- Смотри, - сказал Милло, и его голос был полон удивления. - Мидии.
Он был прав. Небольшие моллюски лежали кучкой, окружённые разбросанными осколками кремня. Вспышка любопытства заставила её задаться вопросом о том, как они сюда попали. Но голос голода звучал всё громче, и они вдвоём принялись за мидий. Они отчаянно пробовали взломать ракушки своими пальцами и каменными лезвиями, но ракушки были твёрдыми и не поддавались.
- Экххххмммм.
Они обернулись.
Из темноты в задней части пещеры послышался сердитый голос. Оттуда показался чей-то силуэт. Это был крупный мужчина, одетый в накидку, которая, похоже, была сделана из оленьей шкуры - нет, подумала Яхна, не мужчина. У него были широкий, выдающийся вперёд нос, мощные коренастые ноги и огромные руки. Это был костолобый, массивный самец. Он сверлил их взглядом.
Дети отступили, прижимаясь друг к другу.
У него не было имени. Его люди не давали себе имена. Он думал о себе как о Старике. И он был старым - старым для своего вида, ему было почти сорок лет.
Тридцать лет из них он жил один.
Он спал в задней части этой пещеры, в дымном, уютном тепле факелов, которые зажигал там. Ранним утром он обследовал берега под утёсами во время отлива, разыскивая моллюсков. С наступлением вечера он так или иначе скоро проснулся бы; вечер был его любимым временем суток.
Но его раньше времени потревожили шум и движение у входа в пещеру. Думая, что это могли бы быть чайки, прилетевшие за его кучами моллюсков - или кто-то похуже, возможно, вроде песца - он вышел на свет тяжёлым шагом.
Не чайки, не песец. Это были два ребёнка. Их тела были высокими и нелепо тощими, руки и ноги - словно усохшие, а плечи - узкие. У них были плоские лица, словно расплющенные могучим ударом, подбородки остроконечные, а головы вздувались смешными пузырями, словно огромные грибы.
Тощий народ. Всегда тощий народ. Он чувствовал огромную усталость - и эхо одиночества, которое с некоторых пор мучало его каждое мгновение бодрствования и отравляло его сны.
Почти не сознавая, что делает, он двигался в сторону детей, протягивая свои огромные руки. Он мог раздавить их черепа, сжав их один раз, или разбить их один об другой, как два птичьих яйца, и всё кончилось бы. Кости уже не одного тощего грабителя валялись на скалистом пляже под этой пещерой, и ещё сколько-то добавится к ним прежде, чем он станет слишком старым, чтобы защищать это место, свой последний оплот.
Дети завизжали, схватившись друг за друга, и бросились к стене пещеры. Но более высокая девочка задвинула другого себе за спину. Он видел, что она была испугана, но пробовала защищать своего брата. И она держала себя в руках. Хотя от страха по голым ногам мальчика текла моча, девочка сохраняла контроль над собой. Она пошарила в своей куртке и вытащила нечто, свисающее с её шеи на нити.
- Костолобый! Костолобый человек! Оставь нас в покое, и я дам тебе это! Красивое, красивое волшебство, костолобый человек!
Глубоко посаженные глаза Старика заблестели.
Подвеска была кусочком кварца - небольшая игла, сверкающая и прозрачная; её грани были отполированы до блеска и гладкости, а на одной стороне был кропотливо вырезан узор, который привлекал взгляд и ослеплял мысль. Девочка качала амулет взад-вперёд, пробуя привлечь его взгляд, и шагнула вперёд от стены.
- Костолобый человек, красиво, красиво…
Старик глядел в голубые глаза, которые, в свою очередь, тоже уставились на него так тревожно и прямо, как это делают тощие: это был взгляд хищника.
Он отшатнулся и отбил амулет в сторону. Тот облетел вокруг шеи девочки и разбился об стену за её спиной. Она взвизгнула, потому что его кожаная нить обожгла ей шею. Старик снова потянулся к ним. Всё могло закончиться в одно мгновение.
Но дети снова забормотали на своём быстром и сложном языке.
- Заставь его уйти! О, заставь его уйти!
- Всё хорошо, Милло. Не бойся. Твой прадед - внутри тебя. Он тебе поможет.
Огромные руки Старика повисли вдоль его боков.
Он оглянулся на мидии, которые они пробовали вскрыть. Ракушки были исцарапаны и обколоты - на одной были следы зубов - но ни одна не была открыта. Эти дети были беспомощны - ещё беспомощнее, чем многие из их вида. Они даже не смогли украсть его мидии.
Прошло очень много времени с тех пор, как в этой пещере слышались чьи-либо голоса - чьи угодно, кроме его собственного, а также отвратительных криков чаек или тявканья песцов.
Не совсем понимая, почему он это делал, он проследовал в заднюю часть своей пещеры. Здесь он хранил мясо, инструменты и запас древесины. Он вернулся с охапкой сосновых брёвен, которые принёс из леса, росшего на вершине берегового утёса, и бросил их вблизи входа в пещеру. Затем он достал один из своих факелов - смолистую сосновую ветку, обмотанную куском тюленьей шкуры со слоем жира. Факел горел устойчиво, хотя и дымно, и горение могло продолжаться целый день. Он установил факел на земле и начал накладывать дерево поверх него.
Дети всё ещё жались к стене, испуганно уставившись на него. Мальчик указал на землю:
- Посмотри. Где у него очаг? Он создаёт беспорядок…
Девочка зажала ему рот рукой.
Когда огонь ярко разгорелся, он пинком разворошил его, чтобы показались горящие брёвна из внутренней части костра, переливающиеся красным светом. Затем он взял горсть мидий и бросил их в огонь. Ракушки мидий быстро раскрылись с характерным звуком. Он выгреб их палкой и толстым пальцем стал выковыривать из них вкуснейшее солёное содержимое, опустошая ракушки одну за другой.
Мальчик завозился и раскрыл рот.
- Чую их запах. Есть хочу.
- Сиди смирно, просто сиди смирно.
Когда Старик покончил со своими мидиями, он поднял ногу, раскатисто пукнул и с болезненным усилием поднялся на ноги. Он тяжело побрёл ко входу в пещеру. Там он сел, поджав одну ногу под себя и выпрямив другую, и разложив свою кожаную накидку по ногам и промежности. Он взял кремнёвый булыжник, который оставил там в предыдущие дни. Используя гранитный окатыш в качестве молота, он начал быстро придавать кремню форму нуклеуса. Вскоре вокруг его ног начали скапливаться ненужные сколы. Сегодня он видел дельфинов. Было весьма вероятно, что одно из этих жирных, гибких существ может быть выброшено волнами на берег в следующие день или два, и ему нужно было подготовиться к этому, иметь под рукой нужные готовые инструменты. В действительности же он ничего не планировал - он мыслил не так, как могли мыслить тощие - но глубокое интуитивное понимание окружающей природы влияло на его действия и выбор.
Позволив своим рукам работать - придавать форму этой глыбе спрессованных окаменелостей мелового периода, так же, как работали руки его предков на протяжении двухсот пятидесяти тысячелетий - он направил свой взор на запад, где солнце начинало садиться за Атлантикой, превращая воду в огненное поле.
Позади него Яхна и Милло незаметно подползли к костру, подбросили в него ещё мидий и с жадностью проглотили их солёную мякоть.
Шли дни за днями, и весеннее таяние снега быстро продолжалось. Озёра освобождались ото льда. Водопады, которые были скованы льдом всю зиму, зажурчали и потекли. Даже морской лёд начал раскалываться.
Настало время для сбора. Это была очень ожидаемая радость, главное событие года, несмотря на несколько дней перехода через тундру.
Идти могли не все: самый молодые, старые и больные не могли отправиться в путешествие, и кто-то должен был остаться, чтобы позаботиться о них. В этом году, впервые за много лет, Руд и Месни были свободны от бремени детей - кроме их самого младшего, ещё младенца, достаточно маленького, чтобы его можно было нести - и могли свободно путешествовать.
Руд не стал бы выбирать ситуацию: конечно, нет. Но он полагал, что они должны были хоть как-то поправить свою разбитую жизнь, и убеждал Месни идти с ним на сбор. Однако Месни хотела остаться дома. Она отворачивалась от него, отступая в тёмные глубины своей печали. Поэтому Руд решил идти вместе с Олит, сестрой Месни, тётей его детей. У самой Олит уже вырос один мальчик, но его отец умер от кашляющей болезни две зимы назад, оставив Олит одну.
Партия направилась через тундру.
В это краткое время тепла и света земля под ногами была полна жизни - камнеломок, цветов тундры, трав и лишайников. Облака насекомых устраивали бурный брачный лёт, собираясь во влажном воздухе над водоёмами. На мелководных тундровых озёрах кормились и отдыхали огромные стаи гусей, уток и болотных птиц. Олит, взяв Руда за руку, показывала ему кряковых уток, лебедей, белых гусей, нырковых уток, гагар и журавлей, которые величественно кружили в небе, заставляя воздух греметь от их звонких голосов. В этих местах, где деревья растут лёжа, многие из этих птиц строили гнёзда на земле. Когда они прошли слишком близко от гнезда поморника, пара птиц напала на них, яростно крича. И, хотя многим мигрирующим травоядным ещё предстояло вернуться сюда, люди замечали большие стада оленей и мамонтов, движущиеся среди пейзажа, словно тени облаков.
И всё же, как это странно, подумал Руд, что, прокопай он яму всего лишь на длину нескольких рук в любом месте под этим ковром, полным красок и движения, он нашёл бы лёд, смёрзшуюся землю, где ничто не могло жить.
- Много времени прошло с тех пор, как я ходил этой дорогой, - сказал Руд. - Я уже забыл, как она выглядит.
Олит сжала его руку и теснее прижалась к нему.
- Я знаю, что тебе приходится чувствовать…
- Каждый из этих листочков травы, каждая качающаяся на ветру камнеломка - это пытка, красота, которой я не заслуживаю.
Он на расстоянии уловил запах растительного масла, которое она втирала в свои подрезанные волосы. Она не была похожа на Месни, свою сестру; Олит была выше и худощавее, но её груди были тяжёлыми.
- Дети не уходят, - напомнила ему Олит. - Их души родятся повторно, когда у тебя снова появляются дети. Они не были достаточно взрослыми, чтобы накопить собственную мудрость. Но они несли души их бабушки и дедушки, и они принесут радость и достаток…
- Я не лежал с Месни, - с трудом выговорил он, - с тех пор, как мы в последний раз видели Яхну и Милло. Месни изменилась.
- Прошло уже так много времени, - пробормотала Олит, явно удивлённая.
Руд пожал плечами.
- Но недостаточно много для Месни. Возможно, для неё его никогда не пройдёт достаточно много, - он посмотрел в глаза Олит. - У нас с Месни больше не будет детей. Я не думаю, что она когда-либо захочет этого.
Олит отвернулась, но опустила голову. Поражённый, он понял, что это был жест, выражавший и симпатию, и соблазнение.
Той ночью в освежающем холоде открытой тундры, под навесом, торопливо построенным из сосновых ветвей, они впервые легли вместе. Так же, как тогда, когда он взял молодую костолобую самку, Руд чувствовал облегчение от чувства вины, от постоянных терзающих его сомнений. Конечно же, Олит означала для него намного больше, чем любое костолобое животное. Но позже, когда Олит лежала у него в руках, он вновь почувствовал лёд, покрывший его сердце, словно среди весны его всё ещё удерживали оковы зимы.
После четырёх дней непрерывного путешествия пешком Руд и Олит добрались до берега реки.
Там собрались уже сотни людей. Были видны шалаши, построенные на берегу, пирамиды из копий и луков, и даже туша огромного самца большерогого оленя. Люди украсили себя множеством отметин, сделанных охрой и растительными красками. В их узорах присутствовали общие элементы, означающие единство большого клана, но всё же они были сложными и разнообразными, прославляя своеобразие и силу отдельных групп внутри него.
Вероятно, на этот сбор пришло около пятисот человек - но никто их не считал. Это число включало примерно половину всех людей на планете, которые говорили на языке, хотя бы отдалённо похожем на язык Руда.
Группа, пришедшая из поселения вместе с Рудом и Олит, быстро рассеялась. Многие из людей искали партнёров: может быть, для быстрого весеннего соития, или, возможно, намереваясь установить долговременные отношения. Этот сбор, длившийся несколько дней, был единственным шансом, который предоставлялся для встречи кого-то нового, или увидеть, что худощавый ребёнок, запомнившийся с прошлого года, уже начал расцветать самым желанным образом.
Руд заметил женщину по имени Дела. Округлая, полная, смешливая, она была искусной охотницей на крупную дичь. В свои молодые годы она была красавицей, с которой Руд делил ложе пару раз. Он видел, что она, как обычно, устроила большой, ярко окрашенный шалаш из растянутых шкур, весело разрисованных изображениями бегущих животных.
Руд и Олит спустились по берегу реки. Дела приветствовала его объятиями и душевным похлопыванием по спине, и предложила им чай из коры и плоды. Хотя Дела заметила Олит, и у неё явно возник вопрос о том, что случилось с Месни, она хранила свои вопросы при себе.
На расчищенной земле перед шалашом уже горел огромный костёр, и кто-то подбрасывал в огонь пригоршни рыбьего жира, вызывая вспышки и потрескивание. Именно народ Делы добыл большерогого оленя. Мускулистые молодые женщины распороли живот оленьей туши, и воздух наполнил запах крови и содержимого желудка.
Руд и Олит сели вместе с Делой около небольшого костра. Дела стала расспрашивать Руда о том, как прошла охота в минувшем году, и он спросил её о том же. Они говорили о том, как начался сезон в этом году, как вели себя животные, какой ущерб нанесли зимние бури, как высоко прыгали рыбы, об открытом кем-то новом способе обращения с тетивой лука, благодаря чему она служила намного дольше, чем раньше, о том, что ещё кто-то придумал вымачивать мамонтовые бивни в моче, чтобы их потом можно было выпрямить.
Целью этого сбора был обмен не только пищей, товарами или брачными партнёрами, но и информацией. Те, кто брал слово, не преувеличивали успехи и не преуменьшали неудачи. Они вели свой рассказ во всех подробностях и как можно точнее, стараясь изо всех сил, и разрешали другим участникам обсуждения задавать вопросы. Точность была гораздо важнее хвастовства. Для людей, которые полагались на культуру и знания, чтобы оставаться в живых, информация была важнейшей в мире вещью.
В конце, однако, Дела решила задать вопрос, который явно интересовал её.
- А Месни, - осторожно спросила она. - Она осталась дома с детьми? Ну, Яхна сейчас уже должна быть высокой - я помню, как даже в прошлом году мальчишки не сводили с неё глаз, и…
- Нет, - мягко ответил Руд, чувствуя, что Олит положила на него руку. Дела молча слушала, когда он описывал со всеми ужасными подробностями, как потерял своих детей в ледяной буре.
Когда он закончил, Дела потягивала чай, отводя глаза. У Руда было странное чувство, что она что-то знает, но держит при себе.
Чтобы заполнить тишину, Дела рассказывала историю, ходившую в её землях.
"…И эти два брата, потерявшихся в снегу, в конце концов, упали. Один из них умер. Другой поднялся. Он горевал о своём брате. Но потом он увидел песца, роющегося под бревном - его шкура была белой на белом. Песец ушёл. Но брат знал, что песец вернётся на то же самое место, чтобы забрать то, что закопал. Поэтому он установил ловушку и ждал. Когда песец вернулся, брат поймал его. Но прежде, чем он смог убить его, песец спел для него. Он оплакивал умершего брата, как и…"
Как и истории Йоона из Времени сновидений, такие истории и песни, хоть и являлись смесью мифа и действительности, были длинными, точными и полными сведений. Это было устная культура. Пока не было письменности, чтобы записывать фактические данные, память решала всё. И если сны и транс шамана были средствами объединения значительных объёмов информации, помогающими интуитивно принимать решения, то в первую очередь именно песни и истории помогали хранить ту информацию.
Стоит отметить, что история, которую рассказала Дела, тоже эволюционировала. Когда история передавалась от одного слушателя к другому, благодаря ошибкам и приукрашиванию её элементы постоянно изменялись. Большинство изменений представляло собой случайные подробности, которые не имели значения, циркулировавшие без внешнего проявления, подобно кодам "молчащей" ДНК. Важнейшие смысловые части истории - её настроение, ключевые моменты, смысл - с большей вероятностью оставались постоянными. Но не всегда: иногда происходила значительная адаптация рассказа, по воле рассказчика или непреднамеренно, и, если новый элемент улучшал историю, он сохранялся. Истории, подобно другим аспектам народной культуры, начали жить собственной эволюционной судьбой, которая протекала в глубинах вместительных умов новых людей.
Но история Делы была больше, чем просто рассказом или помощью в сохранении памяти. Своей историей, тем, что она излагала историю, родившуюся в её землях, и тем, что её слушатели принимали её, она заявляла своего рода права на эту землю. Лишь достаточно хорошо зная землю, чтобы верно рассказать свою историю, ты можешь подтвердить своё право на эту землю. Здесь не было никаких письменных контрактов, никакого делопроизводства, никаких судов; единственное подтверждение законности притязаний Делы рождалось во время взаимодействия рассказчика и слушателя, и получало подкрепление на сборах вроде этого.
Снаружи послышались яростное шипение и громкие возгласы празднующих. Первые огромные куски разделанного большерогого оленя бросили в костёр. Вскоре воздух заполнил аппетитный запах его мяса. Ночное празднество началось.
Было много еды, танцев, возгласов. А когда ночь подходила к концу, Руд был удивлён, что к нему подошла Дела.
- Послушай меня сейчас, Руд. Я - твой друг. Когда-то мы уже лежали вместе.
- Вообще-то, два раза, - произнёс он с жалкой улыбкой.
- Ладно, два раза. То, что я тебе скажу, я скажу из дружбы, а не для того, чтобы причинить тебе страдание.
Он нахмурился:
- Что ты пытаешься мне сказать?
Она вздохнула:
- Есть одна история. Я слышала её здесь, больше двух дней назад: её рассказала группа с юга. Они говорят, что на полосе никчёмной земли близ побережья в пещере под утёсом обитает костолобый.
- Да?
- И в той пещере - так говорят, охотник клялся, что видел это сам - живут двое детей.
Он ничего не понял.
- Детёныши костолобого?
- Нет. Не костолобые. Люди. Охотник, занятый своей добычей, видел всё это издалека. Один из детей - так сказал охотник - был девочкой, возможно, вот такого роста, - она показала рукой. - А другой…
- …Мальчик, - вздохнул Руд. - Маленький мальчик.
- Прошу прощения, что сказала это тебе, - произнесла Дела.
Руд понял. Дела чувствовала, что Руд принял свою потерю. Теперь она ещё раз зажгла холодную боль надежды в его ослабленном сердце.
- Завтра, - твёрдо сказал он. - Завтра ты покажешь мне этого охотника. А потом…
- Да. Но не сегодня вечером.
Позже, самой поздней ночью, Олит лежала с Рудом, но он был неспокоен.
- Скоро наступит утро, прошептала она. - А потом ты уйдёшь.
- Да, - сказал он. - Олит, идём со мной.
Она задумалась, а затем кивнула. Для него решение путешествовать в одиночку не было бы мудрым. Она слышала, как скрипели его зубы. Она коснулась его челюсти, ощутив напряжённые мускулы.
- Ты что?
- Если там самец костолобого, если он причинил им вред…
Она успокоила его: