Тему освоения районов Севера н Сибири, работы человека и экстремальных условиях продолжают произведения, вошедшие во второй том: романы "Позывные ЗурбагаЯа", "Планета Харнс" и рассказы.
Содержание:
Планета Харис 1
1 - ПРИШЛА ЕЩЕ РАЗ 1
2 - ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ РЕНАТЫ 4
3 - ЗАЛИВ РАДУГИ 6
Из дневника космонавта Мальшета 7
4 - ЭТОГО НЕ БЫЛО, ПОТОМУ ЧТО НЕ МОГЛО БЫТЬ 8
5 - СЕ ТВОРЮ ВСЕ НОВОЕ 12
6 - ВЕК УХОДИТ, ВЕК ПРИХОДИТ 14
7 - ДЕНЬ ВСЕПЛАНЕТНОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ 16
8 - КТО ВЫ? 18
9 - СТРАННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ ХАРИС 20
10 - ЭТО Я 22
11 - БЕССМЕРТНЫЕ НЕСЧАСТНЫ 24
12 - НИКТО НЕ ПОВЕРИТ 26
13 - ЧЕРЕЗ СТО, ЧЕРЕЗ ТРИСТА ЛЕТ 28
14 - УИЛКИ САУТИ, КЛОУН И МИМ 30
15 - ОТ КИРИЛЛА МАЛЬШЕТА АНДРЕЮ ФИЛИППОВИЧУ МАЛЬШЕТУ 32
В. Мухина-Петринская
ПЛАНЕТА ХАРИС
Планета Харис
Посвящается светлой памяти космонавта Юрия Гагарина, доброго, веселого и мужественного, приземлившегося из космоса на моей родной Саратовской Земле
1
ПРИШЛА ЕЩЕ РАЗ
Есть только эхо, только эстафета Отосланного к вечности гонца.
П. Антокольский
Солнце пригревало все сильнее; ласковое и щедрое, оно гладило по щеке и будило: проснись же, тебя ждет долгий радостный день. Столько приятных хлопот - канун праздника!
Кузнечик стрекотал в пахучей траве, над самым ухом, а где-то далеко самозабвенно куковала кукушка. Озорной ветер рвал платье - тоже будил.
Рената открыла глаза и улыбнулась Миру. Вот я и проснулась, как хорошо! Как я счастлива, что живу в этом чудесном Мире. И Мир, наверно, радуется, что я живу в нем.
Девушка вдруг увидела кузнечика и с любопытством стала его разглядывать. Он так хорошо замаскировался под цвет травы, что увидеть его было не так-то легко. Тельце у него было вытянутое, как стебелек. Длинные, узкие, прозрачные надкрылья словно прилипшая к стебельку паутинка.
Кузнечик принимал солнечную ванну: лениво лежа на боку, он блаженно подставлял тело солнечным лучам. Стрекотал, значит, не он. Этот еще нежился. Он перевернулся на другой бок, и Рената рассмеялась.
- Голенастый, длинноусый, прямокрылый ты дикарь! - шутливо пропела ему Рената. Вспугнутый "дикарь" шевельнул щетиновидными, длиннее тела, антеннами и быстро-быстро пополз всеми шестью ногами. Рената хотела погладить его. Тогда перепуганный насмерть кузнечик, оттолкнувшись, быстро распрямил ноги и был таков - упрыгнул. А тот, другой, что пел, необнаруженный, на минутку примолк, видно, прислушивался, а потом застрекотал снова.
Окончательно проснувшись, Рената с живостью поднялась на ноги. До самого синего горизонта колыхалась на ветру по косогору густая спелая рожь.
До чего же хороши хлеба! А отец еще боялся за урожай, писал, что хлеба в колхозе нынешний год плохи, а озимые померзли, и пришлось их пересеивать на яровые.
Дорога, совсем безлюдная, желтела на солнце внизу косогора, повторяя все изгибы Волги, а затем скрывалась в тени дубовой рощицы. До Рождественского оставалось не более полутора километров.
Немного удивляясь себе - неужели уж так захотелось спать почти возле дома, - Рената подняла свой рюкзак, довольно тяжелый, перекинула потертые ремни через плечи и стала спускаться к дороге.
Все же она была озадачена тем, что совсем не помнила, когда это она взобралась на косогор поспать. И какой странный сон снился ей сейчас… какой-то туманный фиолетовый шар, чьи-то огромные выпуклые глаза, плотное облако, опутавшее ее, ощущение ужаса от чьих-то слабых, щекочущих прикосновений. Приснится же такое?! Начиталась Уэллса. Отец ждет от нее телеграмму, чтоб встретить на станции, а она уже здесь, раньше, чем предполагалось.
Рената ускорила шаги. Ей не терпелось попасть домой, увидеть отца, сельского учителя, которого она не видела с марта. Тогда она все же выбралась домой денька на три, чтоб испечь отцу на масленицу блинов, которые он очень любил.
Ренате было чем порадовать отца. Она блестяще выдержала выпускные экзамены в сельскохозяйственной академии, уже не Петровской, а Тимирязевской, и получила звание агронома.
Ее статью в "Трудах по прикладной ботанике" заметил сам Николай Иванович Вавилов и написал ей такое хорошее, доброе письмо, что у нее дух захватило.
Вавилов организовывал в Ленинграде Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур - научный центр мирового масштаба. Под Ленинградом, на Кавказе, Кубани, в Воронеже ученым передаются опытные станции - тысячи десятин отличной земли, где можно развернуть селекционную, генетическую, интродукционную работу. И Вавилов предлагал ей, девчонке только что со студенческой скамьи, работать вместе с ним. И все только потому, что он нашел ее статью "столь серьезной, глубокой и эрудированной".
"Я долго не мог поверить, что такая статья написана студенткой, - писал он ей. - Если вы не растеряете своей веры в науку, в людей, в свое призвание, вы станете крупным ученым. Я верю в вас!"
А профессор Прянишников, любимой ученицей которого она была, оставлял ее при кафедре земледелия.
Однако Рената отказалась от всех блестящих предложений. Ее интересовало лишь одно: самое принципиальное переустройство русского земледелия на основах науки. И она хотела быть там, где развернется битва за науку земледелия, - в деревне… А раз в деревне, то в родном Рождественском. Скрепя сердце академик отпустил ее.
Рената шла по дороге и читала наизусть свое последнее стихотворение. Она писала стихи, и это была ее дорогая тайна.
И запахи Земли, и рои почек клейких,
И город, затопленный синевой…
Студенты с книжками… на парковой скамейке
Зубрят к экзаменам среди зеленых хвои.
Фиалки на углах, гудки такси блестящих.
Воркуют голуби под крышею крутой.
И гроздья пышные шаров летящих -
пунцовый,
желтый,
красный,
голубой.
И чей-то смех, игра детей на тротуаре,
И рокот самолета в небесах.
И сводки радио вслед за мажором арий.
И улиц караван плывет на парусах.
А там, где у реки, от пут освобожденной,
Ремонтных мастерских и труб ревущих строй,
Там в доках солнечных, в лесах нагроможденных
Теснятся корабли и словно рвутся в бой.
Апрель… и дни летят,
Как жаворонки к солнцу…
Дубовая роща встретила ее прохладой и тенью - рукотворная дубрава, созданная отцом и его учениками. Под ногами шуршали опавшие листья. Рената перестала декламировать и замедлила шаг. Потом и совсем остановилась в недоумении. Стало очень тихо, только где-то рядом невидимый ручеек журчал в ложбине. Но… здесь должен быть глубокий, заросший осинником, бурьяном и крапивой овраг. Оврага не было. А дубы почему-то были старые, чуть ли не столетние.
В марте, когда она приезжала на побывку домой, деревья стояли совсем тонкие. А теперь эти слабенькие дубки превратились в мощные дубы.
Что-то было не так… Озадаченная девушка провела рукой по серой шероховатой коре. Кора была теплая на ощупь, живая. Стройные мощные стволы, словно колонны, поднимались ввысь, густые раскидистые кроны заслоняли небо.
- Это не наши дубки, - в раздумье произнесла Рената и пошла, все ускоряя и ускоряя шаг.
Она вздохнула с облегчением, выйдя из заколдованной рощи. Опять пошли ржаные поля.
"Как пустынна дорога, - подумала Рената, - куда все подевались? Время жатвы, а никого нет в поле".
Рената обрадовалась, увидев на ржаном поле работающую машину, - она двигалась без помощи трактора. Самоходный комбайн? Не похоже. Красивая машина! Среди золотистой ржи она словно гигантская птица с одним крылом. Нет, на птицу она похожа лишь издалека. Солнце сверкало и искрилось на стекле и стали. И еще какой-то металл, матовый, зеленоватый. Или это не металл…
К непонятной машине направлялись один за другим новые, как с конвейера, грузовики - тоже какие-то странные - и отходили, груженные до краев зерном. Рената, улыбаясь, подошла ближе. Ей хотелось рассмотреть это чудо техники, окруженное облаком пыли и половы.
Машина шла на невиданной скорости. Едва успевали подходить грузовики - один за одним, через равные короткие интервалы - и забирать чистое провеянное зерно и пахучую солому. То зерно, то солому…
Окутанная кружащейся в воздухе половой, пышущая теплом машина прошла почти бесшумно мимо девушки. Мотовило захватывало и пригибало колосья, серебристые ножи хедера врезались со свистом в стебли, откусывая их под самый корень.
Но… за штурвалом никого не было. Машина работала сама, без человека. Рената попятилась. Мимо нее прошелестел, не касаясь земли, груженный зерном странной вытянутой формы "грузовик". В его кабине тоже никого не было.
"Я сплю, - поняла Рената, - опять странный, непонятный сон. Может, я еще в вагоне поезда и сплю? А может, заснула у дороги под кустами шиповника и еще не проснулась".
Но Рената знала, что она не спит. Она вдруг стремительно нагнулась и сорвала пучок колосьев. Каждый из них был тяжел л тучен - не бывает в природе таких огромных колосьев.
А жатва продолжалась вокруг нее - безлюдная, нереальная, стремительная, как полет.
Пыль, треск, обжигающее солнце, запах хлебов, никнущие тяжелые колосья, призрачные машины, золотое зерно. И на всем поле, от горизонта до горизонта, ни одного человека - только эти машины.
Рената бежала по дороге и кричала.
Рождественское, как всегда, предстало неожиданно, едва она поднялась на пологую гору Иванову могилу.
Девушка остановилась перевести дыхание. Голубоватые уступы Приволжской возвышенности поднимались к облакам, словно гигантские ступени. Ветер качал кустарники и травы. Рената пристально разглядывала родное село. Вместо привычных тесовых сереньких и соломенных грязно-желтых крыш какие-то совсем другие - даже не шиферные, а гладкие, блестящие, красивые, желтые, синие, зеленые крыши, окруженные купами деревьев. Сплошные сады и парки. Нет, это не Рождественское. Там в последние годы сады пропали, а парков отродясь не было. Но ведь сегодня утром она сошла на станции Коростыли, что в трех километрах от Рождественского, а на станции все было по-прежнему. К тому же она встретила соседку тетю Анюту, которая ехала в город забитого бычка продавать, и она сказала, что отец ждет телеграмму. Что же это? Чувствуя, что ноги у нее стали словно ватные, Рената сделала над собой колоссальное усилие и мужественно пошла навстречу непонятному.
Возле речонки Лесовки, впадающей в Волгу, играли дети, и Рената несколько успокоилась.
- Какое это село? - спросила она, вглядываясь в незнакомых ребят.
- Рождественское! - хором ответили ребята. Они тоже с любопытством разглядывали Ренату. И когда она, уходя, оглянулась, они все смотрели ей вслед молча, недоверчиво и как-то удивленно.
"Вдруг нашего дома не будет, - подумала Рената, опять ускоряя шаг. - И, о господи, отца не будет?!."
Задыхаясь, чуть не плача, блуждала Рената по улицам - совсем другие дома, и в них другие люди, чужие и незнакомые и на крестьян-то не похожие, дачники, что ли? Они же все городские.
Мимо Ренаты прошло уже несколько человек, но она не решилась спросить их. Они с отцом жили при школе. Старая, еще земская, школа, двухэтажная, из красного кирпича, с красноватой черепичной крышей… А во дворе сарай под такой же черепичной крышей. Куда же делся этот дом и как могло так измениться село? Потрясенная, близкая к отчаянию, искала Рената свой дом, где она родилась и выросла, но его нигде не было. Все дома другие, и жили там совсем не знавшие ее люди.
И все-таки дом был! Его так перестроили и перекрасили, что сразу не узнать. Но Рената нашла и узнала. Это был он - дом ее детства. И сарай тот самый, и груша-дичок, на которую она так часто залезала. Дерево стало еще выше, еще толще. Рената стояла у порога раскрытой двери и боялась войти. Сердце бешено колотилось.
Ее заметили, и навстречу ей вышел загорелый, светлоглазый мальчуган с русыми, выгоревшими на солнце волосами.
- Вам, наверно, маму? - спросил он вежливо. Он хотел сказать, что мамы нет дома, но, заметив, что незнакомая девушка расстроена и даже напугана чем-то, мальчик радушно пригласил ее войти.
Рената вошла и села - у нее подкашивались ноги. Рюкзак она сняла и опустила рядом на пол, покрытый какими-то гладкими, зеленоватыми плитами.
В этой самой комнате у Петровых была столовая. Посредине стоял круглый стол, покрытый белой скатертью. Вдоль стен - застекленные шкафы с книгами, старомодный диван, обитый заново, глубокое кресло, в котором любил отдыхать Михаил Михайлович, пока дочка читала ему вслух стихи Тютчева, Фета или Есенина. В углу на столике стоял граммофон, похожий на огромный синий цветок вьюна. А в простенке между окон стояло трюмо. На стенах в солидных багетах висели репродукции с картин Левитана и Николая Рериха. И одни подлинник - гордость старого учителя - пейзаж Коровина. И еще - портрет матери, выполненный акварелью одним заезжим художником.
Ничего этого не было. Совсем другие вещи - другого облика, а вместо граммофона в углу стоял на ножках лакированный ящик с матовым экраном непонятного назначения. Вместо стульев были маленькие разноцветные кресла, очень мягкие и упругие.
Пол застилал пушистый лиловый с серым ковер. На стене ни одной картины, только портрет молодого человека (в странном одеянии) с лицом красивым и добрым и с той же характерной черточкой между носом и губой, как у мальчугана, стоявшего возле Ренаты.
- Это твой брат? - кивнула она на портрет.
- Я его младший брат, - с гордостью подтвердил мальчик, и, вдруг поняв, что до гостьи "не доходит", кто на портрете, он с наигранной простотой пояснил: - Это ведь Кирилл Мальшет. - И опять мальчик почувствовал, что гостья не поняла. - Тот самый Мальшет, космонавт, который сейчас на Луне, - пояснил он, все более удивляясь.
- На Луне… - слабо усмехнулась Рената, - это хорошо, что ты такой фантазер.
- Как фантазер?! - вскричал мальчик. - Он работает в Лунной обсерватории в заливе Радуг, но разве вы об этом не слышали?
- Нет, мальчик, - неуверенно произнесла Рената.
- Но об этом весь Мир знает. Как странно… А меня зовут Юрой. В честь Юрия Гагарина.
- А кто такой Гагарин?
Мальчик широко раскрыл глаза, озадаченный сверх меры.
- Тот самый Гагарин… Первый космонавт. Вы не знаете, кто такой Гагарин? Откуда же вы приехали… разве есть такой уголок…
Юра подошел ближе и смотрел на нее, все более и более удивляясь. Какая-то странная! И одета не так, как все… Какое короткое платье, как у маленькой, чтоб не падала.
- Откуда вы? - повторил он настойчиво.
- Из Москвы. Я приехала домой, к отцу. Мы живем… жили вот в этом самом доме. Но я не могу ничего узнать. Если это - Рождественское, то где мой отец?
- Кто ваш отец, я всех здесь знаю?! У Ренаты задрожали губы.
- Он директор Рождественской семилетней школы - Михаил Михайлович Петров. Где он? Ты его знаешь?
- Я… не могу… его знать, - задохнувшись, ответил Юра. - Но я о нем слышал. От дедушки. Это дедушкин учитель. Дедушка помнил его всю жизнь. Вы дочь… У него была только одна дочь… Ох!..
- Я его единственная дочь.
- Значит, вы… Рената!
- Да, конечно.
Рената стремительно поднялась.
- Где же папа? И как это все понять? - Что с тобой? Мальчик пятился назад. Он заметно побледнел. Даже губы побледнели. Очень он испугался, но одновременно был в полном восторге.
- Значит, вы все-таки пришли! - произнес он торжественно и ликующе. - Вот дедушка обрадуется. Он всегда мне говорил: "Если бы Рената пришла еще раз, все было бы по-другому. Уж теперь я не дал бы ее обидеть. Эх, кабы человек мог прийти еще раз! Начать все снова, чтоб можно было вести себя с ним иначе. Чтоб попросить у него прощения". Вот вы и пришли!
- Я ничего не понимаю, - жалобно проговорила Рената, изо всех сил сдерживая подступающие слезы. - А кто твой дедушка?
- Николай Протасович Симонов. Вы ведь знаете его.
- Нет, Юра.
- Но вы дружили в детстве. Вы же вместе учились в школе… пока вы не уехали в Москву, а он пошел на курсы трактористов.
Юра взял ее за руку и крепко по-мальчишески сжал.
- Вы пришли. Он вас дождался. Вы встретитесь… Не старайтесь понять сейчас. Я вам все объясню потом, когда вы успокоитесь.
Юрий мельком взглянул в окно. Лицо его стало напряженным. Вдоль канала быстро и энергично шагала высокая худощавая женщина в коричневом строгом платье.
- Идет мама. Не говорите ей, пожалуйста, что вы из тридцать второго года. Она никогда не поверит, что вы пришли еще раз.
- Что же я ей скажу?
- Тогда молчите.
Женщина вошла в дом. У нее было сухое властное лицо, гладко причесанные прямые черные волосы. Такие прически носили и сто лет назад. Женщина вопросительно взглянула на Ренату.
- Вы ко мне?
- Нет, мама, она ищет дедушку, - быстро вмешался Юра, - я сейчас провожу ее.
- Дедушку?
- Пойдемте же! - Юра торопливо поднял рюкзак.
- Спасибо. - Рената кивнула этой холодной неприветливой женщине и направилась за мальчуганом, но та остановила ее.
- Я директор школы, Наталья Николаевна Симонова. Николай Протасович мой отец. Зачем он вам?
- Я никого здесь не знаю, кроме него, - грустно пояснила Рената.
- Простите, ваше имя?
- Рената Михайловна Петрова.
- Пошли же! - взволнованно заторопил Юра. Мать с подозрением взглянула на сынишку.
- Юра, проводи и сейчас же домой! - крикнула она ему вдогонку и, удивляясь, призадумалась. Бывают же такие совпадения: тезка и однофамилица сразу… "Но почему же так похожа? Эта фотография, что висит у отца над столом… гм!"