упитанный и слегка покрывшийся испариной, поблескивал розоватой кожей и поглядывал вокруг по-собачьи яркими карими глазами.
Лиссель прислонилась к закраине правого борта "Фарсанга", постукивая пальцами по глянцевой черной поверхности. Она заметила приближение молодого человека приятной наружности - появилась возможность немного развлечься! Лиссель приняла позу, изображавшую ленивое безразличие - и только тогда, когда молодой человек оказался вблизи, соблаговолила повернуть голову и устремить на него взгляд голубых глаз, заставлявший таять все сердца. К своему удивлению, она узнала Джаро, однокашника из Ланголенской гимназии. Они не были хорошо знакомы, так как Лиссель была повседневно занята привлечением внимания более престижных персон - таких прилежных карьеристов, как Ханафер Глакеншоу, Алджер Оулс и Кош Диффенбокер, а также прочих честолюбцев, цепко карабкавшихся, подобно вьющимся растениям, по гимнастической стенке социальной иерархии. Им прочили блестящее будущее, а некоторые уже стали кандидатами в члены молодежного филиала Квадратуры круга. Сама Лиссель агрессивно боролась за место под солнцем и продолжала посвящать этой цели каждую минуту, применяя собственные тайные методы, уже позволившие ей заслужить черный с серебряной эмблемой значок немаловажных "Уклонистов". Ей нравился престиж, но она наслаждалась влиянием своих естественных чар даже больше, чем общественной репутацией, в связи с чем ей было приятно встретиться с Джаро, хотя она едва его помнила.
Джаро реагировал на Лиссель более прямолинейно, как это и свойственно молодым здоровым представителям мужского пола. Он хотел бы подойти к ней, засвидетельствовать почтение и, ограничившись минимальным количеством общения, как того требовала вежливость, затащить ее в постель. За прошедшие годы Лиссель мало изменилась. Ее тонкие, матово-золотистые волосы спускались почти до плеч, и каждое ее движение вызывало смятение воздушных волнистых локонов. У нее было утонченное, даже хрупкое лицо с круглыми невинно-голубыми глазами и широким ртом, постоянно кривившимся и дрожавшим в такт мыслям, порхавшим и менявшим направление подобно бабочке - она то улыбалась, то дулась, то поджимала губы, то гримасничала, то опускала уголки губ с насмешливым сожалением, то прикусывала нижнюю губу, словно ребенок, задумавший проказу, но застигнутый врасплох. Когда Лиссель приходила в возбуждение, ее грациозная гибкая фигура почти извивалась, не в силах сдерживать безудержную энергию маленького привязчивого животного. Девушки побаивались ее и чувствовали себя в ее компании как неряшливые чучела. Молодых людей, однако, она завораживала, будучи предметом бесконечных вопросов и предположений. Можно ли было быть уверенным, в ее случае, что дыма без огня не бывает? Никому, по-видимому, еще не удалось раскрыть тайну Лиссель, хотя многие уделяли этой проблеме серьезное внимание.
"Кажется, тебя зовут Джаро?" - весело, нараспев спросила она, после чего впилась глазами в его лицо, ожидая подобострастной обрадованной улыбки замеченного ничтожества.
"Да, меня так зовут, - вежливо ответил Джаро. - Я тебя помню - теперь ты тоже учишься в Лицее".
Лиссель кивнула; по ее мнению, Джаро вел себя чопорно, даже скучновато: "Что ты тут делаешь, если не секрет?"
"Здесь нет никакой тайны! Я работаю в мастерской".
"А, конечно! Теперь припоминаю! Ты - отважный юноша, мечтавший стать астронавтом!"
Джаро уловил в голосе Лиссель издевательский оттенок - для нее насмешка была средством избавления от скуки; она пользовалась этим средством с энтузиазмом неведения, как котенок пользуется когтями, когда точит их, уничтожая дорогую лакированную мебель. Джаро безразлично пожал плечами. Укол не произвел ожидаемого действия, что раздосадовало Лиссель. Она надула щеки и сморщила нос, показывая, что Джаро успел ей наскучить. Но Джаро смотрел поверх ее головы на "Фарсанг" и не заметил трудоемкую гримасу. Лиссель нахмурилась. Джаро был профаном - то есть трезвой личностью без чувства юмора. Такой ли уж трезвой? Лиссель с подозрением прищурилась и спросила: "Почему ты ухмыляешься?"
Джаро обратил на нее наивный непонимающий взгляд. Лиссель не успокаивалась: "Мне не нравится, когда надо мной смеются!"
Уже откровенно веселясь, Джаро отозвался: "По правде говоря, я наслаждался открывшейся картиной".
Изящный рот Лиссель чуть приоткрылся. В замешательстве она спросила: "Какой картиной?"
""Фарсангом" - ты же стоишь прямо перед ним! В результате возникает впечатление, что я смотрю на страницу рекламы звездолета в модном журнале".
Раздражение Лиссель поубавилось: "А! Значит, даже профан может делать галантные комплименты".
Джаро поднял брови и начал было отвечать, но передумал и спросил: "Кто твои знакомые?"
Лиссель покосилась на двух пожилых господ: "Персоны чрезвычайно высокого статуса, вхожие в клубы "Валь-Верде" и "Кахулибов"". Она подождала, чтобы Джаро воспользовался возможностью выразить трепетное почтение, но тот молчал, глядя на нее со спокойным любопытством. Лиссель указала на упитанного господина: "Это мой дядя, Форби Мильдун. Другой, с дьявольской бородкой - владелец "Фарсанга" Гильфонг Рют, черт бы его побрал!" Заметив удивление Джаро, она пояснила: "Он совершенно лишен здравого смысла и выводит меня из себя!"
Джаро взглянул на богача, вызывавшего у Лиссель такие сильные чувства: "Он выглядит как вполне здравомыслящий человек".
Лиссель не могла поверить своим ушам: "Ты шутишь!"
"Мне приходится судить о нем по спине, он отвернулся", - сокрушенно развел руками Джаро.
"О людях нельзя судить по спине".
"В таком случае, не будешь ли ты любезна объяснить, почему, по твоему мнению, господин Рют лишен здравого смысла?"
"Он купил "Фарсанг" пять лет тому назад и за все это время летал на нем в космос только один раз. Разве это разумно?"
"Может быть, его мучает космическая болезнь - или боязнь открытых пространств. А почему тебя это беспокоит?"
"Меня это очень даже беспокоит, и дядю Форби тоже! Господин Рют обещал продать ему "Фарсанг" по сходной цене, а теперь упирается и торгуется и называет сначала одну цифру, потому другую, и все они никому не по карману!"
"Похоже на то, что он просто не хочет расставаться со звездолетом".
Набычившись, Лиссель злобно вперила взор в Гильфонга Рюта: "Если это так, с его стороны это исключительно неосмотрительно".
"Почему же?"
"Потому что дядя Форби обещал взять меня с собой в круиз по планетам, на целый год, как только купит "Фарсанг"! Но я успею состариться и покроюсь морщинами, ожидая выполнения его обещаний!"
"Ничего страшного, - успокоил ее Джаро. - Как только у меня будет своя космическая яхта, мы с тобой улетим куда-нибудь за скопление Виггса - на год, а то и на два".
Лиссель надменно подняла брови: "Тебе пришлось бы взять с собой также мою мать, в качестве дуэньи, а она может воспротивиться такому времяпровождению. Подобно другим патронам клуба "Бустамонте", она терпеть не может представителей низших социальных слоев. Если мама узнает, что ты - профан, она обзовет тебя "пронырой" и выгонит тебя из звездолета".
"Из моего собственного звездолета?"
"Разумеется - если она сочтет это целесообразным".
Перед лицом такого заявления Джаро было нечего сказать. Лиссель снова прислонилась к кораблю и рассматривала ногти. Джаро ей уже наскучил. Конечно, он выглядел аккуратно и гигиенично, но в нем не было той бесшабашной готовности рисоваться и совершать безумства, чтобы заслужить ее одобрение, которая делала общество других молодых людей приятно щекочущим самолюбие. "Безвольное, робкое существо! - презрительно думала она. - Профан, да и только".
Лиссель обернулась, чтобы проверить, насколько дядя Форби преуспевал в попытках повлиять на Гильфонга Рюта. Судя по осунувшейся физиономии Мильдуна, попытки эти ни к чему не приводили.
"О чем они так долго говорят?" - спросил Джаро.
"Так, о разных делах, - беззаботно отозвалась Лиссель. - Ожидается какая-то крупная застройка. Если все получится, и господин Рют соизволит вложить капитал, у нас не будет никаких проблем. Предполагается, что я могу очаровать Рюта невинными голубыми глазками и заставить его пойти на уступки".
Форби Мильдун свернул карту и поднялся по трапу в салон космической яхты вместе с ее владельцем; Лиссель последовала за ними. Задержавшись на верхней ступеньке, она обернулась с не поддающимся истолкованию выражением, после чего исчезла внутри. Пожав плечами, Джаро направился к выходу из терминала.
Глава 8
1
Еще через три дня Хильера и Альтею Фатов повысили в должности за выслугу лет, сделав их ординарными профессорами Института, что означало существенное увеличение жалованья. Их статус также повысился - настолько, что их зачислили в клуб "Альтровертов" - группу интеллектуалов, диссидентов, занимавших важные должности профанов и прочих свободомыслящих личностей, не особенно стремившихся карабкаться по ступеням социальной лестницы; среди "альтровертов" числились даже перебежчики из клуба "Лемуров".
Фаты притворялись, что их не интересовал новоприобретенный статус, но втайне радовались такому признанию - они считали его не только заслуженным, но и более чем запоздалым. Они начали даже рассматривать возможность приглашения некоторых "альтровертов" в Приют Сильфид.
"Мои изящные подсвечники стоят без дела целую вечность! - вздыхала Альтея. - Кроме того, Хильер - и, пожалуйста, не надо ворчать - невозможно отрицать, что наш дряхлый дом нуждается в обновлении как изнутри, так и снаружи. Теперь мы можем себе это позволить, и нет никаких причин откладывать ремонт. А после ремонта мы сможем приглашать на ужин гостей - таких, как профессор Чабат и леди Интрикс - и не чувствовать себя при этом последним отребьем".
"Я не прочь чувствовать себя последним отребьем, - отозвался Хильер, склонный к прижимистости в том, что касалось денег. - Если кому-нибудь угодно истолковывать мои привычки как следствие низкого происхождения, пусть говорят, что хотят!"
Отважные заявления мужа не обманывали Альтею: "Не притворяйся, Хильер! Я знаю, что тебе нравятся ужины и вечеринки не меньше, чем мне - ты просто слишком упрям, чтобы в этом признаться".
Хильер рассмеялся: "Да и нет! По правде говоря, я боюсь тратить большие деньги без особой надобности".
"Не совсем понимаю, о чем ты говоришь".
"Помнишь, двадцать лет тому назад ходили слухи о новых пригородах и о продолжении северной застройки? Вчера я снова что-то такое слышал. Думаю, рано или поздно это произойдет".
"До тех пор сто лет пройдет! - возразила Альтея. - Танет уже расширился на восток, за холмы и в долину Вервиля. Почему бы застройка внезапно двинулась в нашем направлении?"
"Вполне может быть, что ты права, - сказал Хильер. - Но если ты ошибаешься, нам лучше было бы убраться отсюда, пока тут не начнется перенаселение. В этом отношении должен заметить, что сегодня утром мне предложили продать дом и землю".
"Неужели? Кто именно?"
"Тот же субъект, что и раньше - агент по продаже недвижимости, Форби Мильдун. Он упомянул, что ему поручили сбыть несколько прекрасных новых коттеджей в округе Каттерлайн, и что он мог бы уступить нам один из них в обмен на то, что он назвал "старым сараем", если бы мы уплатили в придачу еще тысяч десять. Он подчеркнул, что предлагаемые дома - неподалеку от Института, сразу за холмом, что очень удобно".
Альтея глубоко вздохнула: "И что ты на это сказал?"
"Я рассмеялся и сказал, что он просит слишком много. Мильдун ответил, вполне разумно, что в том состоянии, в каком Приют Сильфид находится сегодня, его не продашь ни за какие деньги, но что он мог бы, возможно, уступить тысячу-другую сольдо, если бы мы согласились на некоторые условия. Я сказал, что цена все еще слишком высока. В конце концов мне удалось выторговать новый дом в обмен на старый, плюс шесть с половиной тысяч - но я предупредил его, что не могу заключать никаких сделок, пока не посоветуюсь с тобой и с Джаро. Мильдун хотел знать, почему Джаро мог бы что-нибудь решать по этому поводу. Я объяснил, что Джаро в конце концов должен унаследовать Приют Сильфид и успел привязаться к этому месту, а поэтому к его мнению придется прислушаться. Кроме того, я заметил, что мы могли бы рассмотреть возможность приобретения одного из новых коттеджей за семь с половиной или даже за восемь тысяч, если Приют Сильфид останется за нами".
"Не хочу я жить ни в одном из этих спичечных коробков в Каттерлайне, ни на каких условиях! - разозлилась Альтея. - Они там гнездятся друг на друге, как пчелиные соты! Меня исключительно раздражает предложение этого жулика! Это просто оскорбление, неприкрытое оскорбление!"