Лэнки Джон Вверх-По-Холму-И-Через-Реку-Джордан Могучий Кейси сплюнул табачную жвачку и начал замах. В правой руке он держал соответствующий правилам мяч. Из него торчали четыре полудюймовых стальных шипа - по одному на каждом полюсе и два на экваторе. Джону Кейси приходилось держать мяч так, чтобы выступающие шипы не поранили руку при закрутке. Это ограничивало его по сравнению с Питчерами древности. Зато он стоял на шесть метров ближе к бэттеру, а это более чем искупало неудобство в обращении с мячом.
Он подождал, пока к нему подошла маскотка кейсилендеров, и потер костяшки пальцев о ее голову. Потом он размахнулся и бросил.
Шипастый мяч прожужжал на полдюйма от лица Большого Билла Яблони. Тот моргнул, но не отклонился.
Рев толпы приветствовал его храбрость.
- Мяч первый! - крикнул судья.
Кейсилендские болельщики заулюлюкали. Оттуда, где они сидели, казалось, что мяч, пройдя рядом с головой Билла Яблони, был точно по меловой линии квадрата. Поэтому бросок должен был быть засчитан как страйк.
По следующему Билл Яблоня ударил - и промахнулся.
- Страйк первый!
На третьей подаче Билл взмахнул битой и попал. Однако мяч полетел влево. Это был фол.
- Страйк второй!
На следующей подаче мяч полетел, шипя, в живот Билла Яблони. Он втянул живот и отскочил назад, как раз чтобы уйти с дороги, но не выйти из квадрата - это был бы страйк.
Следующая подача. Билл Яблоня промазал по мячу, и тот попал ему в бок. Билл Яблоня упал на землю, в боку застрял шип.
Толпа застонала, а потом стало сравнительно тихо, когда судья начал отсчет.
Биллу Яблоне давалось десять секунд на то, чтобы встать и занять позицию бэттера, иначе был бы засчитан страйк.
Дисийская маскотка, высокая красивая девушка с исключительно длинными ногами и пышными рыжими волосами, спадающими ей до бедер, грудями твердыми и круглыми, как яблоки, побежала к нему. Перескочив сделанный специально для этого в загородке перелаз, она подбежала к Биллу Яблоне, упала на колени и наклонилась так, чтобы ее волосы упали ему на лицо. Считалось, что при этом от нее к нему переливается сила девственницы, маскотки, посвященной Великой Белой Матери в ипостаси Унфекк. Но этого было явно недостаточно. Он что-то сказал, и она поднялась, отстегнула клапан, закрывавший низ живота, и снова склонилась над ним. Толпа заревела: это значило, что Билл Яблоня ранен так серьезно, что ему нужна двойная доза духовно-физической силы.
При счете "восемь" Билл Яблоня поднялся на ноги. Толпа приветствовала его радостными воплями. Даже кейсилендеры устроили овацию - они чествовали мужество врага. Вырвав шип из бока, Билл Яблоня взял бинт из рук маскотки и залепил рану. Бинт прилип - его псевдоплоть сразу выпустила массу нитей с присосками, закрепившими его на ране.
Он кивнул судье, что может продолжать.
- Мяч в игру!
Теперь была очередь Билла подавать. За ним была одна попытка сбить питчера наземь. Если она удастся, он может идти к первой базе.
Он замахнулся и метнул мяч. Джон Кейси стоял в нарисованном для таких случаев узком квадрате. Если он выйдет оттуда - это будет позор, а Билл Яблоня сможет пройти весь путь ко второй.
Кейсилендер крепко уперся ногами, но согнул колени, готовясь отклонить тело в любую сторону.
Подача была технической ошибкой, хотя мяч краем вертящегося шипа порезал ему правое бедро.
Джон Кейси подхватил мяч и замахнулся.
Дисийские болельщики молча молились, скрестив пальцы или гладя по волосам ближайших маскоток. Кейсилендеры охрипли от крика. Пант-Эльфы, ирокуазы, флоридцы и буффальцы орали оскорбления той команде, которую больше ненавидели.
Дисиец на третьей базе вышел на край, готовый бежать к дому, если, представится случай. Кейси заметил его, но не сделал угрожающего движения.
Первый бросок он послал точно над пластиной, стараясь вызвать Билла Яблоню на длинный отбив вместо хитрости и, быть может, добиться назначения второго мяча. Четыре мяча, и Билл Яблоня может идти на первую.
Большой бэттер дисийской команды ударил по мячу в лоб. Но, как это часто бывает, удар пришелся по шипу. Мяч взлетел над дорожкой от дома к первой базе и упал посередине между ними.
Билл Яблоня запустил битой в питчера (его право) и рванулся к первой базе. На полпути ему в голову влепили мяч. И тут же с ним на полной скорости столкнулся первый бейсмен, бросившийся на перехват мяча. Билл свалился, но подскочил как резиновый, пробежал несколько шагов, свалился и проехал в сторону первой на животе.
Однако бейсмен, не поднимаясь с земли, подобрал мяч и, замахнувшись в сторону Билла Яблони, сразу же вскочил и бросил мяч в дом. Мяч чвакнул в массивную толстую перчатку кэтчера как раз перед тем, как человек на третьей базе скользнул на пластину.
Судья удалил дисийского игрока, и никто с этим не спорил. Но первый бейсмен подошел к судье и громко сообщил, что задел Билла, когда тот убегал. Так что Билл Яблоня тоже оказался выбит из игры.
Билл отрицал, что его задели.
Первый бейсмен брался доказать свою правоту. Он зацепил дисийца сбоку лодыжки шипом от мяча.
Судья заставил Билла Яблоню спустить леггинс.
- У тебя тут свежая рана, еще кровоточит, - сказал он. - Ты выбит.
- Я не выбит! - заорал Билл, брызгая табачной жвачкой судье в лицо. - У меня кровоточат два пореза на бедре, а это было в прошлом иннинге! Этот поклонник бога-отца лжет!
- А откуда ему знать, что надо глядеть на твою правую ногу, если это не он тебя зацепил? - заорал судья в ответ. - Судья тут я, и я говорю, что ты выбит! Вон с поля! ОУТ! - повторил он по-дисийски.
Это решение не очень хорошо было принято дисийскими болельщиками. Они заулюлюкали, и над толпой понеслось бессмертное "Судью на мыло!"
Карел побледнел, но с места не сдвинулся. К несчастью, его храбрость и упорство сослужили ему плохую службу, поскольку толпа ворвалась на стадион и повесила его за шею на ближайшей перекладине. Потом толпа набросилась на команду кейсилендеров. Они могли бы погибнуть под бешеными ударами, но в дело вмешалась манхэттенская полиция, успокоившая особо активных ударами мечей плашмя. Они даже успели обрезать веревку, на которой повесили карела, раньше чем тот задохнулся.
Тем временем кейсилендские болельщики бросились на выручку своей команде. До игроков они не добрались, но схлестнулись с дисийскими фанами.
Какое-то время Стэгг наблюдал за схваткой. Сначала он подумал было прыгнуть в гущу свалки, рассыпая налево и направо удары чудовищных кулаков - в нем закипела жажда крови. Он уже поднялся было, чтобы прыгнуть в бушевавшую под ним толпу, но тут на него обрушилась волна женщин, тоже возбужденных дракой, но на другой манер.
X
Последнюю ночь Черчилль плохо спал. У него перед глазами стояло экзальтированное лицо Робин, когда она сказала, Что надеется понести ребенка от Солнце-героя.
В первую очередь он ругал самого себя: не сообразил, что она окажется среди сотни девственниц, дебютировавших в ночь торжеств. Она была слишком красива, а ее отец - слишком влиятелен, чтобы ее обошли.
Он извинял себя тем, что мало знал о дисийской культуре. Его собственное отношение было слишком окрашено моралью его времени. Он относился к ней как к девушке начала двадцать первого столетия.
Он клял себя за то, что влюбился в Робин. Это было достойно двадцатилетнего юнца, а не тридцатидвухлетнего - даже восьмисоттридцатидвухлетнего - мужчины. Человека, пролетевшего тысячи миллионов миль межзвездных пространств и сделавшего звезды своим владением. Влюбиться в восемнадцатилетнюю девчонку, знавшую лишь маленький кусочек Земли в течение крошечной доли времени!
Но Черчилль был практичен, а факт оставался фактом: он хотел получить в жены Робин Витроу - по крайней мере пока не был огорошен ее вчерашним заявлением.
Какое-то время он ненавидел Питера Стэгга. Черчилль всегда слегка завидовал капитану - ведь тот был не только высок и красив, но и занимал должность, которую, как чувствовал Черчилль, он сам вполне был бы способен занять. Ему нравился Стэгг, и он уважал его, но, будучи честным с самим собой, знал, что завидует капитану.
Знать, что Стэгг, как обычно, победил его и здесь, было почти невыносимо. Всегда этот Стэгг оказывался первым.
Невыносимым - почти.
Ночь тянулась, и Черчилль встал с постели, закурил сигару и, расхаживая туда-сюда, заставил себя быть с самим собой откровенным.
В том, что случилось, не было вины ни Стэгга, ни Робин. И Робин абсолютно не была влюблена в Стэгга. Бедный же чертяка Стэгг был приговорен к короткой, но бурной жизни.
Непосредственные же факты, с которыми Черчиллю предстояло иметь дело, были таковы: он хочет жениться на женщине, возможно беременной от другого. Ни ей, ни ее отцу это не могло быть поставлено в вину. Имело значение лишь то, хочет ли он жениться на Робин и вырастить ребенка как своего.
В конце концов он лег в постель и заставил себя заснуть с помощью йоговских упражнений.
Примерно через час после рассвета он проснулся и вышел из своей комнаты. Слуга сообщил ему, что Витроу поехал в город в свою контору, а Робин с матерью отправились в храм. Через два часа или раньше женщины должны были вернуться.
Черчилль спросил о Сарванте, но тот еще не появлялся.
Он позавтракал в компании детишек. Они просили рассказать что-нибудь о путешествии к звездам. Он вспомнил эпизод на Вольфе, когда команда, удирая от люпинов на плоту через болото, напоролась на воздушных осьминогов. Эти огромные твари парили в воздухе на надутых легким газом пузырях, а добычу хватали длинными висячими нитями. Эти нити били жертву током - убивали или парализовали, - а потом мощные когтистые щупальца разрывали ее на части.
Дети сидели молча с широко раскрытыми глазами и внимали истории, как если бы видели перед собой полубога. К концу завтрака он заметно помрачнел, особенно когда вспомнил, что ему спас жизнь, обрубив щупальце гада, не кто иной, как Стэгг.
Когда он поднялся из-за стола, дети стали просить его рассказать что-нибудь еще. Его отпустили только после обещания днем продолжить.
Он приказал слугам передать Сарванту, чтобы тот его подождал, а Робин - что идет разыскивать своих товарищей по экипажу. Слуги настояли, чтобы он взял экипаж и упряжку. Ему не хотелось быть обязанным Витроу еще больше, но отказ мог бы быть воспринят как оскорбление. Он поехал по Конч-авеню, направляясь к стадиону, где стояла "Терра".
Найти нужного чиновника оказалось нелегко - кое в чем Вашингтон не менялся. За небольшую мзду тут и там он получил нужную информацию и попал в офис человека, в чьем ведении находилась "Терра".
- Я бы хотел знать, где сейчас ее экипаж, - спросил он.
Чиновник извинился, вышел минут на пятнадцать, в течение которых искал информацию о бывших членах экипажа "Терры". Вернувшись, он сообщил, что все, кроме одного, сейчас в Доме Потерянных Душ. Это, по его словам, был пансион со столом и квартирой для иностранцев и путешественников, не могущих найти гостиницы для членов братства, к которому они принадлежат.
- Если вы - брат Солнце-героя, да еще и в городе, то могли бы остановиться в Холле Лося, - сообщил чиновник. - Но пока вас не посвятят в братство, вам придется искать себе любое общественное или частное жилье. Это не всегда просто.
Черчилль поблагодарил и вышел. Следуя указаниям чиновника, он поехал к Дому Потерянных Душ.
Там он нашел всех оставшихся товарищей. Как и он, они оделись в местную одежду. И точно так же продали свои костюмы.
Они обменялись накопившимися со вчерашнего дня новостями, и Черчилль спросил про Сарванта.
- Мы о нем не слыхали, - ответил за всех Гбью-хан. - И пока еще сами не знаем, что собираемся делать.
- Если проявите терпение, - сказал Черчилль, - может быть, вам удастся отплыть домой.
Он им описал состояние мореходства в Дисии и шансы на захват судна. В заключение он сказал:
- Если у меня будет корабль, для каждого из вас там найдется койка. Но вы должны быть пригодны к тому, чтобы нанять вас матросами. А это значит, что вы должны быть посвящены в какое-нибудь братство мореплавателей и должны накопить опыт. Поэтому для выполнения нашего плана нужно будет время. Если вас это не устраивает, можете попробовать по суше.
Прообсуждав шансы в течение двух часов, они решили присоединиться к Черчиллю.
Тот встал из-за стола:
- Отлично. Пока что ваша главная квартира будет здесь. Где меня найти, вы знаете. Счастливо, ребята.
Черчилль пустил оленей бежать медленной рысью, как им хочется. Он со страхом думал, что может ждать его в доме Витроу, и сам все еще не решил, что сделает.
Наконец коляска подкатила к дому. Слуги распрягли оленей. Черчилль заставил себя войти внутрь. Там за столом сидели Робин с матерью, болтая, как пара счастливых сорок.
Робин вскочила со стула и подлетела к нему, сияя от радости:
- Ред, случилось! Я беременна ребенком Солнце-героя! И жрица сказала, что это мальчик!
Черчилль попытался улыбнуться, но не смог. Даже когда Робин схватила его в объятия и закружилась с ним по комнате, он не мог себя заставить улыбнуться.
- Выпейте холодного пива, - предложила ее мать. - У вас такой вид, будто вас расстроили плохие новости. Надеюсь, что это не так. Сегодня у нас будет день радости. Я - дочь Солнце-героя, и моя дочь - тоже, а теперь и мой внук будет сыном Солнце-героя. Трижды благословила этот дом Колумбия. Мы должны отблагодарить ее радостью и весельем.
Черчилль сел и залпом опрокинул в себя содержимое кружки.
- Я должен просить прощения. У моих людей не все гладко. Но это к вам не имеет отношения. Что я хотел бы знать, так это что Робин собирается делать дальше?
Анджела Витроу поглядела на него взглядом, проникающим, казалось в самую глубь его мыслей.
- Что ж, теперь она примет предложение какого-нибудь молодого счастливца стать ее мужем. Ей придется хлопотно, потому что по крайней мере десять претендентов настроены весьма серьезно.
- Ей нравится кто-нибудь из них в особенности? - спросил Черчилль незаинтересованным, как он надеялся, тоном.
- Мне она этого не говорила, - ответила мать Робин. - Но на вашем месте, мистер Черчилль, я бы спросила ее здесь и сейчас - пока другие не набежали.
Черчилль был поражен, но сумел не измениться в лице:
- Как вы угадали, что у меня на уме?
- Но ведь вы мужчина? И я знаю, что Робин к вам неравнодушна. Думаю, вы самый подходящий для нее муж.
- Спасибо, - промямлил он. Несколько секунд он сидел молча, барабаня пальцами по столу. Потом встал, подошел к Робин, игравшей в углу со своей любимой кошкой, и взял ее за плечи.
- Робин, пойдешь за меня замуж?
- Да! - завопила она, падая в его объятия.
Вот так это и вышло.
Приняв решение, Черчилль сказал себе, что у него нет оснований для неприязни к ребенку Стэгга или тому, как Робин его зачала. В конце концов, сказал он себе, если бы Робин была за Стэггом замужем и он умер, Черчиллю не на что было бы обижаться. А фактически ситуация была аналогичной. Одну ночь Робин была женой его бывшего капитана.
И хотя Стэгг пока еще жив, это не затянется надолго.
Неприятным фактором был его подход с готовой системой ценностей к ситуации, в которой эта система была неприменима. Черчиллю хотелось бы, чтобы его невеста была девственна. Этого не было, вот и все.
Но, несмотря на все эти логические построения, его не покидало чувство, что его предали.
Но времени на подобные размышления оставалось немного. Витроу был вызван из конторы домой. Он всхлипнул и обнял своего будущего зятя, а потом напился. Тем временем служанки увели Черчилля вымыться и постричься. Потом его промассировали и надушили. Выйдя из ванной, он обнаружил, что Анджела Витроу с несколькими подругами готовятся к вечернему торжеству.
Вскоре после ужина начали стекаться гости. К тому времени и Витроу, и жених его дочери успели хорошо заглянуть в кружку. Гости не возражали. На самом деле они ожидали увидеть именно это и постарались догнать.
Много было смеха, разговоров и бахвальства. Случился лишь один неприятный инцидент. Один из молодых людей, сильно ухлестывавших за Робин, поднял на смех иностранный акцент Черчилля и вызвал его на дуэль. На ножах, у подножия тотемного шеста. Пусть их обоих привяжут за пояс к шесту, и победитель получит Робин.
Черчилль дал мальчишке в челюсть, и его друзья со смехом и гиканьем отнесли бесчувственное тело в экипаж.
Около полуночи Робин оставила своих подруг и взяла Черчилля за руку:
- Пойдем в постель.
- Куда? Сейчас?
- В мою комнату, глупый. И, конечно, сейчас!
- Робин, ведь мы еще не женаты. Или я так напился, что не заметил?
- Нет, свадьба будет в храме в следующую субботу. А какое это имеет отношение к постели?
- Никакого, - торжественно ответил он, пожав плечами. - Другие времена, другие нравы. Веди, Макдуф.
Она хихикнула и спросила:
- Что ты бормочешь?
- Что бы ты сделала, если бы я пошел на попятную перед свадьбой?
- Ты шутишь, конечно?
- Конечно. Робин, милая, я ведь совсем не знаю дисийских обычаев, и мне просто интересно.
- Я бы ничего не сделала. Но это было бы смертельное оскорбление моему отцу и брату. Им пришлось бы тебя убить.
- Я просто спросил.
Следующая неделя была забита под завязку. Помимо обычных приготовлений к свадебной церемонии, Черчилль должен был решить, в какое братство вступить. Немыслимо было бы выдать Робин за человека без тотема.
- Я бы предложил, - говорил Витроу, - мой собственный тотем, Льва. Но лучше, если твое братство будет прямо связано с твоей работой и осенено покровительствующим духом того животного, с которым ты будешь иметь дело.
- Ты говоришь о братстве Рыбы или Дельфина?
- Как? Нет, что ты. Я имею в виду тотем Свиньи. Немудро было бы разводить свиней и иметь своим тотемом льва, который охотится на свиней.
Черчилль запротестовал:
- Да мне-то какое дело до свиней?
Тут пришел черед Витроу изумиться:
- Так ты с Робин не говорил? Неудивительно. У нее мало было времени на разговоры, хотя вы двое бывали наедине с полуночи до утра каждый день. Небось, в это время миловались. Ах, если бы вернуть молодость! Итак, мой мальчик, дела обстоят следующим образом. Мне от отца достались по наследству кое-какие фермы, а он был не дурак насчет делать деньги. И ты мне нужен в качестве управляющего этими фермами по нескольким причинам.
Во-первых, я не доверяю теперешнему управляющему. Он меня, по-моему, обманывает. Найди мне доказательства, и я его повешу.
Во-вторых, карелы совершают набеги на мои фермы, воруют лучших свиней из стада и симпатичных женщин. Они, правда, не сжигают дома и сараи и не оставляют работников голодать, чтобы не резать дойную корову. Ты эти набеги прекратишь.
В-третьих, я так понял, что ты генетик. Значит, сможешь улучшить стадо.
В-четвертых, когда я упокоюсь на лоне Великой Белой Матери, фермы перейдут к тебе. Торговый флот унаследуют мои сыновья.
Черчилль поднялся:
- Мне надо поговорить с Робин.
- Поговори, сын. Но ты увидишь, что она со мной согласна.
Витроу был прав. Робин не хотела, чтобы муж был морским капитаном. Она не вынесет столь частых расставаний.
Черчилль возразил, что она могла бы ходить в рейсы с ним.