- Сказать по правде, я очень устал от маленьких городков. Я думаю, мне лучше добраться до большого города.
- Не могу тебя за это судить, - ухмыльнулся краснолицый. - А что, ваша контора вас машинами не снабжает?
- Снабжает, но я оставил свою дома, жене.
- А у нее есть на тебя страховка?
- Конечно, есть.
- Женщины! - презрительно воскликнул шофер, наклонившись вперед. - Им лишь бы что-нибудь хапнуть. Все заберут, что мужчина имеет.
Он замолчал, покусывая нижнюю губу, и, пока машина тряслась через весь город, более не проронил ни слова. Увеличивающееся расстояние от Хенбери вполне устраивало Брансона, который считал: чем дальше, тем лучше.
Шофер продолжал молчать, очевидно, раздосадованный жадностью слабого пола. Они отъехали от города миль тридцать, и до цели путешествия краснолицего оставалось всего десять миль. В этом месте дорога выходила на прямое широкое шоссе, на котором впереди маячили две машины. Когда "седан" приблизился к ним, от одной из машин отделилась фигура в форме и встала посередине дороги. Это был патрульный полицейский, который поднял руку, приказывая машине остановиться.
Один из стоящих на обочине автомобилей зафырчал и двинулся с места, в то время как "седан" свернул к обочине.
- Ну и что теперь? - буркнул себе под нос краснолицый.
Рядом с первым патрульным появился второй. Они подходили к "седану" осторожно, с двух сторон, всем своим видом выдавая, что их больше интересуют пассажиры, а не машина.
Заглянув внутрь машины, тот полицейский, который был повыше, спросил:
- А, привет, Вильмер. Как делишки?
- Так себе, - ответствовал краснолицый, не выразив особой радости. - И какого рожна вам надо на этот раз?
- Не суетись, Вильмер, - посоветовал другой. - Мы кое-что ищем, - он сделал жест в сторону Брансона. - А это что за парень?
- А вам-то что?
- Он едет с тобой, не так ли?
- Как видишь. Ну и что с того?
- Слушай, Вильмер, давай-ка будь разумным, а? Я - не твоя жена, так что попридержи язык и ответь нам на пару вопросов. Где ты откопал этого парня?
- Я подобрал его на окраине Хенбери, - признался краснолицый.
- Подобрал, да? - патрульный с интересом посмотрел на Брансона, то же сделал и его напарник. - Мистер, вы слишком подходите под описание человека, которого мы ищем. Как вас зовут?
- Картер.
- И чем вы занимаетесь?
- Я страховой агент.
- Это так, - подтвердил краснолицый, радуясь тому, что он тоже что-то может сказать. - Мы с ним об этом говорили. Я рассказал ему, как тот ханыга чуть было не уговорил мою Мейзи поставить на мои косточки.
- Значит, Картер? - задумчиво произнес первый патрульный, не обращая внимания на болтовню краснолицего. - А как ваше имя?
- Люциус, - автоматически ответил Брансон, совершенно не понимая, из какого закоулка памяти выскочило это имя.
Эти данные поколебали уверенность допрашивающих. Они переглянулись и вновь принялись рассматривать Брансона - очевидно, сравнивая его вид с описанием, полученным по радио.
- И что вы делали в Хенбери?
- Продавал страховки, - криво улыбнулся Брансон. - Точнее, пробовал этим заняться.
В последнее время у него уже очень хорошо получалось вранье. Оказывается, для этого надо было просто держать себя в руках, да еще немного попрактиковаться. Но все же он здорово сожалел о новом занятии: по своей природе Брансон ненавидел ложь.
- У вас есть какие-нибудь документы? - спросил тот полицейский, что был пониже ростом.
- Думаю, что нет. В смысле, нет с собой. Я оставил все документы дома.
- И ни в чемодане, ни в бумажнике? Никаких писем, карточек, счетов и страховок?
- Извините, нет.
- Весьма странно для человека, который находится в пути, да еще и по работе. Никаких бумаг на его имя, - низенький полицейский поджал губы и бросил многозначительный взгляд на своего напарника. - Я думаю, вам лучше выйти из этой машины, мистер Картер, - сказал он, открывая дверцу и делая властный жест рукой. - Нам хотелось бы получше познакомиться с вами и с вашими вещами.
Брансон вылез из машины. В голове его билась мысль: "Ну вот, это случилось!" Краснолицый, нахмурившись, сидел за рулем. Коротышка-патрульный вытащил из машины чемодан и раскрыл его прямо на дороге, в то время как высокий стоял в нескольких ярдах за спиной Брансона, держа руку на рукояти пистолета. Бежать бесполезно. Полицейский всадит ему пулю в спину, не успеет он преодолеть и пяти ярдов.
- Ваш бумажник пожалуйста.
Брансон протянул свой бумажник. Патрульный тщательно осмотрел его содержимое и расплылся в довольной улыбке.
- Люциус Картер, жди больше! Это и есть тот парень, Ричард Брансон! - Он махнул рукой краснолицему. - Поехал отсюда!
Краснолицый со злостью захлопнул дверцу и заорал в открытое окно:
- Раскомандовались тут! Это моя машина! Я купил ее на свои денежки! И как налогоплательщик я могу…
Высокий патрульный наклонился к окну и сказал прямо в лицо краснолицему - очень медленно и очень тихо:
- Двигай отсюда, Вильмер… Ты уже большой и умный мальчик… Ну!
Краснолицый одарил Брансона и полицейских убийственным взглядом, нажал на газ, обдав их всех клубом пыли и бензина.
- Садитесь в машину, мистер, - сказал коротышка, указывая Брансону на патрульный автомобиль.
- В чем вы меня обвиняете? Я хотел бы это знать!
- Вам все расскажут в участке, - отрезал патрульный. - Мы имеем право задержать вас на двадцать четыре часа под любым предлогом. Так что успокойтесь и садитесь в машину.
Решив больше не спорить, Брансон залез в полицейскую машину. Коротышка тоже сел сзади, рядом с ним. Высокий занял место водителя, щелкнул выключателем рации и сообщил в микрофон:
- Номер девятый, Хили и Грег. Мы только что подобрали Брансона. Сейчас его привезем.
6
В участке их отношение к нему было по меньшей мере странным. С ним обращались бесцеремонно, но в то же время без той грубости, с которой принято относиться к людям, чья виновность очевидна. Складывалось такое впечатление, что полицейские совершенно не представляли, кто он такой - то ли похититель чертежей атомной бомбы, то ли кандидат на получение медали Конгресса. После тщательной проверки его личности, они дали ему поесть и отвели в камеру, не задавая больше никаких вопросов.
Все, что он получил в ответ на свои вопросы, заключалось в одной-единственной фразе:
- Молчите и ждите.
Рирдон прибыл через три часа. На его верхней губе белела нашлепка медицинского пластыря, больше никаких повреждений видно не было. Ему предоставили маленький кабинет, где он терпеливо ждал, пока приведут Брансона.
Оставшись один на один, они без всяких эмоций оглядели друг друга. После продолжительного молчания Рирдон сказал:
- Я полагаю, вы прекрасно понимаете, что мы можем обвинить вас в обычном нападении на человека?
- Пусть будет так, - пожал плечами Брансон.
- Почему вы это сделали? За что, черт возьми, вы набросились на меня?
- Чтобы научить вас заниматься своими делами, а не совать нос в чужие.
- Понятно. Вам не нравилось, что я все время попадался вам на глаза.
- Конечно. А кому это понравится?
- Ну, большинство людей ничего против этого не имеют, - сказал Рирдон. - А с чего бы им иметь претензии? Им нечего скрывать. А вот что скрываете вы?
- Ваша работа, вот и выясняйте.
- Именно этим я сейчас и занимаюсь. А вы не хотите мне что-нибудь сказать?
Брансон не ответил, тупо уставившись в стену. Об убийстве речи пока не шло. Это было единственной хорошей новостью. Но, может быть, Рирдон бережет самое вкусное напоследок, причмокивая своими разбитыми губами в предвкушении удовольствия? Садист, играющий с жертвой в кошки-мышки.
- Может быть, я смогу вам помочь? - продолжил Рирдон спокойно и безэмоционально. - Поверьте, я действительно хочу помочь вам.
- Очень мило с вашей стороны, - ответил Брансон.
- Но очень трудно помочь, когда не знаешь, в какой именно помощи нуждается человек.
- Держи карман шире, - скривился Брансон.
Рирдон возразил:
- Это не водевиль, Брансон. Это очень серьезное дело. Вы вляпались в дурную историю, и вам требуется срочная помощь. Вы должны рассказать нам все подробности.
- Спасибо, но я способен самостоятельно уладить все свои дела.
- Сбежав от работы, дома, семьи? Это не очень-то эффективный способ.
- А вот это уж мне судить.
- И мне тоже. - Рирдон повысил голос. - Поверьте, я смогу докопаться до правды любым способом.
- До какой правды? - спросил Брансон с сарказмом. - Я всего лишь взял небольшой отпуск и оформил его как положено. Это было вполне законно, и с тех пор, насколько мне известно, закон еще не менялся.
Рирдон глубоко вздохнул:
- Как видно, вы не хотите мне доверять. В таком случае мне придется отвезти вас обратно. Думаю, остальные вопросы мы обсудим по дороге домой.
- Вы никуда не повезете меня, - возразил Брансон. - Нападение на человека не является таким уж серьезным преступлением.
- Данное обвинение вам еще не предъявлено, и не будет предъявлено, - любезно сообщил Рирдон. - Это будет совсем уж последний день, когда я прибегну к помощи закона из-за удара по зубам. Вы поедете со мной совершенно добровольно, по собственному желанию, или же…
- Или же что?
- Или мне придется официально возбудить в отношении вас дело об измене родине и разглашении государственной тайны. И вот тогда мы посмотрим, как вам это понравится.
Брансон побагровел и, наклонившись вперед, почти прокричал:
- Я не предатель!
- А никто и не говорит, что вы предатель.
- Вы только что сами это сказали.
- Ничего подобного я еще не сказал, - возразил Рирдон. - По крайней мере, пока. На данный момент у меня нет оснований подвергать сомнению вашу лояльность. Но я вполне могу и покривить душой. Так что учтите - чтобы выяснить, что же вы скрываете, я готов пойти на самые грязные трюки.
- Вы хотите сказать, что не остановитесь и перед ложным обвинением?
- Вы поняли совершенно правильно. Мне нельзя оставлять ни одной неиспользованной возможности.
- И в то же время вы говорите, что желаете помочь мне?
- Конечно!
- В таком случае я могу сделать только два вывода: вы либо сумасшедший, либо считаете таковым меня, - ответил Брансон.
- Насколько я могу судить, вы действительно находитесь не в лучшем душевном состоянии, - согласился Рирдон. - Если это действительно так, то я хочу знать, что с вами произошло.
- Зачем?
- Потому что вы не первый и, насколько я могу судить, не последний человек, с которым это случилось.
Брансон прищурил глаза:
- О чем это вы?
- О помешанных. Я говорю об умных и талантливых людях, поведение которых вдруг неожиданно становится чрезвычайно странным. Добавлю, что таких людей уже достаточно много. Пора с этим кончать.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, и не хочу это понимать. Если вы считаете, что человек, взявший отпуск из-за того, что ему очень нужно отдохнуть, является сумасшедшим, то у вас самого не все в порядке с психикой.
- Но вы не просто взяли отпуск.
- Да?
- Если бы вы хотели по-настоящему отдохнуть, то взяли бы с собой жену и детей.
- У меня складывается впечатление, что вы гораздо лучше меня знаете, что мне надо делать, а чего делать не надо, - сухо заметил Брансон. - И чем же, по вашему мнению, объясняется мое поведение?
- Вы бежите от чего-то. Или, может быть, за чем-то. Но более вероятно первое.
- Убегаю от чего?
- Именно это я и хотел бы от вас услышать, - сказал Рирдон, не отрываясь взгляд от собеседника.
- Увы, это ваша теория, а не моя. И вы сами откапываете подтверждения для нее. Словом, либо вы рассказываете мне все, что знаете сами, либо наш разговор становится бессмысленным.
Нахмурившись, Рирдон посмотрел на часы.
- Я не могу оставаться здесь еще на день из-за пустых словопрений. Через двадцать минут отходит наш поезд, и мы еще имеем шанс успеть на него, если выйдем прямо сейчас.
- Да, но для этого вам придется тащить маня волоком. И, может быть, тогда я тоже смогу возбудить против вас дело о нанесении телесных повреждений.
- Пустая надежда. Любой компетентный адвокат скажет вам, что судиться с правительством бесполезно. Кроме того, я знаю, что делаю. В случае необходимости я могу прибегнуть и к закону.
- Ну, хорошо. Поехали.
Брансон встал на ноги, голова у него слегка кружилась. Об убийстве Элайн Лафарж пока не было сказано ни одного слова. Манера поведения Рирдона была угрожающей - но возможные обвинения, на которые он намекал, относились совсем к другой области.
Если человек преднамеренно и обдуманно убил женщину, то это является обычным преступлением, рассматриваемым в гражданском суде. Но здесь в дело вмешались военные власти. И при этом они откровенно намекают на безумие обвиняемого.
Интересно, что бы все это значило?
Когда поезд уже мчался вдоль пригородных полей и садов, Рирдон опять возобновил разговор:
- Послушайте меня, Брансон. Я буду с вами предельно откровенным. Ради Христа, постарайтесь тоже снизойти до этого уровня. Я могу сказать, почему мы так заинтересованы в вас. А вы в ответ сообщите мне, что вы скрываете, что заставило вас податься в бега.
- Я не нахожусь в бегах.
- Сейчас - безусловно, нет. С тех самых пор, как вы мне попались. Но до этого вы прятались от всех, как заяц от лисы.
- Вовсе нет. Это просто ваши домыслы.
- Давайте, поразмышляем вместе. Если мы будем продолжать сталкиваться лбами, то ничего, кроме синяков, не получим. Я хочу вам напомнить то, что вы, как мне кажется, забыли. А именно - что сейчас идет война. Пока еще без выстрелов, но это все равно война, Иначе вам и вашим коллегам не было бы необходимости так усиленно работать над еще более новым и более совершенным оружием.
- Ну и что из этого следует?
- Холодная война в любой момент может превратиться в горячую. Даже война без выстрелов ведется весьма жесткими способами. Каждая сторона старается вывести из строя лучшие головы на стороне противника - либо купить их, либо просто уничтожить. Мы теряем людей, лаборатории, идеи. Они тоже. Мы покупаем кое-какие их головы. И они покупают наши. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Понимаю. Старая песня.
- Ну, хоть она и старая, а популярная, - согласился Рирдон. Он наклонился к Брансону и прищурил глаза. - Оружием в этой войне являются подкуп, шантаж, воровство, соблазнение и убийство - словом, все, что помогает достичь цели. Это происходит с обеими сторонами. Главная идея этой борьбы - как можно больше отнять у противника и как можно меньше потерять самому. При этом первая составляющая столь же важна, как и вторая. Я специализируюсь на второй. Это моя работа. Задачей нашего отдела является отражение покушений врага на мозги страны.
- Я не услышал ничего нового или удивительного, - пожал плечами Брансон. - Мне чертовски обидно, что человек не может взять отпуск, не будучи заподозрен в попытке продать врагу свои служебные секреты.
- Вы слишком упрощаете ситуацию, - покачал головой Рирдон. - Существуют два основных способа ослабить противника. Во-первых, это попытаться использовать его умы для своей пользы. Во-вторых, если первое не удается, можно попытаться помешать противнику использовать его собственные интеллектуальные ресурсы. По принципу - ни себе, ни людям. Вы понимаете, что я имею в виду? А теперь представим, что вы слишком лояльны, чтобы продать секреты. Что враг должен делать в этом случае?
- Ну, и что же?
- Он попытается вывести вас из строя. Если он не в состоянии воспользоваться вашей головой, то пусть и другие этого не смогут.
- Чушь. Я не стою такой нежной заботы.
- Вы считаете, что солдата не стоит посылать на поле битвы? Конечно, если рассматривать его как одиночку, то реальное значение такого солдата окажется ничтожным. Но если их будут сотни, тысячи, десятки тысяч - то здесь уже можно будет вести речь об успехе или неуспехе кампании.
Рирдон сделал паузу, чтобы его слова лучше уложились у Брансона в голове. Затем он продолжил:
- Лично я вряд ли стал бы беспокоиться о каком-то отдельно взятом Брансоне, но забота о судьбах сотни Брансонов входит в мои служебные обязанности.
- Ну, у вас есть хотя бы одно утешение, - усмехнулся Брансон. - Моя голова еще достаточно крепко держится на плечах.
- Как вы прекрасно понимаете, я имею в виду несколько иное. Голова, которая вдруг перестала работать, становится потерянной для своей страны. Это уже жертва в необъявленной войне, причем жертва достаточно серьезная. В наш век удары, наносимые по научному потенциалу страны, являются чрезвычайно опасными.
- Все это достаточно очевидно и понятно даже и дураку. Не сочтите за хвастовство, но я это знал уже много лет назад. Но как все это можно приложить ко мне в данный момент?
- Я к этому и двигаюсь, - ответил Рирдон. - За последние два года нами было потеряно определенное число хороших ученых - не только из вашего института, но и из некоторых других. Причем эта цифра значительно превосходит норму подобных потерь в естественных условиях - то есть от смерти, болезни и ухода на пенсию. Если мы не найдем способ остановить эту тенденцию, она будет нарастать. И тогда лет через десять нашу науку может постигнуть крах.
- Вы уверены, что потери превышают естественную норму? - спросил Брансон, вспоминая возражения, которые он высказывал Бергу.
- Увы, да. Но гораздо хуже тот факт, что мы потеряли очень много времени, прежде чем поняли, что происходящее выходит за рамки обычного. Все, с кем это происходило, являлись ценными сотрудниками, и большинство из них заслуживало абсолютного доверия. Но эти люди внезапно потеряли интерес к своей работе, начали действовать совершенно не в соответствии со своим характером и в конце концов оказались потерянными для своей страны. С одними это происходило быстрее, с другими - медленнее. И пути тоже были разные. Некоторые исчезали, едва успев крикнуть знакомым короткое "прощай!". Другие подавали в отставку или уходили в отпуск и больше из него не возвращались. Некоторые из ученых просто уехали за границу, и мы даже не знаем, что они сейчас делают. Это ни в коей мере не угрожает интересам страны, но мы не можем вернуть этих людей никакими уговорами. Они живут так, как хотят, и просто ничего не предпринимают. Недавно мы обнаружили троих исчезнувших, которые не покинули пределы страны.
- И что с ними произошло?
- Все трое упорно твердят, что имеют право жить, где хотят, и заниматься тем, чем хотят. Их теперешняя работа много хуже той, которую они оставили, но они уверяют, что такое положение их устраивает больше, и не хотят объяснять причины. По мнению наших сотрудников, которые с ними общались, все эти люди чем-то напуганы и очень неохотно отвечают на любые вопросы.
- И я не осуждаю их, - сказал Брансон. - Мне тоже не нравится, когда за мной следует хвост, что бы мне ни вздумалось сделать. Я ударил вас по зубам не просто так. Я считал, что пришло время научить вас жить самому и дать жить другим.
Не обращая внимания на это замечание, Рирдон продолжал: