Плесень в банке продолжала расти. Бугор ее становился все выше и выше, а запах все резче и омерзительнее… Мне стало не по себе.
- Слушай, Тим! Она сейчас поплывет через край.
- Не поплывет, - Тим смазал края крышки вазелином, для герметичности, и закрыл банку. - Она растет только на воздухе. В закрытом помещении палочка не размножается.
- За каким дьяволом ты ее вывел? Зачем она тебе понадобилась?
- Зачем? - удивился Тим. - Да ни за чем. Просто занялся, от нечего делать. Ты уехал, мне стало скучно, а палочка лягушиного коклюша оказалась под рукой. Я решил поработать над ней, для практики. Занятная получилась бактерия?
- Не очень.
- Брось, это ты по старой памяти все еще о ней плохо думаешь. Палочка - что надо. Размножается как - блеск!
Он небрежно пихнул банку на полку. Она звякнула там о другие банки. Я невольно подумал, что если бы она сейчас разбилась…
- Осторожнее, разведешь заразу по всему дому.
- Не разведу, я аккуратно. (Это Тим говорит об аккуратности!). Чего беспокоишься, я же сказал, что она безвредная. Не веришь?.. Хочешь, я ее сейчас съем?
Когда Тим Маркин хотел что-то доказать, он не особенно разбирался в средствах. Я не сомневался, что ради идиотского опыта он мог проглотить свои палочки и стать их живым рассадником. Для меня вполне достаточно было зрелища коричневой плесени в банке. И кто знает, насколько она безвредна, эта бактерия. Тим Маркин над такими проблемами серьезно не задумывался.
Мне очень не понравилась коричневая плесень. Мало сказать, не нравилась, она меня напугала, когда так быстро полезла из банки. Напугала своей ничем неистребимой и неоградимой способностью к размножению. Это был злой джинн в бутылке.
Тим Маркин в любую минуту мог его выпустить на свободу.
Мне некогда было долго раздумывать. Банка стояла на полке, и я уже знал, что должен сделать.
- Слушай, Тим, - сказал я. - Ты, вижу, тут совсем очумел от своих культивации. У меня в чемодане ореховая халва. Специально с юга захватил.
Видимо, Маркину на самом деле надоело сидеть одному. Из ребят, ручаюсь, за это время к нему никто не зашел, и поговорить ему было не с кем.
Я послал его мыть руки на кухню, а сам вернулся в лабораторию.
Бутылка с формалином стояла тут же на полке. Чтобы плеснуть из нее в банку с плесенью, не требовалось много времени. Я закрыл банку притертой крышкой, решив, что если Тим приучил бактерию к воздуху, то к формалину он приучить ее еще не успел.
Весьма довольный своим поступком, я вошел в нашу столовую, достал из чемодана бутылку…
И вдруг у меня мелькнула мысль, будто я не сделал всего, что нужно.
Я хотел вернуться в лабораторию, но из кухни уже появился Тим Маркин.
Мы не спеша прихлебывали чай с ореховой халвой - в доме Тима не было и сухой корки, - и вскоре приобрели расслабленно-благодушное настроение.
Я выложил Тиму парочку глупеньких анекдотов, которые привез с юга, вместе с коньяком и халвой. Тим прочувствованно рассказал мне историю, как он культивировал свою бактерию. История здорово походила на старый анекдот о цыгане, который приучал лошадь не есть, - только у цыгана лошадь в конце концов подохла, а бактерия у Тима Маркина, к великому сожалению, осталась жива.
Мы до ночи проговорили на микробиологические темы и отправились спать. Тим в лабораторию больше не заходил. Да и я, признаться, в состоянии благодушного оптимизма позабыл все свои опасения и тоже не вспомнил о бактерии.
Ночью я неожиданно проснулся.
Мне привиделось во сне, что я сижу на крохотном островке среди безобразного моря коричневой плесени. Она медленно, но неумолимо поднимается все выше и выше, постепенно затапливая мой островок, уже подползает к моим ногам. А я мучительно стараюсь что-то вспомнить, что-то очень важное, не знаю - что именно, только знаю, что от этого зависит моя жизнь.
Мне стало страшно, я проснулся и попытался даже сообразить, что же такое нужно было вспомнить. В окно светила луна, наполняя комнату неясным таинственным светом. Тим спал. Я поднялся с постели, осторожно пробрался в лабораторию, снял банку с полки. Ядовитые пары формалина сделали свое дело - от плесени остались только бурые хлопья на стенках. Запах формалина смешался со зловонием погибшей плесени, и догадаться о его присутствии, руководствуясь только обонянием, было бы трудно.
Я успокоился и забрался в постель.
Первое, что я увидел утром, открыв глаза, это был Маркин. В одних трусах он стоял возле моей постели и, видимо, только хотел меня разбудить.
В руках его была та самая банка.
- Понимаешь, - сказал он озабоченно, - бактерия за ночь подохла.
- Неужели? - пробормотал я спросонок. - Какая жалость!
Тим подозрительно покосился на меня и решил, что я еще не совсем проснулся.
- Что с ней случилось, - продолжал он, разглядывая бурые клочья в банке. - Самоотравление, может быть?
Я поддержал его диагноз и поспешил заняться зарядкой. Тим ходил по комнате с банкой и продолжал сокрушаться. Он долго скорбел над своим преждевременно скончавшимся творением. Потом вдруг остановился, лицо его прояснилось. Я насторожился!
- Я идиот! - возгласил он. - Под микроскопом осталась одна палочка. Сам вчера положил.
Он помчался в лабораторию.
Вот тут-то я и сообразил, чего не доделал вчера, о чем старался вспомнить и что подняло меня среди ночи. Весьма недовольный собой, я направился следом за Тимом.
Склонившись над микроскопом, он разлаженно двигал стеклышком под объективом и крутил регулировочные винты.
Нетрудно было догадаться - самое худшее случилось…
- Тим, - сказал я. - Ты потерял бактерию.
- В том-то и дело, - буркнул он. - Смели, должно быть, ее на стол.
Размеры бедствия еще не дошли до него, но я уже представил их отчетливо. За ночь палочка успела размножиться. Мы разнесли ее на ногах по дому. Мы не выходили за ограду, но ветром палочку могло перебросить на улицу и рассеять по городу.
- Ну и что? - огрызнулся Тим. - Чего ты паникуешь! Я же сказал, что она безвредная.
- Безвредная?! - как ни бесила меня сейчас бестолковость Тима, как ни удивляло это соединение крайней тупости и таланта, я понимал, что злиться сейчас и бесполезно и неразумно. Но объяснить ему опасность его затеи было необходимо. Почему я не подумал об этом вчера?
- Сейчас я тебе покажу, какая она безвредная. Я шагнул в комнату, сдернул колпачок с авторучки и схватил первую попавшуюся тетрадь.
- Это же мой конспект, - сказал Тим.
- Конспект?.. Черт с ним, с конспектом. Он может тебе и не понадобиться.
- Ты что, спятил?
Катастрофа надвигалась неотвратимо, хотя ничего вокруг еще не выдавало ее приближения. Мне самому трудно было поверить в нее, мне хотелось убедить не только Тима, мне хотелось реально измерить величину беды… Я считал и повторял свои расчеты вслух, специально для Тима.
- Если за двое суток одна бактерия дает потомства один литр, то за трое суток… приблизительно, тысяча кубометров. На четвертые сутки…
Тим перестал искать бактерию. Он выпрямился и посмотрел на меня, мысли его принимали нужное направление.
- Не будет же она… так размножаться…
- А что ее может задержать? - спросил я.
- Что?.. Ну, солнечные лучи, например… впрочем, я не проверял, - сознался он.
- Не проверял… Ох, Тим, почему ты не поступил в строительный институт? На четвертые сутки… получится тысяча кубических километров. Тим, если твою бактерию разнесет ветром по всему миру, то на пятые сутки она высосет весь кислород, она затопит все материки и океаны. Через пять суток земля превратится в голую пустыню, без растений, без животных и без людей. Кому будут нужны тогда твои конспекты, Тим?.. Теперь ты понял, что ты соорудил?
Лицо у Тима побледнело. Он сел за стол и, уставясь на меня, молча забарабанил пальцами по столу. Воображение у него всегда работало отлично.
Я выглянул в окно. Листья на березах за оградой слабо шевелились от ветерка, но у нас в ограде, за высоким забором, казалось тихо. Тонкие стебельки пырея по краям дорожки стояли недвижимо…
- Забор… - невольно произнес я.
- Что забор?.. - кинулся к окну Тим.
- Забор хороший, - повторил я. - Подумать только, если бы не забор…
- Но не может же этого быть, наконец! - воскликнул Тпм.
- Это может быть, - сказал я. - Но этого не должно быть. Звони скорее профессору Янкову.
К великому счастью, профессор Янков оказался дома.
Ему не нужно было объяснять, он сразу все понял, сразу догадался о серьезности надвигающейся беды. Он говорил громко, а телефон работал отлично, и хотя трубка была у Маркина, я слышал все, что сказал ему профессор.
- Если бы вы оказались в коттедже один, Тим Маркин, - голос профессора стал необычно суров, - пожалуй, проще всего было бы залить вашу усадьбу бензином и сжечь ее вместе с вами. Да, да, вместе с вами! К сожалению, рядом находится другой человек, повинный только в том, что неосмотрительно выбрал вас себе в товарищи. В данном случае эта неразумность принесла пользу, я уверен, что это он подумал о том, о чем никогда не думали вы… Сидите оба дома. Никуда не выходите… Слышите - никуда!.. Отгоняйте от усадьбы бабочек и воробьев. И ждите… Я приеду к вам так скоро, как смогу. Соберите несколько бактерий в пробирку, закройте ее и держите при себе.
Тим Маркин выслушал все в покорном молчании. Так же молча он положил трубку и отправился в лабораторию.
Я захватил удилище, привязал к его концу свой галстук и вышел на крыльцо. Я сидел на ступеньках, помахивал удилищем, а вокруг меня в зловещем безмолвии размножались колонии коричневых палочек. На полу дома, на траве ограды расползалась отвратительная плесень, пока еще не видимая глазу, но уже несущая смертельную угрозу всему видимому миру.
Вскоре появился и Тим. Он показал пробирку, заткнутую пробкой и залитую менделеевской замазкой.
- Десять штук на столе нашел.
Он присел рядом, помолчал, потом беспокойно покашлял.
- Интересно… если бактерия попадет с воздухом в легкие?..
Он не стал продолжать.
Я стиснул зубы от злости. Что можно было тут сказать?
Через полчаса на нашей тихой улочке послышалось отдаленное гудение тяжелых грузовиков.
Профессор Янков трезво оценил угрозу, которой был начинен наш коттедж, и понимал, что просчет здесь может привести к катастрофе, размеры которой представить было нетрудно. Поэтому он решил, что в таком случав лучше пересолить, чем недосолить.
Нашу усадьбу окружило более десятка специальных автомашин. Здесь были и пожарные машины, и машины для химической дезинфекции, и для борьбы с сельскими вредителями, и огнеметы, и даже автокран с длиннющей стрелой и крюком.
Профессор Янков командовал с крыши машины, его приказания усиливались динамиками - он весьма походил на режиссера, снимающего кинофильм. Мы выступали в роли главных героев.
Автокран передал стрелой через забор два водолазных скафандра. Мы с Тимом натянули тяжелую резину, завернули друг другу шлемы. Потом тем же краном нас по очереди подняли в воздух, обмыли тут же над оградой струей креозота из брандспойта и погрузили в санитарный фургон.
Нам не слышно было, что говорили люди, - водолазные шлемы не пропускали ни звука. Но через иллюминатор шлема я увидел лицо шофера санитарного фургона. Оно мне хорошо запомнилось. Я же не мог сказать ему, что я тут ни при чем…
Нас увезли, и мы не видели, что происходило дальше…
Усадьбу Маркиных залили керосином, потом пустили огнеметы, и от коттеджа и от забора остался на земле черный выжженный квадрат. На весь Университетский городок, на поселок был наложен карантин. Трое суток люди сидели по домам. По улицам день и ночь ходили поливочные машины, кропя землю и стены строений искусственным дождем, чтобы не дать возможность палочке вместе с пылью быть унесенной ветром.
Специальные санитарные отряды проверяли, не появятся ли где-либо следы коричневой плесени.
В дезокамере я пробыл неделю. О том, что со мной делали, даже неохота и рассказывать. Хорошо, что меня поместили отдельно от Маркина.
Он пробыл в камере на несколько дней долее, нежели я. Если бы это зависело от меня, я не выпустил бы его из дезокамеры до конца его жизни…
Сейчас, когда все уже в прошлом, а мысли и чувства успокоились, я думаю, что, вероятно, тогда несколько преувеличил угрозу, грозящую миру и человечеству. Как показали опыты, палочку Тима Маркина солнечные лучи, например, убивали за полчаса. Но в благоприятных условиях, сырых затененных местах она размножалась безудержно. Ветром палочку могло занести в укромные уголки нашей планеты, и разыскивать ее там стоило бы больших хлопот.
Я не знаю, где сейчас Тим Маркин, Мне неизвестно, чем он занимается. Мне хочется обратиться к товарищам, которые работают с ним, пусть они не спускают с него глаз.
Не придумал бы он еще чего-нибудь!
ЗЛОЙ ВОЛШЕБНИК
Человек, тебе доверена Вселенная, обращайся с нею аккуратно…
(Из афоризмов будущего)
Вернулся в город я, вероятно, на автобусе…
Более или менее ясно воспринимать окружающее я начал только у дверей своей квартиры.
Состояние нервного тока сразу и начисто выключило сознание, я совершенно не помнил, как оказался у этих дверей.
Очевидно, я сумел пройти от дачного поселка через лес до шоссе и сесть на городской автобус. Я доехал до города, вылез на нужной остановке, потом пересек несколько улиц, счастливо не попав под машину. Прохожие, конечно, принимали меня за пьяного. Но, видимо, я двигался достаточно уверенно и целеустремленно - меня никто не остановил. Так я добрался до дома и поднялся на четвертый этаж.
И тут я пришел в себя.
Вначале почувствовал, что у меня болит голова. Потом понял, что стою у дверей и с тупой настойчивостью пытаюсь всунуть ключ в замочную скважину. Я хорошо видел зубчатую щель в чашечке американского замка, но не мог почему-то попасть в нее ключом.
Мне показалось, что у меня трясутся руки. Я вытянул пальцы перед собой…
Нет, руки не тряслись.
Я опять взялся за ключ и, наконец, разглядел, что это не ключ, а пятак.
Тщетно я засовывал пальцы в углы карманов, разыскивая маленький плоский ключик. Под руки то и дело попадался какой-то неуклюжий пузатый ключ - от висячего замка - с лохматой веревочкой. Это был не мой ключ. Я не знал, каким образом он очутился в моем кармане…
Я сообразил, что могу постучать. В этот момент замок щелкнул и дверь распахнулась.
Я бы не удивился, если бы она открылась сама собой, только что я видел вещи куда более нереальные, чем сама собой открывшаяся дверь… Но сейчас все было просто: на пороге стояла моя соседка по квартире - пожилая женщина, она работала няней у меня в больнице.
Соседка с испугом глядела на мое лицо.
Я шагнул через порог, задев ее локтем.
Она отшатнулась, что-то сказала вслед, я не понял. Сильно толкнул ногой дверь в свою комнату и, ввалившись в нее, прислонился к косяку. Мне тут же пришло в голову, что я вел себя с соседкой по-свински. Нужно было выйти и извиниться… Но стоило ли беспокоиться о какой-то там невежливости - она ничего не значила по сравнению с тем, что я только что совершил.
Мои мысли опять спутались… сильно заболело в затылке.
Нужно было лечь и отдохнуть. Я с трудом добрался до дивана, кое-как стянул один ботинок - на второй уже не хватило сил - и откинулся на диванную подушку. Но все случившееся сразу же возникло в сознании, возникло ярко и отчетливо, несмотря на всю свою чудовищную невероятность,
Я вздрогнул испуганно, поднялся и сел.
Привычная знакомая обстановка комнаты. Реальные вещи…
Может быть, я заболел?
Рука моя все еще не выпускала снятый ботинок. Я постукал каблуком по колену. Мне стало больно.
Я встал, подошел к шкафу. В зеркале отразился бледный взлохмаченный человек в сером костюме, с ботинком в руке. Я швырнул ботинок к дивану. Отражение сделало то же самое. Я высунул язык. Отражение тоже высунуло язык. Язык выглядел нормально.
Пульс тоже был в порядке.
Тогда я постарался вспомнить, какое сегодня число. И вспомнил. Настольный календарь подтвердил, что все правильно. На столе лежало письмо из санатория, от Лизы. Я помнил его содержание.
Мозг мой работал нормально.
Так что же это было?
Я опять вернулся на диван. Сидел и перебирал в памяти случившееся. И все меньше и меньше верил, что видел это своими глазами. И вдруг в сумраке сомнений мелькнула яркая и радостная мысль. Я даже зажмурился от облегчения.
Не было ничего. Мне показалось…..
Конечно, не было!.. Все объясняется так просто. Да, я ездил за город. Что-то там со мной случилось: солнечный удар, временное помрачение сознания. А остальное - болезненный бред!
Фу, черт! Ну конечно же…
Сейчас специально поеду за город, на то место, и воочию смогу убедиться, что там ничего не произошло.
Я поспешно натянул ботинки и выскочил в коридор.
Шофер пойманного мною такси вначале поморщился.
- За город? - переспросил он.
- Да, на тридцатый километр. - Я понял шофера и добавил: - Вернусь с вами обратно.
Мы быстро выбрались из сутолоки уличного движения на просторное загородное шоссе. Под колесами "Волги" замелькали бетонные плиты автострады. Шофер попытался было занять меня разговором. Но мне было но до него, и он замолчал. Оживление покинуло меня, а беспокойство нарастало с каждым километром…
Двадцать восьмой… двадцать девятый…
На тридцатом километре я еще издали увидел на сером бетоне дороги поблескивающие осколки стекла.
Шофер притормозил и вопросительно посмотрел на меня.
Вправо от шоссе уходила мало наезженная проселочная дорога, я молча показал на нее. Мое смятение, очевидно, отразилось на лице, шофер задержал на мне взгляд, потом спустился с автострады.
Мы проехали негустой пригородный лесок… миновали уже знакомую мне полянку с ромашками… вот и одинокая дача на отшибе станционного поселка, за поселком серые башни элеватора и над ними густая туча сизого дыма.
Можно было не выходить из машины.
Но я вышел. Вышел и шофер и остановился рядом со мной.
- Ого! - сказал он. - Элеватор-то горел, что ли?
Три пожарные машины, похожие издали на красных жуков, копошились во дворе элеватора. Белые струйки воды били по обломкам рухнувшей башни. Фигурки людей сновали по двору, то исчезая за машинами, то появляясь вновь.
Я достал из бумажника деньги, подал шоферу, попросил меня подождать. И обошел дачу кругом.
Теперь была видна и железнодорожная линия, которая проходила мимо элеватора. Электровоз по-прежнему лежал поперек рельсов. Два вагона завалились набок, перекрыв рядом идущие пути. Железнодорожный кран, гудя мотором, пытался поднять их и оттащить в сторону.
У насыпи стояла машина с красным крестиком на кузове. Человек в белом халате накрывал что-то, лежавшее на носилках, простыней.