Наконец, Герка все-таки открыл глаза и, ни к кому не обращаясь, сказал:
- Их всех взяли, как нас. И держат уже вторые сутки вот так.
- А… Зачем?
- По-моему, я знаю, зачем, - сказал Томас. - Я что-то слышал. Если мы действительно заехали в Пятый округ… У них действует какой-то отряд самообороны, что ли. На самом деле это просто группа недовольных, "незаконное бандитское формирование" - знаешь, как это обычно называется, не поладили с местной властью и ушли в горы. У них есть несколько баз, вроде этой, и они устраивают вылазки время от времени, вооруженные нападения - говорят, борются против диктатуры коррумпированной местной администрации - что-то в этом роде.
- Откуда ты все это знаешь, интересно, - спросил Герка. - Никто ничего не знает, а ты знаешь.
- Комендант Лазурного рассказал.
- Мне он ничего подобного не рассказывал.
- Да какая разница, - устало сказал Игорь. - Ладно вам. Мы-то им зачем?
- Мне очень жаль, - сказал Томас, - но боюсь, что дело плохо. Мы заложники.
- Это как, заложники?
- Мы заложники, потому что пару дней назад комендатура Пятого округа взяла группу их боевиков. Вернее, их возле Лазурного взяли, а потом передали в Пятый, потому что у них подписан союзный договор, у этих двух округов. А теперь собираются устроить показательный расстрел, чтобы другим неповадно было. Ну вот.
- А эти хотят обменять своих?
- Да, наверное. Но, думаю, никто им никого не обменяет. Их всех завтра должны расстрелять, по-моему.
- Ох ты, Господи, - с тоской сказал Игорь.
А я промолчала. Наверное, человек до последней минуты не верит в то, что его не станет. Думает, это какая-то ошибка. Меня больше заботило, что безумно хотелось поспать, что негде было устроиться поудобней, да и убраться с посторонних глаз некуда. А если нас и вправду всех завтра убьют - как же спать… Мне же нужно насмотреться на все вокруг как следует, на всю жизнь. А у меня глаза сами собой закрываются.
Засов, на который они заперли наружную дверь с той стороны, щелкнул, и в коридор упал размытый четырехугольник света - тень от листвы дрожала на выщербленном паркете. Потом ее заслонили другие тени.
Человек, вошедший в зал, - я говорю о нем одном, хотя при нем были еще двое, с автоматами, но именно что при нем, - был таким обыкновенным… Очки, усталое лицо - казалось странным, что от него зависит моя жизнь, все жизни. Ну почему именно он должен решать, оставаться ли мне в живых, или нет, - ведь я его совсем не знаю…
Он казался абсолютно нормальным, с ним можно было нормально разговаривать, жить в одном доме, случайно сталкиваться в лифте, обсуждать последние новости, жаловаться на соседей сверху, которые вечно чем-то колотят в пол, говорить, что погода для этого времени года стоит необычайно теплая… ну, сами знаете, - все те вещи, о которых говорят между собой доброжелательные, но едва знающие друг друга люди. Может, я ошиблась? Может, он ничего не собирается с нами делать? Люди ведь так себя не ведут, не те люди, что это мне в голову взбрело…
И тут он что-то негромко сказал своим спутникам, и они велели нам подняться. Нас согнали в один угол и начали проверять документы. У всех, разумеется, какие-то документы при себе были, но самые разнородные, а у меня было затрепанное редакторское удостоверение - правда с фотографией и печатью. Проверяющий брезгливо взял его двумя пальцами, протянул тому, в очках.
Тот мельком взглянул на фотографию, негромко спросил:
- Какой округ?
- Юго-Западный, - сказала я и сама поморщилась от заискивающих интонаций своего голоса.
- Ладно, - ответил он. - Пока не надо.
И возвращает мне удостоверение.
А вот у Герки отобрали пропуск, что выдал комендант Лазурного вместе с мандатом, предписывающим оказывать нам всяческое содействие.
Документы - те, что отобрали, - не все, потому что некоторым их бумаги отдали обратно, - один из ребят собрал в стопку и унес. Этот, их главный, вышел за ним. Второй остался.
Они продержали нас так, у стенки, еще с час, правда, разрешили сесть на пол. За моей спиной кто-то тихонько плакал, даже не плакал, так, поскуливал.
Потом оба они вернулись. Нас опять подняли, и человек в очках сказал:
- В ходе последних боевых действий коррумпированная администрация округа взяла в плен группу наших товарищей. В связи с этим мы провели ответную операцию по захвату заложников. Если на протяжении установленного нами срока наши люди нам не будут возвращены, все заложники будут расстреляны. Для начала - выборочно. Наш комитет…
О, Господи, еще какой-то комитет. Он говорил так гладко, так спокойно, что я никак, не могла увязать его тон со смыслом сказанного. Они что же, и вправду будут нас убивать? Выборочно?
- Для начала - каждого десятого…
И тут только я поняла, что он собирается делать это сейчас. Вошли еще двое, с автоматами, он отошел к ним и, повинуясь его негромким распоряжениям, они вывели вперед несколько человек. Поначалу я не испытывала ничего, кроме постыдного облегчения, что эта участь меня миновала. Потом я увидела, что среди них Герка. Мне стало так страшно, что окружающий мир сузился в одну слепящую точку. Я Герку совсем не знала до этой поездки, и мы не очень-то ладили в пути и не слишком-то сблизились за все это время. Но он шел с нами, а сейчас мы ничего не могли сделать. Никто ничего не мог сделать.
Все это было особенно пакостно, потому что наряду с чувством омерзения, гадливости по отношению к себе, я испытывала животный страх. Там, помимо Герки, стояли еще четыре смертника, но это как-то в тот миг вылетело у меня из головы - и от того мне было еще хуже.
Тут я услышала свой собственный голос - дрожащий и до тошноты перепуганный.
- Оставьте его. Он же из Юго-Западного округа. Он тут вообще ни при чем.
Никто не ответил, но один из парней молча ткнул меня прикладом в солнечное сплетение. У меня на миг перехватило дыхание, и я отшатнулась к стене. Потом опять повернулась к тому, в очках.
- Это же гражданское население, - говорю. - Они-то уж совсем ни при чем. Да что же вы тут вытворяете? Вы что, не можете улаживать свои дрязги между собой?
Он пожал плечами и почти любезно ответил:
- Это показательная акция.
К этому времени люди уже опомнились, и поднялся шум. Плач, крики… Кто-то бросился на часового, и ребята пошли наводить порядок, колотя прикладами на все стороны. То ли я тоже попыталась броситься на него, то ли мне это померещилось, и я просто подвернулась под руку, но часовой опять въехал мне прикладом, только на этот раз гораздо сильнее, так, что я молча согнулась пополам и вырубилась. При этом даже с каким-то странным внутренним облегчением, потому что это снимало с меня ответственность за все происходящее. Я вроде бы слышала, как Томас что-то говорит, но потом накатила тьма, и я даже не видела, как их увели.
Очнулась я уже на полу - вернее, на одном из спортивных матов. Под головой у меня лежала свернутая куртка, отчего голова болеть не перестала. Ощупав себя, я поняла, что она перетянута какой-то тряпкой, и тряпка эта уже промокла. Пальцы, когда я на них посмотрела, тоже были в крови. Здорово он меня двинул.
- Ну что, пришла в себя? - негромко спросил Томас.
- Иди к черту, - говорю.
- Я не смог его отбить. Пытался, но не смог.
Если бы я заплакала, мне стало бы легче, но плакать я уже давно разучилась, а проклятая голова адски болела при каждом движении. В убранных решетками окнах стаяли лиловые сумерки и качались голые ветки деревьев. Под потолком горела тусклая лампочка в белом плафоне. Плафон был разбит. Я повернулась лицом вниз и опять вырубилась.
Через какое-то время Томас тронул меня за плечо. Теперь я смогла сесть. Свет они выключили, только из окна на пол падали какие-то блики. Часовых не было - похоже, они просто заперли входные двери и оставили открытой только нижнюю часть этажа со спортзалом. Может, они были там, за дверью… Как ни странно, почти все в зале спали, раскинувшись на матах. А может, и не странно - как еще защититься от этого ужаса?
Наш матрац лежал у боковой стены, с самого краю.
- Послушай, - сказал Томас, - в мужском сортире окно тоже забрано решеткой. А в женском?
- Вроде нет. Но оно высоко. Под потолком.
- А ты стремянку не заметила? Она в проходе стоит.
- Хочешь попробовать через это окошко вылезти? Не знаю…
- Понимаешь, - говорит, - нас ведь иначе тут убьют. И меня, похоже, первого. Я ему не понравился. Как твоя голова?
- Болит.
- Сейчас ты встанешь и выйдешь, - говорит, - закроешься в кабинке, которая ближе к этому окну. А я бужу Игоря, и мы с ним туда подходим. По очереди. Берем стремянку…
- Ладно, - сказала я. - Поняла. Только ведь нас всех ухлопают, Томас. В парке у него наверняка ночью часовые ходят.
- Знаешь, - ответил Томас, - у меня такое ощущение, что утром нас всех ухлопают. Никто никаких пленных не выпустит.
Я сделала, как он велел, не потому, что считала, что он придумал что-то уж такое потрясающее, а потому, что у меня так болела голова, что я не в силах была с ним пререкаться. Я вообще плохо соображала. В том коридоре, где стояла стремянка, свет почему-то горел, а в сортире - нет. На окошке, действительно, решетки не было. Оно было узким, но пролезть, по-моему, можно. Другое дело, неизвестно, что там - с той стороны…
Когда я услышала шаги, то высунулась из своего дурацкого укрытия. Это действительно был Томас. Он остановился перед стремянкой, скинул куртку…
- Давай, - говорит, - взяли…
Я подошла, чтобы подхватить стремянку так, чтобы она не загремела ненароком, и уже протянула к ней руку, но тут остановилась. В таких случаях говорится - как молнией пораженная… не знаю, что это значит…
Осталось у меня от детства одно из самых страшных и нелепых воспоминаний, которое я до сих пор не знаю, как объяснить. Однажды, уже засыпая и кинув сонный взгляд на подоконник напротив кровати и на стоящие на нем уютные и безопасные горшки с цветами, я увидела, что привычный порядок вещей нарушился. По одному из стеблей что-то ползло. Оно было расплывчатое, желтоватое, величиной с мой кулак и пульсирующими толчками продвигалось к верхушке стебля. Оно было омерзительное, это нечто, оно находилось там, где ему не положено было быть - в нормальном, разумно устроенном мире, и расположилось там по-хозяйски, нарушая все мои так старательно выстроенные представления о мироустройстве. И тогда я заорала, содрогаясь от омерзения и ужаса. Когда на мой крик прибежали перепуганные взрослые, на цветке этом уже ничего не было. Естественно.
Если бы у меня не так болела голова, я бы могла сообразить и раньше.
Когда нас обстреляли, ему задело плечо. Не пулей, а обломком, отскочившим от борта грузовика. Так что куртка у него была здорово разорвана и рубашка тоже. Крови на рубашке не было.
- Покажи, куда тебе там попали, - говорю. - Ты, сука.
Он рассеянно сказал:
- Потом. - Как будто это совсем не имело значения.
- Нет, - говорю, - сейчас. Ты куда нас затащил, ты, паскуда? Что все это значит?
- Ох, Господи, - говорит он. - Какая сейчас разница, что все это значит? Даю тебе слово, как только выберемся отсюда, я тебе все объясню.
- Ты мне за все это ответишь, - говорю. - За весь этот цирк, который вы тут с нами устроили.
- Отвечу, отвечу. - Он устало махнул рукой. - Только замолчи, пожалуйста. Игорь сейчас подойдет - что мне тут с вами делать?
Вот это до меня уже дошло. Если мы устроим тут, перед сортиром, препирательство в коридоре, рано или поздно кто-нибудь проснется, привлеченный шумом, и никаких шансов у нас уже не будет. Мы действительно погибнем.
- Ладно, - сказала я. - Потом разберемся. Бери лестницу.
Мы подтащили стремянку к окошку, и тут как раз появился Игорь. Он щурился, точно сова, которую вытащили на свет.
- Я пойду первым, - сказал Томас. - Ритка, ты потом. Потом Игорь. Только быстрее.
- Как я оттуда вылезу? - говорит Игорь. - Там, похоже, довольно высоко…
- Ничего. Вылезешь.
Он почти бесшумно высадил стекло, которое я приняла и осторожно поставила в угол, чтобы оно не разбилось, подхватил свою куртку и довольно ловко протиснулся в отверстие. Я полезла за ним, и у меня это получилось далеко не так быстро. Во-первых, в куртке я бы туда не пролезла. Поэтому мне пришлось стащить ее и вытолкнуть. Во-вторых, я полезла в окошко на спине и ногами вперед, и мне пришлось переворачиваться на живот, чтобы повиснуть на вытянутых руках перед тем, как спрыгнуть. Пока я проделала все эти манипуляции, прошло какое-то время.
Снаружи было темно, как не знаю где. И, когда я приземлилась в кусты довольно неудачно, - мне потребовалось оклематься, чтобы понять, что рядом со мной идет какая-то возня. Удары, глухой звук, словно на землю шлепнулось что-то тяжелое. Игорь в это время уже вылезал из окошка - мне было отлично его видно даже в темноте, потому что он был в светлом свитере. Он как раз припал к благословенной земле - и тут из-за кустов вылез Томас.
- Все в порядке? - спросил он.
- Не знаю. А что это было?
- Часовой, - неохотно ответил он. - Он как раз обходил вокруг дома, и твоя куртка свалилась ему прямо под ноги. Он там… лежит…
- Убираться отсюда надо поскорее, - сказал Игорь.
- Погоди… - Я поглядела на него. Его свитер чуть не светился в этой темноте. - А где твоя куртка?
- Там… - Он растерянно пожал плечами.
- Томас… Этот часовой…
- Будем надеяться, они не сразу его найдут, - ответил он.
- Да нет, - говорю, - не в этом дело. Его надо обыскать, к сожалению. Игорю нельзя так идти - ему нужно что-то надеть, и потом - мы ведь с пустыми руками. Ни оружия, ничего…
- Ладно, - ответил он, - пошли.
- Вы что, с ума посходили? - возмущенно прошипел Игорь.
- Ох, - говорю, - да стань ты хоть за дерево, Бога ради! Тебя же так видно!
Томас опять углубился в заросли, и я почти потеряла его из виду, так что чуть не наткнулась на тело, когда подошла поближе.
Он был еще теплый. Одет он был в шинель из жесткого сукна, и при нем был автомат, нож и фляга на поясе. Все это нам пришлось с него снять… омерзительно. С Томасом я практически не разговаривала. Когда мы вернулись и он протянул шинель Игорю, тот совершенно неожиданно уперся и отказался ее одевать. Я прикрикнула на него - так резко, что сама удивилась. Во мне накопилось столько бессильной ярости, что она просто требовала разрядки досталось, как всегда бывает в таких случаях, самому беззащитному.
В конце концов, он эту шинель надел.
Томас забрал автомат, я - все остальное, и мы быстро двинулись к ограде через кустарник и вывернутые древесные корни. Он шел первым - я уже поняла, что он здорово видит в темноте, гораздо лучше меня, а об Игоре и говорить нечего, потому что очки свои он разбил еще в самом начале пути. Поэтому я просто старалась повторять его движения и производить при этом как можно меньше шума. Ограда была чисто условной - такие железные палки, спаянные поперечными перекладинами, через которые, в принципе, достаточно удобно перелазить. Она не охранялась. Похоже, Томас наткнулся на единственного часового, который обходил участок, а все остальные (если не считать патруля на воротах, который, наверняка, дежурил ночью точно так же, как и днем) обосновались в одном из корпусов - я видела, как за темными ветками где-то далеко светилось окно. Так что перелезли мы сравнительно легко.
Там, за оградой, лежала каменная осыпь, и Томас погнал нас по ней. Я пошла без пререканий - хуже нет, когда в пиковой ситуации у каждого появляется свое мнение по всякому поводу, а он, действительно, лучше меня соображал, что тут делалось.
Было по-прежнему темно, рассвет, похоже, наступать так и не собирался - и впервые я была рада темноте. Мы карабкались по скользким камням, и голова у меня опять начала болеть, словно при каждом движении в ней что-то разрывалось. Мне вообще было тошно. Так мы тащились час или два, при этом Игорь два раза падал, а я не упала ни разу, но потянула щиколотку из-за того, что попала ногой в какую-то щель между камнями. Наконец, начало светать, и Томас сказал, чтобы мы прибавили шагу, потому что скоро поднимется туман и идти будет труднее. Мы прибавили - уже было видно, куда ступать, и в результате стало понятно, что склон, по которому мы лезем вверх, и который порос каким-то мерзким колючим кустарником, забирает все круче. Шагала я чисто механически - начиная со вчерашнего дня, события разворачивались настолько дико, что мозг отказывался их воспринимать. Наконец все вокруг и вправду заволокло непроглядным туманом, и идти стало невозможно. Томас отыскал какую-то щель между глыбами - достаточно большую, чтобы в нее можно было забиться, и наполовину скрытую этим колючим кустарником. Я раскрутила пробку у фляги, которая все это время колотила меня по бедру в одну и ту же точку. В ней оказался достаточно мерзкий самогон. Он отдавал керосином, но ничего, пить можно. Я глотнула, передала флягу Игорю и достала из кармана два сухаря, которые нашла у часового.
- Тебе нужно? - спрашиваю Томаса.
- Нет.
Я отдала один сухарь Игорю, а второй начала грызть сама. Сухарь, как и спиртное, тоже чем-то припахивал - то ли мышами, то ли плесенью. Я жевала его и гадала, что с нами будет дальше. Как идти? Игоря я знала в основном по работе, но понимала его неплохо, потому что он был вроде меня - больше трус, чем храбрец, и больше рефлексирующий невротик, чем человек действия. Но именно поэтому я и не знала, как он себя поведет - тут и про себя-то ничего не знаешь.
Наконец, я отхлебнула еще глоток из фляги и сказала:
- А где все-таки пакет этот самый?
- Какая разница? - устало ответил Томас. - Я думаю, он пропал с остальными вещами. По-твоему, это важно?
- По-моему, уже нет.
И мы опять замолчали.
Следующий вопрос был уже абсолютно по другому поводу.
- Куда мы вообще идем?
- Когда выберемся отсюда, - говорит Томас, - или если выберемся, я попробую рассказать. А дальше решайте сами.
- О чем речь? - спрашивает Игорь.
- Не знаю, - говорю. - Пытаюсь выяснить, что нам дальше делать. Вообще-то, лучше, если решения принимать будет кто-нибудь один. Потому что иначе начнется разброд и неразбериха. Вот только я предпочла бы доверять тому, кто эти решения принимает.
- Я же сказал, - ответил Томас. - Я попробую вас вытащить. Все и так слишком плохо пошло. Слишком много всяких непредвиденных обстоятельств.
- Ну ладно, - говорю. - Дождемся решающего часа. Я, собственно, хотела просто знать, в какую сторону мы хоть приблизительно движемся.
- В горы.
- Почему не вниз?
- У них, видимо, посты на шоссе, - говорит Томас, - а в горах легче затеряться.
- Кто они вообще такие?
- Не знаю. Видимо, это и есть та банда, которая именует себя отрядами свободы, комитетом самообороны или чем-то в этом роде. Мне кажется, они контролируют предгорья. Может, и по ту сторону тоже.
- Тогда как же мы пройдем?
- Не знаю. Посмотрим.
- Если мы выскочим из этой дыры, - говорю, - и попадем в какое-нибудь относительно безопасное место, мы ОСТАНОВИМСЯ. И там разберемся. Я снимаю с себя все обязательства перед вашей лавочкой. Все.
- Как тебе угодно.