На теле вряд ли оставалось хоть сколько-то мышечной ткани. Жира не было совсем - только следы прозрачного липкого вещества. В полости тела Левого ей были видны его внутренние органы - сердце, печень и почки. Они были сморщены: они напоминали жёсткий побуревший плод.
Да, плод.
Странница сунула руку в грудную полость. Рёбра с треском раздвинулись, открывая мясистый плод, находившийся внутри. Она сжала пальцы вокруг его почерневшего сердца. Его удалось вытащить легко, с тихим шумом разрываемых тканей.
Она сидела, держа сердце, и откусывала от него куски, словно это было нечто не более экзотичное, чем особая разновидность манго. Мясо было постным и волокнистым, оно сопротивлялось зубам, которые шатались у неё в челюсти. Но вскоре она добралась до внутренней части органа и получила в награду немного жидкости - крови из его середины, которая ещё не высохла.
Вместо того, чтобы ослабить её муки голода, мясо лишь способствовало запуску атавистической потребности Странницы в пище. Слюна вновь появилась у неё во рту, а пищеварительные соки выделялись в её желудке, вызывая боль. После нескольких первых глотков её вырвало, и пища упала в море, но она продолжала своё занятие, пока твёрдое волокнистое мясо не задержалось внутри.
Глаза Левого, молочно-белые и непрозрачные, по-прежнему слепо таращились на солнце, которое убило его, а его левая рука сжалась в последнем жесте.
Заплатка зашевелилась. Подпрыгивая, она осторожно приблизилась к Страннице. Её кожа была обтягивающим мешком, на котором всё ещё держалось несколько клочков некогда очень красивой чёрной шерсти. Она с любопытством копалась в открытой грудной клетке Левого. Она ушла с печенью, которую стала быстро пожирать.
Тем временем Хохолок не двигался. Ничем не показывая интереса к судьбе своего брата, он лежал на боку, вытянув конечности. Он мог показаться мёртвым, но Странница заметила слабое движение - его грудь медленно вздымалась и опадала, медленно, как волнение океана: он тратил свои последние силы на то, чтобы продолжать дышать.
Теперь в Страннице проснулся инстинкт. Заплатка была беременна от Белокровного, её тело, возможно, сейчас уже разрушило зародыш, поглощая его, как её собственные мускулатуру и жир, чтобы продолжать функционировать. Если две самки останутся одни, то впереди их ждёт лишь их собственная смерть. Поэтому Хохолка, последнего самца, нужно было сохранить.
Странница вернулась к телу и выдернула из него почку - ещё один жёсткий узелок почерневшего сморщенного мяса. Она принесла его Хохолку и затолкала мясо в его сморщенный рот. Наконец он зашевелился. Слабым, словно у детёныша, движением он дотянулся до комка мяса, взял его и начал медленно грызть.
Пища, какая бы она ни была, лишь сделала их ещё голоднее, потому что им не хватало жира, который позволил бы переварить её, как следует. Однако все трое оставшихся в живых много раз возвращались к телу, опустошая полость тела, сгрызая плоть с конечностей, рёбер, таза и спины. Когда всё было кончено, остались лишь разрозненные кости - кости и череп, из которого всё ещё таращились на солнце глазные яблоки.
После этого три антропоида вернулись в свои уединённые уголки. Если они были людьми, то теперь, когда табу на поедание плоти их собственного вида было нарушено, в их умах заработала бы своего рода жестокая математика. Ещё одна смерть, в конце концов, обеспечила бы оставшихся в живых дополнительным количеством пищи - но уменьшила бы количество тех, кто её разделит.
Возможно, то, что ни один из антропоидов не умел строить планы на будущее, было чем-то вроде милосердия.
IV
Плот вздрогнул под ней. Это было более резкое движение, чем размашистое и медленное волнение на море. Но любопытство покинуло её, она пассивно лежала, плот грубо укачивал её, а узловатые ветки тыкались в её иссохшую плоть.
Теперь она была постоянно охвачена болью. Она ощущала, что её кости словно решили вылезти наружу сквозь кожу, которая походила на одну гигантскую язву. Она едва могла закрыть свои высохшие веки. Её память напоминала галерею беспорядочно подобранных образов: ощущение сильных пальцев её сестры, занимающейся обыскиванием, тёплый и сулящий безопасность запах молока её матери, дерзкие крики самцов, которые верили, что владеют ими всеми. Но потом её нежные сны оказывались размётанными вторжением огромных слюнявых челюстей из преисподней…
Последовал другой толчок, хруст сухой древесины вокруг неё. Она слышала шум набегающих волн, весьма отличающийся от томного плеска открытого океана.
В вышине кричали птицы.
Она присмотрелась. Это были первые птицы, которых она видела с тех пор, как она была смыта с суши. Они были ослепительно белыми и кружились высоко над ней.
Что-то двигалось по её груди. Это было похоже на, осторожно царапающие пальцы: возможно, кто-то пытался обыскивать её. Она с огромным усилием подняла голову. Она болталась, кожа была натянута, словно маска, а язык ощущался во рту куском дерева. Она с трудом сфокусировала свои кровоточащие глаза.
По ней что-то ползло: нечто плоское, оранжевое, с множеством сегментированных ног и с большими поднятыми клешнями. Она взвизгнула тонким и сухим звуком, и махнула рукой по груди. Краб с негодованием удрал.
Ноздрями, спёкшимися до смоляной черноты, она смогла ощутить некий новый запах. Вода. И не вонючая солёная морская вода, а пресная.
Она подняла руку и схватилась за листву. Как только начали слезать и лопаться струпья и пузыри, каждый кусочек её чувствительной плоти превратился в источник острой боли. Сделав глубокий вдох, она сумела выпрямить тело - ступни под ней, ноги согнуты. Голова моталась - она была слишком тяжела для её шеи. Ей всё же пришлось затратить ещё энергию, чтобы поднять её и взглянуть своими больными глазами.
Зелень.
Она видела зелень - огромную горизонтальную полосу, тянущуюся от горизонта до горизонта. Это была первая зелень, которую она видела с тех пор, как последние из листьев манго свернулись и побурели. После такого множества дней голубого и серого, только неба и моря, зелень казалась потрясающе яркой, настолько яркой, что от этого едва не болели её глаза, и настолько красивой, что это невозможно было представить себе; чем больше она смотрела на неё, тем сильнее оказывалось впечатление.
Она потащила себя вперёд, наполовину ползком. Мёртвая листва манго колола и резала её, но кровь совсем не текла - появлялось лишь множество крохотных источников боли.
Она добралась до края плота. Никакого океана, никакой воды. Ей был виден пологий пляж, усыпанный мелким шершавым песком и завершающийся коротким подъёмом к кромке редкостойного леса. Ярко-синие и оранжевые птицы порхали среди верхушек деревьев и беспечно щебетали.
Её первое впечатление можно было бы выразить как "я дома". Но она ошибалась.
Она пролезла сквозь ветви и почти упала на песок. Он был горячим, очень горячим, и он обжёг её обнажённую кожу. Она заскулила, поднялась и захромала, словно сильно постарев, в сторону леса.
На краю леса был подлесок из низкорослых папоротников и благословенная тень. Более крупные деревья высились над ней. На их ветках росли гроздья красных плодов, которые она не узнала. Её рот был слишком сухим, чтобы наполниться слюной, но язык постукивал об зубы.
Она посмотрела, какой путь проделала, чтобы оказаться здесь. Дерево манго и её плот из растительности были всего лишь частью леса, унесённого в море - сломанного, прогнившего, обросшего водорослями и теперь выброшенного волнами на этот берег. Ей были видны очертания неподвижного антропоида - Заплатки или Хохолка - безвольно лежащего среди рваной листвы, покрывшейся корочкой соли. А за плотом катило волны море - безбрежное, вечное, серо-голубое, тянущееся, насколько она могла увидеть, до самого горизонта, геометрически правильного до дрожи.
Послышался хруст чьих-то шагов, громкое шуршание листвы. Странница сжалась.
Из леса появилось нечто гигантских размеров - словно танк, продирающийся сквозь подлесок. Огромное, приземистое, покрытое большим костяным куполом панциря, оно было похоже на гигантскую черепаху, или, возможно, на бронированного слона: громадное тело, покрытое пластинами брони, опиралось на четыре толстых ноги. Сзади него небрежно покачивался хвост, увенчанный на конце шипастой булавой. А когда на свет показалась его маленькая защищённая панцирем голова, моргнули бронированные веки. Это огромное анкилозавроподобное существо было глиптодонтом. Странница никогда не видела в Африке ничего подобного.
Но это и не была Африка.
Гигантский бронированный монстр потопал прочь. Странница осторожно последовала за глиптодонтом дальше в лес. Она вышла на поляну, окружённую стеной высоких, внушительных деревьев. Земля была покрыта ковром алоэ. Ради эксперимента Странница отщипнула кусочек листа. Он был сочным, но горьким.
Она продвигалась дальше вперёд и заметила мерцание стоячей воды. Это оказался мелкий, густо заросший тростником пресноводный пруд. На его берегу паслась пара огромных животных. Они кормились растениями на берегу пруда, работая мордами, как лопатками. Они напоминали бегемотов, но фактически были огромными грызунами.
Пруд располагался на краю широкой равнины. И там, пока смутно различимые, Странницу поджидали ещё более странные загадки. Там жили существа, которые могли быть лошадями, верблюдами, оленями, и более мелкие животные, вроде копытных свиней. Рядом с ними бродила небольшая семья диномиид: крупных, похожих на медведя существ, щипавших траву. Они были гигантскими грызунами, экстравагантными родичами сонь и крыс. Здесь также были и хищники - существа, которые бегали стаями, словно собаки, но бывшие сумчатыми, лишь отдалённо родственными своим плацентарным копиям из других мест, получившими свой облик в ходе конвергентной эволюции, приспособленными сходным образом к сходной роли.
Из зелёной тени около Странницы высунулась голова и уставилась на неё. Голова была перевёрнута вверх тормашками. Два чёрных глаза тускло смотрели на неё. Выше головы виднелось огромное тело, покрытое бурой шерстью и висящее на лапах, которые обхватывали ветку наверху. Это был ленивец, разновидность мегатерия.
Странница осторожно поползла вперёд и добралась, наконец, до водоёма. Вода была грязной, зеленоватой и тёплой. Но когда она погрузила в неё своё лицо, это было самое восхитительное ощущение, которое она когда-либо испытывала. Она глотала её большими глотками. Вскоре её спавшийся живот был полон, и мучительная боль пронзила её, как будто её разорвало на куски изнутри. Вскрикнув, она упала вперёд и извергла обратно почти всё, что выпила. Но она сунула лицо обратно в воду и начала пить снова.
Этот солоноватый пруд в действительности был карстовой воронкой. Пятьдесят метров глубиной, он образовался, когда грунтовые воды растворяли лежащий под ними пласт известняка. В этой местности, протянувшейся вдоль огромных, глубоких разломов в горных породах, было много таких карстовых воронок.
Если смотреть с воздуха, карстовые воронки образовали бы огромный полукруг около ста пятидесяти километров в поперечнике. Дуга карстовых воронок отмечала граничный разлом древнего, давно захороненного в отложениях Чиксулубского кратера, остальная часть которого раскинулась под мелкими водами Мексиканского залива и под слоями отложений. Это был полуостров Юкатан.
Вынесенный в море африканской рекой, подхваченный течениями, следующими на запад, плот Странницы пересёк Атлантику.
Ни одно место на Земле не было надёжно изолированным.
Все уголки Земли были связаны океанскими течениями, и некоторые из них покрывали по сотне километров в день. Большие течения были похожи на конвейерные ленты, которые разносили плавающие предметы по всему миру. В более поздние времена жители острова Пасхи станут жечь брёвна американской секвойи, выброшенные на берег после путешествия длиной в пять тысяч километров. Люди, живущие на коралловых атоллах в сердце Тихого океана, станут делать орудия труда из камней, застрявших среди корней выброшенных морем деревьев.
С плавающими обломками путешествовали животные. Некоторые насекомые путешествовали на самой поверхности воды. Другие существа плавали: течения, направленные на запад, могли переносить кожистых черепах из их кормовых угодий близ острова Вознесения через Тихий океан к местам гнездования в Карибском море.
А некоторые животные плавали через океаны на импровизированных плотах - это были океанские одиссеи, предпринятые не по своей воле и не задумывались сознательно, а были капризом судьбы, как это приключилось со Странницей.
Атлантика, которая расширялась со времён раскола Пангеи, всё ещё была значительно уже, чем во времена человека: шириной не более пятисот километров в своём самом узком месте. Это не было невозможным расстоянием - такую переправу при соответствующей удаче могли пережить даже хрупкие лесные существа вроде Странницы. Такие переправы были немыслимыми. Но они были возможны благодаря стоку могучих рек, узким океанам и, возможно, помощи ураганных ветров.
На самой долгой временной шкале, где счёт идёт на миллионы лет, работа счастливого случая бросала вызов человеческой интуиции. У людей в арсенале было субъективное сознание риска и невероятности такого рода события, подходящее для существ с продолжительностью жизни меньше века или около того. События, которые случаются значительно реже, чем это - вроде удара астероида - в человеческом сознании помещались не в категорию "редко", а в категорию "никогда". Но даже в этом случае столкновения с небесными телами имели место, и существу с продолжительностью жизни, скажем, десять миллионов лет, они вовсе не будут казаться настолько уж невероятными.
При наличии достаточного времени даже такие маловероятные события, как пересечение океана от Африки до Южной Америки, неизбежно происходили бы раз за разом, и оказали бы влияние на судьбу жизни.
Так и произошло сейчас. На деревьях, которые возвышались над Странницей, не было ни одного примата - ни одного на целом континенте, потому что её очень отдалённые родственники из этих мест, другие дети Пурги, стали жертвами вымирания миллионы лет назад, побеждённые конкурентным давлением со стороны грызунов.
И вот в этом месте на краю света, где иначе эволюционировавшие существа искали пропитание в лесах, выглядящих по-другому, начиналась новая жизнь, новая линия большой семьи Пурги. От всего лишь трёх выживших особей - при наличии достаточного времени и медленной скульптурной работе с их генетическим материалом - произойдёт целый спектр новых видов.
По любым стандартам обезьяны Нового Света были успешными существами. Но на этом густонаселённом континенте, покрытом джунглями, судьба внуков Странницы будет весьма сильно отличаться от судьбы потомков её сестры в Африке. Там приматы, облик которых будет формироваться под воздействием катастрофических событий вроде изменения климата, быстро разовьются в новые формы. Там линия Пурги продолжит - в лице человекообразных обезьян - своё медленное изменение, ведущее к появлению человечества. Даже появившиеся позже мартышки, на которых была так сильно похожа Странница, станут наращивать видовое разнообразие вдали от леса, изыскивая способы жить в саванне, на горных плато, и даже в пустыне.
Здесь всё будет совсем по-другому. На континенте с более выровненными природными условиями всегда будет слишком соблазнительно остаться в обширных влажных тропических лесах.
Внуки Странницы никогда не покинут деревья. Они никогда не станут заметно умнее, чем они есть на данный момент. И они не сыграют никакой роли в будущей судьбе человечества - разве что, как домашние питомцы, объект охоты или предмет научных интересов.
Но всё это было в необозримом будущем.
Странница уже чувствовала себя замечательно восстановившейся после своего недолгого пребывания среди зелени и после выпитой воды. Она огляделась вокруг. Увидев в подлеске проблески красного, она пошла в ту сторону. Она нашла плод, незнакомый, но большой и с мягкой кожицей. Она впилась в него зубами. Когда она жевала его мякоть, сок брызгал и стекал по её шерсти. Он был самым восхитительным и самым сладким из всего, что она когда-либо пробовала на вкус.
ГЛАВА 7
Последняя нора
Земля Элсуэрта, Антарктида. Примерно 10 миллионов лет до настоящего времени
I
Норники рылись в жёсткой низкорослой траве, которая цеплялась за дюны. Их было множество, великое множество. Они образовали такое скопление, что напоминали расстеленный по земле ковёр из копошащегося буровато-серого меха.
Роющая заметила плотную куртину папоротника на небольшом мысе, возвышающемся над океаном. Там кормящаяся толпа казалась чуть более разреженной, поэтому она направилась туда. Под прикрытием куртины папоротника она обрывала листочки своими проворными пятипалыми передними лапками и грызла коричневые споры.
В трёхлетнем возрасте Роющая была уже одной из самых старых норников. Её длина была всего лишь несколько сантиметров. Она была жирной, округлой и обросшей толстыми слоями бурого меха - самым лучшим приспособлением для сохранения тепла её тела. Она выглядела как нечто вроде лемминга. Но она совсем не была леммингом. Она была приматом.
Отсюда ей был виден океан. Солнце, низко висящее в северном небе, над бесконечной, непреодолимой водой. Приближалась полярная осень, и солнце стояло ниже линии горизонта уже больше чем по полсуток. И вдали от суши уже образовывались большие поля пакового льда. Ближе к берегу Роющей была видна кашица из серого льда, собирающаяся большими островками, которые слегка колыхались на перекатывающейся, словно мускулы, поверхности воды. Её тело знало, что означали эти явления. Озарённые светом летние дни были лишь неясным воспоминанием; вскоре ей предстояло выдержать зимние месяцы непрерывной темноты.
На одном куске пакового льда она увидела кровавое пятно, размазанное по сверкающей поверхности, и бесформенную кучку неподвижной плоти. В небе кружились птицы, крича хриплыми голосами и ожидая своей очереди поклевать окровавленные останки. А в толще воды скользила длинная могучая тень. Огромная морда высунулась из холодной воды, чтобы взять свою долю добычи.
Морской хищник был земноводным, потомком формы под названием кулазух. Он вырастал до четырёхметровой длины и напоминал чудовищную хищную лягушку. Лягушка была реликтом гораздо более древних времён, когда амфибии владели миром. В тропических странах его предки проиграли конкуренцию крокодилам, которых они сильно напоминали размером и обликом; когда динозавры впервые появились на Земле, многообразие крупных амфибий уже снижалось, но они задержались подольше в прохладных приполярных водах.
Даже на таком расстоянии, спрятавшись под своими папоротниками, Роющая дрожала.