Ячменное Зерно меня спросил, не из братства ли я Лося. Ибо лишь братья Великого Лося могут в этот вечер чувствовать себя в относительной безопасности. Я ответил, что я не Лось, но был когда-то членом клуба Львов, хотя и просрочил членские взносы примерно за восемьсот лет. На это он сказал, что в прошлом году это бы мне помогло, когда Солнце-героем был Лев. Но сейчас я в великой опасности. И настоял на моем уходе из Белого Дома до тех пор, пока Сын - он имел в виду тебя - не будет рожден. Я счел за лучшее послушаться. На рассвете я вернулся и увидел, что здесь никого, кроме тебя, нет. Вот я и ждал, пока ты проснешься.
Он покачал головой и дружелюбно усмехнулся.
- А ты знаешь, - сказал Стэгг, - я что-то вспоминаю. Как-то смутно и вперемешку, но вспоминаю, что было после этой выпивки. Я был слаб и беспомощен, как младенец. Вокруг меня был дикий шум. Бабы орали, как будто рожают..
- А младенцем был ты, - перебил Калторп.
- Ага. А ты откуда знаешь?
- Что-то выстраивается по слегка знакомой схеме.
- Так не оставляй меня в темноте, когда сам видишь свет! - попросил Стэгг. - Как бы там ни было, но почти все время я только наполовину был в сознании. Я пытался как-то сопротивляться, когда они положили меня на стол и поставили на меня ягненка. Я понятия не имел, что они собираются с ним делать - пока они не перерезали ему горло. Меня с головы до ног измазали кровью.
Потом они его убрали, а меня проволокли через узкое треугольное отверстие. Оно, наверное, было на металлическом каркасе, но обтянуто какой-то розоватой губкой. Две жрицы взяли меня за плечи и потащили наружу. Остальные выли, как банши. От этого воя у меня даже сквозь дурман в голове похолодела кровь. Ты в жизни не слыхал ничего подобного!
- Слыхал, - возразил Калторп. - Весь Вашингтон слыхал. Все его взрослое население, столпившееся у ворот Белого Дома.
- Я в этом отверстии застрял, - продолжал Стэгг, - и они меня стали тянуть остервенело. Плечи не пролезали. Вдруг я ощутил струю воды по спине - кто-то, наверное, направил на меня шланг. Помню, я подумал, что у них тут в доме насос, потому что вода била под жутким напором.
И наконец, я проскочил через отверстие, но на пол не упал. Две жрицы подхватили меня за ноги, потом подняли в воздух и перевернули вниз головой. А потом стали шлепать, и сильно. Я так удивился, что даже заорал.
- Это от тебя и требовалось.
- Тогда меня положили на другой стол. Прочистили нос, рот и глаза. Смешно, но я даже не заметил, что у меня рот и нос были забиты какой-то слизистой гадостью. Наверное, было трудно дышать, хотя я этого и не помню. Потом… потом…
- Потом?
Стэгг покраснел:
- Потом меня поднесли к чудовищно толстой жрице, раскинувшейся на моей кровати на подушках. Я ее раньше не видел.
- Может быть, из Манхэттена, - заметил Калторп. - Мне говорил Ячменное Зерно, что там Главная Жрица неимоверно толста.
- Неимоверно - точное слово, - продолжал Стэгг. - Самая большая баба, которую мне случалось видеть. Спорить могу, если бы она встала, оказалась бы с меня ростом. А весит наверняка больше трехсот пятидесяти фунтов. У нее все тело было напудрено - небось, бочка пудры на это ушла. Огромная, круглая и белая. Как пчелиная матка в образе человека, будто у нее только и дела, что откладывать миллионы яиц.
- И что дальше? - спросил Калторп, когда молчание Стэгга затянулось.
- Они положили меня головой к ней на грудь. Самая большая грудь в мире, клянусь. Как сама круглая Земля. Она взяла меня за голову и повернула. Я пытался отбиваться, но был так слаб, что ничего не смог сделать.
И вдруг почувствовал себя младенцем. Я уже был не взрослым человеком, а новорожденным Питером Стэггом. Эффект наркотика. Или гипноз. Как бы там ни было, а я был… был…
- Голоден? - спокойно спросил Калторп.
Стэгг кивнул. Затем, явно желая переменить тему, взялся рукой за один из пантов и произнес:
- Хм. Рога вставлены солидно.
- Панты, - поправил Калторп. - Но можешь их называть, как называл. Я заметил, что дисийцы сами иногда так говорят. Но даже если они в обыденной речи не различают рога и панты, ученые у них просто удивительные. Может быть, в физике и электронике они и не очень сильны, но с плотью творят чудеса. Кстати, эти панты не просто символ или украшение. Они работают. Ставлю тысячу к одному, что они качают тебе в кровь гормоны всех видов.
- Почему ты так думаешь? - прищурился Стэгг.
- Прежде всего потому, что на это бросил несколько намеков Ячменное Зерно. Далее, потому, что ты феноменально быстро оправляешься после серьезной операции. Ведь как бы там ни было, а тебе в черепе пришлось сверлить две дырки, перерезать кровеносные сосуды, соединять кровоток пантов с твоим, и кто знает, что еще.
Стэгг набычился.
- Кто-то об этом очень пожалеет. Эта Виргиния все устроила! В следующий раз как она мне попадется, я ее пополам раздеру. Надоело мне, что мной играют, как мячиком.
Калторп смотрел на него с тревогой, а после этих слов сказал:
- Ты сейчас себя нормально чувствуешь?
Стэгг раздул ноздри и стукнул себя в грудь.
- Раньше нет А теперь я весь мир могу снести щелчком. Только вот я голоден, как медведь после спячки. Сколько времени я был в отключке?
- Около тридцати часов. Как видишь, уже темнеет - Калторп положил руку Стэггу на лоб. - Тебя лихорадит. Не удивительно. У тебя тело горит, как печка. Строит новые клетки направо и налево, бешено накачивая гормоны в кровь. Для этой печки нужно топливо.
Стэгг трахнул кулаком по столу.
- Я еще и пить хочу! Просто горю!
Он стал колотить кулаком по гонгу, и весь дворец наполнился звоном. Как будто ожидая этого сигнала, в дверь вбежали слуги с подносами, уставленными блюдами и кубками.
Стэгг, забыв о правилах поведения за столом, вырвал у кого-то из слуг поднос и стал закидывать мясо, картошку, кукурузу, помидоры, хлеб в бешено работающие челюсти, прерываясь только, чтобы залить еду водопадами пива. Соус и пиво текли ему на грудь и ноги, но он, хотя всегда был аккуратным человеком, не обращал внимания.
Только раз, мощной отрыжкой чуть не сбив с ног слугу, он зарычал.
- Я способен пережрать и перепить…
Но тут его прервала еще более мощная отрыжка, и он вернулся к жратве, как кабан к корыту.
Калторп, чувствуя тошноту, вызванную не только самим зрелищем, но и его причинами, отвернулся. Видно, гормоны смели все запреты и обнажили животную сущность человека Что будет дальше?
Наконец, набив брюхо, как самец гориллы, Стэгг поднялся. Стукнув себя кулаком в грудь, он завопил.
- Класс! Класс! Эй, Калторп, завел бы и ты себе пару рогов! А, я забыл, у тебя же они уже есть! Ты же поэтому и удрал первый раз с Земли! Ха-ха-ха!
Маленький антрополог с пылающим и перекошенным от обиды лицом взвизгнул и бросился на Стэгга. Тот заржал и, схватив его за рубашку, поднял на вытянутой руке и держал, пока Калторп ругался и беспомощно размахивал руками. Вдруг Калторп почувствовал, что комната закружилась вокруг него, и он с силой врезался во что-то у себя за спиной. Раздался гулкий лязг, и, сидя, оглушенный, на полу, он понял, что его бросили в гонг.
Потом здоровенная лапа обхватила его за талию и помогла ему встать на ноги. В страхе, что Стэгг хочет с ним покончить, он сжал кулак для смелого, пусть безнадежного удара, но опустил руку.
Из глаз Стэгга бежали слезы:
- Господи, что же это со мной такое? Я совсем спятил, если так поступил с тобой, с моим лучшим другом! Что за чертовщина? Как я мог?
Он всхлипнул и притянул Калторпа к своей могучей груди, порывисто сжав в объятиях. Калторп вскрикнул от боли, когда у него чуть не сломались ребра. Стэгг его немедленно отпустил.
- Ничего, я тебя прощаю, - сказал Калторп, осторожно отступая. Он теперь понимал, что Стэгг не отвечает за свои действия. Он снова сделался в некотором смысле ребенком. Но даже ребенок не абсолютно эгоистичен и часто очень чувствителен. Стэгг действительно раскаивался от всего сердца.
Подойдя к створчатому окну, Калторп выглянул наружу:
- Улица кишит людьми с горящими факелами. Похоже, сегодня какая-то заварушка.
Он сам услышал, как фальшиво звучит его голос. Потому что он хорошо знал, что дисийцы собрались на церемонию, где главным действующим лицом будет капитан.
- Оргия, ты хочешь сказать, - ответил Стэгг. - Эти люди ни перед чем не останавливаются, когда хотят повеселиться. Сбрасывают все запреты, как змеи - кожу. И наплевать, если кого задавят.
Потом он сказал то, что удивило Калторпа:
- Надеюсь, все начнется скоро. Чем скорей, тем лучше.
- Зачем, ради Бога? - спросил Калторп. - Неужели то, что ты уже видел, не напугало тебя до смерти?
- Не знаю. Но во мне что-то есть такое, чего раньше не было. Во мне желание и мощь, мощь небывалая. Я… я чувствую себя богом! Я бог! Из меня вырывается мощь мира! Я взрываюсь! Ты не знаешь, что это такое! Этого никому не понять из смертных!
Снаружи завизжали бегущие по улице жрицы.
Двое прервали разговор и, замерев, как каменные истуканы, прислушивались к разыгрываемой битве между жрицами и Почетной Стражей, потом битве, в которой Лоси одолели жриц.
Затем в холле раздался топот бегущих ног, и Лоси рванулись в двери с такой силой, что снесли их с петель.
Стэгга подняли на плечи и понесли наружу.
На какую-то секунду он стал собой прежним. Повернувшись, он крикнул:
- Док, помоги! Док!
Калторп ничего не мог сделать - только заплакать.
IV
Их было восемь: Черчилль, Сарвант, Лин, Ястжембски, Аль-Масуини, Штейнборг, Гбью-хан и Чандра.
С отсутствующими Стэггом и Калторпом это и была десятка выживших из тридцати покинувших Землю восемь сотен лет назад. Они собрались в большой зале здания, где их держали пленниками уже шесть недель. Перед ними держал речь Том Табак.
Это не было его имя, а как его звали на самом деле, никто из них не знал. Они спрашивали, но Том Табак отвечал, что не имеет права его произносить и даже слышать, как его произносят другие. В тот день, когда он стал Томом Табаком, он перестал быть человеком и стал полбом. Как они легко догадались, "полб" - это было сокращение от "полубог".
- Если бы все прошло нормально, - говорил он, - то к вам обращался бы не я, а Джон Ячменное Зерно. Но пила Великой Белой Матери положила конец его жизни до начала Ритуала Посева. Мы провели выборы, и я, как вождь великого братства Табака, занял его место правителя Дисии. Им я останусь, пока не постарею и не ослабею - а тогда будет то, что будет.
За то время, что звездолетчики провели в Вашингтоне, они выучили фонетику, морфологию, синтаксис и базовый запас слов обычной дисийской речи. Машины в корабельной лаборатории "Терры" помогли им бегло заговорить по-дисийски, хотя некоторые звуки им не удавалось произносить так, как туземцам, и, наверное, никогда не удастся. Структура английского языка сильно изменилась: появились звуки, которых не было не только в английском, но и в его германских прародителях; много слов пришли неизвестно откуда; очень большую роль в определении значения слова стали играть ударение и интонация.
Кроме того, понимание тормозилось недостаточным знанием дисийской культуры Еще хуже было то, что сам Том Табак говорил на стандартном дисийском с трудом. Он родился и вырос в Норфолке, штат Виргиния, - самом южном городе Дисии. Нафекский, он же норфолкский, диалект отличался от важдинского - то есть вашингтонского - как французский язык от испанского или шведский от исландского.
Том Табак, как и его предшественник Джон Ячменное Зерно, был длинным и тощим Он носил коричневую шляпу с тульей, нагрудник из жесткой коричневой ткани в форме табачных листьев, коричневый плащ и зеленоватый килт, с которого свисала двухфутовая сигара, и коричневые ботинки до колен. Длинные каштановые волосы, чисто декоративные очки с коричневатыми стеклами, а из порченных табаком зубов торчала большая коричневая сигара. Во время разговора он вытащил из кармана килта сигары и раздал всем остальным. Все, кроме Сарванта, закурили и нашли сигары превосходными.
Том Табак выпустил толстое кольцо зеленого дыма и сказал:
- Вас отпустят, как только я уйду. Это будет скоро. Я человек занятой, и мое время принадлежит не мне, а Великой Белой Матери. Меня ждут неподписанные документы, неутвержденные решения и многое другое.
Черчилль затянулся и выпустил дым, выгадывая время подумать перед ответом. Остальные уже говорили вразнобой, но, когда заговорил Черчилль, они замолчали. Он был первым помощником на "Терре" и теперь, когда с ними не было Стэгга, сделался не только формальным лидером, но и настоящим - в силу своей личности.
Был он приземистым мужиком с толстой шеей и толстыми ногами. Лицо его было каким-то детским и в то же время сильным. Рыжие волосы жестко курчавились, а на лице там и сям виднелись веснушки. Глаза круглые и ярко-голубые, как у младенца, короткий курносый нос. На первый взгляд в нем замечалась какая-то детская беспомощность, но, подобно ребенку, он умел и командовать всеми вокруг. А голос у него был неожиданно глубокий и басовитый.
- Вы, может быть, и занятой человек, мистер Табак, но не настолько, чтобы не могли нам сказать, что тут делается. Нас держали пленниками. Нам даже не дали связаться с нашим капитаном или доктором Калторпом. У нас есть причины подозревать, что с ними ведется нечестная игра. А когда мы о них спрашиваем, нам отвечают: "Что будет - будет". Весьма информативно! И весьма утешительно!
Теперь, мистер Табак, я требую ответов на наши вопросы. И не думайте, что ваша охрана за дверью помешает нам разорвать вас на части прямо сейчас. Нам нужны ответы - и немедленно!
- Возьми сигару и остынь, - ответил Том Табак. - Разумеется, вы заинтригованы и разъярены. Но не надо говорить о правах. Вы - не граждане Дисии и находитесь в крайне неопределенном положении.
Но я дам вам кое-какие ответы - за этим я и пришел. Первое: вас отпустят. Второе: вам дадут месяц, чтобы найти свое место в жизни Дисии. Если по прошествии этого срока не станет видно, что вы будете хорошими гражданами, вас умертвят. Выслать вас за границу - значит увеличить население враждебной страны, а это в наши планы абсолютно не входит.
- Ладно, теперь мы хоть знаем свое положение, - ответил Черчилль. - Хотя и приблизительно. Допустят ли нас на "Терру"? Там собраны результаты уникальных исследований за десять лет.
- Нет, не допустят. Но вам вернут ваше личное имущество.
- Спасибо, - сказал Черчилль. - Понимаете ли вы, что, кроме нескольких книг, ни у кого из нас нет личного имущества? На что нам жить, пока мы найдем работу? Да и работу нам вряд ли удастся получить в вашем довольно примитивном обществе.
- Честно говоря, не знаю, - ответил Том Табак. - В конце концов, жизнь вам сохранили. Были и другие предложения.
Он сунул два пальца в рот и свистнул. Появился человек с портфелем.
- Мне пора, джентльмены. Служебные обязанности. Но чтобы вы по незнанию не нарушали законов сей благословенной нации, а также чтобы устранить искушение совершить кражу, этот человек просветит вас насчет наших законов и одолжит вам на неделю денег на пропитание. Их вы вернете, когда найдете работу - если найдете. Да благословит вас Колумбия.
Через час всех восьмерых вывели из дома и оставили перед его входом.
Весьма далекие от ликования, они чувствовали себя несколько ошеломленными и более чем несколько беспомощными.
Черчилль посмотрел на остальных и, хоть и разделял их чувства, все же сказал:
- Бога ради, возьмите себя в руки! Что с вами такое? Мы выбирались из худших передряг. Помните, как на Вольфе-69-Ш мы плыли на плоту через юрское болото? Когда на нас напали эти воздушные шары и мы потеряли оружие и безоружными добирались до корабля? Тогда было хуже, но такого унылого вида у вас не было. Что стряслось? Или вы уже не те, что были?
- Боюсь, что нет, - ответил Штейнборг - Не то чтобы мы потеряли храбрость. Просто мы ждали иного. Когда садишься на неисследованную планету, ожидаешь самых страшных неожиданностей, иногда даже предвкушаешь их. А здесь мы, на родной планете, ну, ждали слишком многого, а к тому же оказались беспомощны. Оружия у нас нет, и если попадем в переплет, даже не сможем проложить себе дорогу пулями и пробиться к кораблю.
- И потому ты собираешься стоять здесь и ждать, пока все как-то образуется? Господа Бога ради! Ребята, вы были солью Земли, выбранными из десятков тысяч кандидатов за интеллект, за находчивость, за физическую подготовку. А теперь вы высадились среди туземцев, у которых в голове меньше знаний, чем у вас в мизинце! Вы должны быть богами - а ведете себя как мыши.
- Не тарахти, - ответил Лин. - Мы еще не оклемались. Мы не знаем, что делать, и именно это нас пугает.
- Ну а я не собираюсь здесь торчать, пока меня не подберет какая-нибудь добрая душа! - заявил Черчилль. - Я буду действовать - и немедленно!
- А что конкретно ты собираешься делать? - спросил Ястжембски.
- Я пройдусь по Вашингтону, огляжусь, пока не найду чего-нибудь, что побудит к действию. Если вы, ребята, хотите пойти со мной - можете. Если хотите выбрать свой путь - тоже можно. Я согласен быть лидером, но не пастухом.
- Ты не понял, - сказал Ястжембски. - Шестеро из нас вообще не с этого континента. Я бы вернулся в Святую Сибирь. Гбью-хан хочет домой в Дагомею. Чандра - в Индию. Аль-Масуини - в Мекку, а Лин - в Шанхай. Но это, похоже, ни одному из нас не светит. Штейнборг хотел бы в Бразилию, но там его не ждет ничего, кроме пустыни, джунглей и воющих дикарей. И потому…
- …и потому вам надо остаться здесь и поступить, как предложил Табак - вписаться. Вот это я и собираюсь сделать. Кто со мной?
Черчилль не стал задерживаться для продолжения спора. Он двинулся по улице, ни разу не оглянувшись. Завернув за угол, он, однако, остановился перед группой играющих в мяч голых детей - мальчиков и девочек.
Прождав, быть может, пять минут, он вздохнул. За ним явно никто не пошел.
Он ошибся. Как раз когда он собрался идти дальше, его кто-то окликнул:
- Черчилль, погоди минутку.
Это был Сарвант.
- Где остальные? - спросил Черчилль.
- Азиаты решили добираться каждый к себе на родину. Когда я ушел, они еще обсуждали, украсть им лодку и переплыть Атлантику или украсть оленей и ехать к Берингову проливу, а оттуда - на лодке в Сибирь.
- Я бы сказал, что у них самые мужественные в мире сердца - или самые твердые в мире лбы. Неужто они всерьез рассчитывают на успех? Или что там окажется лучше, чем здесь?
- Они не знают, что там найдут, но настроены отчаянно.
- Я бы вернулся и пожелал им удачи, - сказал Черчилль, - но не хочу начать их отговаривать. Они смелые люди. Я это знал, когда обозвал их мышами, но тогда я просто хотел поднять их дух. Боюсь, у меня слишком хорошо получилось.
- Я дал им свое благословение, хотя большинство из них - агностики. Однако боюсь, что они сложат кости на этом континенте.
- А ты? Попытаешься добраться до Аризоны?