- Если ты не чувствуешь этого сам, я не смогу объяснить, так что прошу поверить, - медленно и с нажимом произнес Флейтист. Вадим уже понял, до какой степени он не выносит, когда его перебивают. Но в длинных плотно пригнанных друг к другу блоках фраз не находилось места для вопросов. - И, видимо, вы с Анной так и остаетесь своеобразными вратами в наш мир. Не перебивай, я расскажу сам, - добавил он, заметив нетерпеливое движение Вадима. - Дважды в год, на ритуалах, где участвуют подданные и Полудня, и Полуночи, открываются врата. Или можно сказать иначе - сходятся, как на острие иглы, все три грани нашего общего мира. Полдень, Полночь и Безвременье.
Последнее слово тяжело повисло в воздухе. Оба полуночника не любили его и всегда произносили осторожно и редко, словно одно только имя таинственного бесформенного мира было каким-то заклинанием.
- С наступлением рассвета они закрываются, до следующего ритуала. Вот почему мы так дорожим жизнью приглашенных. Если с ними что-то случится, то Безвременье сможет проникнуть в наши миры уже не как лазутчик, но в полной силе. Так уже случалось дважды, - Флейтист поморщился. - И каждый раз это было слишком страшно, чтобы обсуждать сейчас. Поводов для малодушия у нас хватает в избытке и без воспоминаний о давно минувшем. Спрашивай…
- Что-то - это что? - захотел уточнений Вадим. - Ну, вот по голове я дважды получил. И ничего, да?
Серебряный улыбнулся. В свете неверного язычка пламени черты лица заострились, и владетель походил на хищное насекомое, готовящееся к нападению. Вадим поежился, посмотрев на него. Потом перевел взгляд на Флейтиста - и этот выглядел не лучше. Жесткое лицо, разрубленное надвое лезвием носа, тьма под веками. Древняя сила, слишком чуждая людям, окружала обоих мерцающей аурой. Спокойствия эта сила не внушала, как не могла казаться приятной погодой гроза за стенами крепости. Полуночники были куда ближе к Безвременью, чем люди - или, как говорил Флейтист, подданные Полудня. В темной силе грозы и Флейтиста было что-то родственное.
Но полуночник не даром стал в группе лидером - без выборов и голосований, просто молча и уверенно взяв на себя эту роль. Он повернулся лицом к Вадиму, положил ему руку на плечо. Разница в росте была всего-то в полголовы, но, оказавшись в личном пространстве Флейтиста, Вадим вдруг ощутил не тревогу, а покой. Теплые волны гуляли между ними, и близость совершенно постороннего существа не раздражала - поддерживала.
- Не бойся нас, - тихо сказал Флейтист. - Я сделаю все, чтобы вы выбрались отсюда невредимыми.
Музыкант почувствовал, что ему можно довериться. Странное, забытое уже чувство. Вадим много лет не испытывал ничего подобного в адрес другого мужчины. Во всем его окружении он был или равным по возрасту с остальными, или старшим. Так было удобнее: общаясь с теми, кто моложе, он всегда чувствовал, что может требовать и просить так, чтобы ему не отказывали. Приглашал молодых музыкантов, как того же Андрея, которого был лет на двенадцать старше. Чувствовать себя ответственным за них было порой интересно, иногда тяжело, но всегда - приятно.
Он всегда равнял между собой понятия "ответственность" и "власть". "Я отвечаю" - означало "я имею право отдавать распоряжения". С теми, кто не хотел играть по таким правилам, Вадим быстро ссорился. От звукорежиссеров, менеджеров в клубах, арт-директоров и устроителей концертов и фестивалей он всегда требовал полной ответственности за каждое действие. "Вы же директор", говорил он в качестве упрека, если зал был недостаточно полон, звук - паршиво отлаженным, а расписание съезжало на два-три часа. Не все понимали. "Ну и что?" - часто слышал он в ответ. - "Я что, всемогущий, что ли?". Вадима это оскорбляло. Взял на себя обязанности - будь всемогущим или всеведущим, но исполняй то, что должен.
Вадим и сам так поступал - всегда рвался до последнего. Все сделать, везде успеть, все устроить за себя и за других. Если уж играл с кем-то еще, то сам занимался любыми мелочами, от билетов до доставки багажа. Научился настраивать аппаратуру, чтобы не зависеть от случайных бездарей. Почти всегда такие рывки на идеальный результат заканчивались лежанием в лежку без сил. Но по-другому Вадим не умел и учиться не хотел.
Сейчас же перед ним стоял тот, кому можно было довериться и положиться целиком. Вдруг это стало совершенно ясно - ровно в тот момент, когда Флейтист опустил ему руку на плечо. Чувство это было даже не товарищеским, скорее уж - сыновним. Правда, давно покойный отец Вадима никогда не умел внушить к себе подобное доверие. Сыну от него доставались в основном упреки и претензии. Что бы ни делалось, все было не так, не вовремя или никому не нужно. На минуту мелькнуло нелепое сожаление, что Флейтист не был ему отцом. Потом он вспомнил Андрюху, брошенного на попечение матери, и усмехнулся. Его родной батюшка, по крайней мере, обеспечил сыну возможность вырасти не в сугубой экономии на грани нищеты. Правда, состояние нервной системы ребенка за критерий благополучия не признавалось, а жалобы на рано начавшиеся мигрени и боли в желудке считались капризами.
- Спасибо, - неловко выдавил из себя Вадим, но Флейтист понял и несказанное, похлопал его по плечу, потом убрал руку.
- Я говорил о серьезных ранах или гибели, - пояснил он. - Иначе я бы не ударил тебя. За это - прими извинения, других вариантов не было. Но мы отвлеклись. Ты должен заботиться о себе и своей женщине. Думать о вашей безопасности. Это - главное. Я не хочу, чтобы ты играл в киногероя. Твое место - за моей спиной, твоя задача - делать то, что я прикажу. С Анной я поговорю. Ты согласен?
- Да, - кивнул Вадим. - Я не считаю себя Суперменом…
Флейтист молча кивнул, соглашаясь, но в этой расстановке сил не было ничего обидного. Роли были распределены согласно талантам и способностям. Предел своих сил Вадим уже увидел. Флейтист, и Серебряный были сильнее, Софья - опытнее в вопросах выживания.
- Есть еще кое-что, - сказал Гьял-лиэ. - И я считаю нужным об этом сказать.
- Что такое?
- Это касается желания, выбранного Анной. Я не стал бы говорить об этом без ее согласия, но считаю, что положение, в котором мы оказались, обязывает меня поступиться обязанностью сохранить тайну.
- Не тяни, - попросил Флейтист. Напряжение в голосе было почти незаметно, словно Серебряный легко коснулся перетянутой струны. Но чувствительный слух профессионального музыканта уловил резкую ноту.
"До чего же он устал, до чего же он боится за нас с Анной и за свою жену…" - понял вдруг Вадим. Вместе с приязнью и доверием пришла чуткость и своеобразная ответственность подчиненного, преданного командиру.
- Она выбрала право быть гостьей Полуночи в любой момент, когда пожелает. Я не имел права отказывать, ты знаешь… - нехотя, перебарывая себя, сказал Гьял-лиэ. Видимо, для него необходимость выдать чужую тайну была по-настоящему тягостной.
Флейтист отступил на шаг, присел на плиту, ограждавшую лестницу. Опустил лицо на руки, провел ладонями по щекам, словно умывался. Тяжелые пряди надо лбом взметнулись и опустились обратно. Когда предводитель поднял голову, лицо его было уже не по-хорошему бесстрастным.
- Спасибо, что сказал, - очень просто, без привычной размеренной четкости, сказал он. И добавил, уже взяв себя в руки:
- Что ж, я знаю, почему мы оказались здесь.
- И? - подались вперед одновременно Вадим и Серебряный.
- Замок можно открыть с двух сторон, - проронил Флейтист. Серебряный совсем по-человечески охнул, прижал руку к губам. Подумав, Вадим тоже понял смысл загадочной фразы. Анна могла открыть дверь в Полночь, и со стороны Полудня, и со стороны Безвременья.
- На нас будут давить, - сказал Флейтист. - Жестоко и упорно, вынуждая девочку сделать это. Если она будет знать, что может - рано или поздно сорвется, желая помочь или попросту устав. Поклянитесь, что от вас двоих она об этом не узнает.
- Но… может, лучше сказать? Мы вернемся…
- И Безвременье войдет за нами следом? - жестко усмехнулся Серебряный. - Я не пойду на это. Лучше уж погибнуть здесь, но не открыть запретной двери.
Вадим резко развернулся к нему, толкнул в плечо. Серебряный сделал шаг назад и уперся в стену. Площадка была слишком маленькой для драк. Два шага от ограды до стены рядом с дверями.
- Это для тебя важно удержать дверь. А для меня - чтобы она жила. Ясно тебе? - Вадим четко знал, что Гьял-лиэ сильнее его во много раз, но сейчас это не волновало. Внутри сжималась тугая пружина, и музыкант сознательно накручивал себя, зная, что когда белая ярость дойдет до определенной точки, физическая сила не будет иметь значения. - Мне плевать на твои двери и стены, ты… Козел горный!
Серебряный стоял, чуть склонив голову, готовый обороняться, но не бить в ответ - Вадим очень хорошо это видел, и именно поэтому удержался от удара. В глазах потенциального противника стояло отчетливое сочувствие.
- Ты не понял, - мягко сказал за спиной Флейтист. - Когда она откроет дверь, Безвременье войдет не следом, а через нее. И там, где оно пройдет, не останется ни разума, ни чувств. Ничего. Только тело, лишенное рассудка.
Тупик. Безвыходное положение. Сердце на миг захлебнулось кровью, беспомощно трепыхнулось и ухнулось куда-то вниз. Пружина в груди разжалась, и теперь ничего, кроме слабости, не осталось.
- Какого черта ты согласился? - рявкнул он в лицо Серебряному, но тот уже оклемался и вывесил на лицо привычную маску высокомерия.
- Может, я и тебе должен был отказать? - издевательски поднимая бровь, спросил Гьял-лиэ. - Пойми же, бедный разумом, я не имел права отказывать! Что бы она ни попросила! Закон неумолим.
- Законник хренов, - уже бессильно сказал Вадим, лишь бы не молчать.
- Я хочу, чтобы вы оба поклялись, - напомнил Флейтист.
- Клянусь, - сказал Серебряный, и Вадим повторил короткое слово.
- Да будет клятва нерушима, - заключил Флейтист. - Что бы ни случилось дальше, вы должны помнить, с чем мы играем. И с кем бы мы ни встретились, в какие условия нас бы не ставили - будем же играть по правилам старой детский игры. "Да и нет не говорить, черного и белого не выбирать". Мы выйдем отсюда иным путем. По крайней мере, некоторые из нас… - добавил он, чуть помедлив. - Пойдемте, нас давно ждут.
Их встретили сияющими улыбками. Обе красавицы, на вкус Вадима, ни в чем не уступавшие друг другу - слишком разными они были, и выбирать лучшую было, как сравнивать ветер и пламя, - привели себя в порядок. Мокрые майки оказались весьма привлекательной одеждой для женщин с отличными фигурами. Умытые лица уже не казались такими усталыми.
- За стол, - сказала Софья. - Срочно. Я тут уже истекаю слюной, пока вы там курите…
Пока мужчины беседовали по душам, женщины накрыли на стол. Собственно, им нужно было только расставить тарелки и кружки. Вадим поднял свою со стола, постарался рассмотреть, ловя свет от лампы. И они, и горшки, лотки и кадушки с угощением, выглядели очень, очень старыми. Глазурь на глине растрескалась, трещины были темными от времени. Когда-то на кружке в два цвета - черный и белый - был изображен замок на фоне неба. Тот, в котором они находились, сообразил Вадим. Теперь же паутина трещин почти скрыла рисунок, превратив его в хитрую мозаику. Вилок или ножей не было, впрочем, Вадиму уже было все равно. Есть руками? Пожалуйста. Тем более, что среди блюд не было ничего жидкого. Куски жареного мяса и печени, рыба, зажаренная целиком, квашеные овощи, ломти хлеба грубого помола. Еда оказалась еще теплой, а мясо - довольно горячим. В кувшине обнаружился загадочный напиток, не то квас, не то пиво, с привкусом яблок. В меру сладкий, в меру хмельной - то, что нужно после долгого пути.
- Сидр, - пояснил Серебряный, когда Анна спросила, что такое вкусное она пьет. - Настоящий, а не тот, что продают в железных сосудах.
Девушка от смеха подавилась моченым яблоком, и Вадим постучал ее по спине.
- Что я столь забавного сказал? - обиженно спросил Гьял-лиэ.
Анна всхлипнула, заходясь новым приступом смеха и от восторга принялась стучать рукой по столешнице - других способов выразить свои чувства у нее не осталось.
- Твои формулировки несколько устарели и порой звучат смешно для слуха тех, кто намного младше тебя, - спокойно пояснил Флейтист. - Смешно не то, что ты сказал, а то, как.
- Ну, знаете ли, господа младшие… - надулся Серебряный и запил обиду сидром.
Ровно в этот момент в зале окончательно потемнело. Плошки с маслом усердно чадили, но огонь больше не освещал помещение. Воздух налился вязкой тьмой, стал плотным и неприятным на вкус. Вадим подумал, что его можно пощупать. Истинный смысл пословицы "хоть топор вешай" обнаружился во всей красе.
Вместе с тьмой пришло ноющее, гадкое ощущение в висках. Словно сотня мошек облепила их, жужжа. Вадим потер лицо - разумеется, на коже ничего не было, но он чувствовал уколы и укусы.
- Вот и до нас дошло, - беззаботно сказала Софья. - Стены выдержат. Вы ешьте, ешьте - переживем и зажуем…
Вадим налил себе еще сидра, залпом осушил кружку, пытаясь в опьянении спрятаться от мутного, томного и тревожного ощущения давления. Не помогало, хоть сидр и вызвал приятную легкую слабость в усталых спине и ногах. Есть уже не хотелось. Тьма сгущалась. Все сложнее было просто сидеть на табурете - хотелось заснуть сидя, закрыть глаза и зажать уши, лишь бы не ощущать вязкой липкой тьмы в воздухе.
Темную тишину разрезал тонкий, как лезвие ножа, чистый звук. Потом - целая трель. Отдельные ноты сложились в мелодию, легкую и смелую. Вадим поднял глаза - играл Флейтист. Через минуту показалось, что тьма отступает, повисает за спинами, изгнанная музыкой и мастерством Флейтиста. Но мастерство мастерством, а сила - силой: видно было, что играющему тяжело. Музыка причиняла ему боль, и боль эта проступала на и без того бледной коже снежной белизной и каплями пота. Казалось, что он ступает по битому стеклу - осторожно, но упрямо.
Вадим почувствовал, что обязан ему помочь. С трудом поднялся с табурета, дошел до угла, где стоял кофр, расстегнул застежки. Гитара сама прыгнула в руки. Он осторожно проверил настройку, опасаясь, что после всех приключений строй полетел к чертям, но верный "Гибсон" опять оказался на высоте. Вадим вернулся к столу, дождался, пока Флейтист начнет новую мелодию, и стал играть. С первым же аккордом по спине проползла ледяная струйка пота. Тьма в воздухе сопротивлялась музыке. Пальцы болели так, словно Вадим отморозил руки и теперь пытался шевелить ими. Но взглянув на бледные и испуганные лица женщин, на остановившийся взгляд Серебряного, он продолжил. Две трактовки одной мелодии сплелись в уверенный унисон, и сначала каждый аккорд был путем по раскаленным углям, но через сколько-то мгновений тьма сдалась.
Плакала флейта, рассказывая о несбывшемся и о том, что не сбудется никогда. Вторила ей, скорбя об утраченном, гитара - и не Вадим играл на ней, она сама подсказывала, какой аккорд взять. Он только слушался воли инструмента, вдруг обнаружившего характер и душу такой глубины, о которой хозяин раньше и не догадывался. Раньше гитара была хоть и верным, любимым, но инструментом. Теперь, когда ей позволили говорить и защищать собравшихся в зале от опасности, она проснулась.
Аккорд за аккордом, мелодия за мелодией - создавалась зыбкая стена, отделявшая людей и полуночников от бушующей за каменным барьером бури. Башня ходила ходуном, содрогаясь под порывами невидимого и неслышного ветра, по ставням барабанили то ли градины, то ли призрачные кулаки. Но двое играли - и пока длилась музыка, никто не мог причинить им вреда и даже испугать. Анна и Софья смотрели на обоих равно влюбленными глазами, раскрывались навстречу музыке. Серебряный прикрыл глаза и слушал с растерянным, мягким и юным лицом. Более внимательной и чуткой аудитории у Вадима не было никогда.
Сперва отгремела буря, рассеялась тьма, и только потом закончилась музыка. Последний аккорд, последний перелив флейты. И тишина казалась еще отголосками музыки, последними ее каплями, сочившимися сквозь клепсидру остановленного времени.
Когда замолк последний отзвук тишины, Анна встрепенулась. Флейтист опустил локти на стол, упер подбородок в кулаки и созерцал столешницу. Девушка перегнулась через стол, потянула его за рукав, добилась встречного взгляда. Вадим хотел ее остановить, но не успел. Он еще не полностью включился в ситуацию, еще находился где-то на грани между музыкой и тишиной. А вот Анна уже была сейчас и здесь.
- Пароль "Гаммельн"? - с резанувшим Вадиму ухо острым любопытством спросила она.
Флейтист осторожно высвободил руку, потом опустил ладони вокруг рук Анны - не касаясь, но словно заключая в плен. Внимательно посмотрел ей в лицо, чуть улыбнулся. Легкое движение скул, нижних век. Губы по-прежнему были сложены в прямую строгую черту - только дрогнули, поползли вверх уголки.
- Только что догадалась? - спросил он, улыбаясь уже широко. - Отзыв "да", девочка. Но - вопрос в ответ. Согласна?
- Угу, - кивнула Анна.
- Что помогло тебе угадать?
Анна склонила голову вправо, потом влево, словно формулировка ответа могла быть написана на одной из стен. Посмотрела на потолок, на стол. Прикушенная губа выдавала замешательство. Вадим жадно следил за каждым ее движением, ловя знакомое. Точно также он сам крутил головой, если ему задавали неожиданный вопрос. Даже манера, отвернувшись, поднимать и опускать глаза, натягивать верхнюю губу и жевать ее, была общей. Не хватало только любимого "ну-уууу…", которым заполнял паузы Вадим.
- Музыка, - пожав плечами, ответила, наконец, Анна. - За ней можно пойти куда угодно. Не думать, не выбирать. Неважно, что происходит, все неважно. Лишь бы слышать дальше…
- Спасибо, - с улыбкой кивнул Флейтист. - Лучшего комплимента нам ты сделать не могла.
- Это не комплимент, - резко ответила Анна, опуская голову и исподлобья глядя на собеседника. - Я не знаю, правдивы ли сказки, но история… не самая приятная. По-любому.
Софья предупреждающе кашлянула, и Вадим перевел на нее взгляд. Женщина ощетинилась неприязнью и напряжением, словно кошка, защищающая потомство. Серебряный тоже насторожился, подался вперед, будто готовился к броску. "Полночь и сочувствующие" были готовы защищать своих от непрошеного любопытства.
- Анна, - тихо, но строго позвал Вадим. - Хватит.
Девушка только отмахнулась - "не мешай, интересно же", прочел этот жест Вадим. Флейтист вытащил флейту из кармана, положил на стол перед кончиками пальцев Анны, покатал, не задев ее рук. Черный с серебром инструмент казался совсем безобидным, простой игрушкой.
- Сегодняшняя ночь плохо годится для страшных сказок, - медленно сказал он. - И передо мной стоит выбор: рассказать одну из них или посеять недоверие между нами. Что мне выбрать, Анна?
- Понятия не имею, - еще резче сказала девушка. - Это же твой выбор, правда?
Вадим перестал ее понимать, перестал чувствовать, что с ней происходит. Слишком уж жестко, агрессивно она вела себя по отношению к Флейтисту. Что бы ни пришло девушке на ум, на подобные действия права она не имела. Это чувствовали все, кроме самой Анны. Но она разозлилась не на шутку - это-то Вадим понять мог. Брови сошлись в широкую упрямую черту, прижатые к столешнице руки подрагивали. Что-то ее напрягало до той степени, когда уже все равно, что тебе скажут, чем все кончится.
Софья вдруг шумно выдохнула и расслабилась, потянулась.
- Девочка нервничает, девочка боится, что ты заведешь ее неведомо куда. Нормальная реакция умной-таки женщины на наркодилера, милый, - с усмешкой громко сказала она.