Когда толстяк приблизился к Вике на расстояние своего "квазимодо", то стало ясно, что девушке придется или запрыгнуть на потолок, или чуть-чуть повисеть на обжигающих трубах парового отопления, пропуская телохранителя, если только она не намерена пятиться вплоть до самого подъемника и уже там быть окончательно раздавленной брюхом-прессом, но Вике такая перспектива очень не понравилось, заниматься акробатикой ей не хотелось, скакать, как газель она уже устала, и ей ничего не оставалось, как, прижавшись к мокрой стене, пропустить немного вперед раззявленные глотки пулемета-гранатомета, аккуратно взять его пальцами за цевье и приклад, сделать хитрое движение этим агрегатом, стряхивая с него чуть ли не лопающиеся сосиски пальцев, при этом заехав владельцу очень удачно в пах и пару раз по черепу, что должно было даже самого стойкого евнуха отправить в глубокий нокаут, однако распухшее чудо природы лишь крякнуло, даже не фальцетом, поморгало глазами и сделало почти удавшуюся попытку вернуть обратно любимую игрушку.
Вика не ожидала такой прыти, к тому моменту совсем запутавшись в выступах, курках, магазинах, компенсаторах и прикладах трофея, который к тому же оказался намного тяжелее, чем виделось на самый пессимистический взгляд, пригнув девушку, в отчаянии прижавшую к себе кусок железа, точно родное дитя, почти к самому полу, так что Максим вяло подумал - сейчас она окончательно переломиться, словно тоненькая березка, принявшая на себя удар громадного, чадящего солярой бульдозера, но девушка собралась, отступила на шаг, потеряв хорошую позицию, но выиграв мгновение времени, хватившего на то, чтобы приподнять дуло "квазимодо", наткнуться на спусковой курок и выпустить по толстяку длинную очередь свинцового серпантина, чтобы знал потом как лапать своими окороками беззащитную девчонку.
Пули в клочья разорвали костюм толстяка, резиновые подтяжки бичами свистнули в воздухе, здорово задев кого-то сзади, судя по раздавшимся воплям, пузо выпустило эффектные фонтаны крови, прямо как в старинном фильме ужасов, но это оказалось единственным ущербом, причиненным телохранителю, - вся убойная сила растеклась по чудовищным жировым складкам, пули завязли там, как в болоте, по обнажившейся коже от дымящихся дырок побежали круговые волны, толстяк почесался, набычился и продолжил движение.
Максим слышал о таких чудесах природы, но первый раз видел их в действии, поэтому в нем шевельнулось нечто похожее на любопытство, он воткнул иглу в плащ, приготовившись внимательно наблюдать за схваткой. Вика не впала в панику и не совершила ошибку, бесполезно расстреливая обойму. Она тряхнула мокрой головой, разбрызгивая капли во все стороны, удивительно точно попав в ритм так и не замолкшей музыки, выпучила глаза, оскалилась, сделавшись действительно похожей на разъяренную крысу, подалась навстречу толстяку, втиснула ему в живот пулемет, немедленно полностью утонувший в жировых складках, и титаническими усилиями сдерживая напор телохранителя, отчего на ее тощеньких руках вспухли неправдоподобно большие бицепсы, сделала первый выстрел из гранатомета.
Стойкости толстяка можно было только аплодировать - он с достоинством выдержал взрыв, разворотивший на этот раз ему весь живот, раскрывшийся словно чудовищно крупный бутон орхидеи - цвета слоновой кости с ярко-красными прожилками и крапинками, но при этом не выпустив из себя ни единого осколка, ни одного язычка пламени, лишь отрыгнув изо рта черный клубок дыма, будто Змей Горыныч, мучащийся изжогой.
Кровавый дождь окатил Вику с ног до головы, превращая не столько толстяка, сколько ее саму в жертву мафиозной разборки, но на девушку это также не произвело впечатления, она только сморгнула с длинных ресниц вязкие капельки, сплюнула, втиснула "квазимодо" в образовавшуюся яму и сделала очередной пуск.
На этот раз спина телохранителя взорвалась клочьями пиджака и рубашки, кожи и жира, осколками и огнем, разметая, словно шаром от боулинга, стоящие позади фигуры-кегли; толстяк дернулся, но все еще оставался жив, и даже насажанный на двойное дуло продолжал держаться на ногах, зыркать глазами, обильно потеть и размахивать короткими руками, пытаясь дотянуться до Вики, которой поэтому пришлось отпустить цевье, благо что пулемет-гранатомет теперь плотно застрял в теле, перехватить поудобнее приклад и немножко отступить, чтобы толстые пальцы-сосиски месили воздух как можно дальше от ее тела.
Теперь Вика оказалась недосягаема для пуль телохранителей. Если в первые мгновения они не стреляли, так как не видели что же происходит в районе живота толстяка, какого рода заминка там случилась, заставив его отступать, наступать, вздрагивать, взрываться, выпуская из спины осколочную гранату, то потом стрелять стало совсем уж бесполезно - пули застревали в этом чудовищном ходячем куске сала, метательные ножи намертво увязали в нем, а переносными мортирами и самоходными гаубицами дорогие гости запастись не удосужились.
С другой стороны Вика тоже лишилась свободы маневра и могла лишь немного ворочать в толстяке его "квазимодо", скашивая в узком растворе подвернувшихся людей, пока те не сообразили поприжиматься к стенам, повиснуть обезьянами на трубах, что выглядело бы забавно, если не обращать внимания на выпотрошенные тела тех, кому не повезло вовремя сообразить или не хватило места чтобы укрыться.
К входной двери протянулась кровавая ухабистая дорога, все стены и люди были замызганы красным, что, в общем-то, помогало им слиться с окружающей средой, а Вика прикладывала все усилия к тому, чтобы свободнее двигать пулемет в амбразуре живого дота, но тот, видимо застрял где-то между костей, сдавленный центнерами мяса и жира, и девушке оставалось лишь благодарить судьбу, что толстяк стоял, как колонна, держащая скособочившийся потолок, и если он его не удержит, то такая же кровавая дорожка, возможно более скромных размеров проляжет уже к подъемнику.
Ситуация была патовая. Противники могли сколь угодно долго стрелять друг в друга, тем более первый шок у телохранителей прошел, чудаки с компьютерными терминалами на глазах давно полегли, так и не разобравшись что же с ними случилось и почему реальный мир оказался столь отличным от мира виртуального, психологически высвободив профессионалов пистолета и кинжала от комплекса рабской зависимости от машинных данных, без которых, по мнению киборгов, нельзя и пернуть, в телохранителях взяли верх простые животные инстинкты, умное оружие с мыслящими пулями выброшено, на свет божий вынырнули обычные пистолеты и автоматы, воздух наполнился визгом рикошетов и глухими плюхами попаданий, больше, конечно, в толстяка, от чего его плечи и щеки разлохматились, а голова напоминала червивый гриб.
Вика сжалась в крошечный комочек, стреляя наобум и вздрагивая от новых фонтанов крови, выплескивающихся из появляющихся дыр на груди живого щита, но пули, на ее счастье, оставались в теле толстяка. Периодически в перестрелке наступали передышки, используемые на то, чтобы прокашляться, отплевываясь от попавших в рот частичек плоти и пороха, прочистить обгоревшие глаза от копоти, сменить обоймы, попытаться что-нибудь разглядеть в плотном дыму, бесполезно отыскивая более удобную позицию или путь к отступлению, которых не было, хотя для Вики последнее являлось бы лучшим выходом - показать, что она не будет препятствовать тому, чтобы дорогие гости после окончания официальной церемонии встречи, обмена верительными грамотами и фуршета мирно удалились в ту же дверь в которую они и вошли, - но, к ее большому сожалению, не для того устроен горячий прием - все должны остаться здесь, все до единого.
Поддерживая временные перемирия, используемые девушкой на то, чтобы смочить ладонь каплями воды со стены и протереть разгоряченное лицо, она давала им повод, крохотный шанс на то, что они смогут договориться, что они мирно разойдутся, что в пулемете рано или поздно кончатся патроны и гранаты, и поэтому дорогие гости не предпринимали особенно отчаянных и геройских деяний, на которые решаются только в безвыходной ситуации, пролагая путь к спасению исключительно собственными жизнями.
Черная королева загнала белых слонов, офицеров, пешки и скрывающегося под неизвестной пока личиной анонимного белого короля в угол доски, неторопливо скакала с клетки на клетку, огрызаясь и пугая вражеские фигуры, уклоняясь от офицерских шпаг, лошадиных копыт и крепостных орудий, однако своими, казалось бы хаотичными, действиями и ходами вырисовывая гармоничный, тонкий, неотразимый рисунок смерти. Сейчас уже было не до церемоний, когда сначала приходилось уничтожать второстепенные фигуры, а уж потом потрошить короля, сейчас не было дела и до правил, когда требовалось есть врагов по одиночке, тщательно записывая шаги и виновато улыбаясь расстроенному гроссмейстеру. Пора сделать решающий ход, смести всех и вся со своей и только своей доски. Но для этого пришлось пожертвовать собственным королем, что уже не смотрелось вопиющим нарушением правил.
Дождавшись относительной тишины, Вика уперлась босой ногой (туфли потерялись в суматохе боя) в живот толстяка, выдернула раскаленный "квазимодо" из уютной, обжитой дырки, попутно вытаскивая оттуда какие-то части человеческого организма, упитанному телохранителю не нужные; в воздухе распространился сильный запах поджаристой свининки, толстяк неправдоподобно быстро сдулся, оплыл восковой свечой, ноги его втянулись в тело, плечи расползлись широким треугольником, голова окончательно исчезла в складках жира, живот удобными ступеньками расстелился перед девушкой, и Вика мгновенно оказалась на господствующей возвышенности.
Дорогие гости не ожидали такого подвоха со стороны толстяка и ничего не успели предпринять в ответ, да и что они могли сделать против легконогой девушки, очень просто ворочающей казалось бы неподъемный "квазимодо" из стороны в сторону, как будто он сделан из папье-маше, что однако не помешало ему свинцовой тряпкой размазать уцелевших по стенкам, одновременно сшибая устоявшие до сих пор трубы и выпуская на волю зажатую в них водную стихию, с восторженным ревом покинувшую железную тюрьму водопроводов и отопления и так же стихийно наводя в зале ожидания некий порядок, смывая плоть и кровь в появившиеся от разрывов гранат большие рваные сливы.
Вода быстро наполнила помещение, розовея от крови, дошла до Викиных лодыжек, заставив девушку перебраться с окончательно превратившегося в тонкую лепешку толстяка на ближайший стул, - отопительного кипятка не хватало на то, чтобы согреть всю извергаемую трубами воду, и она оказалась ледяной.
Максим, наконец, разобрался с плащом, попытался его напялить на себя сидя на месте, но тут вспомнил о сваленном за спиной оружии, буквально выудил его из моря разливанного, стряхивая воду и протирая рукавом все того же плаща, нацепил металлолом, попутно запихивая совсем расшатавшиеся кевларовые пластины бронежилета в изорванные карманы, потом встал, не обращая внимания на воду, добравшуюся ему до колен (искусственных сливов не хватало и если не поторопиться, то всех в скором времени зальет с головой), встряхнул плечами, утрясая арсенал, осторожно надел свою латаную-перелатаную тряпку и побрел к Вике, при каждом шаге зачем-то вытаскивая полностью из воды ботинки, с которых вниз обрушивались красивые розовые водопады.
Он как громадный жук, чья некогда блестящая, с прозеленью спинка давно поблекла в преддверии холодов, до которой он дожил каким-то чудом, пережив и перелетав своих сородичей, лишившись всякого смысла своего существования и бредя туда, куда глядят фасеточные глаза, нисколько не заботясь о своей безопасности, выполз из плотного тумана, так и не замеченный полегшей ратью, и теперь мог более подробно рассмотреть место встречи.
Максим застал Вику в самый пикантный момент - она снимала трусики, и он имел сомнительное счастье в очередной раз лицезреть ее тощее тело с проступающими ребрами, отвисающие под собственной тяжестью вишенки сосков, тонкие ноги, хотя и прямые, но из-за промежутка между ними, не заполненного девичьей плотью, создающие обман зрения, наделяя их некой иллюзорной кривизной. Замызганное платье плавало в воде, туда же полетели окровавленные кружева и Вика, морщась, уселась голой задницей на острую спинку стула и требовательно протянула вперед левую ногу с неопрятно спущенным чулком, украшенным столь обширными дырами, что черный нейлон как-то затерялся среди них.
Максим понял свою задачу, содрал тряпку сначала с этой, а потом и с другой ноги парой лихих движений, причем во всей этой сцене имелось не больше эротики, чем в предыдущей серии избиения дорогих гостей. Вика кивнула, пошарила рукой, для равновесия дрыгая ногами, и отодрала от задней стороны спинки стула объемный черный пакет, в котором оказались большое махровое полотенце, белье, теплый комбинезон и кобура с пистолетом. Пока она вытиралась насухо, влезала в трусы и комбинезон, подвешивала в районе аппендикса пистолет и несколько раз выхватывала его из кобуры, проверяя точность установки ремней, Максим пытался визуально отыскать хоть одно уцелевшее тело.
Все оказалось тщетно, да не стоило и зрение напрягать, так как Вика сработала основательно, можно сказать - педантично, тем более без его помощи - все, что условно отнесилось к корпусу и конечностям, перемешалось в единой братской могиле, напоминая содержимое банки с консервированными цыплятами, зато все головы сохранились практически в неприкосновенности, валяясь на дне импровизированного водоема, к тому времени окончательно очистившегося от крови и ставшего изумительно прозрачным, словно в экзотических морях, отчего эти головы напоминали своеобразных моллюсков с хищно распахнутыми ртами и выпученными глазами, если, конечно, когда-либо существовали такие чудовища.
- Ну, и как мы теперь его найдем? - спросил Максим в воздух, в общем-то и не обращаясь ни к кому определенно и не ожидая, что гордая Вика ему ответит, ибо это так же было только ее дело, и если подходящей головы она прямо на месте не идентифицирует, то потащит их на себе все, но она почему-то все же соизволила замычать, забулькать, а когда он обернулся выяснить причину столь своеобразной реакции, то обнаружил девушку стоящей в напряженной позе с вытянутыми руками, сжимающими пистолет, и готовую в любое мгновение прыгнуть.
Булькали и мычали останки того толстяка, которые прекрасно сыграли роль долговременной огневой точки, а потом превратились в господствующую высоту, чтобы затем окончательно сдуться, как лишенный воздуха резиновый шарик. Максим достал штык-нож - наверняка Вика захочет забрать и эту голову, хотя бы в качестве памятного трофея, так как ясно было, что это явно не их клиент, и подошел к мычащей и булькающей куче, иначе и нельзя назвать, поразительно во что может превратиться обычное человеческое тело, пусть и чудовищно толстое.
Вика приблизилась с другой стороны, щеголяя предусмотрительно захваченными высоченными сапогами, достающими ей чуть ли не до пояса, убрала оружие и наклонилась над головой толстяка, немного возвышающуюся над водой тем, что когда-то являлось носом и ртом, а теперь уж точно представляющими налившуюся кровью, нежную мантию моллюска, шевелящуюся от еле заметного дыхания и попыток что-то сказать разнесенным пулями ртом, полным осколками белах зубов, перемешанных с нежным фаршем из языка. Максим последовал Викиному примеру, но так как бронежилет и вооружение не позволяли ему сгибаться с особой легкостью, он присел на корточки, то ли забыв о существовании воды, то ли не обратив внимание на то, что его зад глубоко погрузился в водную стихию, а ведь им еще предстоял выход на улицу, на мороз и ветер и, следовательно, его там ожидало еще одно захватывающее приключение.
В бульканье и мычание нельзя было разобрать ничего путного, но Вика почему-то медлила, не давая команды прекратить мучения несчастного, и Максим от нечего делать принялся бездумно резать ножом его толстенное плечо, вычерчивая нечто похожее на крестики-нолики. Отвлеченность ему помогла - как порой понимаешь корявый почерк, если не особенно вникаешь в смысл каждого слова, так и сейчас бульканье принимало осмысленную форму, мычание выстраивалось в слова, точнее даже не в слова, а только в два слова, очень простых и очень знакомых, но которые они никак не ожидали услышать в зале ожидания, превратившегося на какое-то время в бойню, от кого-то третьего, не входящего в Общество. Два слова. Два имени. Вика и Максим.
Работа им теперь предстояла грязная, тонкая, нудная и малоаппетитная. Это не из пулемета по живым людям палить. Особых навыков владения ножом ни Максим, ни Вика не имели, вернее, не имели в том смысле, что им до сих пор не доводилось упражняться в свежевании и скальпировании, так как все это являлось чересчур тонким искусством, а от них по службе требовалось что попроще - умело нанести удар, незаметно дернуть рукой и перерезать сонную артерию, или одним взмахом снести голову с плеч обычным кухонным ножом. Они поймали себя на том, что смотрят в глаза друг друга с тайной надеждой - кто-то напротив возьмет на себя гадкий, но необходимый труд, от которого, тем более, зависела чья-то жизнь.
Из членов Общества они знали только троих, включая и себя, работали так же исключительно тройкой, и до сего времени считали, что только они являются его действительными членами, поэтому никак не ожидали услышать от кого-то еще свои имена, что, в общем-то, свидетельствовало о принадлежности толстяка с прорехами к их компании. Максим ни в чем не считал себя обязанным Вике, но так как нож уже находился у него в руках, а девушка имела только пистолетом и искать другое режущее оружие, копаясь в останках, не хотелось, да и не было времени, то пришлось отстранить Вику от тела и самому приступить к первой части операции - срезанию с толстяка костюма, рубашки и нательного белья.
Вика не возражала и принялась в полной задумчивости бродить по мелководью, вынимая и загоняя обойму в пистолет. В гулкой тишине издаваемый лязг звучал особенно громко и гулко, отражаясь от железных стен и порождая мелкие волны по воде, не очень способствуя сосредоточенности и точности надрезов, но Максим не делал Вике замечания, поглощенный решением сложнейших топологических задачек. На костюме он сразу же и запнулся - тот оказался настолько обширен, необъятен, отягощен всяческими складками, кармашками, дырками, прорехами, непонятно для чего предназначенными швами в самых неожиданных местах, и имел столько слоев материи, розового подклада, сеточки, корсета, что нож порой запутывался в этом бедламе, хотя обычно резал все споро и без нареканий, но здесь, снимая слой за слоем, он почему-то оказывался в подобных местах, как будто в процессе препарирования стальное лезвие изгибалось, словно резиновое, извивалось змеей, делая все возможное для того, чтобы или продлить свое собственное удовольствие от распаковки тела, или боясь поранить его, для чего и отклонялось от наиболее опасных направлений. Максим намокал со всех сторон - мокрота с задницы поднималась все выше и выше, доходя, как он чувствовал, уже до пояса, а обильный пот дождем падал со лба, висков и щек на грудь, так что расширяющийся черный воротник грозил соединиться с такими же пятнами, расползающимися из подмышек.