- Да они же без оружия, бульники сраные... Минута тягучей нелепой тишины заканчивалась. Лысый человек недоумевающе, то расширяя глаза, то сощуривая, смотрел на вошедших. Сейчас стало заметно, что он немного пьян. Его сорaтники - худющий, костлявый, интеллигентного видa мужчина лет пятидесяти, с чеховской бородкой, в ватнике с лезущей со всех плеч и рукавов начинкой, другой помоложе, также бородатый, в круглых очках, и женщина средних лет в замусоленной шинели без знаков различия - продолжали молча сидеть кружком возле плоского камня со свечой. Помимо свечи на этом естественном столе имелись открытая консервная банка без этикетки, возле нее - какой-то длинный нож, а может, даже и штык. галеты, металлическая фляжка, две металлические кружки и один стеклянный граненый стакан. Под всей этой снедью была постелена газета. "Правда" - можно было в полумраке разглядеть ее название.
Лысый как-то враскоряку слегка присел, точно попытался сделать извинительный книксен, потом снова выпрямился, героическим латиноамериканским жестом сжал кулак и, тараща глаза на Крота, по слогам произнес:
- К борь-бе-за-де-ло-ве-ли-ко-го-Зо-то-ва-будь-го-тов.
Немного помолчал и добавил:
- Все-гда-го-тов.
- Перестаньте, Фадеев, не паясничайте. Мы пересекли границу, - тихо сказала ему женщина.
- Ты уверена, Марин? - невнятно, скороговоркой бросил ей чеховобородый.
- Господи, - вдруг шумно выдохнула Катя, - час от часу не легче. Я точно сойду с ума.
- И правильно сделаете, девушка, - улыбнулась ей та, которую назвали Марина, а еще раньше - Марина Дмитриевна.
- Здравствуйте! - преувеличенно шумно воскликнул Крот. - Извините, что напугали вас.
И он первым протянул руку лысому. Тот было Протянул свою навстречу, но остановился на полдороге.
- Так вы зотовцы?
- Какие зотовцы? - удивленно спросил Крот и подвинул свою руку чуть вперед, показывая невооруженную грязную ладонь.
- А вы... э-э... откуда?
- Из Москвы, - радушно щерясь, честно ответил Крот.
- В самом деле? - рука лысого дернулась немного вперед, словно обрадованный пес, сдерживаемый невидимой цепью.
- Ну, а как же! Мы к выходу идем.
- К какому, простите, выходу?
- Из пещеры.
- Э-э, из всей этой пещеры? - и рука лысого еще чуть-чуть подалась вперед.
- Из всей.
- Туда, где светит солнце?
-Ну.
Тут уже у лысого не осталось сил сдерживать руку, и она естественно впала в широкую Кротову лапу.
- Петя, - сказал Крот.
- Буреве... простите, Владилен.
Марина Дмитриевна приподнялась, отчего-то не сводя глаз с Кати, лицо которой, несмотря на уже не то третий, не то четвертый день блуждания по подземелью, сохраняло природную привлекательную свежесть юности, казалось даже умытым.
- Вы... вы... давно покинули Москву? - спросила Марина Дмитриевна.
- Дня четыре назад. Да, Саш? -сказала Катя.
- Да, - кивнул Саша.
- Господи! - Женщина, чуть не сметя снедь с камня, одним, кажется, прыжком преодолела разделявшее их расстояние и бросилась на шею оторопевшей Кате.
- Господи, господи, - разрыдалась эта Марина Дмитриевна в шинели, очень напоминая собой фронтовую медсестру из патриотического кинофильма. - Господи, четыре дня, четыре дня... А тут... тут... три... года!
- Вы что, три года отсюда выбраться не можете? - спросила ее Катя и похолодела, примерив на себя такой срок.
- Три года, три года, три года... - заладила Марина Дмитриевна. - Три года, три года, три года, три года...
Подошел чеховобородый и, обняв ее за плечи, увел на место, пробормотав Кате извинение.
- Туристы, настоящие туристы, - потер ладонями лысый Владилен. - Да вы присаживайтесь.
Когда странность наваливается на странность, нелепое приключение лезет на еще более нелепое, этот глицериновый туннель с электрическим светом, эти часы, произвольно показывающие время, то сознание легко отбрасывает весь сумасшедший антураж и вырабатывает гормоны радости для нуждающегося в них oрганизма. Ну до чего хорошо встретиться в безлюдном месте двум туристическим группам и обменяться новостями. И неважно, что над ними было уже, может быть, метров сто русской земной коры. И никто из новоприбывших сразу не понял - как и зачем эти четыре человека из поколения их родителей три года проторчали в пещере.
Владилен, попросивший называть себя просто
Владиком, засуетился в гостеприимстве.
- Размещайтесь, товарищи. Голодные, наверное? Вот у нас тушеночки немного, галеты... Выпить есть, Коньячок армянский. Знаете, какого года? Ого-го! Ой, извините, а вы алкоголь употребляете? Да?
- Спасибо, спасибо, - сказал Василий, снимая с плеч все еще туго набитый рюкзак. - У нас тоже есть кое-что. Можно и горяченького покушать. Мы давно горяченького не ели.
- Горяченького! - воскликнул чеховобородый, представившийся, как Константин Владимирович. - Ой, весьма недурственно.
- У нас примус есть, - сказал Василий, - вот только водички маловато, а то супцу бы побольше забухали.
- Да тут рядом Лета, - сказал Константин Владимирович.
-Чего?
- Лета, река подземная. Вода в ней, правда, не ахти, но ежели прокипятить... Шурик, - обратился он к самому молодому из своей компании, принеси воды... А или действительно сходи с товарищем.
Равиль взял канистру и отправился вслед за Шуриком, поведшим его довольно уверенно. Шурик уважительно покачал головой, глядя на модную красную каску Равиля с мощным шахтерским фонарем, Равиль тоже сделал уважительный жест плечами, увидев в руках у Шурика плоский фонарик допотопного образца.
Пока в котелке грелась вода, Катя вытащила из рюкзака два французских пакетика с суповым концентратом вызвавших удивленное "О!" пещерных старожилов.
- Откуда ж такие кеды красивые? - указал Владик на Катины кроссовки.
- С Тушинского рынка.
- Неужели американские?
- Да нет, Тайвань.
- Ну-у!
- Какой у вас рюкзак отменный! - был сражен Константин Владимирович рюкзаком Рябченко.
Но прежде, чем удивление приняло трагические масштабы, было найдено спасительное сознательное решение выпить. Во фляжке, стоявшей на камне, .коньяку оказалось совсем немного. Поэтому Владик Фадеев полез в свой вещмешок, страшно похожий на вещмешок, который тащил за спиной призрак в освещенном туннеле, и достал оттуда, погремев чем-то металлическим, другую флягу, побольше.
- Здесь, товарищи, особенное.
Константин Владимирович улыбнулся чему-то в чеховские усы.
Только Крот, верный своим привычкам, отказался от армянского особенного коньяка, которым угощали люди, три года не вылезавшие из-под земли, но видимо наткнувшиеся на коньячный источник. Когда Фадеев попытался настаивать на своем предложении, Крот его не очень вежливо оборвал. Никто, однако, не заметил этой резкости. Все молодые люди попробовали этого особенного. Люди в летах допивали из первой фляги.
Едва разлили и выпили, как суетливый, до того еще крепко поддавший Владик Фадеев принялся нетерпеливо удовлетворять свое любопытство.
- Ну как там наверху?
-- Да так, все нормально, - ответил Равиль.
-- Целых три года не были...
- А что вы тут три года... - попытался проявить встречное любопытство Саша, но пьяный Владик его не слышал.
- Целых три года... Сколько там всего изменилось, наверное... А как на Кубе?
- На Кубе? - об этом острове ребята задумывались меньше всего.
- А, на Кубе, - вспомнил Шмидт. - Бегут.
- Кто... бегут? - удивился Владик.
- Кубинцы бегут.
- Почему?
- А что им еще остается делать?
- А, э-э... как там в Алжире? Война еще идет?
-Нет.
- А во Вьетнаме?
- Нет. Да что вас все это далекое волнует? Тут поближе война идет, сообщил Миша.
- Где это?
- В Чечне.
- В смысле... не понял. В Чечено-Ингушской автономной советской социалистической республике? Новоприбывшие понимающе переглянулись.
- Ага, в ней, - подтвердил Шмидт.
- А еще ближе не идет?
- Вроде нет.
Теперь пещерные долгожители понимающе переглянулись.
- А вы, э-э, не сыграете что-нибудь? - не унимался Владик, обратившись на этот раз к Саше, который вошел в грот с гитарой.
Гитара от долгого неиспользования, от сырого воздуха, может, от давления, совсем расстроилась, и настроить ее Саше долго не удавалось. Тем временем продолжалась странная болтовня.
- А как там Никита Сергеевич? Кукурузу еще внедряет?
- Какой Никита Сергеевич?
- Да Хрущев, какой.
- Помер Хрущев давно.
- Да-а? А кто сейчас у руля?
- Ельцин.
- Ельцин? Хм, никогда не слышал. А что же Шелепин? Бездействует?
- О ком это вы?
- Ну, Шелепин Александр Николаевич.
- Понятия не имею, кто это такой.
- А Брежнева неужели не знаете?
- Брежнева знаю. Помер ваш Брежнев.
- Ух ты! И Брежнев тоже. А Подгорный?
- И Подгорный помер.
- Кто же в лавке остался?
- Послушайте, а вы точно три года на поверхности не были?
- Ну что же мы вам врать будем, молодые люди? Три года.
- Не тридцать?
- Да бог с вами, товарищи.
- Специально для старшего поколения, - объявил Саша Савельев и, ударив по струнам недонастроенной гитары, запел:
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого света отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык...
Когда он закончил, Константин Владимирович сказал:
- М-да, хорошая песня. Смелая. Это вы сами, Саша, сочинили?
- Да что вы! Это же Высоцкий.
- Какой Высоцкий?
- Владимир.
- Тоже помер? - поинтересовался Владик Фадеев.
- Тоже.
- Ага.
Всех ребят дружно клонило в сон.
Пока Саша играл на гитаре, Катя, которой особый коньяк всего с двух глотков заметно ударил в голову, положила эту голову на плечо сидевшему рядом с ней Мише, закрыла глаза и невнятно пробормотала:
- Ну, мамочка... чего ты меня будишь? Мне же сегодня к трем...
Василий, страшно зевая, первым раскатал свой пенопластовый матрасик, разложил спальник. Усталость и сонливость после всего перенесенного за эти неопределенной продолжительности сутки казались такими естественными. Приятное послевкусие терпкого крепкого напитка, приятная легкая отрыжка. Даже суп из концентратов показался каким-то замечательно сытным и вкусным. Расслабляющая натруженные мышцы, убаюкивающая сознание истома волнами растекалась из желудка, и царствующая в пещерах тишина подминала человека под себя. Суетливый и шумный человек тишину не устраивал. Устраивал мертвый, ну разве что еще спящий.
Музыкант со своими незнакомыми старичкам песнями быстро утомился, стал сбиваться с ритма и отложил гитару в сторону. Катя ему и себе уже расстелила.
Да и старички вскоре угомонились. Их спальными принадлежностями являлись те же убогие концлагерные ватнички и шинели. Ребята на это не обратили особенного внимания.
Любопытство, которое должно было бы просто выплескиваться наружу при столь неожиданной встрече на глубине, словно кто-то нарочно сдерживал. Ни молодые, ни пожилые не горели желанием расспрашивать друг друга, а быстро напившись армянского особенного, тлели только желанием спать.
Один молчаливый Крот долго пялился в темноту своими выпуклыми глазами и думал о чем-то. Но потом улегся в сторонке и он.
Вечная подземная ночь крутила и давила время, как ей, безумной, заблагорассудится. То скатает, держась бесшумными мягкими рукавицами, в пухлый сверток и усядется на него тяжелой задницей. То раскатает и пройдется колесом по дорожке.
Прошло, может быть, несколько часов, в которых ничего не случилось. Потом Михаил перевернулся на спину, не чувствуя закатившегося под лопатку камешка, и начался кошмар. Не представившись даже, не объявляя о предстоящем нападении, темнота придавила бедного Шмидта к земле и стала душить. Глаза ее не сверкали яростным огнем, потому что не было у нее глаз, из ощеренного рта не капала хищная слюна, потому что не было рта. Только чугунные необоримые руки сжимали горло, да чугунная литая коленка вдавливалась в грудь. Он беззвучно закричал и проснулся.
А может, и не проснулся, только почудилось, как чудилось все в этом странном чреве земли. Может, он просто переходил из сна в сон, и на переходе через закрытые веки промелькнул слабый свет. Рядом послышался чей-то тяжелый болезненный храп. А может, и натужный хрип, и переступ ног в тяжелых ботинках по грязным камням? Миша перевернулся на бок и опять провалился в небытие.
- Ё-мое... ды, черт! - раздался тотчас же над головой голос Василия.
Миша открыл глаза. Рядом стоял уже совсем одетый и обутый Вася Рябченко и растерянно вертел во все стороны головой со светящейся шапкой.
- вставайте, жопы, нас обокрали, - буднично возвестил он.
Миша приподнялся на локте и первое, что почуввовал - тупую, но не очень сильную головную боль. вытащил из спальника фонарь и посветил на часы.
Они показывали "10:52 am". Насчет числа часы явно врали. Или издевались. Поскольку на 32 или 33 октября их глупый электронный аппарат не был запрограммирован, то табло все еще высвечивало 31 октября.
- Что такое, Вась? - послышался голос Равиля.
- Обокрали, обчистили, как лохов, пенсы проклятые. Думаю, больше некому. Ой, блин. Мой запасной фонарь. Ну всё. Примус унесли. Покушали горяченького.
Растерянные и помятые ребята выбирались из теплых гнезд. Картина разорения была очевидна даже при слабом освещении. Доверились, называется, турист у туриста не крадет, подумали.
- Ох идиоты мы, идиоты, - сокрушался Василий.
- Нас охмурили просто, как цыганки глупых девушек, - высказалась Катя.
- Каких-то гномов подземных встретили, оборванцев сумасшедших... Высоцкого не знают... Крот! Их можно еще догнать?
На ночь примус и канистру с бензином - их сердце и желудок, источники горячей пищи, передвижной удобный очаг они не убрали, и вот теперь этого передвижного очага не было. Все рюкзаки были раскрыты, и выяснилось, что недоставало многого - каких-то консервов, концентратов, печенья, запасных фонарей, свечек. Только гитару не взяли.
- Крот! Их можно еще догнать? - погромче повторил свой вопрос Василий.
Крот не отвечал. Он расстелил свой спальник несколько в сторонке, и голову его скрывал большой камень. Василий и Равиль подошли поближе и осветили его лицо фонарями. Глаза Крота были раскрыты необыкновенно широко и глупо поблескивали. Лицо растянулось в совсем глупой гримасе. Крот дразнился и показывал большой черный язык. Шею его кокетливо украшал не первой свежести красный шерстяной шарф, которого прежде у этого человека не замечалось. Подобный шарф вчера был замечен на человеке, назвавшемся Константином Владимировичем. Кроту, видимо, не понравился чужой шарф, и его правая рука тянулась его снять, да так и не дотянулась и остыла, скрючив пальцы в холодную птичью лапу.
Подошли остальные трое. Василий упал на колени и приложил ухо к груди Крота.
- А-а-а-а! - страшно закричала Екатерина. Когда первые минуты шока прошли и рыдания девушки на груди у Саши стали поглуше, то Равиль взял на себя смелость задать вопрос. Кто-то должен был его задать.
- Ну, что делать будем?
Можно было просто перегрызть в истерике друг другу глотки. Эта интересная мысль коснулась сознания всех.
- Идти вперед, - пожал плечами Василий.
- Куда? - воскликнул Саша, и Катя даже отпрянула от него и вмиг успокоилась. - Куда идти? Связался, черт. Лучше бы в армию. Хоть куда убежать, хоть в горы, хоть... - дальше Савельев бормотал что-то бессвязное.
- Назад чего идти? Там пробка, - сказал Равиль. - Пошли туда, - он ткнул пальцем в неопределенном направлении. - Крот же сказал, что дальше есть выход.
- А вдруг нет? - засомневался Миша. - И вообще, Крот был какой-то подозрительной личностью. Почему его эти ханурики задушили? Именно его, а не кого-нибудь из нас? Может, это он сюда завел их и бросил... тридцать лет назад?
Катя испуганно посмотрела на него, зашевелила Обами, пока у нее не родился звук:
- Тогда, значит... значит, примерно пятилетний Крот завел сюда примерно десятилетних, может, пятнадцатилетних ребят и бросил. Так, что ли? Нет, Мишка, тут что-то другое.
- Ладно, - Василий решительно встал. - Обсудим это попозже. Надо идти, пока и нас кто-нибудь не задушил.
- А что делать с Кротом? - спросил Миша. Все оглянулись на страшное мертвое тело. Остекленевшие выпуклые глаза, язык навыкате. Василий протянул руку и попытался сдвинуть его веки. Они не поддавались - плоть уже закоченела. Пальцы живого брезгливо отдернулись.
- Надо бы его как-то похоронить. А то не по-человечески получается, предложил Равиль.
- Ну, а может, выберемся, сообщим кому-нибудь там, родственникам, друзьям. Тогда надо за телом возвращаться. А похороним - не найдем. Нельзя тут в пещере проклятой оставлять. Это Витю Саратова откопать не смогли, а Петя ведь, Крот-то, вот он, - вдруг выпалил на одном дыхании Вася.
- Ах, Вася, Вася, - вздохнул Михаил. - Выберемся, выберемся...
- Давайте хоть камнями его заложим, - предложил Равиль.
- Давайте. И пошли.
Когда они закончили это скорбное занятие, перекусили, запив водичкой из реки, точнее из какой-то лужи, но с проточной водой, путь к которой показал вчера Равилю молчаливый грабитель, и уныло собрались в путь, Катя последняя оглянулась на вытянутый курганчик из камней.
- А вдруг он еще оживет, а?
- Ты что, Кать? - сказал Миша. - Давай-ка без мистики. Тут и без того что-то всё очень странно.
Вещи из Кротова рюкзака, которые могли пригодиться живым, они взяли с собой. Вещей оказалось до странности немного: толстая свечка, складной ножик, банка килек в томате, мыло, зубная паста. Сам рюкзак грязные носки и грязное полотенце - оставили. Было очевидно, что в вещах Крота старички-разбойнички тоже пошарили. Но самая странная для туриста вещь была не похищена и обнаружилась в боковом кармане рюкзака покойного.
- Что это? - спросила Катя.
- Это? - Василий отобрал продолговатое металлическое изделие у девушки и сунул себе в карман. - Обойма. Запасная обойма от пистолета.
- Ох и не нравится мне тут! - сказал Миша, а Саша мрачно кивнул.
- А вы знаете, что я заметил? - сказал востроглазый Равиль, когда они уже внедрились в пустынный штрек, из которого свернули в злополучный грот. Что у Крота на левой ладони был сильный ожог. Но правильной формы.
- Какой?
- Формы кротовой жопы.
- Странно.