Идея написать продолжение трилогии братьев Стругацких о Максиме Каммерере "Черный Ферзь" пришла мне в голову, когда я для некоторых творческих надобностей весьма внимательно читал двухтомник Ницше, изданный в серии "Философское наследие". Именно тогда на какой-то фразе или афоризме великого безумца мне вдруг пришло в голову, что Саракш - не то, чем он кажется. Конечно, это жестокий, кровавый мир, вывернутый наизнанку, но при этом обладающий каким-то мрачным очарованием. Не зря ведь Странник-Экселенц раз за разом нырял в кровавую баню Саракша, ища отдохновения от дел Комкона-2 и прочих Айзеков Бромбергов. Да и комсомолец 22 века Максим Каммерер после гибели своего корабля не впал в прострацию, а, засучив рукава, принялся разбираться с делами его новой родины.
Именно с такого ракурса мне и захотелось посмотреть и на Саракш, и на новых и старых героев. Я знал о так и не написанном мэтрами продолжении трилогии под названием "Белый Ферзь", знал, что кто-то с благословения Бориса Натановича его уже пишет. Но мне и самому категорически не хотелось перебегать кому-то дорогу. Кроме того, мне категорически не нравилась солипсистская идея, заложенная авторами в "Белый Ферзь", о том, что мир Полудня кем-то выдуман. Задуманный роман должен был быть продолжением, фанфиком, сиквелом-приквелом, чем угодно, но в нем должно было быть все по-другому. Меньше Стругацких! - под таким странным лозунгом и писалось продолжение Стругацких же.
Поэтому мне пришла в голову идея, что все приключения Биг-Бага на планете Саракш должны ему присниться, причем присниться в ночь после треволнений того трагического дня, когда погиб Лев Абалкин. Действительно, коли человек спит и видит сон, то мир в этом сне предстает каким-то странным, сдвинутым, искаженным. Если Саракш только выглядит замкнутым миром из-за чудовищной рефракции, то Флакш, где происходят события "Черного Ферзя", - действительно замкнутый на себя мир, а точнее - бутылка Клейна космического масштаба. Ну и так далее.
Однако когда работа началась, в роман стал настойчиво проникать некий персонаж, которому точно не было места во сне, а вернее - горячечном бреду воспаленной совести Максима Каммерера. Я имею в виду Тойво Глумова. Более того, возникла настоятельная необходимость ссылок на события, которым еще только предстояло произойти много лет спустя и которые описаны в повести "Волны гасят ветер".
Но меня до поры это не особенно беспокоило. Мало ли что человеку приснится? Случаются ведь и провидческие сны. Лишь когда рукопись была закончена, прошла пару правок, мне вдруг пришло в голову, что все написанное непротиворечиво ложится совсем в иную концепцию.
Конечно же, это никакой не сон Максима Каммерера! Это сон Тойво Глумова, метагома. Тойво Глумова, ставшего сверхчеловеком и в своем могуществе сотворившем мир Флакша, который населил теми, кого он когда-то знал и любил. Это вселенная сотворенная метагомом то ли для собственного развлечения, то ли для поиска рецепта производства Счастья в космических масштабах, а не на отдельно взятой Земле 22–23 веков.
Странные вещи порой случаются с писателями. Понимаешь, что написал, только тогда, когда вещь отлежится, остынет…
М. Савеличев
Содержание:
Глава первая. ДАСБУТ 1
Глава вторая. ГНОИЩЕ 7
Глава третья. ТУСК 13
Глава четвертая. ЛЕС 19
Глава пятая. КРАКЕН 28
Глава шестая. КРЕПОСТЬ 34
Глава седьмая. ФУСС 40
Глава восьмая. КАМЕННЫЙ АРХИПЕЛАГ 47
Глава девятая. ЦИТАДЕЛЬ 53
Глава десятая. ТРЕПП 60
Глава одиннадцатая. СТАЛЬНЫЕ ОСТРОВА 66
Глава двенадцатая. ГОРОД 76
Глава тринадцатая. ГИФФЕЛЬ 86
Глава четырнадцатая. БЛОШЛАНГ 95
Глава пятнадцатая. ТВЕРДЬ 100
Глава шестнадцатая. ЛУГОМОРЬЕ 108
Глава семнадцатая. УСТЬЕ 113
Глава восемнадцатая. БЕЛЫЙ КЛЫК 120
Эпилог. ТРАХОФОРА 129
Михаил Савеличев ЧЕРНЫЙ ФЕРЗЬ
I don't hear a sound
Silent faces in the ground
The quiet screams, but I refuse to listen
If there is a hell
I'm sure this is how it smells
Wish this were a dream, but no, it isn't
Tim Jensen. Rain
Before we let euphoria
Convince us we are free
Remind us how we used to feel
Before when life was real
THE DELGADOS
Глава первая. ДАСБУТ
Ночью океан породил чудовище - безглазое, безымянное, громогласное. Шторм бился в ощетинившийся пирсами, остатками стапелей и обломками дасбутов внешний пояс архипелага - гноище. Вечный ураган властвовал в зените Дансельреха. Кипел океан в Стромданге, и колоссальные молнии разбивали непроглядную тьму.
Стоя на краю уцелевшего волнолома, сквозь завывания ветра и грохот прибоя Сворден слышал странный звук, похожий на хруст ломающихся костей. Как будто там, в темноте, стихия истязала великана, выворачивала ему руки и ноги, обрушивала на грудную клетку молот гигантских волн.
В прерывистых вспышках мирового стробоскопа мало что удавалось разглядеть. Сворден снял щелевые очки.
Едкая взвесь оседала на коже, собиралась в капли и стекала вниз за ворот свитера. Стылый ветер дул сразу со всех сторон, цепляясь за промерзлую куртку и пытаясь сорвать ее с человека.
Волны терзали старый волнолом, с жутким ревом вгрызалась в его бетонные бока, все больше обнажая ржавый костяк арматуры. Казалось, сооружение вот-вот не выдержит и обрушится в океан, но Сворден продолжал всматриваться во тьму, стараясь предугадать очередную вспышку молнии и сужать зрачки, чтобы не ослепнуть.
Океан загибался невероятной чашей вверх и смыкался в зените. Клякса урагана, бездонно-черная в Стромданге, постепенно светлела по краям, лишь темные прочерки указывали где грандиозная климатическая флуктуация прорывалась сквозь установленные ей пределы, чтобы обрушиться на гноище. В тех местах черные глыбы островов немедленно окутывались мглой - ни единый проблеск маяков не мог пробиться сквозь нее.
Церцерсис пошевелился, в который раз пытаясь раскурить носогрейку.
- Хорошее времечко, - проворчал он.
Вновь хрустнуло. Свордену показалось, что от погодных установок, неподвижно висящих в центре мира, нечто устремилось куда-то в промежуток между гноищем и цитаделями.
Переливчатое сияние.
- Ломают кости, - сказал Церцерсис. - Шторму ломают кости. Эскадра на подходе.
От тепла ладони намерзший на очках лед стаял, и Сворден вновь надел их. Лучше видно не стало, но острые иглы взвеси уже не так болезненно кололи веки.
Звук прибоя внезапно изменился - монотонное уханье молота разбавилось на редкость отвратительным шуршанием, от которого захотелось глубоко вздохнуть и передернуться. Именно так - вздохнуть и передернуться.
- Эй! - крикнули из темноты. - Це!
Церцерсис обернулся, достал фонарик и осветил узкую полосу волнолома. Через накатывающие волны, хватаясь за уцелевшие ограждения и торчащую арматуру двигалась вереница людей.
Сворден тоже посмотрел назад. Большинство он уже знал - Паука, Блошку, Муху, Мокрицу и Гнездо. С еще двоими знакомства пока не свел.
- Все здесь?
- Пока все, - отозвался впереди идущий с мотком веревки через плечо. - Но кого-то сейчас смоет. Падет сме… - кулак Церцерсиса, поднесенный к зубам говорящего, заставил его замолчать. Поминать смерть перед операцией считалось плохой приметой.
Порыв ветра содрал капюшон, и Сворден увидел, что все лицо говорившего усеивают пятна. Пятнистый заслонился от фонаря, осторожно попытался обойти Церцерсиса, который даже не пошевельнулся пропустить его по безопасной тропке. Сворден еле успел схватить пятнистого за шиворот и поставить рядом с собой. Льда на волноломе становилось все больше.
- Оставайтесь там! - крикнул Церцерсис остальным. - Сейчас все замерзнет!
- Отпусти, - дернулся пятнистый. Сворден отпустил, и тот вновь оскользнулся. Наконец, он кое-как устроился.
- Новичок? - спросил пятнистый.
- Ага, - подтвердил Сворден.
- Как звать? - Сворден.
- Сворден? - удивился пятнистый. - Чудная кличка какая-то. Вот я - пятнистый, ну и прозвали Пятнистый. Вот уж уродился, башка. Мой кореш - Клещ, так у него вместо рук - клешни. Ну, чистый рак, сечешь? У нас в своре все клички что-то значат. Пятнистый - оно и понятно - пятнистый. Клещ, сечешь, руки - клешни. А если бы руки как руки, то и назвали бы по другому. Мухой, например. Или нет… Муха уже есть, сечешь? Вон стоит. У нас все клички чего-то значат. Тебя бы Дылдой кликнуть или там - Башней, сечешь?
- У нас имена ничего не значат, - прервал словоохотливого Пятнистого Сворден.
Пятнистый помолчал. Недолго.
- Хотя, вот Це тоже непонятно что. То есть, значит. У него имя длинное, сечешь? Забудешь пока докричишься. Вот и обрезали, что твой рак. А ему все равно. Зовут Церцерсис, но говорим - Це, сечешь? Це вместо Церцерсис. Но это Це. Он - башка, сечешь? Больной на башку, то есть. Кому еще в котелок придет с дасбута смыться? Гноище - оно и есть гноище. Не чета цитадели. Цитадель - это цитадель, сечешь?
Церцерсис стоял рядом и молча слушал бормотание Пятнистого. Носогрейка разгорелась, освещая его лицо - жуткую мешанину шрамов, похожих на ледяные торосы, сквозь которые с трудом различались темные полыньи глазных впадин и рта.
Становилось светлее. Шторм стихал. Волны вяло накатывали на камни и застывали точно желе. Морось превратилась в редкий снег, который ветром закручивался в высокие плотные столбы. Какофония непогоды все больше уступала место пробирающему до самых внутренностей треску.
Урагану ломали кости. Погодные установки впрыскивали в тело шторма ингибиторы, заставляя густеть поверхность океана. На гребнях самых высоких волн появились плотные косяки шуги, затем откуда-то из антрацитовых глубин начали всплывать глыбы льда - зародыши рукотворного замерзания.
Печальный крик донесся из облаков - громовые птицы, расправив гигантские кожистые крылья, спускались к океану в поисках добычи. Их тела, напитанные электричеством, светились ярчайшим огнем.
Произошедшее походило на чудо - океан застыл. Титанические снежные вихри, потеряв опору ветра, рассыпались и обрушились на лед снегопадом.
- Пора, - скомандовал Церцерсис.
Нетерпеливый Пятнистый тут же соскочил с волнолома и с головой ушел под воду - внизу притаилась предательская полынья. Сворден одним прыжком перемахнул на лед, встал на колени и запустил руку в воду. Пальцы ухватили что-то похожее на капюшон, Сворден потянул и вытащил Пятнистого на твердую поверхность.
Пока тот ворочался в снегу, отплевывая сгустки воды, остальные перебрались на лед. К Свордену подошел приземистый парень, похлопал его по плечу и присел над Пятнистым. Двупалая клешневидная ладонь потыкала лежащего.
- Э, - позвал Клещ.
Пятнистый встал на четвереньки. Рот раззявлен, по подбородку стекает жижа. Клещ отошел, примерился и врезал ботинком Пятнистому по лицу. От удара тот покатился вновь к полынье, но Сворден успел перехватить его за ногу и опять оттащить на безопасное место. Клещ невозмутимо вернулся к Пятнистому и пнул тому в грудь. Пятнистый кашлянул. Клещ отвесил новый пинок.
- Наглотался ингибитора, чучело, - сказал Церцерсис. - Если не отбить легкие, то покойник.
Клещ, растопырив руки-клешни, продолжал свою работу. Пятнистый уже не шевелился.
- Сдохнет, - покачал головой Сворден.
- Тут уж как повезет, - сказал Церцерсис. - Вот, помнится, у нас при прописке развлекались - наливают ингибитор и заставляют выпивать. А затем пиво отливают. Знаешь, как пиво отливают?
- Знаю.
- Кехертфлакш! Нет, не знаешь.
Церцерсис шагнул к стоящему спиной Клещу и коротко ударил тому в поясницу. Клещ беззвучно рухнул. Церцерсис удовлетворенно потряс кулаком.
- Удар по почкам, и несколько дней ссышь кровью. Зато никаких последствий после этой дряни.
Веревку, принесенную Пятнистым, размотали, пристегнулись к ней и выстроились в длинную цепь.
Метель усиливалась. Вытирая налипший снег с лица, Церцерсис обошел каждого и проверил крепления. Сворден оглянулся, но все скрыла плотная пелена снегопада.
- Где научился? - Церцерсис потрогал карабин и узел.
Сворден пожал плечами. Пальцы сами сработали.
- У кого приманка?! - крикнул Церцерсис. Веревку несколько раз дернули.
Они пошли. Идти приходилось осторожно - под снегом лед оказался очень скользким. То слева, то справа кто-то падал, изрыгал традиционно-смачное "кехертфлакш!", поднимался, опять падал.
Вскоре встретилось серьезное препятствие - застывшая волна. Лед круто взмывал вверх, и даже снег не мог удержаться на гладкой поверхности. Люди упрямо карабкались, цепляясь за малейшие выступы, но стоило одному сорваться, как он утягивал за собой остальных.
- Так не выйдет, - сообщил Сворден соседу слева - Пауку.
Тот тащил на себе странное сооружение, завернутое в брезент. Ноша чудовищно мешала взбираться, но Паук, в очередной раз скатившись вниз, вновь поднимался, пластался по льду, раскинув невероятно длинные руки и ноги, кряхтел, шипел, но полз вверх. Однако завидная настойчивость не окупалась.
Сворден сам несколько раз почти цеплялся за гребень. Ему оставалось лишь подтянуться, и он бы преодолел преграду, но Паук упрямо продолжал скатываться вниз, увлекая всех за собой. Пальцы, промерзшие после ледяной воды, разжимались, и Сворден оказывался там, откуда начал.
- Кехертфлакш! - хотелось пить, но снег на вкус напоминал железные опилки.
Придавленный ношей, Паук теперь даже не пытался встать, обессиленно делая попытки карабкаться лежа на животе по накатанной дорожке.
Сворден перевернулся на спину. Лед холодил затылок. На фоне белесой тверди плавно двигались огни. Замкнутый мир укрылся низкими облаками, но если присмотреться, то в зените еще можно разглядеть вечное коловращение Стромданга.
Внезапно пелена прорвалась, и сияющая крылатая тень пала вниз. Запахло грозой. Громадная птица отвратительно каркнула и взмыла. Снег взвихрился.
- Чуют, - сказал Паук.
- А если не взберемся? - спросил Сворден.
- Взберемся, - глаза у Паука смотрели в разные стороны. - Взберемся и пойдем. Еще взберемся. Скатимся.
- Не обращай внимание, - справа подал голос Муха. - Он всегда такой.
- Заткнись, - прохрипел Паук. - Вмажу.
- Надо что-то придумать, - сказал Сворден. - А то так и будем кататься.
- Придумали уже, - пробурчал Муха, зачерпнул снег и залепил в Паука. - Что еще тут думать? Всегда ползли и всегда ползать будем. Клеща нет. Дался ему Пятнистый.
Паук попытался вновь начать карабкаться, но Сворден дернул веревку и стащил его вниз.
- Отдохни.
Паук послушно замер.
Подошли две облепленные снегом фигуры - Клещ и Пятнистый. Пятнистый булькал и плевался кровью. Клещ тащил его за шкирку.
- А вот и Клещ, - Муха помахал рукой. - Он нас живо втащит! Да, Клещ? Брось ты его!
Пятнистый упал рядом. Клещ, не останавливаясь, пошел вверх по льду, иногда наклоняясь и хватаясь за выступы. Вскоре он оседлал гребень.
- Это же Клещ! - помотал головой Муха. - Что говорил! Клещ - мастер на дела. Что корешу ребра сломать, что яйца ко льду приморозить. Клещ!
Дело пошло споро. Клещ бросил линь с крюком, втащил Паука, затем Свордена, который держал Пятнистого. Муха влез сам. Закрепившись, вытащили Блошку с такой же ношей, как у Паука, затем - Гнездо, который неразборчиво, но жутко ругался. Прозорливее всех, как оказалось, поступила Мокрица - она даже и не пытался одолеть кручу, дожидаясь Клеща.
Съехали вниз.
Там их дожидался Церцерсис.
- Чуешь? - спросил Паук.
Пятнистый совсем оклемался:
- Це и не такое учует, сечешь? - сказал он Свордену. - Пусти, башка!
Сворден пустил. Пятнистый свалился. Пришлось опять его поднять.
- Це - башка, - продолжил Пятнистый как ни в чем не бывало. - Сечешь? Я - не башка, Клещ - не башка, Мокрица и та не башка. Здоровые мы на голову, сечешь?
- Заткнитесь, - прошипел Церцерсис. Отставив носогрейку подальше в вытянутой руке, он и вправду к чему-то принюхивался, зажмурив глаза. Лицо его приобрело еще большее сходство с хищным насекомым.
Лед под ногами содрогнулся. Все попадали, лишь Церцерсис остался стоять, широко расставив ноги, наклонившись вперед, точно готовясь к броску.
- Дерваль, - пробормотал он. - Тысячу раз кехерфлакш. У них на хвосте дерваль!
Мокрица завыла и забилась, зажав голову ладонями.
- Надо возвращаться, Це, - просипел Блошка. - Не повезло.
- Це - башка, - сказал Пятнистый. - Больной на голову, то есть.
Лед еще раз содрогнулся - изнутри в него билось нечто огромное.
- Бежать, - Паук развернулся и принялся карабкаться на ледяной склон, с которого они только что скатились.
- Отставить! - рявкнул Церцерсис. - Успеем. Мы успеем, если резче пошевелим задницами, недоумки! Заткните дуру!
Клещ послушно ткнул клешней в Мокрицу. Гнездо сплюнул:
- Правильно Це толкует. Идти надо, а не ссать.
- Туда, - показал Церцерсис.
Они опять выстроились цепью.
Снегопад шел неравномерно, сначала обрушиваясь на идущих плотной стеной, где только веревка не позволяла затеряться в стылой круговерти, а затем становясь таким редким, что взгляду открывалось огромное пространство между островами, превращенное в ледяную страну. Вдалеке торчали макушки гноищ. Громовые птицы кружили над головой.
- Чуют поживу, - Муха задрал голову.
- Это плохо? - спросил Сворден.
- Быстро найдем - хорошо, - Муха поправил рюкзак. - Долго - плохо.
- Почему?
- Кинутся на нас.
Сворден посмотрел вслед за Мухой. Светящиеся тени даже отсюда казались голодными - чересчур беспокойно вели себя - резко взмывали вверх, а затем, сложив крылья, пикировали на людей, оглушая мерзким карканьем.
Несколько раз снова пришлось преодолевать ледовые возвышенности, но теперь заминок не возникало - Клещ ловко взбирался на гребень, непостижимом образом удерживаясь на скользком склоне, и помогал подняться остальным. Но чем дальше они отходили от островов, тем более гладкой становилась поверхность временного ледника.
Церцерсис держался отдельно от остальных, появляясь то впереди, то окликая сзади, то вообще возникал из кратковременной пурги, весь облепленный снегом, проверял крепления и ношу идущих в связке людей.
Пятнистый полностью оклемался, лишь изредка потирая грудь и посматривая на Клеща. Наполнены эти взгляды хоть толикой благодарности или предвещают отмщение за избиение - по испещренному пятнами и опухшему лицу понять было трудно.