- Если ты не выдвинешь обвинений, - сказала Мэри, глядя в ручное зеркальце и припудривая синяки, - это сделаю я. Меня еще никто не оскорблял так, как во время этой поездки.
- Успокойся, Мэри, - тихо сказал Коул, поежился и вздрогнул.
- Мне очень жаль, - я кивнул на его бедро.
Он ухмыльнулся.
- Бывало и похуже. Зарастет.
- Потрясающе, - сказал я ему. - Если бы все так реагировали, когда в них палят, я пострелял бы побольше в свое время.
Он улыбнулся.
- Так и бывает. Иногда ты кусаешь тигра, иногда он тебя.
- Ну и ладно, - сказал я.
Мэри ошеломленно уставилась на нас.
- Но ты же не сможешь просто забыть, а, Коул? Он же совершил тяжкое преступление!
- Разберемся, - ответил Коул. - Но говоря по правде, ничего не изменишь, даже посадив этого парня. Я думаю, он мне еще пригодится на маршруте.
- Что-то меня не тянет, - сказал я. - Во всяком случае, уж это твои проблемы.
Он с одобрением посмотрел на меня.
- Может, ты и прав. Но в следующий раз, когда вернешься в Полосу, тебе не так повезет с изменениями.
Мы достигли высшей точки подъема и начали спуск, с каждой секундой набирая скорость. Я глянул в окно на простор равнины, сверкающую воду и темные гребни; мне показалось, что все пространство образует единый сказочный образ, как символ в древнем манускрипте или знак на карте сокровищ. Я подумал, что там должно быть настоящее сокровище. Множество мест, где стоит бывать, миллионы возможностей, которые стоит испытать. Я представил Трейси где-нибудь там, спящую в тени; сном стала теперь прежняя ее жизнь.
- Не могу в это поверить, - сказала Мэри. - Он всадил в тебя пулю, а ты предлагаешь ему работу?
Коул подмигнул мне.
- Охота тебе ковыряться, Мэри, - ковыряй у себя в носу, а не в том, какие у меня друзья.
- Но он чуть не убил нас! Я не могу смотреть, как он расхаживает на свободе!
С нечленораздельным воплем Крисп вдруг вскочил и закружился на месте, ища к кому обратиться.
- Вот там в Полосе есть место, - начал он наконец тоном проповедника, - которое могут вынести только самые худшие из них. Настоящие монстры, которым что родить, что убил ребенка - все едино. Ад по сравнению с этим местом покажется воскресной школой. Огонь там не согревает - только бросает тени и ослепляет глаза, снег - скопище белых насекомых, дождь состоит из прозрачных бритв.
Он быстро шагнул Мэри за спину, нож скользнул из его рукава, и он приставил его к горлу Мэри.
- Я тебя, свинья, сейчас вышвырну туда, самое тебе там место.
Он поднял ее на ноги и дико глянул на меня.
- Не вздумай меня останавливать! Я прирежу ее!
Я осторожно наблюдал за ним. Как бы ни хотелось увидеть Мэри вышвырнутой в Полосу, странное дело, я не мог позволить Криспу сделать это.
- Сядь, - сказал я ему, - никому от этого лучше не станет.
Мэри скосила глаза вниз, на нож. Я вскочил на ноги. Крисп кольнул ее. Мэри пискнула и стала сползать вниз.
- Назад! - предупреждающе крикнул он мне.
- Слушай, я не буду вмешиваться, - сказал я. Хочу только задать пару вопросов… Хорошо?
Это его насторожило, но он все же согласился:
- Да, конечно.
- Те, что пришли с тобой, хотели убить нас. Но верзила просил нас о чем-то. То есть не просто вошел и начал крушить кости. Чего он просил?
- Я не знаю.
Но ты сказал, что притворялся одним из них. Ты должен знать их язык.
Он открыл рот, снова закрыл, явно смущенный.
Я поразмыслил об этой женщине, которую ты схватил. Почему она такая подлая. Я так понимаю, что она боится самой себя, ненавидит себя за то, что она такая жирная и никому не нужная. Все, что ей остается делать, это раскатывать на этом чертовом поезде туда и обратно. Но она не может ненавидеть себя с достаточной силой, поэтому переносит ненависть на других. По сути, до нас ей дела нет. А себе навредить - духа не хватает. Понимаешь меня?
- Да ты совсем спятил. - Крисп неуверенно оглядел остальных, ища поддержки. - Чего ты добиваешься?
- Итак, ты забрался в вагон с двумя другими и выдал их нам. Ты сказал нам, что всегда планировал сделать это, что просто ловчил. Они, сказал ты, собирались нас прикончить. Но ты и их обманул - ты боялся.
- А чего ты хотел? Чтобы я позволил им убить вас?
- Ты бы сделал все что угодно, лишь бы выбраться из Полосы. Ты был другой, не из них. Ты так стремился вырваться, что ни о чем другом и думать не мог от страха. Но оставшись с нами, ты почувствовал, что и к нам ты не принадлежишь, что остался чужим. Нас ты тоже боялся. А чтобы доказать, что ты с нами, ты помог нам, предав тех, с кем пришел, чтобы спасти наши жизни. Как ты сказал "…просто ловчил".
- Нет, - сказал Крисп, - это не так.
- И ты стал себя ненавидеть за предательство, но поскольку ты не можешь достаточно возненавидеть себя, ты выбрал Мэри. Ненавидеть легко, но если разобраться, то, что делает она, ничем не отличается от того, что сделал ты, не так ли?
Крисп обмяк. Он выглядел побежденным.
- Ты еще не понял, - спросил я, - что нигде в этом мире не будешь чувствовать себя как дома? А если ты убьешь эту жалкую женщину, очень похожую на тебя, будет только хуже.
- Пусть так!
- О чем просил верзила?
- Ни о чем… я не знаю.
- Что он просил?
Крисп заорал:
- Я не знаю!
- Что ему было нужно? Пища, да? Лекарства? Топливо?
Он резко качнул головой, будто пытаясь избавиться от какой-то мысли; казалось, он не может решить, улыбнуться ли ему мне или зарычать. Его голова, похожая на фонарь из гнилой тыквы, мотнулась так, что едва не слетела с шеи.
- Можешь не говорить, - сказал я. - Не знаю, чего он хотел, но уж точно не кровопролития.
У Криспа вырвался ужасный стон, полный боли и отвращения.
- Помощи, вот чего он хотел, - сказал я. - Он не слишком верил в успех, но все же попросил о чем-то, надеясь, что у меня хватит ума понять его.
Коротышка оттолкнул Мэри и с искаженным лицом повернулся ко мне, раскачиваясь в такт неровному движению поезда, выставив перед собой нож.
Я спокойно и размеренно сказал:
- И это тебе не поможет.
Он замахнулся на меня ножом, в его помятом неуверенном лице читалась готовность нанести удар. Как и я чуть раньше, он утратил осторожность.
- Что бы ты не совершил, твои поступки ничуть не хуже наших. Все мы состоим из добра и зла. Ты, может быть, плохо обошелся со своими компаньонами, но зато спас одну жизнь в этом вагоне. Никто тут не собирается тебя обвинять. Но нельзя убивать людей просто из-за того, что у тебя паршиво на душе. Подумай об этом.
Казалось, он в самом деле задумался, но в голове у него слишком все перемешалось, слишком много он пережил, чтобы нормально соображать. Я чуть расслабился, надеясь на его разум. И тут он кинулся. Я не успел среагировать и принял удар предплечьем. Скрипнул зубами от боли и попытался схватить, но он вырвался и кинулся к двери. Он стоял между вагонами - бледная тень Криспа у поручня. Поезд летел во весь опор, я понял намерения Крепа и знал, что у него нет ни единого шанса. Но поскольку я больше не был за него в ответе, то лишь наблюдал и ждал. Он помедлил, бросив взгляд назад в наш вагон. Я почувствовал его тоску, тяжесть боли, все разрушительное действие того, что он узнал о себе. Потом он перемахнул через поручень и исчез в черноте ночи. Если он и кричал, то крик его потерялся в грохоте нашего поезда.
Я уныло уселся возле Коула, не обращая внимания на шум в конце вагона. Мэри рыдала, фермеры говорили все разом.
- Не очень ладно теперь у тебя вышло, - Коул передал мне бурбон.
Я сделал глоток и начал перевязывать руку.
- Ничуть не хуже, чем у тебя со мной, - сказал я ему.
Мы въезжали в густой лес, и все, что я мог увидеть на великой равнине сквозь зазубренные силуэты елей, - неровное поблескивание серебристой воды и неземной огонь. Я закончил перевязку, хлебнул еще немного и откинулся назад.
- Теперь все будет в порядке? - спросил я. - Мы выбрались?
Коул сказал:
- Похоже на то, - и забрал свой бурбон.
Спустя некоторое время он поинтересовался, что я собираюсь делать дальше.
Я засмеялся:
- Я все-таки намерен достичь Глори.
Он уклончиво хмыкнул и хлебнул из бутыли.
- Ничего себе поездочка, - сказал я.
Я глянул вдоль вагона на засохшую кровь и фермеров, на Мэри, огромную, расстроенную, закутавшуюся в пальто. Несмотря ни на что, я не чувствовал к ней ненависти. Все мои чувства сгорели, душа была гулкой и пустой. Я дрожал, но не от холода. Это меня покидали последние остатки эмоций.
"Трейси" - подумал я, но даже это не вызвало никаких чувств.
- Что теперь делать? - спросил я. Что нам остается?
- Развернуться и ехать обратно - все, что я могу предложить, - сказал Коул.
Я снял комнату в Глори. Она была крошечная, скособоченная, с покатыми стенами и потолком, холодная как могила. Из окна я видел ветхие здания, неровные дороги, покрытые ледяной коркой. Днем колдобины прорезали следы полозьев; женщины в шерстяных платках и длинных юбках спешили мимо; мужчины поднимали и сгружали бочки с гвоздями, тюки соломы и мешки с зерном, сидели в салунах за выпивкой; дети гонялись друг за другом, ныряя под лошадьми и фургонами и швыряясь снежками. Ночи… в них была какая-то дикость - тихая музыка, выстрелы, женские крики - но не так как в Белом Орле. Пробыв здесь несколько дней, я понял, что любой город, который я знал, можно назвать Глори - так они все были похожи.
Тут, конечно, были беженцы. Они спали в проходах и подъездах - везде, лишь бы было потемнее, это давало шанс провести ночь без побоев. Никто не желал, чтобы они здесь ошивались, со своими причудами и физическими уродствами, но их терпели, - наверное, так проявлялись у здешних христианские позывы. Я сидел у окна, наблюдал, как они снуют взад-вперед, и удивлялся, почему я не один из них. Я не стал утруждать себя поисками друзей, чтобы занять у них денег. Это был наш с Трейси план, но даже будь она здесь, я не стал бы этим заниматься. Я изменился, все мои прежние представления потеряли смысл. Вместо этого я устроился в салун разнорабочим. Денег вполне хватало на еду и кров, а также и на то, чтобы время от времени приводить женщину в свою комнатенку. Женщины делали меня счастливым, но ненадолго. Как только они уходили, я не зажигая света становился у окна и подглядывал, как течет жизнь. Я представлял себе тысячи вещей, которых бы желал, но ничем не хотелось мне обладать так, чтобы схватить, откусить кусок и смеяться от радости утоленного желания. Я был пуст, как в начале путешествия из Белого Орла. Глядя на себя в зеркало, я видел человека, бегущего от самого себя, в котором росли боль и слабость.
Прошла весна, умерло лето, отгорела осень. Я выиграл в покер коня непристойно-коричневого цвета с больными суставами и ужасным норовом, - и держал-то я его только потому, что был не в том положении, чтобы от чего-то отказываться. Я ненавидел этого жеребца, и скорее согласился бы жить вместе со скунсом, чем хоть раз оседлать его.
Но, однажды утром я понял, что слишком ослаб, да и комнату свою больше не могу терпеть. Она провоняла перегаром, серостью бессилия. Я решил покончить с прошлым, с охватившей меня апатией. Собрал вещи, оседлал своего жеребца и двинулся на восток, в Стедли, полагая, что начну все сначала на новом месте. Но поездка сама по себе оказала живительное действие. Воздух был так свеж, что проникал в легкие холодным огнем, небо - такой густой голубизны, какую можно было встретить лишь в начале мирозданья, впереди, к северу, виднелись снежные горы. Я-то собирался совершить что-нибудь душеспасительное, чтобы вновь обрести перспективу в жизни. Но перспектива открылась сразу, как только я покинул Глори. Я почувствовал, как возвращаются чувства, которые в чистоте своей казались воплощением идеального неба, сверкающих гор и импульсов, идущих от земли - колоссальный поток в направлении на восток, усиливающийся и затухающий с плавностью океанских валов. Тело мое стало чистым, разум освободился от тревог. Даже у коня норов стал помягче.
Полтора дня спустя, когда вдали замаячили дома Стедли - кучка обшарпанных строений, отличавшихся от Глори только размерами и степенью убожества, - я еще не был готов завершить свое путешествие и решил проехать чуть дальше и разбить лагерь к востоку от города.
Погода испортилась, небо стало серым, повалили жирные белые хлопья. Но, достигнув холмов, я все еще хотел ехать дальше, и, когда опустились сумерки, я сказал себе, что проеду еще несколько миль поближе - но не слишком близко - к краю Полосы. Я въехал в хвойный лес, начинавшийся за железнодорожным полотном, окаймленным высокими сугробами - снег падал всю неделю, обретя покой среди темных деревьев. Крошечные птицы с белыми грудками и в черных шапочках возбужденно сновали среди ветвей как блохи. Это напоминало сумятицу моих мыслей в последнее время. Ветер вздымал поземку с наста и уносил ее прозрачными сверкающими шарфами. Тяжелые, укрытые снегом, лапы елей едва подрагивали под ветром.
Я собирался подыскать место для лагеря, когда услышал гудок приближающегося поезда со стороны Стедли и увидел клубы дыма над верхушками деревьев. Минутой позже из-за поворота показался локомотив. Искры летели из его трубы, и весь он был, будто огромный черный зверь из преисподней. Его обитая медью решетка сияла в угасающем свете как золотые зубы. Поезд шел в гору, замедлив ход, и я пустил коня рысью вдоль состава, заглядывая в окна, в испуганные лица пассажиров. Тут человек с дробовиком, стоявший на площадке между вагонами, крикнул мне посторониться. Коул. Даже с такого расстояния я ясно видел выражение его глаз с их причудливыми черными зрачками.
- Эй, Коул! - крикнул я. - Ты не узнал меня?
Он глянул на меня и нагнулся вперед, опершись о поручень.
- Не тот ли ты парень, который продырявил мне бедро?
Я помахал рукой.
- Как ты?
- Терпимо… а ты?
- Черт! Лучше просто не бывает.
И что странно, я действительно верил в это.
- Ты, черт возьми, соображаешь, куда едешь? - прокричал Коул, когда поезд начал набирать ход. - Мы почти в Полосе.
- Именно туда я и направляюсь!
Его предупреждение не произвело на меня впечатления… во всяком случае, такого, как я мог ожидать. Я чувствовал себя возбужденным, живым, чувствовал, что мне брошен вызов. Я пустил коня в галоп по глубокому рыхлому снегу и был удивлен легкостью, с которой мой конь мне подчинялся.
- Ты спятил! Вспомни, что я говорил. На этот раз тебе так не повезет с изменениями.
Я засмеялся.
- Только не говори мне, что тебе самому никогда не хотелось попасть туда и разузнать, что там. Со стороны этого не увидишь.
Он кивнул.
- Хотелось пару раз.
- Тогда пошли со мной! - я пришпорил коня. - Нас будет двое! Чудовища попрячутся в норы, и мы спасем принцессу из башни, мы сможем.
Он просто смотрел на меня и улыбался.
- Пошли! - кричал я. - Чего ты теряешь? Мы будем королями в этой чертовой дыре! Давай со мной!
И я верил, что мы увидим все чудеса Полосы и ее загадки, пройдем и свет, и мрак - и выйдем победителями. Это чувство вело меня вперед.
Клуб дыма повис между нами, а когда он растаял, Коул крикнул:
- А уж это твои проблемы!
Поезд начал удаляться от меня, приближаясь к следующему повороту, и когда он начал поворачивать, Коул крикнул:
- Удачи тебе!
- К черту удачу! - сказал я ему. - У меня внутри тикают специальные лунные часы. Я - часть бесконечного проекта. Во мне больше огня, чем в твоем старом движке. Зачем же мне удача?
- И все же, удачи! - крикнул он, тряхнув ружьем на прощание.
Поезд скрылся за поворотом, и больше я Коула не видел.
Я-то думал, что просто бахвалюсь, и как только Коул исчезнет из виду, я натяну поводья и стану искать место для ночлега, но вместо этого пришпорил коня. Да он и не нуждался в понукании. Это уже был не конь, а огромная темная машина с окутанным клубами пара сердцем, несущая вперед и помогающая не отказываться от решения, принятого, как я понял, задолго до того, как я покинул Глори. Я вспомнил Трейси, бегущую к лесу. Тогда я еще подумал, что она спасается от опасности. Но теперь разум подсказывал, что она спешила навстречу радости жизни, влекомая теми же светлыми мыслями, которые толкали меня вперед. В моих действиях не было ни логики, ни смысла, ни плана. Я был свободен от всего этого, свободен от оков, о которых даже не подозревал. Препятствия казались столь ничтожными, что я не замечал их. Я мчался так, как это возможно лишь в детстве - испытывая восторг от движения, подчиняясь пьянящему чувству свободы. Ветер - огонь за моей спиной, снежная пыль, подхваченная ветром - призраки, темные деревья - башни старого замка. Возможно, я летел навстречу смерти, но это не вызывало ужаса. Я ушел от смерти куда более страшной, чем любая из ждущих меня впереди. Паралич страха, извращенные мечты, отравляющие душу. Больше им меня не достать. Я должен использовать свой шанс. Смерть ждала, никакого сомнения, но я покончил с нытьем, с увертками и ложью, с попытками смягчить удары судьбы, ухватившись за юбку несчастливой женщины.
Непостижимо, но мы незаметно нагоняли поезд. Мой конь был настоящим чудом. Каждый шаг переносил нас на немыслимое расстояние. Я не мог видеть его морды, но знал, как он изменился. Глаза сверкали, как фонарь шахтера, зубы угрожающе заострились, подковы высекали искры из камней. Чувствовал я изменения и в себе самом, пусть не совсем в ту сторону, что я желал бы, имей я возможность выбора, но я не страшился этих изменений, они отвечали тому, что таилось в глубине души. Сердце мое яростно колотилось, разум переполняли невозможные желания, руки превратились в орудие любви и убийства - никаких полутонов. Я пришпорил коня, и мы поравнялись с последним вагоном. Заглянув в окно, я увидел хорошенькую женщину в синем платье. Я уставился на ее грудь, рот мой увлажнился, по телу прошла волна желания. Женщина отпрянула назад, испуганная и бледная, зажав рот рукой. Бог знает, какое зрелище являл я ныне собой. Я захохотал, и смех мой был созвучен воющему ветру. В том смехе слышалась злая радость. Прежде от подобного звука у меня пересохло бы во рту и затряслись поджилки. Теперь мне нравилось слышать его. Это был сигнал к началу новой жизни. Я уже собирался влезть в вагон, чтобы овладеть этой женщиной, но к чему, когда передо мной уже лежала вся бескрайняя сверкающая равнина. Туда, на север, я и направил своего коня, пробиваясь через хвойный лес, ломая сучья руками, налившимися чудовищной силой, вздымая тучи снега позади себя, по направлению к Глори, - всегда, навсегда, навечно обретя славу, единственную славу для того, кому тесно в привычном мире. Я несся туда, сокрушая все преграды и презрев жестокие мечты, срывая завесы с тайн, - туда, к беспредельной любви и власти.
* * *
Первый рассказ Дейла Бейли "Машина Эйдельмана". был опубликован в июльском F&SF за 1993 г. В основу второго рассказа, "Тронутый", легли воспоминания о собственном детстве писателя.
"Я родился на юге Западной Вирджинии, - пишет автор, - там и живу. Когда я был подростком, меня страшно интересовала борьба, разворачивавшаяся вокруг тамошних шахт в начале двадцатых. Ее организатором стал профсоюз шахтеров Америки… Мне давно хотелось написать рассказ из жизни тех шахтеров, но я не представлял, как за него взяться, пока в моей памяти не всплыло старое аппалачское поверье о том, что умственно отсталые дети обладают каким-то даром, компенсирующим их неполноценность."