Линевич плелся за хозяином, передвигавшимся чрезвычайно медленно. Впрочем, Фисташков так поступал не из-за старческих немощей. Медленно двигаясь, он тем временем соображал, зачем именно пожаловал к нему сынок этого не очень ему симпатичного старого врача-чудака? В представлении Фисташкова Линевич был бессребреником, а такая аттестация в его глазах была наихудшей. "Вы говорите, он умный человек? А где его деньги?!" -,вот так он обрывал тех, кто с уважением отзывался о людях типа Линевича. "Оказывается, у него сын. Вот не знал! Но зачем сынок к нему забрел? Может быть, мечтает, в отличие от отца, об ученой степени? Но это стоит денег, молодой человек. Или, может быть, вы желаете добиться кандидатского диплома горбом? Так при чем тут я?!"
Они миновали прихожую, длинный коридор и в конце концов оказались в большой светлой комнате Фисташкова.
На письменном столе лежала открытая толстая рукопись. Должно быть, это был очередной вклад Фисташкова в науку.
- Прошу, присаживайтесь, милый юноша, - елейным голосом сказал Фисташков, запахивая длиннополый пиджак, надетый на ночную сорочку. Он опустился на стул и захлопнул открытую рукопись: осторожность прежде всего.
Подслеповатые глазки внимательно и беспокойно глядели на Линевича минуту-другую. А Петр Эдуардович, оказавшийся в роли собственного сына, растерянно молчал. Фисташков уже с явным беспокойством (на людей с нечистой совестью молчание собеседника действует сильнее всяких слов) спросил:
- Чем могу служить, дорогой юноша?
Линевич простодушно сказал:
- Мне хотя бы одну диссертацию. Конечно, по медицине. Я бы поработал с диссертантом… Помог бы ему… Очень нужны деньги. Папа сказал, что ваша ставка от двухсот до трехсот, а я бы и за сто… Даже за пятьдесят. - Набравшись храбрости, он добавил: - И небольшой задаток. Совершенно, знаете ли, нет денег!
Пока Линевич, меняясь от волнения в лице, произносил свою тираду, Фисташков неотрывно глядел на него, слегка открыв рот. Самые неприятные мысли возникли у него в эту минуту. "И почему я вообразил, что он - сын старого дурака Линевича! Теперь я вижу: никакого сходства! Да и не было у него сына. А почему же он упомянул о докторе Линевиче? Возможно, что это просто "заход". Сомнений нет! Этот рыжий черт пришел меня поймать, но дело не выйдет! А что касается задатка, то почему не дать? Дать всегда полезнее, чем не дать".
- Здесь какое-то недоразумение, - мягким и нежным баском пророкотал Фисташков, делая круглые невинные глаза ребенка, ошибочно заподозренного в краже пирожного. - Какие диссертации? Понятия не имею!
И, как бы в подтверждение сказанного, он ловко сжал правую руку Линевича, оставив на его ладони сложенные пополам деньги.
"…Плохо дело, - уже через минуту уныло думал Фисташков. Посетитель швырнул деньги и выбежал вон. - Плохо! Ясно - надо идти с повинной… Опередить этого хлюста!"
У памятника Пушкину Петр Эдуардович остановился и, глядя на склоненную голову поэта, с горечью задумался над собственной судьбой. Да, в какой-то степени омоложение удалось. Конечно, располагай он возможностью продлить лабораторные опыты, нет сомнений, что результаты были бы полнее. Он слишком поторопился, надеясь привлечь внимание крупных ученых к достигнутому и добиться постановки новых научно обоснованных опытов. Петр Эдуардович оторвался от созерцания величавого лица и, вздохнув, зашагал в редакцию газеты. "Там отнесутся иначе! - оживая, решил он. - Там помогут мне!"
В редакции Линевичу пришлось немного подождать: заведующий отделом писем беседовал с какой-то шумливой парочкой. Из-за двери кабинета доносились возбужденные голоса: "Мы дом строили на трудовые денежки!.. Я получаю шестьдесят да она сорок пять, живем скромно… Ну что же, что машина? А может, мы ее выиграли?"
Потом наконец открылась дверь, и из кабинета вышли высокий мрачный мужчина и худая как жердь женщина, очевидно его супруга. У обоих недобрым огнем горели глаза. Женщина, натянув на голову монашеский платочек, на ходу сказала злым шепотом спутнику:
- Я тебе говорила - не надо машину покупать. Зачем? Девочек возить?!
Мужчина презрительно поджал тонкие губы и промолчал. Видно было, этот умел сдерживать свои чувства!
Странная парочка вышла, а Линевича пригласили в кабинет.
За столом сидел молодой человек, привыкший уже к самым разнообразным обращениям в газету. К нему приходили отвергнутые изобретатели, отцы, ищущие сыновей, и матери, жалующиеся на свое чадо; изобличенный газетой жулик, полный "благородным негодованием" и требующий опровержения; разоблачители, которые на поверку оказывались разоблаченными; красноречивые жалобщики, рассчитывающие на доверчивость журналиста и вдруг теряющие свое красноречие; нерешительные посетители, на первый взгляд ничем не примечательные рядовые люди, оказывающиеся носителями новых хороших человеческих черт, - словом, разнообразнейшие характеры, способные заполнить не один список действующих лиц драм, комедий и водевилей, проходили чередой перед письменным столом журналиста большой газеты.
Заведующим отделом вот уж два года был Вячеслав Дмитриевич Беседки, человек, окончивший юридический факультет и вдруг в последнюю минуту отказавшийся от лестного назначения в прокуратуру, сменивший, так сказать, меч на орало. Впрочем, и здесь, на газетной работе, приходилось иногда обнажать меч. Беседин пробовал свои силы в труднейшем газетном жанре - фельетоне. В первое время фельетонист браковал его почти подряд. С мрачным видом - как и полагается юмористу - тот говорил ему:
- Юмористом можешь ты не быть, но публицистом быть обязан. Понял?
- Нет, - вскипел Беседин, нервно комкая возвращенный ему опус. - Не понимаю!
- А вот это-то и плохо, что не понимаешь, - наставлял фельетонист. - Читатель фельетона должен не столько смеяться, сколько негодовать. Ясно?
Постепенно это становилось молодому журналисту ясным. И вот настал день, когда он развернул газетный шуршащий лист, и сердце у него сладко замерло: он увидел свой фельетон и свою подпись. Это совершенно непередаваемое чувство. Слаще первого поцелуя любимой девушки!
Да, но в жизни журналиста случаются не одни лишь поцелуи…
Вот и сейчас, выслушивая несколько сбивчивую речь рыжего молодого человека, Беседин задавал себе тревожный вопрос: что это? Бред? Нет, не похоже, парень рассуждает здраво. Однако скорее всего авантюрист. Подумаешь, какой Фауст! Омолодился, говорит. Придется, конечно, проконсультироваться с кем-нибудь из медиков, но в общем это блеск! Так и назову фельетон: "Фауст из Сиротского переулка". Неслыханная авантюра! Да, но что он преследует? Какую именно жульническую цель? Неясно! Ведь он не пытается продавать свое средство!
- Слушайте, - обратился Беседин к Линевичу, уже в общем закончившему рассказ. - А если ваше открытие признают? Что тогда? Я хочу вас спросить, как это отразится на вас? Ну, я понимаю, вы говорите - остались без жилья, паспорт забрали и тэ дэ и тэ пэ, а дальше?
Линевич с удивлением посмотрел на Беседина. В сущности, они были почти сверстниками (если, конечно, считать годы Петра Эдуардовича на новый счет). Но почему этот журналист задает ему такой вопрос?
На Линевича испытующе смотрел молодой человек, сидевший по ту сторону письменного стола, заваленного бумагами. У журналиста был самый обыкновенный вид, ничем не выдающий его высокое, по мнению Линевича, призвание: округлое лицо, чуть вздернутый нос, юношески полные губы, аккуратно подстриженные каштановые волосы.
- Странный вопрос, - раздражаясь (удивительное дело: у омоложенного Петра Эдуардовича остался раздражительный характер), сказал посетитель. - Разве не достаточно, что я смогу официально объявить о своем способе? То есть, я хочу сказать, если вы об этом напишете!
"Ага, - смекнул настороженный журналист, - он хочет использовать газету для саморекламы. Ну, а дальше он уже не растеряется. Так-так".
- Хорошо, - заключил беседу Беседин. - Я подумаю и… В общем, мы вас уведомим. Оставьте только адресок.
- Но в том-то и дело, что у меня нет адреса! Я бездомен! - почти закричал Линевич. - Я ведь с этого и начал!
- Ну хорошо, тогда заходите ко мне… Ну, скажем, через два дня.
Беседин рассчитывал, что за два дня он успеет посоветоваться с учеными, да, пожалуй, и с прокуратурой, о которой здесь толковал рыжий парень.
- А где я буду находиться эти два дня?! - горестно спросил Линевич. - Без паспорта, без денег?
Беседин вдруг подумал: "А что, если он говорит правду? Каким дураком и сволочью я буду выглядеть?!"
Немного покраснев, Беседин полез в карман и, вытянув десятку, протянул ее посетителю. Во второй раз за сегодняшний день ему предлагают деньги!
- Вот… возьмите. Перебейтесь, а там, может, что-нибудь и придумаем.
Линевич страшно смутился, но неожиданно для самого себя деньги взял.
- Спасибо. Отдам при первой возможности, - пробормотал он и, почему-то не прощаясь, вышел из кабинета.
В приемной у двери уже стоял очередной человек с деревянной ногой и "морской" бородой, начинающейся с подбородка и не доходящей до нижней губы.
- Неудобно занимать столько времени, - недружелюбно сказал он и без того растерянному Линевичу.
Оказавшись на улице, Петр Эдуардович, уже не чувствуя зубной боли, захотел есть. Он зашел в подвернувшуюся столовую. Насытившись, Линевич, как это бывает с очень нервными людьми, тотчас успокоился. Будущее начало ему казаться не столь страшным.
"Дело обстоит не так уж плохо, - думал он, бодро шагая по улице. - Да какой черт плохо?! Как-никак я превратился из немощного старика в молодого человека… Ну, правда, не совсем: что-то у меня не сработало. Нет, не зубы, хотя как я мог о них не подумать с самого начала?! Не зубы только, а что-то в психике, что ли. Кстати, а сколько мне сейчас лет? Так сказать, физиологически? Скажем, двадцать… Нет, в этом возрасте я чувствовал себя иначе, да и мир воспринимал по-другому. Веселее, что ли? Не знаю. И головная боль осталась. Неужели сыворотка бессильна именно против старения центральной нервной системы? Это было бы совсем плохо. Да нет же! Тут все дело сводится к тому, что я не довел до конца эксперимент с включением в материал также и стимулятора подкорковой области…"
Им овладело страстное желание вот сейчас же пойти и продолжать оставленные опыты. Он вдруг почувствовал, что на улице, несмотря на май, стало прохладно. А он был лишь в костюме. "Ничего, у меня есть вполне приличное пальто", - подумал было он, но тут же вспомнил, что и пальто, и - что было поважнее - все записи и заметки лежат в его комнате. Надо было во что бы то ни стало отправиться домой, и если уж не поселиться там, то хотя бы взять необходимое!
Ехать в троллейбусе ему предстояло немало, и по дороге Линевич придумал план, который показался ему гениальным. Соседи не пускают его в комнату? Отлично! Он привезет им разрешение, написанное рукой старого доктора!
Линевич вышел на остановке и огляделся, куда бы ему зайти, чтобы написать записку-пропуск в собственную квартиру. На углу он увидел скромное кафе.
- Чашечку кофе, - попросил он официантку, заняв единственный свободный столик.
Тотчас в кафе зашла девушка в синем костюме и, беспомощно оглядевшись вокруг, видимо, решилась. Она подошла к столику Линевича и смущенно спросила:
- Можно?..
- А? Что? - вскинулся Линевич, обдумывавший текст записки. - Да-да, пожалуйста! - спохватился он.
Девушка уселась напротив Линевича и, стараясь не смотреть на него, попросила официантку.
- Пожалуйста, чай и пирожное с заварным кремом… Нет, два, пожалуйста! - И кинула быстрый смущенный взгляд в сторону Линевича: как-то этот странный рыжий парень отнесся к ее заказу?
Линевич вежливо сказал:
- С заварным - это очень вкусно.
Девушка покраснела, не зная, как ей следует поступить: одернуть этого юнца, вздумавшего с ней разговаривать, или пропустить реплику мимо ушей.
Она от смущения сделала неверный ход, ответив на сделанное замечание, так сказать, по существу.
- Если так, почему себе не закажете? - спросила она.
- Я? - удивился Линевич. - Старики не едят пирожных!
Он вдруг спохватился: как он мог забыть, что у него внешность не старика, а юноши? Что подумает эта милая девушка? Может быть, примет его за пьяного?
Но девушка звонко рассмеялась. Ей показалось, что ее сосед - веселый шутник и умеет отпускать шутки с совершенно серьезным лицом.
- В таком случае и я - старушка, - весело сказала она, невольно втягиваясь в разговор. - На много ли вы старше меня?!
- Если вам, как я думаю, восемнадцать, то ровно на сорок девять, - улыбнувшись, ответил Линевич. Улыбка его относилась к тому, что его собеседница примет и это заявление за шутку. Но девушка неожиданно обиделась.
- Значит, вам… шестьдесят семь? - нахмурившись, сказала она. - Вы что? За дурочку меня принимаете?!
Она даже перестала есть второе пирожное. (Первое она съела быстро, но грациозно. "Как котенок", - подумал Линевич, с удивлением уличая себя в неожиданном интересе к этой незнакомой ему… студентке? продавщице?)
Ему вдруг захотелось рассказать ей свою странную судьбу. Даже не только рассказать - пожаловаться, увидеть на этом милом лице сочувствие, желание помочь… Но он не решился.
- Уверяю вас, я далек от шуток, - грустно сказал Линевич. - И я вовсе не хотел вас обидеть. Простите, я вот… записку…
Он огляделся в поисках, где бы добыть листок бумаги. Авторучка у него была.
Бумаги не оказалось. На столе был лишь листок с едва заметной машинописной копией меню. "А черт с ним!" - почему-то рассердившись, подумал Линевич и написал на оборотной стороне меню:
"Уполдома по Сиротскому пер., 5. Прошу вас пустить моего племянника, которого, как и меня, зовут Петр Эдуардович Линевич, в мою комнату. Разрешаю ему распоряжаться в ней. Я выехал на месяц. Забытый мною паспорт прошу выдать ему для отсылки мне. П. Линевич".
Дату? Дату надо поставить для правдоподобия более раннюю. Так. Готово. Вообще здорово придумано. Он поднял глаза. На него с любопытством смотрела девушка.
- Надеюсь, вы пишете не предсмертную записку? - весело спросила она.
У Линевича вдруг заныло сердце. Очень сладко заныло. Ага, знакомое чувство! Вот такое испытывал он давно-давно, в молодости, он тогда легко влюблялся в девушек с синими глазами. А у этой именно синие. Кажется, редкость. Жалко уходить. Да, но уходить надо. Предстоит нелегкое объяснение с управляющим дома и с соседками. Но, с другой стороны…
- Как вас зовут? - дрогнувшим голосом спросил Линевич.
- Майя, - ответила девушка.
Положив на мрамор стола деньги за пирожные, она встала и, как показалось Линевичу, с каким-то сожалением посмотрела на него:
- А вас?
- Петр Эдуардович… Петя, - сбивчиво сказал Линевич и тоже встал. - Я в сторону Сиротского, нам по дороге?
Не отвечая, Майя пошла рядом с рыжим парнем, вызывавшим в ней любопытство. Вызвать в девушке любопытство - это большое дело для парня!
- Вы здесь живете? - спросила Майя.
- Да… Жил, - снова не очень уверенно ответил Линевич.
- А теперь? Теперь где живете? Линевич беспомощно развел руками.
- Пока нигде.
- Вы ушли от семьи? - строго, даже сурово спросила Майя, метнув в него синюю молнию.
- Нет, что вы! - удивился Линевич. - У меня не было семьи. - Он чему-то улыбнулся. - Вот разве племянник..
- Племянник не считается, - быстро заметила Майя и вдруг решилась задать вопрос, который давно вертелся у нее на губах: - В каком институте учитесь? Я - в медицинском!
Она сказала это с гордостью. Линевич вздохнул и сказал рассеянно:
- Я тоже кончил медицинский. Только тогда это называлось не институт, а факультет.
- Когда это - тогда? - удивилась Майя. Линевич опомнился:
- Я шучу. Я тоже недавно поступил. Сейчас на втором курсе.
- А почему не участвуете в команде КВН вашего курса? Я в команде всех знаю: и Васю Курочкина, и Стебелькова, и Машеньку Дробязго… Но лучше всех отвечает на вопросы Леня Дутиков. Очень, очень начитанный парень, - добавила она "взрослым" голосом слова, которые она, видимо, слышала от других. - Умница.
- Умница? - спросил Линевич. - Вызубрил парочку вопросов и ответов из викторины, вот и все!
"Я становлюсь идиотом, - ужаснулся в душе Петр Эдуардович. - Я, кажется, приревновал эту незнакомую девицу к неизвестному мне молодому человеку!"
Однако Майе, видимо, понравился оттенок реплики "рыжика", так она уже называла про себя Линевича. Она милостиво сказала:
- Вы направо? Я дальше. В общем, приходите завтра на репетицию вашей группы КВН, я, наверно, тоже буду. До свидания!
И она быстро перешла дорогу. Линевич растерянно посмотрел вслед, хотел было последовать за ней, но раздумал и завернул за угол.
- Нет, это не его подпись, - глубокомысленно сказал эксперт криминалистической лаборатории прокурору. - Не тот угол в букве "е" и наклон не в ту сторону. В общем, ничего общего.
- Значит, вы даете заключение, что почерк этого рыжего малого, выдающего себя за доктора Линевича, не совпадает с почерком старика? - переспросил педантичный прокурор и отвел руку с зажатой папиросой в сторону, хотя явно собирался затянуться. Выводы эксперта ему не понравились. Почему-то в глубине души он надеялся, что этот странный юноша - и в самом деле омолодившийся старик. Это было нелепое предположение, но прокурор не раз убеждался за двадцать лет работы, что чаще оправдываются именно нелепые предположения. А откуда у юноши взялся паспорт Линевича? Почему он не убежал, если и в самом деле паспорт добыт преступлением? И что за преступление совершено? Убийство? Для того чтобы захватить комнату убитого? Чепуха! На "убийце" костюм "убитого"? Тем более он не убийца: кто же выставит напоказ такую улику?!
Словом, прокурора устроило бы, окажись молодой человек и в самом деле омолодившимся стариком. Такое разрешение странной загадки устранило бы все неясности. Но тогда, надо думать, почерк гоноши должен был сходиться с почерком исчезнувшего старика. Хотя… почему, собственно? Разве с годами почерк не меняется? Не становится к старости дрожащим и нечетким?
Да, конечно. Выводы эксперта, собственно, ни к чему не ведут, разве только лишний раз подтверждают, что на свете все меняется, в том числе и почерк.
Прокурор наконец поднес ко рту папиросу и с наслаждением затянулся. Эксперт подумал, что тот именно такой экспертизы и ждал. Эксперт и на этот раз ошибся. Впрочем, дальнейшее нормальное течение сцены и выяснение взаимных позиций собеседников было прервано стуком в дверь кабинета и появлением Степана Демьяновича. Он был сумрачен, на его чисто выбритом, несколько отекшем лице застыло привычное уныние.
- Разрешите доложить, - отнюдь не молодцевато начал с порога участковый, - новая неприятность от этого… рыжего гражданина, не знаю, как его величать.
Прокурор вопросительно на него смотрел.
- Явился в квартиру с запиской… Вот!
Участковый протянул записку, написанную на оборотной стороне меню.