После этой рекогносцировки позиций я направился к себе. Переодеться и разложить тот минимум личных вещей, которые я взял с собой, было делом нескольких минут. После этого я зашел в радиорубку.
Вся аппаратура там была совершенно новенькая, с иголочки, последней марки, насколько, конечно, я могу помнить каталоги. Меня удивило только то, что в принципе она могла работать и без радиста. Во всяком случае, я бы не держал здесь сразу двоих, достаточно было бы обучить любого метеоролога уходу за автоматикой.
Ознакомившись со своим рабочим местом, я пошел принять душ. Дверь на кухню была распахнута, Маккин копался там у кухонного комбайна, распространявшего весьма привлекательные запахи. У меня вдруг засосало под ложечкой, я проглотил слюну и заторопился в ванную. Минут через двадцать я был, наконец, готов к ужину.
Когда я вышел к столу, магнитофон в каминной оглушительно орал что-то из Новых ритмов Стивенса. В паузах между дробями ударных и буханьем бас-гитары было слышно, как тоскливо воет снаружи ветер. Три стены в каминной были заставлены стеллажами. На стеллажах стояли тома справочников, лежали кипы таблиц и графиков, пачки каких-то заполненных и незаполненных бланков, обширные бумажные рулоны с диаграммами и без них, на одной из полок стоял метеоглобус нового, незнакомого мне типа. Четвертую стену занимала стереорама. Шел какой-то боевик; кто-то в кого-то палил из ручного бластера, какой-то внушительный жизнерадостный детина, схватив за ноги мрачную бородатую личность, определенно пытался разбить ею витрину супермаркета. Судя по всему, с развлечениями здесь было немногим хуже, чем в Столице. Под стереорамой, в незамеченном мною ранее камине весело трещали дрова. Интересно, откуда Маккин брал их здесь. По-видимому, их привозили на вертолете… для таких вот торжественных случаев…
Посреди каминной у стола хлопотал сам Маккин. На столе имели место банки с саморазогревающимися консервами, блюдо с сандвичами, блюдо с неизвестным мне салатом, весьма, впрочем, аппетитного вида, бутылка виски, бутылка рому, дюжина банок пива. Весь этот натюрморт украшала большая ваза с фруктами.
Заметив мое легкое недоумение, Маккин рассмеялся.
- Не удивляйтесь, - сказал он. - Сегодня праздник. Сегодня нас снова двое.
- Вас это радует? - спросил я.
- Конечно! Вы даже представить себе не можете, как тоскливо здесь одному. Ночью, особенно когда на улице метель, кажется, что нет никого на всем белом свете, кроме тебя… Поэтому у меня редко замолкает магнитофон.
- Он вздохнул. - Однако теперь все это позади. - Он снова засмеялся, и глаза его заискрились.
В этой радости и в этой улыбке, мне показалось, промелькнуло что-то фальшивое, как будто он на мгновение снял и снова надел маску.
Стоп, парень! - сказал я себе. - А как же презумпция невиновности? Я всегда удивлялся, как легко в подозреваемом, в его поведении и внешности обнаруживаются преступные черты. Не будем вешать собак на честных людей… И тем не менее, за бутылкой человек иногда говорит такое, что трезвый он никогда в жизни не скажет. Поэтому я с энтузиазмом потер руки и вожделенно посмотрел в сторону всего этого кулинарного великолепия.
Через пару минут мы уже сидели за столом. В стереораме по-прежнему стреляли друг в друга лихие ребята, кого-то окунали в бочку с водой, и сцена эта приводила лихих ребят в буйный восторг. В их лихости, на мой взгляд, было что-то от кретинизма.
- Как будем пить? - спросил Маккин. - Давайте по-русски.
- Как это - по-русски?
- А это когда чистое, и доза лошадиная… - Он засмеялся.
- Вы были в России?
- Нет, к сожалению, не был.
- Почему к сожалению?
- А там всегда умели пить, - сказал он, разливая виски по рюмкам. - Ну а я никогда не причислял себя к трезвенникам. - Он снова рассмеялся.
- По-моему, у вас несколько однобокое представление о русских, - сказал я.
- Вы правы, - сказал он. - Но это я так шутил… Ну, за приятное знакомство!
Мы выпили за приятное знакомство и, продолжая дурачиться, стали пить по-русски. После третьей мы были уже на ты. Я звал его Джоном, а он меня Джерри, и мы были давними друзьями. Нас очень радовало, что мы оба Дж…. Впрочем, я старался держаться в рамках.
Мы выпили виски, обсудили последние международные события и фигуру новой кинозвезды Аниты Крюгер, потом поговорили о публичных домах на бульваре Роз, выяснили, что бывали в одних и тех же и пришли к выводу, что самые потрясные девочки в заведении Старухи Берты. Потом мы допили виски и, перекидываясь скабрезными шуточками, посмотрели в передаче Все для мужчин сеанс стриптиза с Норой Розенталь. Потом заговорили о рыбалке, и я изо всех сил пытался выдать себя за первоклассного рыбака. По-моему, это мне удалось, во всяком случае, в части вранья. Потом мы начали бутылку рома, и я решил, что пришла пора брать быка за рога.
- Слушай, - сказал я, - что случилось тут с твоими радистами? Мне сказали, что радисты на этой станции не выживают.
Мне показалось, что он отреагировал слишком быстро, но, видимо, он был еще не слишком пьян, а может быть, я был уже слишком пьян (мне даже пришла в голову идея принять таблетку антивинина), во всяком случае, ничего, кроме этой быстрой реакции, я в его поведении не заметил.
- Один упал в пропасть, - сказал он. - Когда я ложился спать, он был у себя, а просыпаюсь - его нет. Стал искать, потом вызвал спасателей. Нашли в тот же день, вот только помочь ему было уже нечем.
- А второй? - спросил я.
- Дик-то? А его зачем-то понесло среди ночи шататься по горам… Видимо, заблудился и попал под лавину. Этого нашли только на третьи сутки, да и то с помощью собаки.
- А почему же он не взял с собой мигалку? Они же именно для таких случаев и предназначены.
- Забыл, наверное…
- Вы, должно быть, перед этим вот так же посидели?
- Да, было дело… Ребята были компанейские, отказываться привычки не имели. Я, помнится, еще сказал Дику: Смотри, не свались, как Боб… Первого Бобом звали, - пояснил он. А он мне и говорит: Что я себе враг, что ли? Ну вот, а кончилось все плачевно…
Он несомненно лгал и лгал, по-моему, не очень умело, на уровне сопливого мальчишки, который съел без спроса варенье и пытается свалить все на кошку. В папке Клаппера было сказано, что первый радист действительно упал в пропасть в состоянии опьянения. Поэтому, наверное, и расследование закрыли, посчитали за несчастный случай. А вот у второго радиста алкоголя при вскрытии не обнаружили.
Я стал обдумывать, как бы мне вывести его на чистую воду, чтобы он сам себя запутал, заврался и со вздохами, нехотя признался в этом, и осталось бы ему только рассказать правду, одну правду, ничего, кроме правды, но тут я неожиданно ощутил себя сидящим под объективом микроскопа, а сквозь всю эту невозможную оптику на меня взглянул чей-то глаз, неизвестный, огромный, пронизывающий, понимающий все и всех, завораживающий, леденящий душу… Ощущение было настолько полным, что у меня засосало под ложечкой, по спине побежали мурашки и задергалось левое веко. Я не выдержал и оглянулся по сторонам. Никто ниоткуда на меня не смотрел. Маккин уставился куда-то в угол и, казалось, силился что-то вспомнить, но выводить его на чистую воду мне уже абсолютно расхотелось.
Разговор наш вновь вернулся к кино-, рок-, секс- и прочим подобным звездам. Собеседник он был отличный, и время летело быстро. Дошло дело до пива, и тут Маккина не хватило. Он с трудом встал со стула и, пошатываясь, вышел из каминной в ванную, а я остался сидеть за столом, открыл еще пива и прибавил звук в стереораме, чтобы заглушить те, что доносились из ванной.
Потом он, цепляясь за стены, вновь появился в каминной и сказал заплетающимся языком:
- П-по-моему, мне п-пора в п-постель… Сп-покойной ночи!
Он оторвался от стенки, сделал три шага, пошатнулся и упал в камин. Я остолбенел, но одежда на нем не вспыхнула. Он ворочался в камине, пытаясь встать хотя бы на четыре точки. И тут я понял: это был не настоящий камин, это было всего-навсего голографическое изображение, но до чего же натурально все было сделано.
Я помог метеорологу встать, и мы потащились в его комнату, запнувшись по пути за несуществующий порог. Когда мы добрались до его постели, он был уже полностью готов. Нет более сложного занятия, чем раздевать пьяного в стельку человека. Прошло несколько минут мучений и титанического труда, и тупое пьяное сопротивление было, наконец, преодолено. Маккин ткнулся носом в подушку и засопел, а я, вытерев со лба пот, сел на стул и огляделся.
Комната у него была такая же, как и у меня, маленькая и уютная. Стены ее были разукрашены множеством цветных фотографий, вырезанных из Плейбоя и подобных ему журналов. Со всех сторон на меня смотрели обнаженные женщины во всевозможных позах, смотрели невинно, смотрели нагло, смотрели равнодушно, смотрели призывно, смотрели, смотрели… От их взглядов у меня начала кружиться голова. Я решил обследовать вещи метеоролога. Вещи были как вещи: одежда, книги, какие-то безделушки. Впрочем, я и не надеялся найти здесь пистолет или звучник. Книги, правда, меня смутили. Я знал много ребят, у которых со стен их жилищ улыбались красотки в костюме Евы. Это были разные люди - гангстеры, наркоманы, насильники, но было у них одно общее - книг эти типы, во всяком случае, не читали. Я просмотрел названия томов. Драйзер, Шекспир, Гюго, Толстой… Было несколько солидных книжек по истории. Интересная библиотека для алкоголика и любителя порнографии…
Обо всем этом надо было бы хорошенько поразмыслить, но голова моя размышлять уже отказывалась. Еле переставляя подгибающиеся ноги, я доплелся до своей кровати, упал на нее и стал проваливаться в наползающую черноту. Кровать медленно начала переворачиваться вместе со мной. Я на поводу у нее не пошел и из нее не выпал, и тогда она стала делать оборот за оборотом, все быстрее и быстрее, и подступила тошнота, но поделать что-либо с этим было уже совершенно невозможно, потому что чернота полностью накрыла мой мозг.
А потом сквозь черноту опять разглядывал меня этот огромный нечеловеческий глаз, вокруг мелькали какие-то угрожающие бестелесные фигуры, приходила вдруг моя прекрасная Исидора, приходила и исчезала, а ее место вдруг занимал кто-то чужой, бесконечно ненавистный, заглядывал мне в лицо, и я тонул в бездонном океане враждебности, а над этим океаном шуршала одежда, и слышалось чье-то удовлетворенное то ли хмыканье, то ли покашливание, а потом вдруг появлялся Клаппер и начинал спрашивать меня, где это я мог слышать имя полковника Гринберга, и я пытался припомнить и почти вспоминал, но опять кто-то рядом хмыкал и шуршал, и опять появлялся страшный глаз, и вдруг я узнавал его и пытался куда-то убежать и спрятаться, и бежал, и прятался, а он все смотрел и смотрел, и прятаться от него было совершенно бесполезно, а убежать от него было абсолютно невозможно…
В общем, вспомнил я вроде бы все - таблетки антивинина всегда помогают. Ночной кошмар, конечно, не в счет, а так я держался как будто бы правильно. А вот он допустил просчеты. Хоть и невелики они, но для меня и то пища: солгал - это раз, дал мне возможность побывать у него в комнате - это два. Хотя, конечно, и то, и другое могло быть сделано преднамеренно, с определенной стратегической целью… Например, чтобы я чем-нибудь себя выдал, хотя не представляю, как это можно лишь притвориться пьяным, выпив такую дозу спиртного. Тут вон даже после антивинина голова трещит…
Я принял еще две таблетки, но головная боль не проходила, и тогда я решил искать спасения в холодном душе. Дверь в ванной оказалась закрытой, было слышно, как там шумит вода и что-то бурчит метеоролог. Через пару минут щелкнула задвижка, и он вышел оттуда с полотенцем на шее. Вид у него был несколько помятый, но гораздо меньше, чем я ожидал. Тем не менее я достал коробочку и предложил ему взять пару таблеток антивинина. Он недоверчиво посмотрел на них.
- Примите их, Джон, - сказал я. - Вам сразу станет легче.
Он молча кивнул, взял таблетки и пошел к себе.
Я плескался в ванной минут двадцать, вода приятно холодила разгоряченное тело, и я постепенно снова становился человеком.
Когда я вышел из ванной, метеоролог был на кухне. Стол в каминной был уже убран от следов вчерашнего погрома. Из кухни доносился шум работающей посудомойки. После антивинина у меня разыгрался зверский аппетит, и я быстро побежал одеваться.
Маккин, уже совсем отлично выглядевший, встретил меня приветливой улыбкой. На сковороде призывно скворчала яичница с помидорами.
- Неработающий да не ест! - сказал Маккин. - Сначала, Джерри, вам придется отправить сводку в метеоцентр. А затем милости прошу завтракать.
Пришлось подчиниться диктату старшего. А потом мы воздали должное яичнице и кофе с сандвичами.
- Вы знаете, Джон, - сказал я. - Мне хотелось бы немного полазить вокруг. Как вы к этому отнесетесь?
- Не советую, - сказал он. - Мне бы не хотелось лишиться и третьего радиста.
- Почему вы думаете, что со мной что-то случится?
- Я вовсе так не думаю, - сказал он. - Просто, если это произойдет, то тогда уж меня наверняка посадят… Как вам сегодня спалось? - неожиданно спросил он.
- Всю ночь снились какие-то кошмары, - сказал я.
- И мне тоже… Пить меньше надо! - наставительно сказал он, и мы дружно расхохотались.
Мы завтракали, перекидываясь ничего не значащими фразами, но у меня все время было ощущение, что что-то все-таки происходит, просто я не способен понять - что. Вчерашней пьяной близости не было, и я не мог заставить себя сделать шаг навстречу, чтобы преодолеть расстояние, вновь возникшее между нами. И все же…
- Скажите, Джон, - спросил я, - как мы здесь будем жить?
- Передача сводок - по расписанию, дежурный готовит завтрак, обед и ужин, дежурим через день, все остальное время - по своему усмотрению, - скороговоркой сказал он. - Могу снабдить вас книгами, у меня есть кое-какие.
- Тоска смертная! - сказал я.
- Да, жизнь здесь довольно однообразна, - вздохнув, сказал он. - Вы не рисуете?
- Нет, - сказал я.
- И не пишете?
- Нет.
- Тогда вам действительно будет скучно… Зато хорошо платят.
- Да, - согласился я, вспомнив о клапперовских тысячах в сотенных бумажках.
Я хотел было спросить, рисует ли и пишет ли он, но промолчал. Во мне росла уверенность, что все, что здесь говорится - ничего не стоящая чепуха, главное не сказано и до поры-до времени сказано не будет. И то, что скучать мне не придется - сказано не было, но я в этом совершенно не сомневался.
Глава четвертая
ОХОТА
Я лежал на койке и тупо смотрел в потолок. Впору было в него плевать, и я бы плюнул, если бы это хоть чем-нибудь могло помочь делу. Охота за фактами снаружи станции не дала мне ничего. Впрочем, я заранее знал, что ничего оттуда не вынесу - там давно уже все было осмотрено. Разве что для очистки совести…
Думать мне совершенно не хотелось, я решил сделать перерыв и включил приемник. Передавали речь Президента на приеме в честь прибытия в Столицу вновь аккредитованного посла Соединенных Штатов. Ничего нового для себя я не услышал. Карреда, естественно, в очередной раз обвинил соседние прокоммунистические правительства в подготовке агрессии против нашей страны - естественно, оплота свободы и демократии в нашем регионе. Он, естественно, предупредил потенциальных агрессоров о быстром и неотвратимом возмездии и, естественно, выразил надежду на то, что Штаты, естественно, не бросят в беде своего друга и союзника. Пропагандистские пассы Президента неоднократно прерывались аплодисментами и восторженными воплями фанатичных приверженок его партии, присутствующих на приеме. Вопли эти смахивали на визг собак, которых нещадно бьют палками.
Мне и так было ясно, что дело идет к войне (ничего более умного Карреде придумать не удастся), и я начал искать в эфире другие радиостанции. Почти все диапазоны были забиты угрожающим ревом глушителей. Так, наверное, ревели в доисторические времена динозавры, подбадривая себя в битве с противником. В нашем Президенте, между прочим, тоже есть что-то от динозавра. Наверное, его политическая тупость и неповоротливость. Во всяком случае, в народе многие зовут его Динозавром. Я крутнул ручку настройки дальше и вздрогнул от неожиданности, когда мрачный рев вдруг сменился чистым и ясным голосом диктора. Это был Голос Америки. Передавали сводку новостей. Искать в эфире что-либо еще было явно бесполезно, и я решил послушать, что же новенького произошло в мире за последние сутки.
Международный Институт Космических Исследований, - поведал мне бархатный голос, - успешно осуществил запуск к Юпитеру автоматической станции Зевс. Все ж таки медным каскам из Пентагона никак не удается сорвать исследовательские интернациональные программы.
В туннеле между Францией и Великобританией из-за неисправности в системе управления одного из грузовиков произошла авария, движение было приостановлено более чем на час. Тут же высказывались оценки убытков, которые понесут транспортные фирмы обеих стран из-за срыва графиков движения и которые я благополучно пропустил мимо ушей.
Группа стран Центральной Америки направила в Международный суд иск против Американской Объединенной Телекомпании, обвинив ее в нарушении Конвенции по обмену информацией. Опять эта набившая оскомину телеконтрабанда, опять будет решение суда и опять все останется по-старому.
Повстанцы окружили Преторию, но войска Южно-Африканской Демократической Республики, проявляя мужество и героизм, успешно отбивают непрерывные атаки озверевших красных и готовятся перейти в контрнаступление… Южно-атлантические союзники обсуждают возможность применения против повстанцев ядерной артиллерии. Совсем, видно, плохи дела у расистов, коли дошло до подобных запугиваний.
После очередной экзекуции с отрубанием правой руки, - вещал бархатный голос, - поднялась новая волна выступлений противников ислама в Судане… В Нью-Йорке Международная организация оракулов предсказала в будущем году прилет инопланетян, после чего наступит очередной конец света… Всемирный похоронный трест отправил в Пояс Астероидов еще одну партию капсул с прахом скончавшихся толстосумов… В очередном розыгрыше кубка Канады, открывшемся несколько дней назад, компьютер прогнозирует финальный матч с участием команд СССР и Китая, отдавая канадцам только третье место…
После сводки новостей выступил какой-то тип из Союза защиты демократии. В подготовке нападения на нашу страну он разглядел, естественно, кровавую руку Москвы и обещал Динозавру, естественно, поддержку всего свободного мира. Топором вырубленные фразы с головой выдавали в ораторе военного чином не ниже полковника. После всего того, что рассказывала мне Исидора, я, кажется, кое в чем научился разбираться. Это я отметил с удовлетворением. В очередной раз.
Все тот же бархатный голос занялся более подробным анализом международных событий, и я выключил радиоприемник.