Человек, в слепоте, жадности и надменности своей, осквернил данную Богиней землю. Его города-термитники изливали грязь свою в реки и моря, превратив их в сточные канавы. Он отравил воздух смертоносным дымом. Я полагаю, что это не только промышленный дым, но и атомные грибы, хотя дисийцы, конечно, об атомных бомбах не знают.
И тогда Колумбия, не в силах более терпеть отравляющего землю и отвернувшегося от ее почитания человека, сорвала свой плащ, оберегавший Землю, и позволила Солнцу направить стрелы свои на всякую тварь живущую.
Стэгг ответил:
- Я вижу, как падают люди и животные по всей Земле. На улицах, в полях, на морях и в воздухе. Испепеляется трава, и сохнут деревья. Лишь укрытые от стрел Солнца выживают.
- Не совсем точно, - возразил Калторп. - Они не сожжены солнцем, но им нечего есть. Звери выходят ночью и едят падаль и друг друга. Человек, истребив консервы, ест животных. А потом человек ест человека.
К счастью, лучи смерти бушевали недолго - меньше недели. Потом Богиня сжалилась и вернула на место свой плащ.
- Но что же это было такое - Опустошение?
- Могу лишь предполагать. Помнишь ли ты, как перед самым нашим отлетом с Земли правительство поручило одной исследовательской фирме создать систему для передачи энергии по всей планете? Внутрь земли должен был быть погружен на достаточную глубину щуп, отбирающий тепло у ядра. Тепло преобразовывалось в электроэнергию, а та должна была передаваться по всей Земле через ионосферу.
Предполагалось, что любая электрическая система на планете сможет оттуда черпать. Например, Манхэттен мог бы брать из ионосферы всю энергию, необходимую для освещения, отопления, всех приемников и телевизоров и всего электрического транспорта.
Думаю, что идея была реализована где-то через двадцать пять лет после нашего отлета. И думаю, что оправдались опасения некоторых ученых, например Кардона, что такая передача частично разрушит озоновый слой.
- О Господи! - воскликнул Стэгг. - Если сильно разрушить озоновый слой…
- То коротковолновая часть ультрафиолетового спектра, более им не поглощаемая, обрушится на все живое, на что светит солнце. Животные - в том числе и люди - умерли от солнечных ожогов. Растения, кажется, оказались устойчивей. Но даже и при этом опустошение было настолько велико, что оставило по всей Земле виденные нами пустыни.
И, как будто этого было мало, Природа - или, если хочешь, Богиня - еще раз ударила по человеку, когда он попытался подняться. Нарушение озонового равновесия длилось очень недолго. Его очень быстро восстановили естественные процессы. Но еще через двадцать пять лет, когда люди стали соединяться в небольшие группы - население должно было уменьшиться с десяти миллиардов до миллиона, - начались извержения вулканов по всей земле. Может быть, это было откликом на сверхглубокое бурение - поскольку Земля реагирует медленно, но верно.
Затонула большая часть Японии. Исчез Кракатау. Взорвались Гавайи. Сицилия раскололась пополам. Манхэттен ушел на несколько метров под воду, затем вынырнул снова. Тихий океан окружила кайма извергающихся вулканов. Средиземноморье превратилось в маленький ад. Приливные волны захлестывали сушу, останавливаемые только горами. Горы сотрясались, и убежавшие от волн нашли покой под лавинами.
Результат - человек отброшен к каменному веку, атмосфера насыщена пылью и углекислым газом, отчего в Нью-Йорке наступил климат субтропиков и стало можно наблюдать великолепные закаты, начали таять ледяные шапки.
Стэгг перебил:
- Тогда неудивительно, что нет преемственности между обществом переживших Опустошение и нашим. Но при всем при том они могли бы вновь открыть порох.
- Почему?
- Ну как почему? Потому что черный порох сделать очень просто - это же очевидно!
- Разумеется, - ответил Калторп, - так просто и так очевидно, что человечество всего лишь за полмиллиона лет научилось смешивать уголь, серу и селитру в нужных для получения взрывчатого вещества пропорциях. Вот так.
Итак, этот двойной катаклизм мы и будем считать Опустошением. Исчезли почти все книги. Был период более ста лет, когда горстка выживших цеплялась за жизнь так, что не имела времени учить молодежь. Что в итоге: глубочайшее невежество, почти полное забвение истории. Для этих людей мир был создан заново в 2100 году от Р. X., или в 1 году П. О. по их счету времени. П. О. - После Опустошения. Так гласят их мифы.
Вот тебе пример. Выращивание хлопка. Когда мы улетали с Земли, хлопок больше не выращивали, поскольку одежду из растительных волокон сменили пластики. Ты знаешь, что хлопкопрядильные фабрики открыли всего двести лет назад? Никогда не исчезали кукуруза и табак, но триста лет тому назад люди одевались в звериные шкуры или ходили голыми.
Калторп подвел Стэгга обратно к открытым створкам окна:
- Я отклонился от темы, хотя временем мы не ограничены. Посмотри, Пит. Ты видишь Вашингтон, или; как они теперь говорят, Важдин, но в нем ничего знакомого. Вашингтон был сровнен с землей дважды, и теперешний город был построен на развалинах. Его попытались сделать подобным прежней столице. Но у строителей был другой Zeitgeist. Они строили, как диктуют мифы и поверья.
Он показал на Капитолий. В некоторых отношениях он был похож на тот, что они помнили. Но вместо одного купола было два, и каждый был увенчан красной башней.
- Построен как подобие грудей Великой Белой Матери, - сказал Калторп. Он показал на памятник Вашингтону, теперь стоящий в сотне ярдов влево от Капитолия. Он был триста футов высотой - башня из бетона и стали, раскрашенная, как майский шест, красными, белыми и синими полосами, а наверху заканчивающаяся красным закруглением. - Не надо говорить, что это собой представляет. Согласно мифу, это принадлежит Отцу Своей Страны. Под ней, как считается, похоронен сам Вашингтон. Я это слышал вчера вечером в благоговейном изложении самого Джона Ячменное Зерно.
Через раскрытые створки окна Стэгг и Калторп вышли наружу на крышу портика. Портик окружал второй этаж по периметру, но Калторп зашел лишь за угол и облокотился на перила. Они были сделаны в виде широких полос, держащихся на головах миниатюрных кариатид. Калторп показал вдаль - поверх мясистых орхидей, росших во дворе Белого Дома:
- Видишь белое здание с огромной женской статуей? Это Колумбия, Великая Белая Мать, смотрит на свой народ и опекает его. Для нас она лишь персонаж языческой религии. Но для ее народа - наших потомков - она реальная жизненная сила, ведущая нацию к ее судьбе. И ведущая безжалостно. Всякий, кто встанет у нее на дороге, будет раздавлен - так или иначе.
- Я видел Храм, когда мы прибыли в Вашингтон, - ответил Стэгг. - Мы его миновали на пути к Белому Дому. Помнишь, как Сарвант сгорал от стыда, когда увидел скульптуры на стенах?
- А ты что о них думаешь?
Стэгг покраснел и буркнул:
- Я-то думал, меня ничем не смутить, но эти статуи! Мерзость, похабство и порнография! Да еще установленные в священном месте.
- Ничего подобного, - качнул головой Калторп. - Ты же был у них на двух службах. И видел, что они проходили с большим достоинством и - не боюсь этого слова - красотой. Государственной религией является культ плодородия, а эти фигуры представляют различные мифы. Они рассказывают историю с очевидной моралью - однажды человек почти разрушил землю из-за своей немыслимой гордыни. Он, со своей наукой и невежеством, нарушил равновесие Природы. И теперь, когда оно восстановлено, человек должен хранить смирение и работать с Природой рука об руку - а Природа, по их верованиям, есть живая Богиня, и дочери ее - подруги героев. Если ты заметил, изображенные на стене богини и герои своим поведением подчеркивают важность почитания Природы и плодородия.
- Да? Некоторые из них стоят в таких позах, что явно никого и ничего не собираются оплодотворять.
- Колумбия - еще и богиня эротической любви, - улыбнулся Калторп.
- У меня такое чувство, - задумчиво произнес Стэгг, - будто бы ты мне что-то хочешь сказать, а вместо того все ходишь вокруг да около. И еще у меня предчувствие, что твои слова мне не понравятся.
В этот момент до них вдруг донеслось какое-то лязганье из той комнаты, откуда они только что вышли. Они поспешили обратно.
Их встретил трубный аккорд и рокот барабанов. В комнату вступил отряд священников-музыкантов из ближнего Университета Джорджтауна. Это были жирненькие откормленные ребята, когда-то кастрировавшие себя в честь Богини - и при этом обеспечившие себе теплое и уважаемое место на всю оставшуюся жизнь. Они были одеты как женщины - в блузы с высоким воротом и длинными рукавами и в юбки до лодыжек. За ними шел человек, называемый Джон Ячменное Зерно. Имени его Стэгг не знал, а "Джон Ячменное Зерно" - это был явно титул. Какова была должность Джона Ячменное Зерно в правительстве Дисии, Стэгг тоже не знал. Жил этот человек на третьем этаже Белого Дома и имел какое-то серьезное отношение к управлению страной. Возможно, его функции были похожи на функции премьер-министра Великобритании.
Солнце-герои, как монархи упомянутой страны, были скорее представительными фигурами, олицетворением закона и обычая, нежели фактическими правителями. По крайней мере так казалось Стэггу, которому оставалось только гадать о значении всех явлений, пролетевших перед ним пестрой чередой за время его заключения.
Джон Ячменное Зерно был очень высоким и тощим мужчиной лет тридцати пяти. Свои длинные волосы он красил в зеленый цвет и носил зеленые очки. Длинный крючковатый нос и лицо были покрыты красной сеткой разбухших вен. Он был одет в высокую зеленую шляпу с тульей, на шее висело ожерелье из колосьев, а ниже не было ничего до зеленого килта, с пояса которого свисали лохмотья, сделанные из плотной ткани в форме кукурузных листьев. Сандалии были желтыми.
В правой руке он держал официальный символ своей должности - бутыль белой молнии.
- Привет тебе, человек и легенда! - обратился он к Стэггу. - Приветствие Солнце-герою! Приветствие необузданному фыркающему самцу тотема Лося! Приветствие Отцу Своей Страны и Сыну и Любовнику Великой Белой Матери!
Он сделал длинный глоток из своей бутыли и протянул ее Стэггу.
- Вот это кстати, - сказал капитан и глотнул. Через минуту, после кашля, судорожных вдохов и утирания выступивших слез, он вернул бутыль обратно.
Ячменное Зерно ликовал:
- Великолепное представление, Благородный Лось! Тебя сама Колумбия осенила, что ты смог так поразиться белой молнии. Воистину ты божественен! Даже я, бедный смертный, был поражен, впервые отведав белой молнии. И все же я должен сознаться, что, когда я юношей занял эту должность, я так же мог почувствовать присутствие Богини в бутыли и быть так же поражен, как и ты. Но даже к божественности привыкает человек, да простит Она мне такие слова. Поведал ли я тебе, как впервые Колумбия сделала жидкой молнию и посадила ее в бутыль? И что первый мужчина, которому она дала ее, был не кто иной, как сам Вашингтон? И как неблагодарно поступил он и тем навлек на себя гнев Богини?
Поведал? Ну, тогда к делу. Я - всего лишь предтеча Главной Жрицы, несущий к тебе ее слово. Великим и Малым! Завтра рождение Сына Великой Белой Матери. И ты, дитя Колумбии, будешь завтра рожден. И да будет то, что уже было.
Он глотнул еще раз, поклонился Стэггу, чуть не упал, выправился и вышел, шатаясь.
Стэгг вернул его:
- Минутку! Я хочу знать, что сталось с моим экипажем.
Ячменное Зерно заморгал:
- Я тебе говорил - им предоставили дом в кампусе Джорджтаунского Университета.
- Я хочу знать, где они сейчас - в эту минуту!
- С ними обращаются хорошо, и они могут получить все, что захотят - кроме свободы. Ее они получат послезавтра.
- Почему?
- Потому, что тогда отпустят и тебя. Конечно, ты их больше не увидишь, ибо ты будешь на Великом Пути.
- Что это такое?
- Тебе это откроется.
Ячменное Зерно повернулся, чтобы уйти, но Стэгг задержал его еще одним вопросом:
- Скажи, почему держат в клетке ту девушку? У которой написано: "Маскотка, захваченная в набеге на Кейсиленд".
- Откроется и это, Солнце-герой. Сейчас же, мне кажется, не пристало человеку твоего положения унижаться до вопросов. Все объяснит в свое время Великая Белая Мать.
Ячменное Зерно вышел, и Стэгг спросил Калторпа:
- Что это за чушь? Почему он так темнит?
- Хотел бы я знать, - поморщившись, ответил антрополог. - В конце концов у меня тоже ограниченная возможность задавать вопросы. Вот только одно…
- Только что? - с напором спросил Стэгг. У Калторпа был очень серьезный вид.
- Завтра зимнее солнцестояние. Середина зимы - когда солнце в Северном полушарии греет слабее всего и доходит до самой южной точки. По нашему календарю, это двадцать первое-двадцать второе декабря. Насколько я помню, в доисторические, да и в исторические времена это было очень важным событием. С ним связывали самые разные церемонии, например… ох ты!
Последние слова прозвучали не как восклицание внезапно вспомнившего что-то человека - скорее как вопль.
Стэгг еще больше встревожился. Он хотел уже спросить, что случилось, но его прервал новый аккорд оркестра. Музыканты и служители повернулись к дверям и пали на колени. Раздался их крик в один голос:
- Главная Жрица, живая плоть Виргинии, дочери Колумбии! Святая дева! Дева красоты! О Виргиния, отдающая дикому лосю - безумному, дикому, терзающему самцу - свою священную и нежную складку! Благословенная и обреченная Виргиния!
В зал гордо вошла высокая девушка восемнадцати лет. Она была красива, несмотря на высокую переносицу и слишком белое лицо. Но полные губы были красны как кровь. Голубые глаза смотрели неотрывно и немигающе, как у кошки. До бедер спадали волнистые волосы цвета меда. Это была Виргиния, выпускница факультета жриц-оракулов Вассарского колледжа, воплощение дочери Колумбии.
- Привет, смертные, - произнесла она высоким чистым голосом. Потом перевела взгляд на Стэгга и сказала:
- Привет, бессмертный.
- Привет, Виргиния, - ответил он. Кровь быстрее заструилась по телу, отдаваясь болью в груди и в паху. Каждый раз при виде ее его охватывало почти неодолимое желание. Он знал, что, если его оставят с ней наедине, он ею овладеет, невзирая на последствия.
Виргиния ничем не показывала, - что знает о том, как на него действует. Она глядела на него взглядом не знающей сомнений львицы.
Как и все маскотки, Виргиния была одета в платье до щиколоток и с высоким воротом, но ее платье было покрыто крупным жемчугом. Треугольный вырез обнажал большую, но упругую грудь. Каждый сосок был окружен двумя кругами синей и белой краски.
- Завтра, бессмертный, ты станешь и Сыном, и Любовником Матери. Тебе необходимо к этому приготовиться.
- Что же я должен для этого сделать? - спросил Стэгг. - И зачем?
Он взглянул на нее, и боль отдалась у него во всем теле.
Она махнула рукой. Немедленно появился ожидавший за углом Джон Ячменное Зерно. Он тащил две бутыли - с белой молнией и с чем-то темным. Евнух-жрец подставил ему чашу. Наполнив ее темной жидкостью, Джон подал ее жрице.
- Лишь ты, Отец Своей Страны, имеешь право это пить, - сказала она, протягивая чашу Стэггу - Это самая лучшая "драма стикса".
Стэгг принял чашу, неуверенно на нее глядя, но не желая показаться трусом:
- Мастика? Болгарская плодовая водка? Ну ладно, поехали! Никто никогда не скажет, что Питер Стэгг не смог перепить лучших из своих потомков! Аахх!
Затрубили фанфары, ударили барабаны, завопили и забили в ладоши служители.
Лишь тогда он услышал, что кричит ему Калторп:
- Капитан, ты не понял! Не мастика, а Стикс! Она сказала: "Драма Стикса!" Понял?
Стэгг понял, но было поздно. Комната закружилась все быстрее и быстрее, огромной летучей мышью налетела тьма.
И под грохот фанфар он упал ничком головой к двери.
III
- Ну и похмелье! - простонал Стэгг.
- Боюсь, что очень сильное, - произнес чей-то голос, и он с трудом узнал Калторпа.
Стэгг сел на ложе и тут же завопил от боли и шока. Скатившись с кровати, он упал на колени, с трудом поднялся и подошел, шатаясь, к трем расположенным под углом друг к другу зеркалам во весь рост. Он был голым. Яички ему покрасили в синий цвет, член - в красный, ягодицы - в белый. Но он не обратил на это внимания. Он ни на что не обратил внимания, кроме двух каких-то ветвистых штук, торчащих у него из лба под углом сорок пять градусов.
- Рога? Как они туда попали? Кто их прицепил? Ну, попадись мне эти шутники. - с этими словами он попытался отодрать их с головы, но взвыл от боли и отдернул руки, не отрывая взгляда от зеркала. У основания одного рога выступила кровь.
- Не рога, - сказал Калторп - Панты. Люблю точность выражений. Не твердые, мертвые, ороговевшие, а мягкие, теплые и покрытые бархатистой кожей. Если приложишь к ним палец, ощутишь пульсацию артерий. Станут ли они впоследствии твердыми и мертвыми рогами зрелого - извини за каламбур - лося, мне неизвестно.
Капитан был сбит с толку, но искал, на кого излить гнев.
- Ну ладно, Калторп, - прорычал он, - а ты в этой игре не замешан? Потому что иначе я тебе руки и ноги оторву!
- Ты не только похож на зверя, но и начинаешь вести себя соответственно! - буркнул Калторп.
Стэгг собрался было врезать антропологу за несвоевременный юмор, но вдруг заметил, что тот бледен и руки у него трясутся. За его сдержанной иронией прятался настоящий страх.
- Ладно, - сказал Стэгг, немного успокоившись. - Что случилось?
Срывающимся голосом Калторп ему рассказал, что жрецы понесли его бесчувственное тело в спальню, но тут вбежала толпа жриц и на них набросилась. В какой-то страшный миг Калторпу казалось, что Стэгга вот-вот разорвут пополам, однако битва оказалась притворной, ритуальной, и телом, как и следовало по сценарию, овладели жрицы.
Стэгга перенесли в спальню Калторп попытался проскользнуть туда же, но был буквально выброшен вон.
- Вскоре я понял почему. В комнате не должно было быть мужчин - кроме тебя. Даже хирурги были женщинами. Скажу тебе, когда я увидел, как они туда направляются с пилами, сверлами и бинтами, я чуть с ума не сошел. Особенно когда понял, что хирурги пьяны. Да и все эти женщины были пьяны. Дикая стая! Но меня заставил уйти Джон Ячменное Зерно. Он мне объяснил, что в этот час женщины разорвут на части - буквально - любого мужчину, который им попадется. Он намекнул, что некоторые из музыкантов пошли в жрецы не добровольно, а просто не успели вовремя убраться с дороги у дам вечером накануне зимнего солнцестояния.