- Вот и всё, по-моему, не слишком густо. Но ничего не поделаешь, текст уж больно коротенький, куцый, - сказал Михаил так, словно был в чём-то виноват. - Тарабарщина. И по-моему, не очень интересная: не то страница из поваренной книги, не то рецепт какого-то яда - не случайно тут упоминается слово "заговор" и чьи-то имена.
- Ничего ты не понимаешь в археологии, - решил я его утешить, хотя и сам был разочарован. - Тебе все кажется, будто для нас важнее всего найти какой-нибудь клад. А порой самые обыкновенные черепки от посуды или вот такая запись могут рассказать куда больше важного и интересного, чем находка красивой вазы или золотого кубка. Материальная культура народных масс далекой древности - вот что нас прежде всего интересует. Как развивались производительные силы общества, что сеяли на полях, выделывали в мастерских, в какие производственные отношения вступали между собой люди в процессе труда?..
- Ну и что же тебе говорит эта куцая расписка, доморощенный Шерлок Холмс?
- Ну, во-первых, я ошибался, принимая это за какую-то хозяйственную опись или реестр. Скорее всего, это рецепт, который жрец почему-то хотел засекретить, скрыть от чужих глаз…
- А может, все-таки сообщение о заговоре?
Ему явно хотелось идти по стопам героев Эдгара По. Рецепт его не устраивал: какая в нём романтика?
- Да нет, слово "заговор" тут употреблено в смысле "заклинание". А имена явно не греческие, вероятно, какие-то магические божества или демоны.
Я еще раз внимательно просмотрел запись и добавил:
- Кое-какие пробелы, кажется, можно восстановить по смыслу, помочь твоей чудо-машине. По-ахейски "благовоном" называли мяту. Значит, первая строчка читается: "Возьми мяты, называемой по-ахейски "благовон"… Шестая строка: "зарежь", вероятно, какое-то жертвенное животное, а не коварного врага, как ты думаешь; "нацеди его" - видимо, "крови" - в какой-то сосуд… Да, несомненно, рецепт. Но зачем жрецу понадобилось зашифровать его, не понимаю!
- Хотел утаить, чтобы стать монополистом. Ты что думаешь, в древности жуликов не было, что ли?
- Возможно.
Тут я заметил, что Михаил как-то странно мнется, словно хочет что-то сказать, да стесняется, - совсем на него не похоже.
- Ты что?
- Да так, есть одно соображение…
- Ну, говори.
- Боюсь брякнуть такую же нелепость, как тогда Алик насчет древних авиамоделистов, - засмеялся он. - Понимаешь, я тоже думал: зачем всё это понадобилось проделывать жрецу? Почему его не устраивал родной язык, от которого потом пошли почти все письменности Европы и некоторые алфавиты Азии? По сравнению с громоздкой вавилонской клинописью или египетскими иероглифами греческий алфавит ведь в те времена был самым прогрессивным, простым и логичным. Недаром его, по-разному видоизменив написание букв, взяли потом за основу для своей письменности и некоторые другие народы.
- Ты, оказывается, не терял зря времени…
- Зачем же понадобилось этому жрецу, оставив греческий алфавит, сочинять какой-то новый язык, сохранив для него лишь немногие греческие слова, да к тому же почему-то искаженные? - продолжал он, отмахнувшись от меня, как от мухи. - Только ли для зашифровки этих секретов? Но для этого можно было и не заниматься сочинением нового языка - достаточно лишь зашифровать записи цифрами или условными значками, как это сделали пираты в рассказе Эдгара По.
Он помолчал и добавил:
- Ты обрати внимание, что этот загадочный язык был, видимо, каким-то очень простым, логичным и ясным, поэтому многие слова так быстро и легко и расшифровала машина…
- Ну и что же ты хочешь, наконец, сказать?
- "Что-то вроде эсперанто", - определил его Виктор Крылов. - А его логический ум очень точно схватывает такие вещи… Чем больше я раздумывал над тем, что мы узнали в процессе подготовки программы для машины, тем больше внутренне соглашался с этим определением. Да, по простоте грамматических форм, логичности и лаконизму язык этого документа весьма напоминает эсперанто.
Тут уж я не выдержал:
- Эсперанто в первом веке до нашей эры? Ты перечитал слишком много книг по лингвистике! Слушай, это всё из той же серии гениальных, но забытых открытий древних. Стальные колонны, которые не ржавеют, марсиане в пустыне Сахара, металлические гвозди и булавки, якобы найденные в доисторических слоях известняка… Всё это могут сочинять только люди, как ты, совершенно не знакомые с реальным бытом людей древности. Рабовладельческий строй, греческие города окружены враждебными племенами скифов и тавров, не имеющих еще своей письменности… ну скажи мне на милость, с чего это греческому жрецу из храма Асклепия вдруг взбредет в голову сочинять в такой обстановке эсперанто для облегчения и укрепления международных связей? Вопиющее отсутствие малейшего чувства историзма!
- Ладно, что ты собираешься дальше делать?
- Копать, искать! Раз этот жрец вел шифрованные записи, значит, и прятал их в каком-нибудь тайнике. И конечно, не успел оттуда забрать во время ночного внезапного нападения. Надо найти этот тайник!
- Хорошо, только присылай мне побольше обгорелых кирпичиков для анализов.
Дались ему эти кирпичи!..
3
(Снова берет слово А. Скорчинский)
Новый раскопочный сезон я решил начать с планомерного повторного обследования всех развалин храма Асклепия. Храм имел в плане форму буквы "Т". Мы вскрыли левое крыло и центральную часть. Правое крыло, к сожалению, было для нас недоступным: на его месте уже выстроен санаторий…
Каморка писца-раба, где мы нашли остатки корзинки с папирусом, находилась как раз в окончании левого плеча буквы "Т". Я предполагал, что и всё правое крыло занимали, вероятно, служебные помещения. Вряд ли там мог находиться тайник. Вернее всего, его следовало искать где-то поблизости от центральных помещений, где располагались жертвенники и жили жрецы.
Вся эта часть была раскопана еще в прошлом году. Но мы начали ее обследовать заново, понимая, что при обычных раскопках тайник вполне можно пропустить, если не искать его специально.
Заново, сантиметр за сантиметром, я сам перекапывал всю землю в прошлогоднем раскопе. Мне помогал Алик Рогов, но вскоре ему эта работа, видимо, начала казаться пустой тратой времени. Он копал равнодушно, только "отбывал время" до конца работы, а потом немедленно смывал всю пыль и грязь и куда-то отправлялся на весь вечер.
Я долго не мог понять, куда же это он исчезает по вечерам, пока не увидел, заглянув случайно в его палатку, акваланг. Значит, прошлогодний визит Михаила все-таки оставил свои плоды: мои мальчики тоже заметили, что море у них под боком. Недоставало еще только, когда дружок нагрянет в очередной отпуск, чтобы они додумались вместе с ним нырять в это злополучное подземное озеро.
Но я ошибся.
Однажды вечером я сидел в палатке и заполнял дневник раскопок. Алик исчез, как обычно, сразу после работы, прихватив акваланг. Солнце уже скатилось за горы, в палатке становилось темновато. Пора было зажигать фонарь.
И вдруг входной полог откинулся, и в палатку просунулась лохматая голова Алика. Всё лицо у него было перемазано глиной. Уж не случилось ли чего?
- Алексей Николаевич… Я скелет нашел, - торопливо забормотал Алик, с трудом втискивая в палатку свое долговязое тело и зачем-то еще волоча за собой акваланг, тоже весь перепачканный грязью.
- Где? Какой скелет? Утопленник, что ли?
- Да нет, не в море, а в той пещере, что осенью разведывали. Я решил её хорошенько обследовать. Нырял несколько раз в подземное озеро, там вторая пещера…
Так вот куда, оказывается, отправлялся он каждый вечер с аквалангом! А я-то думал, будто он спокойно ныряет в море, как все нормальные люди…
- Ничего особенного не обнаружил. А вот сегодня в боковом кармане нашел скелет, - продолжал он бессвязно.
- В каком кармане?
- Да это так у нас, спелеологов, подземные тупики называются.
- Древнее захоронение?
- Похоже. Надо вам самому посмотреть.
Больше я от него ничего толком не мог добиться. Отправляться в пещеру на ночь глядя было опасно. Решили подождать утра.
- А как же ты туда один лазил? - напустился я на него. - Еще хвастался, будто опытный пещерник. Разве можно такие вещи делать?
- Да я не один, - смущенно оправдывался Алик, тщетно пытаясь стереть с разгоряченного лица грязь и только размазывая её еще больше. - Павлик Курашов со мной ходил для страховки и оставался на берегу озера, пока я нырял. И каждый раз мы у входа записку клали с указанием времени, когда вошли в пещеру и когда предполагаем вернуться. Так что я все правила безопасности соблюдал. Да и товарищи знали, куда мы отправились.
Лезть в эту пещеру да еще нырять в подземное озеро мне, признаться, вовсе не улыбалось. Но нельзя же оставить древнее погребение необследованным!
Утром, никому не говоря, я поручил одному из студентов заменить меня на раскопках, а сам в сопровождении Алика и Павлика Курашова отправился в пещеру. Акваланг у нас один, но Алик прихватил еще маску с дыхательной трубкой, сказав, что хорошо изучил, как надо нырять, и вполне обойдется этим нехитрым снаряжением.
У входа в пещеру мы оставили записку: вошли во столько то, предполагаем вернуться не позднее шести часов вечера. Об этом же было сообщено и моему заместителю на раскопках.
Всю подземную дорогу до самого озера мы преодолели без каких-либо осложнений. Алик проходил тут не раз и тщательно разметил путь меловыми стрелками на стенах.
Вот и озеро. Вода в нём при свете наших трех фонарей казалась совсем черной, густой и маслянистой, сверкала, словно нефть. При мысли, что придется нырять в неё, у меня мурашки пробежали по коже. Но Алик быстро разделся, деловито приладил маску, одновременно инструктируя меня:
- Как нырнёте, плывите у самого дна, чтобы головой о скалу не стукнуться. Это недалеко, метра три с половиной всего будет. Потом можно всплывать. Я пойду первым и вам посвечу там при выходе.
Потом он придирчиво проверил, хорошо ли упакованы в резиновый, непроницаемый для воды мешок фотоаппарат с лампой-вспышкой и блокнот. Я захватил всё, чтобы прямо на месте, как полагается, сфотографировать и зарисовать находки, прежде чем их исследовать.
Сборы были закончены. Поёжившись, я смотрел, как Алик, придерживаясь за камни, входит в черную воду и исчезает в ней с головой. Теперь моя очередь. Павлик остался на берегу с нашей одеждой.
Очень неприятное было это ощущение, когда я начал погружаться в холодную и грязную воду. В ней скопилось так много ила, что она казалась липкой и вязкой. Невольно хотелось поскорее вылезти из этой подземной трясины.
Казалось, я физически чувствовал, как тяжко давит на меня вся громада скалы, нависшей сверху. И я невольно почти полз по илистому дну, прижимался к нему всем телом и так и выполз на берег, весь измазанный.
Внезапно в глаза мне ударил свет фонаря. Сквозь мутные потёки грязной воды на стекле маски я смутно увидел Алика, протягивавшего руку. Он помог мне выбраться на скользкий берег и снять акваланг.
Подземный зал, в который мы попали таким необычным способом, был, видимо, громаден. Наши фонарики вырывали из мглы то сверкающие исполинские сосульки сталактитов, свисавшие откуда-то сверху, с невидимого нам потолка, то кусок скалы, весь усеянный острыми кристаллами неправильной формы. А дальше всё пряталось во тьме. Вдоль одной стены выстроились тонкие известковые колонны, напоминая трубы огромного органа. Известковые натеки покрывали все стены, словно причудливые драпировки и кружева. И всюду негромко журчала, звенела, шепталась вода, бесчисленными ручейками вливаясь в подземное озеро.
Но рассматривать зал некогда. Алик тянет меня куда-то в сторону, где тьма кажется особенно густой и мрачной.
Мы бочком пробираемся мимо скалы, ощетинившейся острыми шипами. Потом, пыхтя и задыхаясь, почти ползком пробираемся по узкому проходу Алик поднимается во весь рост и нащупывает лучом фонарика небольшую площадку под нависшей козырьком скалой.
- Вот, смотрите, - хрипло произносит он.
Я направляю свет своего фонарика туда же, под нависшую скалу, и медленно подхожу поближе.
Скелет лежит в небольшой нише, рассматривать его трудно. Но сначала нужно выполнить первое железное правило: сфотографировать и зарисовать находку, прежде чем притрагиваться к ней. Сколько случаев известно в истории археологии, когда от прикосновения неопытной руки рассыпались, моментально превращались в прах, в пыль весьма ценные находки! Для этого порой даже и притрагиваться не нужно, достаточно просто струи свежего воздуха.
Я торопливо распаковываю резиновый мешок, достаю полотенце и тщательно вытираю руки, вынимаю из мешка лампы, фотоаппарат, начинаю готовить их к съемке.
- Алексей Николаевич, а какого это примерно времени захоронение? - по-прежнему шепотом, словно боясь нарушить подземный покой, спрашивает помогающий мне Алик.
Я понимаю его затаённое желание, чтобы находка непременно оказалась какой-нибудь исключительно редкой, особенно древней, поразительной для науки. Но пока ничего ответить ему не могу.
- Может быть, тавров или даже кизылкобинцев. Это загадочное племя населяло здешние горы еще до тавров и обычно устраивало могильники как раз в пещерах. Каждая новая находка их особенно интересна для науки.
"А может, это вовсе не могила?" - мелькает у меня в голове. Нет ни ритуальных предметов, какими все древние племена непременно снабжали покойников на дорогу в загробное царство, ни украшений.
Не терпится осмотреть скелет получше, но я сдерживаю себя. Прежде всего снимки.
Аппарат готов. Озаряя подземелье слепящими вспышками электронной лампы, я делаю один за другим десять снимков с разных точек. Потом мы устанавливаем вокруг площадки несколько принесенных с собой свечей, зажигаем их, и я начинаю зарисовывать в тетрадь детальный план захоронения. Алик взволнованно сопит у меня над ухом.
Зарисовка требует полного внимания и сосредоточенности. Но все-таки в моей голове одна за другой проскакивают отрывочные, бессвязные мысли.
Как таинственно и зловеще выглядим мы, наверное, со стороны: два притихших человека, склонившихся над скелетом при неверном свете свечей… Почему у него такой уродливый лоб? И на костях грудной клетки след удара. Чем?.. Нет, эту руку я нарисовал неверно, она идет вот сюда.
Так. Кажется, первая зарисовка закончена. Теперь надо разметить площадку на квадраты и приступать к детальному обследованию. Может, по сережкам или кольцу, по остаткам украшений, погребальной утвари удастся, наконец, определить, к какому времени принадлежит захоронение.
Мы с Аликом вбиваем колышки по краям площадки и натягиваем между ними прочную бечевку. Их переплетение образует строгую сетку правильных квадратов, чтобы каждая кость, каждая находка имела точный адрес и можно было записать в дневник раскопок: "Обнаружено в квадрате таком-то…"
Скала тверда, колышки не хотят в неё вбиваться, мокрые руки срываются. Наконец мы справляемся с этой нелегкой работой, раскровянив себе пальцы. Теперь можно передохнуть и покурить.
Мы садимся прямо на мокрые камни возле скелета, окруженного цепочкой тускло горящих свечей. Я смотрю на часы. Неужели прошло уже шесть часов, как мы вошли в пещеру? Здесь теряешь всякое представление о времени. Надо поторапливаться, а то наверху начнут беспокоиться и, чего доброго, отправятся на поиски.
Обидно, но я не вижу никаких примет, по которым можно было бы установить время погребения. Одежда давно истлела, нет ни металлических, ни костяных украшений. Или это вовсе не захоронение, а человек просто забрел в пещеру и отчего-то погиб здесь? Отчего?
Убийство? Но когда оно произошло? И каким орудием перебиты ребра, куда оно делось?
Алик светил мне, держа в руках, кроме фонарика, еще две свечи. Расплавленный стеарин капал ему на руки, но он не замечал этого.
Мне показалось, что возле ладони скелета что-то тускло блеснуло.
- Ну-ка, посвети сюда получше! - сказал я.
Да, среди камней виднелся какой-то продолговатый предмет. Я осторожно подцепил его пинцетом и вытащил.
- Ничего не понимаю! - растерянно пробормотал я.
У меня на ладони лежал довольно длинный, сантиметров в десять, явно металлический стержень, плотно оплетенный проволокой!
Я потер тряпкой покрывавший его известковый налёт. Да, несомненно, проволока, намотанная на металлический стержень.
- Это же проволока! - воскликнул я в полном изумлении.
- Как?! - ахнул Алик и потянулся ко мне. При этом свободная его рука, которой он придерживался за обломок скалы, вдруг соскользнула и задела череп.
И в то же мгновение череп на наших глазах исчез, разрушился. Мы не успели опомниться, как вместо него перед нами лежала только небольшая кучка серого праха.
- Что ты наделал! - вскрикнул я, но тут же махнул рукой. - А впрочем, ничего страшного.
- Почему? - совершенно упавшим голосом спросил потрясенный Алик.
- Да потому, что зря мы с тобой столько времени потеряли. Ныряли в подземелье, подкрадывались к этому скелету чуть не на цыпочках, старались не дышать, фотографировали, рисовали. А кому он нужен?
- Значит, это не древнее захоронение? - робко спросил Алик.
- Конечно, нет. Древние проволоку не умели делать.
- А как же он сюда попал?
- Пусть это следователь выясняет. Собирай манатки, и пошли отсюда, нечего нам тут делать.
Мы молча засунули в резиновый мешок фотоаппарат, тетрадку, погасили и убрали огарки свечей. Стержень, обмотанный проволокой, я тоже захватил с собой.
Мы уже добрались до берега озера и приготовились нырять, как всё еще занятый печальными мыслями Алик вдруг горестно сказал:
- Как же меня угораздило зацепить этот череп? И почему он рассыпался?
- Это, брат, у химиков и анатомов надо спросить. Может, тут вода такая разъедающая кости. Или воздух в пещере. Да ты особенно не горюй, - утешил я его. - Вот один археолог нашел в Италии гробницу этрусского воина - это действительно ценность. Начал ее вскрывать, только заглянул в щелочку. Воин лежал в гробнице как живой. Каждая морщинка на его лице была отчетливо видна, каждый волосок усов. И мгновенно всё превратилось в пыль от струи свежего воздуха! Мумия воина исчезла, испарилась на глазах потрясенного исследователя. Вот для него это был удар, представляешь? Ну ладно, ныряем.
Теперь, после такой обидной неудачи, погружаться в эту грязь было еще противнее. Но ничего не поделаешь.
- Долго же вы там копались! - недовольно сказал Павлик, заждавшийся нас. - Я совсем замерз. Пошли скорее на волю. А что нашли?
- Скелет Александра Македонского в юности, - буркнул я.
Пока мы выбирались из пещеры, Алик наскоро рассказал ему о нашем неудачном походе. Павлик экспансивно ахал, всплескивая руками, крутил головой.
Выбравшись на белый свет, мы первым делом поспешили на берег моря, чтобы смыть грязь. А выкупавшись, вытащили из мешка и снова стали рассматривать проволоку. Её покрывала толстая известковая пленка от подземной воды.
- Давайте соскоблим грязь и отмоем ее как следует, - предложил Павлик.
- Нельзя, на ней, может быть, отпечатки пальцев сохранились, - остановил его Алик.