- Это действительно логично, - отвечал робот. - У меня, конечно, нет инстинкта личного самосохранения. Но позвольте заметить, что вы оставите без почтальона всю Венеру. От вашего антиобщественного поступка многие пострадают.
- Надеюсь, - сказал Моррисон, занося револьвер над головой.
- Кроме того, - поспешно добавил робот, - вы уничтожите казенное имущество. Это серьезное преступление.
Моррисон рассмеялся и взмахнул револьвером. Робот сделал быстрое движение головой и избежал удара. Он попробовал вывернуться, но Моррисон навалился ему на грудь всеми своими двумястами фунтами.
- На этот раз я не промахнусь, - пообещал Моррисон, примериваясь снова.
- Стойте! - сказал Уильямс-4. - Мой долг - охранять казенное имущество, даже в том случае, когда этим имуществом оказываюсь я сам. Можете воспользоваться моим телефоном, мистер Моррисон. Имейте в виду, что это преступление карается заключением не более чем на десять и не менее чем на пять лет в исправительной колонии на Солнечных болотах.
- Давай телефон, - сказал Моррисон.
Грудь робота распахнулась, и оттуда выдвинулся маленький телефон. Моррисон набрал номер Макса Крэндолла и объяснил ему положение.
- Ясно, ясно, - сказал Крэндолл. - Ладно, попробую найти Уилкса. Но, Том, я не знаю, чего я смогу добиться. Рабочий день окончен. Все закрыто…
- Открой! - сказал Моррисон, - Я могу все оплатить. И выручи Джима Ремстаатера.
- Это не так просто. Ты еще не оформил свои права на заявку. Ты даже не доказал, что это месторождение действительно чего-то стоит.
- Смотри, - Моррисон повернул телефон так, чтобы Крэндоллу были видны сверкающие стены оврага.
- Похоже на правду, - заметил Крэндолл. - Но, к сожалению, не все то золотоносная порода, что блестит.
- Что же нам делать? - спросил Моррисон.
- Нужно делать все по порядку. Я телепортирую к тебе общественного маркшейдера. Он проверит твою заявку, определит размеры месторождения и выяснит, не закреплено ли оно за кем-нибудь другим. Дай ему с собой кусок золотоносной породы. Побольше.
- Как мне его отбить? У меня нет никаких инструментов.
- Ты уж придумай что-нибудь. Он возьмет кусок для анализа. Если порода достаточно богата, твое дело в шляпе.
- А если нет?
- Может, лучше нам об этом не говорить, - сказал Крэндолл. - Я займусь делом, Томми. Желаю удачи.
Моррисон повесил трубку, встал и помог подняться роботу.
- За двадцать три года службы, - произнес Уильямс-4, - впервые нашелся человек, который угрожал уничтожить казенного почтового служащего. Я должен доложить об этом полицейским властям в Венусборге, мистер Моррисон. Я не могу иначе.
- Знаю, - сказал Моррисон. - Но мне кажется, пять или даже десять лет в тюрьме все же лучше, чем умереть.
- Сомневаюсь. Я ведь и туда ношу почту. Вы сами увидите все месяцев через шесть.
- Как? - переспросил ошеломленный Моррисон.
- Месяцев через шесть, когда я закончу обход планеты и вернусь в Венусборг. О таком деле нужно докладывать лично. Но прежде всего нужно разнести почту.
- Спасибо, Уильямс. Не знаю, как мне…
- Я просто исполняю свой долг, - сказал робот, подходя к вихрю. - Если вы через шесть месяцев все еще будете на Венере, я принесу вашу почту в тюрьму.
- Меня здесь не будет, - ответил Моррисон. - Прощай, Уильямс.
Робот исчез в вихре. Потом исчез и вихрь. Моррисон остался один в сумерках Венеры.
Он разыскал выступ золотоносной породы чуть больше человеческой головы. Он ударил по нему рукояткой револьвера, и в воздухе заплясали мелкие искрящиеся осколки. Спустя час на револьвере появились четыре вмятины, а на блестящей поверхности породы - лишь несколько царапин.
Песчаные волки начали подкрадываться ближе. Моррисон швырнул в них несколько камней и закричал сухим, надтреснутым голосом. Волки отступили.
Он снова вгляделся в выступ и заметил у его основания трещину не толще волоса. Он начал колотить в этом месте. Но камень не поддавался.
Моррисон вытер пот со лба и собрался с мыслями. Клин, нужен клин…
Он снял ремень. Приставив край стальной пряжки, он ударом револьвера вогнал ее в трещину на какую-то долю дюйма. Еще три удара - и вся пряжка скрылась в трещине, еще удар - и выступ отделился от жилы. Отломившийся кусок весил фунтов двадцать. При цене пятьдесят долларов за унцию этот обломок должен был стоить тысяч двенадцать долларов, если только золото будет такое же чистое, каким оно кажется.
Наступили темно-серые сумерки, когда появился телепортированный общественный маркшейдер. Это был невысокий, приземистый робот, отделанный старомодным черным лаком.
- Добрый день, сэр, - сказал он. - Вы хотите сделать заявку? Обычную заявку на неограниченную добычу?
- Да, - ответил Моррисон.
- А где центр вышеупомянутой заявки?
- Что? Центр? По-моему, я на нем стою.
- Очень хорошо, - сказал робот.
Вытащив стальную рулетку, он быстро отошел от Моррисона на двести ярдов и остановился. Разматывая рулетку, робот ходил, прыгал и лазил по сторонам квадрата с Моррисоном в центре. Окончив обмер, он долго стоял неподвижно.
- Что ты делаешь? - спросил Моррисон.
- Глубинные фотографии участка, - ответил робот. - Довольно трудное дело при таком освещении. Вы не могли бы подождать до утра?
- Нет!
- Ладно, придется повозиться, - сказал робот.
Он переходил с места на место, останавливался, снова шел, снова останавливался. По мере того как сумерки сгущались, глубинные фотографии требовали все большей и большей экспозиции. Робот вспотел бы, если бы только умел это делать.
- Все. - сказал он наконец. - С этим покончено. Вы дадите мне с собой образец?
- Вот он, - сказал Моррисон, взвесив в руке обломок золотоносной породы и протягивая его маркшейдеру. - Все?
- Абсолютно все, - ответил робот. - Если не считать, конечно, того, что вы еще не предъявили мне Поисковый акт.
Моррисон растерянно заморгал:
- Чего не предъявил?
- Поисковый акт. Это официальный документ, свидетельствующий о том, что участок, на который вы претендуете, не содержит радиоактивных веществ до глубины в шестьдесят футов. Простая, но необходимая формальность.
- Я никогда о ней не слыхал, - сказал Моррисон.
- Ее сделали обязательным условием на прошлой неделе, - объяснил маркшейдер. - У вас нет акта? Тогда, боюсь, ваша обычная неограниченная заявка недействительна.
- Что же мне делать?
- Вы можете, - сказал робот, - вместо нее оформить специальную ограниченную заявку. Для этого Поискового акта не требуется.
- А что это значит?
- Это значит, что через пятьсот лет все права переходят к властям Венеры.
- Ладно! - заорал Моррисон. - Хорошо! Прекрасно! Это все?
- Абсолютно все, - ответил маркшейдер. - Я захвачу этот образец с собой и отдам его на срочный анализ и оценку. По нему и по глубинным фотографиям мы сможем вычислить стоимость вашего участка.
- Пришлите мне что-нибудь отбиваться от волков, - сказал Моррисон. - И еды. И послушайте: я хочу "Особый старательский".
- Хорошо, сэр. Все это будет вам телепортировано, если ваша заявка окажется достаточно ценной, чтобы окупить расходы.
Робот влез в вихрь и исчез.
Время шло, и волки снова начали подбираться к Моррисону. Они огрызались, когда тот швырял в них камнями, но не отступали. Разинув пасти, высунув языки, они проползли остававшиеся несколько ярдов.
Вдруг волк, ползший впереди всех, взвыл и отскочил назад. Над его головой появился сверкающий вихрь, из которого упала винтовка, ударив его по передней лапе.
Волки пустились наутек. Из вихря упала еще одна винтовка, потом большой ящик с надписью "Гранаты. Обращаться осторожно", потом еще один ящик с надписью "Пустынный рацион К".
Моррисон ждал, вглядываясь в сверкающее устье вихря, который пронесся по небу и остановился неподалеку от него. Из вихря показалось большое круглое медное днище. Устье вихря стало расширяться, пропуская нижнюю часть огромного медного сосуда, которая становилась все шире и шире. Днище уже стояло на песке, а сосуд все рос вверх. Когда, наконец, он показался весь, в безбрежной пустыне стояла гигантская вычурная медная чаша для пунша. Вихрь поднялся и повис над ней.
Моррисон ждал. Его запекшееся горло саднило. Из вихря показалась тонкая струйка воды и полилась в чашу. Моррисон все еще не двигался.
А потом началось. Струйка превратилась в поток, рев которого разогнал всех коршунов и волков. Целый водопад низвергался из вихря в гигантскую чашу.
Моррисон, шатаясь, побрел к ней. "Надо было попросить флягу", - говорил он себе, охваченный страшной жаждой, ковыляя по песку к чаше. Но вот, наконец, он встал под "Особым старательским" - выше колокольни, больше дома, наполненным водой, что была дороже самой золотоносной породы. Он повернул кран у дна чаши. Вода смочила желтый песок и ручейками побежала вниз по дюне.
"Надо было еще заказать чашку или стакан", - подумал Моррисон, лежа на спине и ловя открытым ртом струю воды.
Рэй Брэдбери
Мальчик-невидимка
перевод Л. Жданова
Она взяла большую железную ложку и высушенную лягушку, стукнула по лягушке так, что та обратилась в прах, и принялась бормотать над порошком, быстро растирая его своими жесткими руками. Серые птичьи бусинки глаз то и дело поглядывали в сторону лачуги. И каждый раз голова в низеньком узком окошке ныряла, точно в нее летел заряд дроби.
- Чарли! - крикнула Старуха. - Давай выходи! Я делаю змеиный талисман, он отомкнет этот ржавый замок! Выходи сей момент, а не то захочу - и земля заколышется, деревья вспыхнут ярким пламенем, солнце сядет средь белого дня!
Ни звука в ответ, только теплый свет горного солнца на высоких стволах скипидарного дерева, только пушистая белка, щелкая, кружится, скачет на позеленевшем бревне, только муравьи тонкой коричневой струйкой наступают на босые, в синих жилах, ноги Старухи.
- Ведь уже два дня не евши сидишь, чтоб тебя! - выдохнула она, стуча ложкой по плоскому камню, так что набитый битком серый колдовской мешочек у нее на поясе закачался взад и вперед.
Вся в поту, она встала и направилась прямиком к лачуге, зажав в горсти порошок из лягушки.
- Ну выходи! - Она швырнула в замочную скважину щепоть порошка. - Ах так! - прошипела она. - Хорошо же, я сама войду. - Она повернула дверную ручку пальцами, темными, точно грецкий орех, сперва в одну сторону, потом в другую.
- Господи, о Господи, - воззвала она, - распахни эту дверь настежь!
Но дверь не распахнулась; тогда она кинула еще чуток волшебного порошка и затаила дыхание. Шурша своей длинной, мятой синей юбкой, Старуха заглянула в таинственный мешочек, проверяя, нет ли там еще какой чешуйчатой твари, какого-нибудь магического средства посильнее этой лягушки, которую она пришибла много месяцев назад как раз для такой вот оказии.
Она слышала, как Чарли дышит за дверью. Его родители в начале недели подались в какой-то городишко в Озаркских горах, оставив мальчонку дома одного, и он, страшась одиночества, пробежал почти шесть миль до лачуги Старухи - она приходилась ему не то теткой, не то двоюродной бабкой или еще кем-то, а что до ее причуд, так он на них не обращал внимания.
Но два дня назад, привыкнув к мальчишке, Старуха решила совсем оставить его у себя - будет с кем поговорить. Она кольнула иглой свое тощее плечо, выдавила три бусинки крови, смачно плюнула через правый локоть, ногой раздавила хрусткого сверчка, а левой когтистой лапой попыталась схватить Чарли и закричала:
- Ты мой сын, мой, отныне и навеки!
Чарли вскочил, будто испуганный заяц, и ринулся в кусты, метя домой.
Но Старуха юркнула следом - проворно, как пестрая ящерица, - и перехватила его. Тогда он заперся в ее лачуге и не хотел выходить, сколько она ни барабанила в дверь, в окно, в сучковатые доски желтым кулачком, сколько ни ворожила над огнем и ни твердила, что теперь он ее сын, больше ничей, и делу конец.
- Чарли, ты здесь? - спросила она, пронизывая доски блестящими, острыми глазками.
- Здесь, здесь, где же еще, - ответил он наконец усталым голосом. Еще немного, еще чуть-чуть, и он свалится сюда на приступку. Старуха с надеждой подергала ручку. Уж не перестаралась ли она - швырнула в скважину лишнюю щепоть, и замок заело. "Всегда-то я, как ворожу, либо лишку дам, либо не дотяну, - сердито подумала она, - никогда в самый раз не угадаю, черт бы его побрал!"
- Чарли, мне бы только было с кем поболтать вечерами, вместе у костра руки греть. Чтобы было кому утром хворосту принести да отгонять блуждающие огоньки, что подкрадываются в вечерней мгле! Никакой тут каверзы нет, сынок, но ведь невмоготу одной-то. - Она почмокала губами. - Чарли, слышь, выходи, уж я тебя такому научу!
- Чему хоть? - недоверчиво спросил он.
- Научу, как дешево покупать и дорого продавать. Излови ласку, отрежь ей голову и сунь в задний карман, пока не остыла. И все!
- Э-э! - презрительно ответил Чарли. Она заторопилась.
- Я тебя средству от пули научу. В тебя кто стрельнет из ружья, а тебе хоть бы что.
Чарли молчал; тогда она свистящим, прерывистым шепотом открыла ему тайну:
- В пятницу, в полнолуние, накопай мышиного корня, свяжи пучок и носи на шее на белой шелковой нитке.
- Ты рехнулась, - сказал Чарли.
- Я научу тебя заговаривать кровь, пригвождать к месту зверя, исцелять слепых коней - всему научу! Лечить корову, если она дурной травы объелась, выгонять беса из козы. Покажу, как делаться невидимкой!
- О! - воскликнул Чарли.
Сердце Старухи стучало, словно барабан солдата Армии спасения.
Ручка двери повернулась, нажатая изнутри.
- Ты меня разыгрываешь, - сказал Чарли.
- Что ты! - воскликнула Старуха. - Слышь, Чарли, я так сделаю, ты будешь вроде окошка, сквозь тебя все будет видно. То-то ахнешь, сынок!
- Правда, буду невидимкой?
- Правда, правда!
- А ты не схватишь меня, как я выйду?
- Я тебя пальцем не трону, сынок.
- Ну ладно, - нерешительно сказал он. Дверь отворилась. На пороге стоял Чарли - босой, понурый, глядит исподлобья.
- Ну, делай меня невидимкой.
- Сперва надо поймать летучую мышь, - ответила Старуха. - Давай-ка, мчи!
Она дала ему немного сушеного мяса, заморить червячка, потом он полез на дерево. Выше, выше… Как хорошо на душе, когда видишь его, когда знаешь, что он тут и никуда не денется, после многих лет одиночества, когда даже "доброе утро" сказать некому, кроме птичьего помета да серебристого улиткина следа…
И вот с дерева, шурша между веток, падает летучая мышь со сломанным крылом. Старуха схватила ее - теплую, трепещущую, свистящую сквозь фарфорово-белые зубы, а Чарли уже спускался вниз, перехватывая ствол руками, и победно вопил.
В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки, Старуха извлекла из складок своего просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: "Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось", она крепко-крепко сжала пальцами холодную иглу и тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь.
Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды - в доказательство того, что Господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор Бог не явил ей никакого Знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме самой Старухи, никто не знал.
- Готов? - спросила она Чарли, который сидел, обхватив поджатые стройные ноги длинными, в пупырышках, руками, рот открыт, зубы блестят…
- Готов, - содрогаясь, прошептал он.
- Раз! - Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мыши. - Так!
- Ох! - крикнул Чарли и закрыл лицо руками.
- Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу - вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тряпицей. Ну!
Он сунул амулет в карман.
- Чарли! - испуганно вскричала она. - Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!
- Здесь! - Он подпрыгнул так, что свет красными бликами заметался по его телу. - Здесь я, бабка!
Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.
- Я здесь!
Она смотрела так, словно полчища светлячков мельтешили у нее перед глазами в пьянящем ночном воздухе.
- Чарли! Надо же, как быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!
- Да ведь я здесь! - всхлипнул он.
- Где?
- У костра, у костра! И… и я себя вижу. Вовсе я не невидимка!
Тощее тело Старухи затряслось от смеха.
- Конечно, ты видишь сам себя! Все невидимки себя видят. А то как бы они ели, гуляли, ходили? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты.
Он нерешительно протянул к ней руку.
Она нарочно вздрогнула, будто испугалась, когда он ее коснулся.
- Ой!
- Нет, ты и впрямь не видишь меня? - спросил он. - Правда?
- Ничего не вижу, хоть бы один волосок! Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика.
- А ведь получилось, да еще как! - Она восхищенно вздохнула. - Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь?
- Как вода в ручье, когда ее взбаламутишь.
- Ничего, муть осядет. - Погодя, она добавила: - Вот ты и невидимка, что ты теперь будешь делать, Чарли?
Она видела, как озорные мысли вихрем роятся в его голове. Приключения, одно другого увлекательнее, плясали чертиками в его глазах, да по одному только его широко раскрытому рту было видно - что значит быть мальчишкой, который вообразил, будто он горный ветер.
Грезя наяву, он заговорил:
- Буду бегать по хлебам напрямик, забираться на самые высокие горы, таскать на фермах белых кур, поросенка увижу - пинка дам. Буду щипать за ноги красивых девчонок, когда спят, а в школе дергать их за подвязки.
Чарли взглянул на Старуху, и ее сверкающие зрачки увидели, как что-то скверное, злое исказило его лицо.
- И еще много кой-чего буду делать, уж я придумаю, - сказал он.
- Только не вздумай мне козни строить, - предупредила Старуха. - Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя.
Потом прибавила:
- А как с твоими родителями?
- Родителями?
- Не можешь же ты таким вернуться домой. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Очень им надо на каждом шагу спотыкаться о тебя, очень надо матери поминутно звать: "Чарли, где ты?" - а ты у нее под носом!