- Да что ты говоришь! А я и не догадался! - и, отсмеявшись, презрительно добавил: - Выброси эту блажь из головы. Разве ты не видишь, что ты в действительности такое?
- Что? - спросил Роман с совершенно честным любопытством.
- Упырь, как говорят у нас. Upier. Беспокойный мертвец. Что тебе понадобилось за Границей, бывший смертный? Проблем было мало?
- Э-э… упырь? Но поч-чему?!
- Как ты любишь задавать вопросы! Ты и по эту сторону будешь досаждать Вечным своим дурным любопытством?
- Но… почему?
- Да потому. Я же говорил - за чистую Вечность тебе нечем заплатить.
- Что з-за плата?
- Вот это.
Вампир протянул руку - и Роман понял, что руки можно коснуться. Он с силой, которой сам от себя не ожидал, вцепился в тонкие холодные пальцы - и от них горячий ток пролетел по нервам, сквозь сведённые мышцы, растапливая лёд, возвращая в тело живое тепло. Боль ушла. Роман опьянел от тепла и телесного покоя до головокружения и сладких слёз и машинально потянул руку вампира к своему лицу.
Её, кажется, хотелось поцеловать.
Вампир зашипел и резко вырвал руку. Тёплое наваждение прошло, но боль не возвращалась, озноб прекратился и зубы Романа уже не лязгали друг о друга. Кости ещё слегка поламывало, но только слегка.
- Спасибо, - сказал Роман, выпрямившись и пытаясь улыбнуться. - Что это было?
- Сила.
- Я так не умею.
- Вот именно.
- Поэтому я не стану вампиром? А что, нельзя научиться?
- Нельзя.
- А чем упыри отличаются от вампиров?
- О, силы ада! О, Геката, Бовами и все другие Древние Хозяева! Я плохо говорю по-русски? Я же только что сказал - упыри не делятся силой.
- А люди?
- Смотря какие. Некоторые - ещё как. Некоторые - нет. Какая тебе разница? Ты и раньше, по ту сторону, мало отличался от упыря. Это противно.
- За что же ты мне помогаешь? Раньше ты не разговаривал так.
- Во-первых, теперь ты - за Границей, и поэтому способен понять. А во-вторых, я встретил Анну, и она рассмешила меня. Я никогда не видел смертных, которые пытались кусать вампиров, кусать зубами, да ещё и пить кровь. И мне показалось, что это очень забавно.
Роман задумался. Разговаривая с ним, вампир вытирал белоснежным носовым платком руку, за которую Роман держался. Его движения становились всё ожесточённее и резче, через пару минут он тёр пальцы так, будто к ним прилипла какая-то неописуемая гадость, потом скомкал платок и швырнул в сторону.
- А ещё упыри есть? - спросил Роман.
- Есть, куда ж без них, - раздражённо ответил вампир. Его ноздри раздувались, как у принюхивающегося животного. - И зачем я только тебя трогал, падаль! Теперь не отчистишься…
- Подожди минутку! - Роман понял, что вампир собирается уходить, и заторопился. - А где живут упыри? И чем они питаются?
- Да отвяжись ты от меня! Я уже не рад, что занялся этой дурной благотворительностью! Упыри - неблагодарные твари, им сколько не дай - всё мало, - фыркнул вампир, развернулся на каблуках и быстро пошёл прочь.
- Постой! - закричал Роман, бросаясь следом.
Вампир обернулся. Его глаза загорелись красными огнями, и от взгляда повеяло таким холодом, что Роман затормозил.
- Запомни, - прошипел вампир, обнажая клыки кошачьим оскалом, - если будешь навязывать Хозяевам своё общество, то очень скоро издохнешь окончательно. Навязчивых упырей Вечные не терпят.
Роман почувствовал, что тепло, которое перетекло в его тело через пальцы вампира, потихоньку сходит на нет, и появившаяся интуиция новой ипостаси заставила его шарахнуться назад. Вампир коротко, злобно рассмеялся и ушёл.
Роман поёжился, обхватил плечи руками и принялся обдумывать положение.
Мир нежити оказался неоднороден. То, что авторы статей о вампирах считали разновидностями одного и того же существа, оказалось существами разных видов. Роман снова посмотрел на свою руку. Она, пожалуй, выглядела чуть лучше, синева под ногтями почти исчезла, но это всё равно была рука трупа, а не живого человека. Приятно. Вот то самое, что имел в виду тот писака, который представлял вампиров, как мертвяков с тусклыми волосами и увядшей кожей. В таком случае у меня жуткая рожа, длинные клыки и серые губы, которые станут ярко-красными, когда я…
Роман передёрнулся.
Мысль додумалась до конца. Когда я напьюсь свежей крови. В идеале - человеческой.
То, что как-то не приходило в голову. Вечность - вечностью, но для этого придётся питаться весьма своеобразным способом. Убивать людей. Не продумано.
Роман вздохнул и побрёл к дому. Он прислушивался к собственным ощущениям. Познабливало. Тело ныло, как от усталости, голова кружилась - и сводило желудок. Голод был так же силён, как давеча холод, и так же вызывал страх и тоску. Что бы съесть?
Улица была темна и пустынна. Наступил самый глухой ночной час; никто не гулял, работавшие в вечернюю смену уже давно вернулись домой, прочие всё ещё спали и видели десятые сны. Окна домов погасли. Фонари тускло светили через один. Вдалеке, на автобусной остановке виднелся жёлтый огонёк ночного ларька с вином и сигаретами.
Роман бросил пить и курить во время своих православно-буддистских похождений. Тогда считалось, что здоровый образ жизни может помочь узреть истину и достичь просветления. Теперь же ему отчаянно хотелось закурить и хлебнуть чего-нибудь покрепче. Казалось, что привычный человеческий допинг расставит мысли по местам и прогонит тоску. Роман отряхнул, насколько возможно, грязь с одежды и направился к ларьку. Он хотел купить сигареты, и только подойдя вплотную, уже видя пёстрые коробки и бутылки за освещёнными стёклами, сообразил, что его карманы безнадёжно пусты уже не первый день.
Роман мысленно чертыхнулся и, облокотясь на металлический поручень напротив окошка ларька, заглянул внутрь. Сонная полная девица, осветлённая до бледно-жёлтого оттенка, оторвала осоловевшие глазки от книжки в бумажной обложке, которую читала, посмотрела на Романа - и моментально проснулась. Заплывшие сонные глазки её сделались очень большими и выразительными - они выражали настоящий ужас.
Она не завопила в голос только потому, что потеряла дар речи.
Роман вдруг почувствовал, как заныла верхняя челюсть - даже приятно, пожалуй. Его ноздри раздулись сами собой - ив нос ударил запах из ларька: сигаретного дыма, дешёвой еды, вызвавшей мгновенную тошноту - и тёплой живой плоти. Это было так неожиданно и ярко, что Роман сам себе удивился.
- Который час, крошка? - спросил он небрежно, сглатывая слюну и принюхиваясь.
- Ч… четвёртый…
- Огоньку не будет?
Девица, похоже, справилась со своим страхом. Она усмехнулась, вытащила из коробки простенькую зажигалку, чиркнула, поднесла пламя к самому лицу Романа…
И тут его тело само собой рванулось вперёд, а пальцы сомкнулись у девицы на запястье. Девица взвизгнула и дёрнулась, зажигалка упала, - а Роман потянул изо всех сил. У него было такое чувство, будто девица пытается отобрать у него последний кусок хлеба - и это ощущение, помноженное на дикий голод, удесятерило его энергию. Девица уже не визжала, а молча, отчаянно, сосредоточенно дёргалась, пытаясь вырваться. Роман дважды перехватил её руку повыше - рука в тонком рукаве нитяного джемперка уже торчала в окошке ларька по плечо. Пальцы Романа внезапно обрели чувствительность, рука была мягкая и тёплая, под рукавом и кожей текла кровь - кровь! - и, осознав эту простую вещь, он впился в руку у самого плеча зубами, как некоторое время назад - в другую, холодную руку…
Девица пронзительно завизжала. Роман подумал, что кто-нибудь может услышать её вопли и помешать ему, и эта мысль привела его в бешенство. Голод, смешанный с яростью, заставил его не только хлебать горячую кровь, бьющую из разорванной артерии яркой струёй, но и терзать, рвать плоть с животной, бездумной, торопливой жадностью…
Внезапно Роман осознал, что девица уже не кричит. Это удивило его. Он оторвался от её руки, на которой у плеча обнажилась кость и разодранные мышцы, спутавшись с окровавленной тканью джемперка, висели клочьями - и посмотрел ей в лицо.
Девица лежала на маленьком прилавке между коробкой с использованными чеками и подставкой для блоков с жевательной резинкой. Её лицо побелело, и глаза закатились так, что можно было разглядеть только белки. Касса, прилавок, подставка под жвачку - всё было залито кровью, будто густым томатным соком…
Роман усмехнулся. Вид трупа, из которого уже почти не сочилась кровь, паче чаянья не вызвал ни малейших угрызений совести, ни жалости, ни ужаса. Скорее, напротив - по телу разливалось живое тепло, оцепенение прошло, и руки уже выглядели вполне по-человечески, а значит, и лицо должно было измениться к лучшему. Роман облизал губы, поднял пригоршню мокрого, не растаявшего снега и потёр лицо там, где кожа казалась липкой на ощупь. Снег стал красным, и Роман отшвырнул его в сторону.
Смешно психовать, если ты - мертвец. Чего можно бояться под таким углом зрения? Милиции?
Роман обошёл ларёк вокруг и толкнул дверь. Она не поддалась, но он понял - дверь не заперта, а только накинут крючок или задвинута защёлка. Роман снова усмехнулся и толкнул сильнее, налегая всем весом. Раздался треск, и дверь распахнулась.
Воровство ничем не хуже убийства. Но - какая это малость по сравнению с твоей собственной смертью! А ты-то дёргался - кровь, кошмар… Фигня.
Вампиры вряд ли терзаются угрызениями совести.
Роман отпер кассовый ящик и выгреб оттуда купюры. Несколько десяток упали на пол, прилипли к кровавой луже - дьявол с ними. Роман рассовал деньги по карманам, оторвал от пачки полиэтиленовый пакет, сунул туда блок дорогих сигарет, две бутылки водки, банку пива, банку консервированных оливок, пару пакетиков чипсов… От вида и запаха еды ему было нехорошо, но он отлично представлял себе, какое впечатление это должно будет произвести на Татьяну.
Упырю, как и вампирам, нужно логово, подумал он уже спокойно. Его природный цинизм помножился на благоприобретённый - и теперь представлял собой сокрушительную силу мегатонной мощи.
Выйдя на свежий воздух, Роман глубоко вдохнул и потянулся. Боль забылась, как забывается зубная боль после того, как вырвешь больной зуб - теперь он чувствовал тепло, покой и что-то, похожее на приятную усталость. Хорошо бы поспать, подумал он и направился к дому.
Он начинал осваиваться с новым положением. Как бы то ни было - вампир, упырь или смертный - я мыслю, следовательно, я существую. Почему бы прикола ради не поизучать упырей? Глава первая: чем отличается упырь от вампира…
Роман открыл дверь своим ключом и просочился в ванную комнату, тихо-тихо, почти беззвучно. Торопливо содрал с себя окровавленные тряпки. Сунул в грязную наволочку, завязал узлом.
Взгляд упал на облезлое зеркало на ванном шкафчике. Зеркало отражало дверь и вешалку с полотенцами. Роман ухмыльнулся и дотронулся кончиками пальцев до его блестящей поверхности. Это было сумасшедшее ощущение - рука не встретила своего привычного зеркального двойника, зеркало по-прежнему отражало лишь потолок и стены, зато на стекле как будто сам по себе образовался чуть заметный туманный отпечаток, след папиллярных линий, тех самых, что так интересуют милицию при осмотре места преступления.
Роман с детской радостью помахал перед зеркалом полотенцем и насладился видом полотенца, которое реет в воздухе, как живая розовая птица. Поднял кусок мыла, который выглядел в зеркале, как миниатюрный НЛО. Тихо рассмеялся и решил, что на сегодня довольно игр.
Он влез в ванну и включил воду. Её тёплое прикосновение вызвало физический восторг, и несколько минут Роман ни о чём не думал, кроме горячих упругих струй, стекающих по его коже. Вот, кстати, глава вторая: что чувствует труп, когда его обмывают в морге. Впрочем, заурядный труп ничего особенного не чувствует… Роман встряхнулся и принялся рассматривать собственное тело.
Зрелище его удовлетворило. Остатки чужой крови стекли в отверстие слива вместе с грязной водой. Кожа выглядела серовато-бледной, но не более, чем бывает у нездоровых или переутомлённых людей. Зловещая синева совсем пропала из-под ногтей. Роман кивнул собственным мыслям, выключил душ и принялся вытираться. Потом бесцеремонно прихватил тренировочные брюки и чистую футболку Петеньки, которые сушились на батарее в ванной после стирки, надел их, вышел и забрал наволочку с окровавленным тряпьём в свою комнату.
В комнате же, на привычном, хоть и неудобном диване, рядом с родным стеллажом, полным книг по важным вопросам, под знакомой старенькой лампой, Роман совсем развеселился. Он бросил наволочку под диван, широко зевнул, разлёгся поудобнее и задумался.
С одной стороны, жаль, что так вышло. Жаль лунной прелести, инфернального шарма, вкрадчивой, опасной, изящной внешности ночного хищника. Красиво было бы. Но с другой стороны…
А в конце концов, почему бы и нет? Упыри - сущности вечные? Можно предположить, что так. С внешностью всё наладится, если следить за собой и хорошо питаться. Возможности… со временем прояснятся. Хорошо бы найти место сборищ себе подобных, покрутиться там, пообщаться. И сделать выводы уже после того, как будут взвешены все "за" и "против".
Во всяком случае, падать духом не следует. Ты хотел на ту сторону - ты на той стороне.
Татьяна разбудила его рано утром, когда было ещё совсем темно.
Роман проснулся раздражённым и разбитым, его новая ипостась была ощутимо ночной - но, проснувшись, обрадовался. Он забыл перед сном принять элементарные меры предосторожности: занавесить окно, к примеру. А если день будет солнечным? Рассыпаться прахом было бы неприятно.
Поэтому Роман не рявкнул в ответ на стук, а отозвался медовым голосом:
- Иду, Танюша.
Татьяна обнаружила брошенный на кухне пакет с едой и выпивкой.
- Ты, что ли, принёс, Ромка?
Роман улыбнулся заученной тёплой улыбкой. Татьяна в своём халате и шлёпанцах, с помятым лицом и растрёпанным химическим "барашком" раздражала его нынче слабее, чем обычно: его новое обоняние воспринимало запах её живого тела, как приятный. Смешно было думать, что мерзкая сестрица теперь пахнет вкусно, как жареная курица. Если бы ты знала, подумал Роман и улыбнулся уже искренне.
- На первую зарплату, Танюша.
- Правда, что ли?
Роман скорчил наивную мину ребёнка, которого похвалил взрослый, и протянул Татьяне пачку купюр. Он тихо наслаждался ситуацией: примерно две месячных зарплаты Петеньки, небрежно отданные - Татьяна смотрела на деньги жадными глазами, не в силах поверить. Спустя несколько секунд поверила и еле удержала руку, чтобы не схватить с неприличной спешкой.
Роман отлично владел собой. Он даже не улыбнулся.
- Я оставил себе кое-какую мелочь на карманные расходы, - сказал он, так и не изменив наивного тона. - А это - в счёт наших с тобой прежних разногласий, Танюшка. Скоро будет ещё. И - кстати. Я теперь не буду обедать дома.
- А где? - на лице Татьяны мелькнуло тупое недоумение. Это было уже выше её понимания.
- Еда - за счёт фирмы, - сказал Роман безмятежно.
Татьяна первый раз в жизни посмотрела на него с подобострастным уважением, как смотрела на Петеньку, а раньше - на отца. Этот взгляд означал преклонение перед человеком, способным раздобыть большие, по её меркам, деньги.
Роман подумал, что даже если бы сестра узнала, откуда произошло его неожиданное богатство, то молчала бы, как камень. Источник до смешного не волновал её - лишь бы он не иссякал.
- Танюша, - сказал Роман, достаточно поразвлекавшись, - я хотел тебя попросить… Я в ночь работаю, устаю - ты не буди меня днём, малыш. Ладно?
- Я… да конечно! - сказала Татьяна почти нежно. - Поспать хочешь? Да?
- Ну! Чтобы было темно и по возможности тихо.
- А вечером-то посидишь с нами? - это предложение прозвучало окончательным признанием заслуг.
- Посидеть - посижу, - сказал Роман, чувствуя себя абсолютным победителем. - А вот пить не буду, извини, малыш. Мне на работу - не хочу с ходу вылететь за появление в нетрезвом виде, понимаешь?
Татьяна истово закивала.
- Ты бы действительно поспал, - посоветовала она озабоченно, - а то выглядишь как-то бледно и синячищи под глазами…
- Да, малыш, да…
Роман ещё поулыбался, покивал - и ушёл в свою комнату. Закрывая дверь на ключ, задёргивая и закалывая булавками занавески, он с удовольствием думал, что первое испытание прошло отлично. Татьяна ничего не заметила и не заподозрила, не удивилась его роже, не испугалась. Следовательно, всё идёт по плану.
До вечера можно отдохнуть. А вечером надо будет прогуляться…
Милка заменила шторы на окнах на куски картона, происходящие от разорванных коробок. Ей казалось, что лучи весеннего солнца просачиваются сквозь шторы слишком явно. А солнце - это плохо.
У неё аллергия на солнце. От него голова болит и все кости ломит. А в последнее время и лицо начало чесаться. Нет, солнце - это вредно. Вообще, в газетах пишут, что от него бывает рак кожи. Милка не хочет заболеть раком. Вот ещё.
Милка перестала выходить из квартиры днём. Вечером приходилось с сожалением отрываться от сладких грёз, укутываться в платок - холодно же - потом в пальто, втискивать ноги в сапоги, с проклятиями выходить на работу. Перед тем, как запереть квартиру, смотрелась в зеркало. Там, в тусклой глубине, маячило что-то бледное, синюшное, с жалкой гримаской на курином сморщенном личике, с бледными губами - мучной червяк, а не Принцесса. Впрочем, Милку это не слишком волновало. Это внешнее. О внутреннем знают только её Принц и она сама. Остальным и дела нет.
Твари, поганые твари.
Люди - твари. Всюду пачкают, гадят. Милка моет лестницы, а они ходят грязными сапогами, бросают окурки, пустые бутылки. Нассать норовят где-нибудь в лифте. Бросают свой поганый хлам где попало. Свиньи.
Кто-нибудь из жильцов скажет: "Девушка, дайте пройти", - а Милка огрызнётся: "Я работаю, чего, не видите?!" Мало огрызнуться. Хочется ударить изо всех сил ручкой от швабры или ведром, или бутылкой, чтобы кровь потекла - нельзя.
Нажалуется. Заберут. А то и сам драться полезет.
Сильные твари. Сильнее Милки.
Главная тварь - начальница. Милка её убивает в грёзах каждый день. Мучительно. Чтобы орала и стонала и молила о пощаде. А пощады не будет. Потому что по-настоящему Милка, когда начальница орёт на неё, стоит и молчит. Или оправдывается, а в голосе - слёзы. Из-за этой суки. Убить бы суку…
Убивать очень хочется.
Милка убила крысу. Крыса попалась в мусорный бак - и ей оттуда не выскочить. Раньше бы Милка испугалась, теперь - нет. Крыса - мелкая тварь. Ответит за всех. И Милка била её лопатой, пока от неё не остались кровавые лохмотья.
А в душу сходило тепло. И покой.
Тем вечером Милка целовала Принца нежно. Во всей квартире горела только одна тусклая лампочка.
К вечеру Романа разбудил голод.
Это ему совсем не понравилось. Не надолго же хватило этой дурёхи-продавщицы. Неприятно. Это означает, что убивать, возможно, придётся каждый день. Чёрт. Рискованно и хлопотно.