Когда у меня появилась способность к эякуляции, я еще продолжал заниматься сексуальными забавами с подростками обоих полов. Как написали бы строгие викторианцы: "предавался содомскому греху, будучи попеременно то активной, то пассивной стороной". Сосал сам и давал сосать другим. Конечно, это не было нашим главным времяпрепровождением, так как, кроме того, мы играли во все игры, которые существуют у молодых приматов (в том числе и у людей): бегали, дрались, боролись, играли в прятки, издевались и дразнили стариков, охотились на грызунов и насекомых, разоряли птичьи гнезда, играли в "пантера-я-тебя-убил" и в прочие подобные игры. Но каждый день мы посвящали нашим сексуальным играм как минимум по полчаса, не прячась от взрослых, которые никогда не мешали нам.
Старики начинают притеснять молодых, и иногда довольно сурово, лишь после того, как они выйдут из подросткового возраста.
Как следствие, я не страдал почти ни от каких запретов, с точки зрения сексуальной жизни. Я говорю "почти", потому что один запрет все-таки существовал: использование силы в целях добиться сексуальной награды. А проще говоря, запрет на изнасилование. Наши старшие чрезвычайно строго следили за этим и очень сурово наказывали тех среди нас, кто впадал в подобный грех.
Когда я созрел окончательно, интерес к особям моего пола пропал у меня почти окончательно. Я, конечно, никогда полностью не отказывался заниматься гомосексуализмом в том случае, когда не было ничего лучшего. Но я никогда не чувствовал внутренней тяги к нему и не замечал этого у взрослых обезьян. Гомосексуальная потребность, то есть гомосексуализм, как разновидность невроза навязчивых состояний, похоже, является продуктом нашей цивилизации, хотя и известны случаи среди тех, кого мы привыкли называть дикарями. Принудительное, вынужденное поведение всегда несет в своей основе какой-то невроз, почему я так и беспокоился по поводу оргазмов, происходящих у меня каждый раз, когда я убивал.
В ласках Ноли чувствовалась опытная рука знатока. Его огромная лапа стала вдруг нежной и чувствительной, как рука женщины. Но я оставался безутешным, не проявляя ни малейшей ответной реакции.
Не появись у меня эта аберрация, которая уже серьезно беспокоила меня, мой член наверняка бы "встал", и, может быть, даже появилось бы желание. Все хорошо знают, что для возбуждения иногда достаточно простого прикосновения. Ноли я не боялся. Конечно, я был разозлен, но сомневался, чтобы это было единственной причиной, мешавшей моей эрекции.
Затратив некоторое время на бесплодные усилия, албанец разочарованно вздохнул. Я почувствовал, как головка его члена прижалась к моему анусу. Его дыхание участилось. Он схватился руками за мои ягодицы и развел их в стороны. Но у меня исключительно сильные мышцы сфинктера, и я сжал его изо всех сил. Какое-то время он пытался преодолеть мое сопротивление, потом сказал:
- Дай ему дорогу, или я снова оглушу тебя.
У меня не было никакого желания вновь заполучить мигрень или, хуже того, какое-нибудь сотрясение мозга. Поэтому я ответил:
- Ладно.
Должно быть, он смочил головку члена слюной, потому что тот почти сразу легко вошел в меня целиком.
Мне было больно, и к тому же сразу появилось неудержимое желание опорожнить кишечник. Ноли принялся ерзать своим членом вперед и назад, и боль усилилась. При каждом движении поясницы из горла его доносилось низкое ворчание. Я чувствовал, как жесткие волосы его лобка колют кожу моих ягодиц, когда он прижимался ко мне. Он вновь обнял меня, взяв мой член в одну руку, а другой лаская яички. Я сжал зубы, стремясь перенести боль, не издав при этом ни звука. Я старался держаться стоически, подобно дикому зверю: мой биограф наверняка употребил бы это выражение, случись ему описывать эту сцену. Но скорее всего он постарался бы изгнать ее из своей памяти, так как она мало подходила к образу, созданному им в своих романах, и заменить ее описанием того, как я стоически переношу чудовищные пытки и мучения. Он никогда бы не позволил себе уронить мое "достоинство" смакованием сцены насилия надо мной.
Подобно большинству похожих на него людей, Ноли ощущал сейчас переполняющие его ложные сентиментальные чувства. С трубным, срывающимся ревом облегчения он "кончил", сделав напоследок серию сильных быстрых движений и плотно прижавшись в конце ко мне всем телом. Так, неподвижно, он застыл на моей спине на некоторое время. Лишь его грудь вздымалась и опадала в учащенном ритме. Потом он прошептал мне на ухо несколько слов на своем родном языке. Вероятно, слова нежности и любви. Он погладил мое лицо (я едва сдержал желание откусить ему палец) и осыпал поцелуями шею и плечи. Думаю, точно так же он вел бы себя с какой-нибудь проституткой как мужского, так и женского пола. В его ласках для меня было столько же нежности, сколько бы он отдал ее любой путане. Но в любом случае он чувствовал себя обязанным исполнить неписаный ритуал влюбленного.
Через четверть часа, отдохнув, он вновь принялся за свое. Я остался холодным и твердым, будто мрамор, и не говорил ни слова. В этот раз его ласки пошли еще дальше. Поцеловав несколько раз меня в шею, он затем сел передо мной и поцеловал мой член, нежно поглаживая промежность самыми кончиками пальцев. Единственное, что я мог в моем положении, - это плюнуть на него сверху. Что я и сделал. Он сильно ударил меня в лицо, потом поднялся и, проверив еще раз надежность пут, связывающих меня, лег на свое место и сразу захрапел. Во сне он, наверное, мечтал о встрече со своими прежними любовниками.
Глава 18
В тот день мы оставили за спиной горы, богатые водными источниками, и вступили в сухую и безводную местность. Это происходит от особенностей местного климата, из-за того, что все дождевые тучи отклоняются горами к югу или к северу от данного района. И в самом сердце этого пустынного региона находится древняя Золотая Долина.
Мы спустились с горы и сделали остановку на ночь на вершине следующей, откуда, переночевав, на следующий день нам вновь пришлось спускаться вниз. Мы были голодны. Нам удалось выстрелом из ружья убить небольшого кролика, от которого после удара пули осталось едва ли больше половины. И это была вся наша еда. Албанец положил тушку животного на плоский камень, посадил меня на веревку и отправился искать хворост для костра.
Я протянул ногу над камнем и схватил пальцами стопы кроличье ухо. Подтащив тушку к себе, я зажал ее в развилке куста и стал пожирать, начав с места вокруг выходного отверстия пули.
К возвращению Ноли от тушки осталась шкура, внутренности и еще солидный кусок мяса, которое я не мог достать зубами, прикрепленного с противоположной от меня стороны костей. Ноли осталось вполне достаточно еды, что, впрочем, не помешало ему разразиться потоком брани и упреков. Я знаю, что, оставь я все как есть, мне досталась бы в лучшем случае одна: ножка, а остальное он спокойно съел бы сам. Он обозвал меня кровожадным зверем и наградил серией ударов прикладом своей винтовки, стараясь при этом все же бить не слишком сильно. Как ни был он разъярен, в нем осталось еще достаточно соображения, чтобы понимать и помнить, что единственным человеком, который мог бы показать ему путь к сокровищнице и бессмертию, был я. Удары его были очень болезненны, особенно в районе почек. Но я не издал ни единого стона. Не дрогнул ни один мускул на моем лице.
- Ты дикий зверь, - рычал он. - Если бы ты только видел свою омерзительную рожу, всю испачканную кровью! Нет, ты отвратителен мне!
Я молчал. Продолжая ругаться, он повернулся ко мне спиной и занялся разжиганием костра, собираясь поджарить на нем то, что осталось от кролика. Поев, он немного успокоился, и, после того как он отдохнул, мы вновь отправились в путь.
Долина, в которой когда-то добывали золото, находилась между двух гор с отвесными выжженными солнцем склонами. Топографически она очень походила на долину, описанную моим биографом, в которой, как он писал, был расположен затерянный город, обширные подземелья которого были битком набиты золотом и драгоценными камнями. Мой биограф набросал также чарующий портрет Великой Жрицы, служительницы культа Солнца, которому поклонялось вымирающее население этого города. В романе она влюбляется в меня, впрочем, безответно!
Основой этих романтических измышлений был действительно город, но уже давно лежащий в развалинах. Вернее, это было несколько гектаров земли, на которой под кучами песка были погребены немногочисленные руины зданий. Где иногда ветер, сдунув песок, обнажал несколько черепков разбитой глиняной посуды, или нагромождение камней, бывших когда-то городской стеной, или развалины круглой городской башни, остатки стен которой не подымались выше двух метров в высоту. Эти руины отдаленно напоминали развалины городов в Зимбабве или в Южной Родезии. Около пятидесяти человеческих созданий жили среди этих руин, в глинобитных лачугах. Своими темными волосами, желтоватой кожей, выраженным "третьим веком" и очертаниями фигур, с характерным отложением жира на ягодицах у женщин, они очень напоминали собой бушменов пустыни Калахари. Вполне могло быть, что они являлись потомками древних строителей этого города. Они называли эти руины "ремог", что на их языке означало "отец-камня". Этот язык не походил ни на один из известных мне.
Я открыл эту долину и развалины города в 1911 году, во время одного из моих больших рейдов в глубины Африки.
Я провел тогда несколько поспешных раскопок наугад. Но когда нашел браслет и одну статуэтку из литого золота, совсем неглубоко под поверхностью, метрах в двух, я дал этой долине имя мифической страны Офир, где якобы находились золотые прииски библейского царя Соломона. Я вернулся сюда спустя несколько месяцев, но уже с необходимым для раскопок оборудованием, и произвел уже более тщательное обследование руин. При раскопках мы больше не обнаружили золотых вещей, но выкопали множество осколков глиняной посуды, несколько стеклянных бусин, статуэтки, выточенные из слоновой кости, несколько бронзовых предметов, которые могли быть и оружием, но металл которых был настолько изъеден временем, что судить об их истинном назначении было просто невозможно. Нам удалось раскопать примитивную плавильню и приспособление для очистки золота.
Исследуя горы, к которым примыкали развалины города, я нашел множество обвалившихся рудных шахт и штреков. В почве было рассеяно еще довольно много золота, и разработка его обещала быть выгодной. К тому же я был уверен, что в горе залегают еще не найденные золотые жилы.
Когда аборигены однажды увидели меня, копающимся на старом кладбище, расположенном в стороне от руин, они страшно разозлились и прогнали меня оттуда. Я вернулся ночью. Светила полная луна, и они вновь заметили меня. Тогда все взрослые мужчины племени - девять человек - возмутились такой неслыханной наглостью до глубины души. Они тихонько подобрались ко мне с подветренной стороны и внезапно атаковали все разом. Какое-то время я их сдерживал на расстоянии с помощью моей лопаты. Но потом она осталась торчать в чьей-то голове. Другого я убил, бросив в него мой нож, который пробил ему грудь. Схватив его дубинку, я начал молотить ею по головам и плечам окруживших меня людей, разбив многие из них, пока чья-то дубинка не достала до моей головы.
Очнувшись, я понял, что связан по рукам и ногам. От удара дико болела голова. Шаманкой племени была молодая женщина с симпатичным миловидным лицом. У нее, как и у всех женщин племени, была тонкая талия, которая еще более подчеркивала необъятность ее огромных ягодиц. Но груди были красивой формы, большие и твердые. Ко всему этому она еще обладала слишком широким влагалищем и страдала из-за неспособности мужчин племени заполнить его в достаточной мере. Она пришла ко мне в ту ночь и приказала страже оставить нас одних. Я был не очень расположен предаваться в такой ситуации любовным забавам, но она стала сосать у меня с таким рвением, что вскоре привела в соответствующее состояние. После этого она уселась на меня и стала ерзать с такой частотой, что напомнила мне воздушный шар, треплющийся на бечевке на свежем ветру. Но тем не менее мы "кончили" одновременно, что наполнило ее душу и сердце еще не изведанным радостным ощущением. Девушка была полна сил и немного спустя начала все сначала. Так длилось до первых лучей зари. Я ненадолго заснул, а когда проснулся, мой член вновь был в состоянии эрекции. Но уже от того, что я сильно хотел помочиться. На головку члена, которая стала сверхчувствительной к прикосновениям, села муха, что сразу же вызвало оргазм. Первый же выброс спермы утопил муху в себе. Эта картинка до сих пор стоит у меня перед глазами. С тех пор как на свете существуют мухи, это, должно быть, первый и единственный случай, когда одна из них погибла подобным образом.
Жители "Офира" поклонялись Луне, Солнцу, еще нескольким звездам и многим природным явлениям. Я так и не знаю до сих пор, какому из их местных божеств они хотели принести меня в жертву. Но главным было не это. Главным было то, что в любом случае мне грозила смерть. На это указывало хотя бы то, что шаманка старалась взять от меня максимум, что я мог дать ей за столь короткий срок. Она приходила ко мне шесть ночей подряд. На седьмую женщина дала понять мне, что в полдень следующего дня я буду принесен в жертву.
Руки и ноги были связаны у меня полосками сыромятной кожи. Каждый день и ночь, как только я оставался один, я старался как можно сильнее растянуть их. И вот, в эту ночь, они наконец уступили моим настойчивым попыткам. Я разбил голову жрицы об пол и убил сторожа, стоящего у двери, у которого обнаружил украденный у меня нож. Этим ножом я пробил горло второго сторожа. Потом, вооружившись его дубинкой, я расправился со всеми взрослыми мужчинами племени, оставшимися в живых после первой схватки со мной. Уцелел лишь один старик, который успел скрыться в горах. Уцелевшие напуганные женщины и дети разбежались кто куда, но большинство последовало за стариком. Я не преследовал их и потом больше никогда не видел ни одного представителя этого племени. Впоследствии я сожалел, что поддался необузданному гневу и разогнал мирное племя: в то время я очень редко убивал людей, только в целях самозащиты. Но я успокоил себя, подумав, что, если бы они вовремя предупредили меня о том значении, которое представляет для них это старое кладбище, я перестал бы копаться в нем, и тогда ничего не случилось бы.
После этого печального эпизода, поняв, что жители уже никогда сюда не вернутся, я продолжил мои раскопки. Кладбище дало мне богатый урожай статуэток и украшений из золота. Кроме того, я нашел много фигурок символического значения, предназначение которых не известно мне до сих пор. Сейчас они составляют ядро моей частной коллекции, находящейся в замке в графстве Камберленд.
Потом я занялся добычей золота в заброшенных шахтах старой горы. То количество, что я добыл там, сделало меня, по крайней мере потенциально, одним из самых богатых людей в мире. Я все делал сам: добывал руду, обогащал ее, плавил металл в слитки. Затем его необходимо было еще переправить за сто пятьдесят километров. И я проделал этот путь множество раз со слитком в шестьдесят килограммов за спиной. Мне пришлось самому искать и устанавливать контакты с продавцами золота, чтобы подпольно сбыть некоторое количество добытого мной металла.
Несколько раз мне пришлось расправляться с бандитами, преследующими меня, чтобы выведать дорогу в долину, или пытавшимися заставить сказать им, где находится моя сокровищница. Незадолго до своей смерти мой биограф предполагал использовать некоторые из этих эпизодов в своих романах. Но я думаю, что он поступил бы так же, как действовал и во всех предшествующих случаях, и исказил бы правду, отправив этих бандитов на розыски какого-нибудь сногсшибательного клада золота и бриллиантов в величественные руины головокружительно древнего города, населенного отдаленными потомками древнейшей цивилизации, поглощенной водами океана тысячелетий так двенадцать тому назад. Мужчины этого города все были бы ужасно уродливыми, зато женщины - исключительные красавицы. Я не смеюсь над ним, нет, поймите меня правильно. Просто он пошел бы навстречу желанию своих читателей, предпочитающих романтические фантазии серым будням повседневной жизни.
Золотоносная жила истощилась, когда я уже добыл золота приблизительно на двадцать миллионов фунтов стерлингов. Но, думаю, если хорошенько поискать, можно еще найти жилы, залегающие более глубоко в теле горы. Я забросал все руины песком, чтобы больше никто не мог подумать, что эта пустынная долина когда-то была обитаема. Но перед этим я провел детальные раскопки и сделал подробное описание обнаруженных развалин, подкрепленное целой серией фотоснимков. Словом, сделал все, что полагалось бы сделать на моем месте настоящему археологу. Правда, назвать себя, полным дилетантом я тоже не могу, так как в свое время защитил диплом по археологии в Оксфорде.
(Хочу уточнить сразу же, чтобы не вызывать недоумение у читателя, что я закончил медицинский факультет и защитил диплом в Университете Джона Гопкинса. Кроме того, у меня есть диплом лингвиста-африканиста, полученный мной в Берлинском университете. Как видно из этого, моя длительная юность не была совсем уж легкомысленной.)
Я тщательно постарался уничтожить все следы, которые могли бы навести на мысль, что здесь были когда-то золотые разработки. Я надеялся, что пройдет достаточно много времени, прежде чем кто-нибудь здесь вновь наткнется на его следы. Даже сегодня, когда Африке уже стало грозить перенаселение, мало кто отваживается проникнуть в эти пустынные, выжженные солнцем области. Впрочем, по местным поверьям, этот регион всегда пользовался дурной славой и считался прибежищем демонов.
Поэтому вы можете представить мое удивление, когда, взобравшись на вершину очередной горы, я увидел мою долину, лежащую далеко внизу. Группа людей, человек в сто как минимум, копошилась в том месте, где мной были похоронены остатки руин. Это место располагалось в западной части долины.
Ноли выругался. Он привязал меня к дереву и принялся осматривать долину в бинокль. Я воспользовался этим, чтобы еще немного растянуть мои наручники. Не будь они сделаны из прочного сплава, я давно бы уже избавился от них. Я начал этим заниматься с первого дня, как только заполучил браслеты на руки, но пока усилия мои оставались тщетными. Тут мне пришлось прекратить эти попытки, потому что Ноли закончил свое наблюдение, отвязал меня от дерева и мы вновь двинулись в путь. Но не вниз, в долину, а на соседнюю вершину, откуда он вновь стал следить за действиями людей в долине, привязав меня, как всегда, к очередному дереву.
- Вон та часть долины мне кажется достаточно ровной, чтобы туда смог приземлиться самолет, - сказал он. - Но с такого расстояния трудно быть уверенным. Есть там подходящее место для посадки?
- Да, - ответил я. - Но я думаю, что эти люди пришли сюда пешком. Должно быть, кто-то им сказал, где находится золото. В противном случае они сделали бы все, чтобы поймать меня, и попытались бы заставить сказать, где оно расположено. Не зная этого, они не старались бы меня убить прежде, чем получат нужные сведения.
Ноли вновь навел на долину бинокль.
- Откуда ты знаешь, что это кенийцы? - спросил он.