- Ita, ita, Roma! - Девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у нее красивые, ослепительно белые зубы.
Конечно, Витька - гений. Наверняка она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь, как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни… Девушка смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза - на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая. И я сказал эту фразу:
- Audiatur et altera pars!
И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.
Она готова была меня выслушать. но что я мог сказать ей? Я ведь, по существу, тоже не знал латыни.
Я забыл даже то, что с грехом пополам сдавал на тройку. Я мог только, как попугай, произносить вызубренные изречения и не мог составить ни одной вразумительной фразы.
Я протянул ей пачку сигарет. Может, она курит? Она взяла эту пачку осторожно, как что-то незнакомое и непонятное, оглядела ее со всех сторон и тихонько положила на траву.
- Audio, - сказала она.
Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: "Я слушаю". А что я мог сказать ей?
И вдруг - о счастье! - я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить "Памятник" Горация. Наш толстый латинист не принимал зачета у тех, кто не знал "Памятник". Хочешь не хочешь, а зубри…
- Экзеги монументум, эрэ перэнниус, - затянул я, - регаликве ситу, пирамид альтиус, квод нон имбер эдакс, нон аквиль импотенс поссит дируер аут иннумерабилис аннорум сериес эт фуга темпорум…
Я читал "Памятник" уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось. Помнилось лишь их звучание.
Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:
- Horatius Flaccus…
Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:
- Виктор.
Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя:
- Михаил.
Затем я протянул руку к девушке и произнес латинское слово, которое еще помнил:
- Nomen!
Она поняла. Она улыбнулась и негромко повторила:
- Виктор… Михаил.
Потом она показала рукой на себя и сказала:
- Корнелиа…
- Корнелия, - повторил я и улыбнулся ей. И Витька тоже улыбнулся и повторил:
- Корнелия…
Главное было сделано - знакомство состоялось. Теперь дело было за небольшим - узнать, как она здесь оказалась и что собирается делать дальше. Я взял лежащую возле Корнелии на траве пачку сигарет, вытащил одну, закурил и стал мучительно перебирать в уме немногие из запомнившихся мне латинских слов, пытаясь найти среди них подходящие. Но подходящих почему-то не находилось. Корнелия с любопытством следила за моими движениями. У нее был такой взгляд, будто она впервые видела, как закуривают сигарету.
"Странная девчонка!" - подумал я и решил, что проще всего было бы спросить у нее, где ее друзья, то есть, те, с кем она приехала. Слово "друзья" я знаю. "Где" - кажется, ubi… Есть такое изречение:
"Ubi bene - eadem patria" - где хорошо, там и родина. Значит, осталось слово "твои" или "ваши". Ага: "мой" - meus, "твой" - tuus. Зубрили когда-то и это. Итак…
- Ubi tuus amici sunt? - спрашиваю я.
Кажется, я говорю что-то не так - "tuus" ведь склоняется. Но, видно, Корнелия понимает меня, хотя и улыбается моей ошибке. Она поднимает руку и говорит только два слова:
- Longe sunt.
Я знаю эти слова, Я ведь учил еще и английский. Long длинно, далеко. Значит, ее друзья далеко. Но где далеко - на небе? Может, и впрямь эта девчонка прилетела на летающей тарелке? Но только откуда она знает латынь? Ведь не на латыни же говорят жители Венеры… И почему она знает Рим? Чепуха какая-то! Может, она просто сумасшедшая? Не похоже. Нет! Надо вносить полную ясность! Эх, дьявол! И за что я тогда так не любил латынь?..
Я снова выискиваю в своей памяти слова. Наверно, по-английски я сказал бы это сразу: "When did you Tome in the USSR?" - "Когда вы приехали в СССР?" Но как сказать это по латыни? Там ведь и слова-то такого нет - "СССР". И даже слова "Россия" там нет. Слишком уж допотопный язык!..
"Veni, vidi, vici…" - услужливо подсказывает мне память. - "Пришел, увидел, победил…" Ага! Veni! Это то, что надо! Вопросительные слова по-латыни часто начинаются с "qu". "Quen", что ли? Нет! Не то… Ага - "quando!" До чего ж глубоко в памяти сидят нужные вещи! Сразу и не докопаешься. Вот у Витьки в электронных машинах это просто; все, что машина запомнила, - сейчас же и к услугам. А тут ройся, ройся в своих извилинах!.. Итак, значит…
- Quando venisti in Soviet Union?
Она отвечает быстро и, как мне кажется, обрадованно:
- Quod "Soviet Union" est?
Она произносит это очень естественно и просто, как будто в ее вопросе нет ничего особенного. А ведь я понимаю ее вопрос. Quod - это "что". Она спрашивает, что такое Советский Союз. Об этом может спросить только либо сумасшедший, либо существо с другой планеты. Но она не похожа на сумасшедшую. Совершенно не похожа. И она не похожа на существо с другой планеты. Она слишком земная и говорит на земном, хотя и древнем языке. И все же она не знает, что такое Советский Союз, хотя находится в нем. И не знает слов "Куба" и "Фидель". Но знает слово "Рим". Странно! Очень странно все это! Однако сейчас ей нужно ответить, И снова память выталкивает зазубренные слова, которые дают мне ключ. "Terra incognita" - неизвестная земля. Это-то я знаю! Как часто латинист говорил это про меня! Что, мол, для меня латынь - terra incognita… Ладно!.. Сейчас "неизвестную" можно отбросить. Мне нужна "земля". Еще бы вспомнить слово "эта"!
"Hie, haec hoc, iste, ista, istud", - выскакивают вдруг заученные некогда местоимения. Ура! Эврика!
Я обвожу рукой вокруг себя - широко, вольно - и говорю:
- Terra ista Soviet Union est! Советский Союз, - добавляю я для большей ясности по-русски. - Россия.
Она чему-то очень грустно улыбается и произносит:
- Terra ista regnum Bosporus fuerat .
Да, я согласен с ней: когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, еще до древней Руси, до Рюрика и Олега. Кажется, еще в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нем было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали свое, справедливое государство. Хотя и ненадолго… Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал. Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно - знать Боспорское царство и не знать Советского Союза? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла?.. Откуда… Откуда… Как это по латыни?.. "Unde", кажется… А может, не "unde"… Ну и что? В крайнем случае, она скажет свое "non intellego".
- Unde venisti? - спрашиваю я.
Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла. Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
- Inde veni.
- Что она говорит? - спрашивает меня Витька. - Чего ты от нее добился?
- Она говорит, что пришла оттуда. - Я показываю головой вверх. - Что там у нее друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Все это кажется мне бредом, Витька… Самым настоящим бредом. Может, она сбежала из сумасшедшего дома?
Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
- Не похоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах наверняка нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
Я внимательно смотрю на ее костюм. Он тонкий, почти черный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблескивают в нем. Я гляжу на ее ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я еще ни разу не видел такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. И на них нет никаких застежек. Непонятно, как снимают и надевают эту обувь.
- Посмотри на ее боты, - отвернувшись, говорю я Витьке. Таких бот я тоже не видел в наших магазинах.
Витька смотрит, И кивает.
- Тут все не так просто, - произносит он. - Если сопоставить ее слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред…
- Ты думаешь, она прилетела?
- А почему бы и нет?
- Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!
- На Земле не было, - уточняет Витька. - А где-то, может, и были.
- Думаешь, она прилетала на Землю раньше?
- Аллах ее знает… Может, прилетала… А может, и не она, а ее предки… И язык, может, они изучили… Тут сразу не сообразишь…
- Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?
- А может, у них матриархат?
Витька улыбается.
Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку, Она понимает, что мы говорим о ней. Она, видимо, хочет понять, что мы говорим. Но ей, конечно, трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она из всех земных языков знает одну латынь.
- Слушай, Витька! - Меня вдруг осеняет. - В Симферополе наверняка отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском… Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдем и выспросим у Корнелии все, что можно. Лады?
- Это единственный выход. - Витька пожимает плечами. Если только она до завтра не сбежит от нас.
- Ее нужно покормить, - говорю я. - И уложить спать в машине. От заботливых не сбегают.
Витька послушно лезет в рюкзак, достает кружку, ложку, пачку печенья и сахар.
- Может, что-нибудь посолиднее? - спрашиваю я.
- Вряд ли она сейчас очень хочет есть, - возражает Витька. - Поставь себя на ее место… Сейчас важен, так сказать, символ.
- Доставай и для нас кружки, - говорю я. - Она не будет одна.
- Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник…
Через пять минут во всех трех кружках уже налит чай теплый и сладкий.
Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински "пейте". Я протягиваю ее молча.
Витька так же молча протягивает ей печенье. Она берет и то и другое и благодарит нас взглядом. Мы пьем чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьет его молча и неторопливо. И мне кажется, что она не просто пьет его, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток. Кончив пить, она опускает кружку и говорит:
- Grato.
Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь до сих пор в Италии говорят: "Грацио, синьор".
Витька подносит к ее кружке чайник, чтобы налить еще, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.
"Нужно спросить ее, что она собирается делать дальше, думаю я. - В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У нее могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris… - что будешь ты… Делать… Как же это по латыни "делать"? Ага: facio, feci, factum… А вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом! Не на экзамене… Спрошу так!"
- Quod fueris feci? - говорю я Корнелии.
Она еле заметно улыбается. Видно, я все-таки ошибся. Но она поняла вопрос. Это главное.
- Vivere, - отвечает она.
"Vivere", - медленно соображаю я. - "Vivo" - живу. "Жить!" Что ж, это очень даже неплохая программа!
- Какие истины она тебе еще открыла? - интересуется Витька.
- Я спросил, что она собирается делать, - объясняю я. Она ответила, что собирается жить.
- Спроси еще ее - где?
- Попытаюсь…
Слово "где" я уже употреблял - ubi. Значит: Ubi fueris… где будешь ты…
- Ubi fueris vivere? - спрашиваю я.
И немедленно получаю ответ:
- Inter hominum vivere.
- Среди людей, - вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.
- Она неглупая девчонка. - Витька усмехается. - И не болтлива… Лаконизм у нее истинно древнеримский.
Витька медленно поднимается, идет к машине и, открыв заднюю дверку, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла. На сей раз нам придется спать на земле…
А Корнелия следит за Витькой. Она смотрит на него любопытно и настороженно. И на голубую машину, которую Корнелия, видимо, только сейчас заметила, она тоже смотрит настороженно.
Наконец Витька выкидывает на траву два одеяла, подушку и старый ватник, который должен сегодня служить подушкой кому-то из нас. Выбравшись из машины, Витька говорит мне:
- Тащи ее сюда.
Я встаю и жестом приглашаю Корнелию к машине. Девушка поднимается и идет рядом со мной. Она идет вроде спокойно. Но я чувствую, что вся она напряжена и чего-то боится. Она почему-то не верит нам, хотя, видимо, и хочет и старается верить. Несмотря на то, что она с самого начала назвала нас друзьями, мне кажется, она все время ждет от нас какого-то подвоха, какого-то коварства. Но она явно не хочет показывать нам это свое недоверие. Видимо, понимает, что оно не заслужено и потому - обидно.
Мы подходим к машине. Витька уже откинул переднее сиденье, и в машине сейчас широкая, удобная кровать. Сзади, в углу, лежит подушка. Витька показывает Корнелии на эту кровать, объясняет жестами, как открываются и закрываются дверцы.
Корнелия забирается в машину, открывает и закрывает дверцы сама. Она все поняла и благодарит нас улыбкой и коротким, звучным словом "grato".
Мы с Витькой отходим от машины, и Корнелия сама захлопывает дверцу. Мы расстилаем одеяла возле покрывающихся пеплом головешек костра, и я сворачиваю себе под голову стеганку. Затем мы долго лежим молча и курим. И стараемся не смотреть в сторону машины. Мы смотрим на звезды, и я снова вижу, как одна из них неторопливо и прямо движется среди других. Конечно, это может быть наш или американский спутник. Но это может быть и корабль, на котором остались друзья Корнелии, Кто они? Откуда? Почему они не спустились вместе с ней на Землю? Неужели завтра мы узнаем все это?
В конце концов, если мы не найдем в Симферополе латиниста, я куплю словари и учебник по латыни и сам выспрошу обо всем Корнелию. Ради того, чтобы нормально поговорить с ней, стоит выучить латынь. Эх, учил бы я ее, когда мне положено было это делать! Может, уже сейчас я знал бы то, чего не знает еще ни один человек на земле!..
2
И вот мы уже мчимся по шоссе к Симферополю. Корнелия сидит рядом с Витькой и жадно глядит вперед и по сторонам. Я сижу сзади. На коленях у Корнелии небольшой белый ящичек с мягкой ручкой и закругленными углами. Он похож на пластмассовый. В нем нет ни трещинки, ни щели. Непонятно, как он открывается и открывается ли вообще. Этого ящичка не было у Корнелии, когда она подошла к нашему костру. У нее ничего тогда не было в руках. Видимо, она оставляла его где-то на поле с кукурузой. Видимо, она выходила за ним ночью из машины, когда мы с Витькой спали. Что может быть в этом ящичке? Должно быть, об этом думаю не только я. Витька тоже несколько раз искоса поглядывает на этот белый ящичек. В небольшом зеркальце, которое прикреплено над ветровым стеклом машины, мне хорошо видны чуть усмехающиеся карие Витькины глаза. Мы иногда обмениваемся с ним взглядами, пользуясь этим зеркальцем.
Корнелия не замечает нашего немого разговора. Она удивленно и жадно смотрит на серую ленту шоссе, на встречные и попутные машины, на поля и дома, которые проносятся мимо. Неожиданно она поворачивается ко мне и спрашивает:
- Quo vehimus?
"Qui pro quo", - вспоминаю я. - Кто куда. Значит - куда… Наверно, едем… Как ответить ей? В город? "Urbs, urbis…" Отсюда и "урбанизм"…
- Pro urbe, - отвечаю я.
Видимо, я опять что-то напутал, потому что Корнелия чуть заметно усмехается. Но все-таки она понимает. И благодарит своим коротким "grato". Машина несется дальше, обгоняя грузовики и автобусы, и солнце яростными лучами бьет в нас слева, и Корнелия жадно глядит вперед, а я почти неотрывно гляжу на Корнелию. Она очень нравится мне, эта девчонка, прилетевшая к нам не то из космоса, не то из древнего Боспорского царства. Кто бы она ни была, откуда бы она ни явилась - она очень нравится мне!
Теперь, при свете дня, я вижу, что у нее голубые глаза. Вчера, у костра, они казались темными.
Это очень редко бывает - черные волосы и голубые глаза. Может, именно поэтому Корнелия так необычно красива?
Мы завтракаем в небольшом еще почти пустом пригородном кафе и снова садимся в машину и едем теперь уже не спеша, останавливаясь почти у каждого большого перекрестка и расспрашивая, как добраться до пединститута.
Пединститут гудит. Идут приемные экзамены. У подъезда и в коридорах полно молодежи. Я вижу, как любопытно и удивленно глядит Корнелия на всех этих озабоченных мальчиков и девочек с книгами. Она хочет понять, где мы находимся, и коротко спрашивает меня:
- Schola est?
- Supera schola est, - отвечаю я. Эти слова мне, слава аллаху, знакомы. В них не запутаешься.
Я замечаю, что мальчики и девочки в коридорах глядят нам вслед. Вернее, не нам, а Корнелии. Мы с Витькой им неинтересны. А в Корнелии они инстинктивно чувствуют какую-то необычность.
Мы, наконец, находим канцелярию и у задерганной секретарши пытаемся выяснить, есть ли в институте латинист и как его найти.
Секретарша даже не сразу понимает, что нам надо. Она отвечает, что вступительных экзаменов по латыни в институте нет.
Витька хохочет. Мне почему-то не до смеха, и я невольно тянусь в карман за сигаретами.
- Вы успокойтесь, - миролюбиво говорит Витька. - Поглядите на нас. Мы ведь не похожи на абитуриентов. Нам нужно только узнать, где живет ваш преподаватель латинского языка, его адрес. Только адрес!
Секретарша ошалело смотрит на нас. Вернее, не столько на нас, сколько на Корнелию. И даже точнее - на ее необычный спортивный костюм.
- Где вы брали этот костюм? - спрашивает она. Корнелия молчит. Она, видимо, даже не понимает, что вопрос относится к ней.
- Где, спрашиваю, этот костюм покупали? - снова произносит секретарша, подходит к Корнелии и щупает рукав ее костюма.
- Non intellego, - отвечает Корнелия и вежливо улыбается.
- Где-где? - переспрашивает секретарша.
- Она говорит, что не понимает вас, - вступаю в разговор я. - Она не знает русского. Она иностранка.