- Здесь редчайший архив. И, видимо, единственный. Я обнаружил его случайно, когда в моей лаборатории на первом этаже разворотило взрывом пол. До сих пор не знаю, кто и зачем это оставил. Я тогда занимался химией. Земля-альфа интересовала меня не больше этого окурка.
Химией. Он щелчком сбил с сигареты пепел. И тут я все вспомнила. Эрл Стоун! Лет двадцать назад Дэвид Гур был Эрлом Стоуном, лучшим учеником Бернарда. Талантливый химик, восходящая в науке звезда, впоследствии внезапно исчезнувшая с горизонта. Я узнала его, когда-то худого долговязого мальчишку, которого Бернард привел однажды к нам на обед. У мальчишки был волчий аппетит, он смеялся над нами, что мы живем по старинке семьей, а Бернард доказывал, что в старости это удобно - есть с кем поболтать о своих болячках и посидеть за картами.
Потом Бернард пошел в спальню отдохнуть, а мы за чашкой кофе проговорили на веранде до вечера. Эрл был отлично осведомлен о моих исследованиях, хотя Ингрид Кейн в то время уже давно забыли и вообще мои работы не имели никакого отношения к тому, чем занимался он сам. Он привлек меня совершенно необузданным любопытством - в этом мы были схожи. И вместе с тем я же тогда была развалиной, беседа меня утомила, отвечала я не сразу и еле слышно. А Эрл, по-птичьи скосив на меня круглые, любопытные глаза, нетерпеливо щелкал длинными пальцами по сигарете, а потом вдруг выпрямлялся пружиной со своим "Ну же! Ну!" - ему, видимо, очень хотелось стукнуть меня, встряхнуть, как старый забарахливший прибор.
- Надеюсь, мы когда-либо продолжим нашу беседу, мадам Кейн…
Он сказал это, с сомнением оглядывая меня, будто прикидывая, сколько я еще смогу протянуть. Я наблюдала, как он уходит по ярко освещенной аллее парка, двигаясь с бесшумной грацией зверя из семейства кошачьих, и впервые за много лет пожалела, что мне не двадцать.
Эрл Стоун… Я чуть было не отступила в тень, однако тут же сообразила, что он-то никак не сможет меня узнать. Я была Николь Брандо, которой двадцати еще не исполнилось. И не исполнится никогда. Забавно.
- Когда догадался, что к чему, первой мыслью, естественно, было сообщить куда следует. - Я заставила себя слушать Гура. Но кое-что в этом хламе меня заинтересовало. Решил подождать. Потом все откладывал. Любопытно. Мне никак не удавалось их понять, существовала некая преграда… Я сам должен был измениться, стать человеком с Земли-альфа. И я им стал. Я назвал эту жидкость "альфазин". Достаточно ввести два кубика…
- Но откуда она взялась?
- С Земли-альфа. Колба была упакована в одном из ящиков.
- Как же ты смог догадаться о ее назначении?
- Случайно. Просто экспериментировал. Что это такое, понял потом, когда стал сопоставлять симптомы своей болезни с этим. - Гур указал на полки.
Он явно что-то недоговаривал.
- Но ее состав, формула? Природа действия? Альфазин исчезает из обычного сосуда и моментально всасывается в кровь…
- Какое-то неизвестное нам вещество.
- Однако его должны были знать на Земле-альфа.
- Возможно. Никаких сведений на этот счет. Гур наверняка хитрил. Он был химиком и слишком любопытным, чтобы не докопаться до сути. Чего он боится? Я почти покойница.
- Эта колба здесь?
- Альфазин кончился, - сказал Гур, - ты слишком много хлебнула. Я даже не смог продержаться в цирке до конца сезона. Там отлично платят, но их интересовали лишь сеансы гипноза. И не только их. - Гур насмешливо скосил на меня глаза. - Что ты еще хочешь знать?
- Чем они отличались от нас?
- Способностью чувствовать.
- Что ты имеешь в виду?
- Во всяком случае, не те пять чувств и инстинкты, вроде самосохранения, которыми обладают и животные. Я говорю о чувствах друг к другу. Можно назвать это совестью, общественным самосознанием - как угодно… Наш рай убил человека, позволил ему убежать в себя.
- Не понимаю…
- Они умели мечтать и жалеть, любить и ненавидеть. Непонятные слова, да? Они совсем иначе воспринимали мир и себя в мире. Гораздо обостреннее, глубже, полнее. Тот человек знал и страдания - пусть! Но это заставляло искать выход, бороться, переделывать мир. У них было искусство.
- А разве у нас…
- У нас искусность. Искусные маляры, танцоры и джазисты, которые хотят выразить только то, что умеют раскрашивать холст и стены, отплясывать лучше всех "чангу" и барабанить по клавишам. Они развлекают толпу и получают за это чеки. У равнодушных не может быть искусства. Человечество остановилось в развитии. Оно ничего не хочет и никуда не стремится. В науке осталась лишь горстка любознательных, которые удовлетворяют свое личное любопытство и плюют на человечество. Любопытство кошки, гоняющейся за собственным хвостом. Земля спокойных, земля живых мертвецов.
Впервые, в жизни я ощущала себя безнадежной тупицей. Предположить, что Гур попросту помешался на Земле-альфа и его странные утверждения не стоит воспринимать всерьез, было бы легче легкого. И все-таки и "болезнь Гура", и его власть над Ритой, и загадочное решение Риты умереть, и двери, которые открывались непонятно как, и тайник - все это было реальностью и требовало объяснений. Но мое время кончилось.
Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Поспать бы! То ли дала себя знать усталость, то ли начало действовать средство Гура, но я совсем отключилась и даже не сообразила, где я, когда в мое плечо впились пальцы Гура.
- Не поняла? Не веришь? Николь…
Судя по часам, я уже давно находилась на том свете. Но Гур с его птичьими когтями никак не походил на ангела.
- Не поняла? Хочешь понять?
Я хотела только спать. Я будто скользила по наклонной плоскости куда-то в небытие, и если это была смерть, то я желала ее. Но меня удерживали пальцы Гура.
- Хочешь понять? Ты останешься здесь. Тайник в твоем распоряжении. Если хочешь понять… Я дал тебе подкрашенную воду… Я сам… я сам этого хочу. Чтобы ты поняла. Чтобы был кто-то еще. Я больше не могу…
Его пальцы разжались, и я тут же полетела в бездну. Моя последняя мысль все-таки была о смерти - я уже забыла, как засыпают в двадцать лет после сильной усталости.
Примыкающая к тайнику комнатушка, похожая на дно колодца, теперь была домом. Только самое необходимое - крошечная ванная, допотопный немой робот, кое-что из гардероба и косметики, доставленное Гуром из города по моему заказу, столик, кресло и тахта. С утра до вечера я валялась на ней, обложенная книгами и словарями, и пыталась разобраться в странных историях, где люди говорили друг другу таинственные слова, похожие на молитву, убивали себя и других, сражались с ветряными мельницами, разыгрывали длинные нелепые спектакли вокруг самых элементарных желаний. Особенно связанных с женщиной.
Я воспринимала только их музыку. Ее можно было просто слушать, не докапываясь до логики и здравого смысла. Беспокойство, которое она вызывала, не навязывалось извне, а было внутри меня, пока еще не понятное, но крайне занятное. Я слушала себя,
Мне никто не мешал. Лишь иногда за дверью слышался раздирающий душу скрип (это вычитанное "раздирающий душу" мне понравилось), и появлялся мой робот, чтобы накормить меня, подобрать с пола книги и, унося полную пепельницу окурков, удалиться с "раздирающим душу" скрипом.
Среди ночи я сквозь сон слышала шаги Гура. Вниз по лестнице и дальше по подземному коридору. Куда и зачем он ходил, я не знала. Выходить в коридор мне было строжайше запрещено, и Раздирающий Душу бдительно следил, чтобы я не нарушила этого запрета. Шаги Гура звучали чуть слышно, но почему-то каждый раз будили меня. Лишь потом я сообразила, что бессознательно ждала их в полусне.
Под утро он возвращался. Попасть в тайник можно было только через мою комнату.
Делая вид, что сплю, я наблюдала, как он крадется во тьме мимо моей тахты. Он прекрасно ориентировался в темноте, скользил меж стульев, которые я нарочно расставляла на его пути, с бесшумной грацией кошки. Как и в тот вечер, когда был Эрлом Стоуном. Почему он переменил имя и профессию? Что сейчас составляло его жизнь, помимо легальной внешней стороны? Эти вопросы занимали меня ничуть не меньше Земли-альфа. Меня интересовал Гур, а еще больше - мой интерес к Гуру.
Я знала, что Рита была его девушкой, но ко мне он ни разу не приблизился. Я тоже не делала никаких попыток к сближению, а, напротив, каждый раз, когда он пробирался к тайнику мимо моей постели, инстинктивно настораживалась, словно мне грозила опасность.
Тем более непонятно, потому что меня к нему тянуло. И не только как к источнику информации. Когда Гур был в библиотеке, я уже не могла спать, иногда не выдерживала и, наскоро одевшись, шла туда. Гур сидел на старом диване с книгой или в наушниках, закрыв глаза. Лицо его казалось пепельно-серым, а тени у глаз - голубоватыми, то ли следы грима, то ли усталости. Углы рта, руки находились в блаженно-расслабленном состоянии покоя, только сомкнутые веки, обычно неподвижные, мелко дрожали, будто ветер гнал рябь по воде.
Я осторожно садилась рядом и тоже надевала наушники. Пленка была старая, с дефектами, музыка то гремела, то совсем удалялась, и я слушала то ли Ингрид Кейн, то ли Риту, то ли Николь, которая сидела сейчас рядом с Гуром.
Я сделала очень важное открытие насчет Риты и Гура. "Все время хотела его видеть, думала о нем, караулила…" ЛЮБОВЬ. Как на Земле-альфа. Рита была ВЛЮБЛЕНА в Гура. Это "их" слово, которое прежде было для меня лишь словесным обозначением чего-то непонятного, абсурдного, вдруг обернулось реальностью. Даже слишком реальностью. Мною.
Рита. Бетянка до мозга костей. Ей было поручено следить за Гуром, стать его подружкой, и она выполняла этот приказ охотно, потому что Гур не был ей неприятен и она, наверное, согласилась бы на связь с ним и без инструкции. А потом альфазин, после чего ее отношение к Гуру стало похоже на болезнь. Любовь.
Гур считал, что природа любви заключалась в стремлении "того" человека вырваться из оболочки своего замкнутого "я", ощутить единство с другим "я".
Стремление к невозможному. Иллюзия, самообман. Глупо. Рита вряд ли сознавала, что с ней происходит, и еще меньше умела бороться со своими эмоциями. Она надоела Гуру, раскрыла слежку и была исключена из игры обеими сторонами.
Пока она видела его ежедневно, ей еще как-то удавалось держаться, но вот она не видит Гура три недели. Последний отчет. Настроение отличное, болезнь проходит, никаких нелепых желаний, никаких мыслей о Гуре.
Через два дня она пришла ко мне просить о смерти. Ее лицо в то утро. Я подошла к зеркалу. Теперешняя Рита выглядела старше - то ли сказывалось подземное существование, то ли…
Мне показалось, что лицо Риты-Николь стало приобретать черты Ингрид Кейн. Вокруг глаз по-прежнему ни единой морщинки, но взгляд… И несвойственная Рите линия губ, слишком напряженная, - я всегда, когда размышляла, стискивала губы так, что в углах образовывались ямки. И прическа. Видимо, я механически закалывала волосы, как когда-то в молодости.
Рита была ВЛЮБЛЕНА в Гура и, оказавшись изолированной от него, почувствовала, что не хочет больше жить. Ситуация, аналогичная историям в их книгах. Но Рита была бетянкой. Почему она не сообщила отцу, не обратилась к врачам, когда приступы стали невыносимыми? Почему она, более того, скрыла их, стерла последний отчет, чтобы ей не помешали умереть? И с этой же целью сама состряпала необходимые для смерти документы, когда шла ко мне?
Она не хотела избавиться от "болезни Гура" и связанных с ней страданий, предпочла умереть, страдая. Будто видела в них какой-то смысл, удовлетворение. Удовольствие в страданиях? Нелепость.
Или же это так называемая "жертва собой", с чем я тоже часто встречалась в их книгах? Рита не могла долго обманывать ВП, давая неверные показания о ходе "болезни Гура", так же как пчела одного улья не может таскать мед в другой. Но, продолжая выполнять свой долг, она играла бы против Гура, и предпочла смерть, как поступали в подобных случаях на Земле-альфа.
Я поймала себя на том, что испытываю от своего открытия гораздо большую радость, чем от всех открытий Ингрид Кейн, вместе взятых. Я впервые самостоятельно проанализировала факты и сделала выводы, пользуясь понятиями Земли-альфа, ранее мне недоступными.
Жаль только, что я не могла поделиться своим открытием с Гуром. Рита была в него влюблена и из-за этого умерла. Но Рита была мною, Ингрид Кейн, которая двадцать лет назад болтала с Эрлом Стоуном на веранде и которая тоже умерла. Обе мы теперь стали Николь, которая была жива, но вместе с тем уже не была той Николь, которую знал Гур.
Слишком много объяснений, которые отнюдь не входили в мои планы. Даже вариант: "Я преследовала тебя, потому что была влюблена" - не годился, так как не соответствовал действительности. Мой повышенный интерес к Гуру был в основном познавательным, хотя память Риты продолжала жить во мне. И память Ингрид Кейн, которая когда-то пожалела, что ей не двадцать.
Но никаких безумств. Гур приходил теперь менее усталым, и мы вместе познавали Землю-альфа. Вначале он был учителем, но постепенно я нагнала его. Мы тогда были слишком поглощены Землей-альфа, чтобы заняться друг другом. Гур сказал, что со мной как бы открывает ее заново. Ее и того человека.
Мы будто карабкались вдвоем на какую-то недоступную гору, связанные одной веревкой, тащили друг друга выше, выше, казалось, еще шаг - и вершина. Но она опять оставалась лишь ступенью, откуда начинается новая скала, еще круче. И мы снова лезли вверх, ощупью исследуя каждую впадину, каждый выступ. Нас гнало любопытство - что там, дальше?
История человечества. Тысячелетия, века… У каждого века свои проблемы. У каждой страны, у каждого поколения. У каждого человека. Они были такими разными в своем сходстве. Каждый - целый мир, загадка.
Мы поняли: чтобы до конца постичь все это, не хватит и тысячи жизней. И все-таки карабкались.
Нищета, неравенство, физические страдания. У кого беспощадней и острей клыки, тот победитель. Душат друг друга, идут войной. Брат на брата, народ на народ…
XX век. Здесь какой-то провал, заговор молчания. Будто не было в их истории этого таинственного века. Оставалось лишь догадываться о каких-то бурях и катаклизмах, в результате чего большая часть планеты, десятки стран и народов то ли вообще перестали существовать, то ли стали для "Свободного мира" таким же табу, как у нас Земля-альфа.
"Свободный мир" - так они называют себя. Найдены новые дешевые способы получения энергии, всю неприятную и тяжелую работу отныне поручают машинам. Но человеку все хуже. Учащаются самоубийства, клиники переполнены душевнобольными, искусство все мрачнее и безнадежнее. Духовные страдания оказываются страшнее физических. Языки сливаются в один, но говорящие на нем не понимают друг друга и даже не пытаются понять. СТРАСТЬ, НЕНАВИСТЬ, ДРУЖБА, ЛЮБОВЬ, СОСТРАДАНИЕ - эти слова, прежде определяющие человеческие взаимоотношения, постепенно исчезают. В моде спокойствие и безразличие, культ отчуждения. Люди Земли-альфа словно подражают бетянам, а те, кому это не удается, прибегают к алкоголю и наркотикам, чтобы духовно и эмоционально отупеть, забыться в своем отчуждении. Бегство в себя от себя. Замкнутый круг. Тупик.
Они мечтают об одиночестве и страдают от него. Потому что они другие, потому что им слишком многое дано. Но они не хотят этого многого. Они находят во Вселенной рай, где можно быть одиноким и самому по себе, не страдая. И бегут туда. На Землю-бета. На планету Спокойных.
Все это представлялось нам величайшей нелепостью, какой-то ошибкой в конструкции нашего предка. Мы часто спорили, и я, увлекшись, начинала приводить аргументы, которые в устах Николь звучали совсем уж невероятно. Ловила на себе удивленно-пристальный взгляд Гура и спешила перевести разговор на другую тему, потому что разбираться в проблемах Земли-альфа на уровне девочки из БП все равно не имело смысла.
Эти паузы не нравились нам обоим, и вскоре Гур принял правила игры. Лицо его не менялось, даже если я цитировала изречения профессора Мичи, умершего восемьдесят лет назад. Моя личность занимала его гораздо меньше, чем наши регулярные беседы. Думаю, что если бы в тот период я даже призналась ему, что я Ингрид Кейн, ему было бы все равно.
Но все же он первым взглянул на меня. Я что-то доказывала и вдруг заметила, что он на меня смотрит. Не как обычно, не видя, ожидая лишь завершения моей мысли, чтобы бросить ответную реплику, а, наоборот, не слыша.
- Ты не слушаешь?
- Тебе надо отдохнуть, Николь. Неважно выглядишь.
- Чепуха, послушай…
- Завтра я свободен. Как насчет морской прогулки? Тебе нужен свежий воздух. И хватит курить. Гур отнял у меня сигарету. Мой окурок чем-то заинтересовал его, он нацелил взгляд на пепельницу, полную таких же окурков.
- Ты что?
Гур поспешно поставил пепельницу на место.
- До завтра.
Когда затихли его шаги, пепельницей занялась я. Скорее всего я иначе, чем Рита, втыкала в нее окурки… Да мало ли что! Он обратил на меня внимание. Это было скорее плохо, чем хорошо.