- Не утруждайтесь, - заметил Скрим. - Я переведу свои слова на обычный язык. Муравейник - это вы все; надсаживаетесь, лезете из кожи, специализируетесь… во имя чего?
- Во имя защиты Американской Мечты, - горячо заявил Карпентер. - Мы боремся за Поэзию и Культуру, за Образование и все лучшее в жизни.
- Иными словами, вы боретесь, чтобы защитить меня, - сказал Скрим, - Я посвятил свою жизнь тому, что вы сейчас назвали. А что вы со мной сделали? Посадили в тюрьму.
- Вы были осуждены за сочувствие врагу, - сказал Карпентер.
- Я был осужден за то, что верил в свою Американскую Мечту. Иными словами, меня посадили под замок за то, что я имел собственное мнение.
В Отделении Т Скрим был все так же прям и откровенен. Он провел там одну ночь, насладился хорошим трехразовым питанием, прочитал донесения, отбросил их и стал кричать, чтобы его выпустили.
- Мы даем работу каждому, и каждый должен быть на своей работе, - объяснил ему полковник Диммок. - Вы не выйдете, пока не разгадаете тайны путешествия во времени.
- Здесь нет тайны, которую я мог бы разгадать.
- Пациенты путешествуют во времени?
- И да и нет…
- Ответ должен быть определенным, а ив двусмысленным. Вы уклоняетесь…
- Послушайте, - усталым голосом перебил его Скрим, - вы в какой области специалист?
- В психотерапии.
- Где же вам разобраться в том, что я говорю. Это чисто философская концепция. Уверяю вас, тут нет тайны, которой могла бы воспользоваться армия или вообще какая-нибудь группа людей. Эта тайна может пригодиться только отдельной личности.
- Не понимаю.
- Где уж вам понять! Отведите меня к Карпентеру.
Скрима, похожего на худосочного рыжего дьявола, отвели в канцелярию Карпентера, где он, оскалив зубы, злобно усмехнулся в лицо генералу.
- Мне понадобится десять минут, - сказал Скрим. - Можете вы оторваться от своей коллекции специалистов и уделить это время мне?
Карпентер кивнул.
- Так слушайте внимательно. Я дам вам ключ к явлению, столь грандиозному и удивительному, что вам надо будет напрячь весь свой закаленный и отточенный ум, чтобы проникнуть в его суть.
Карпентер нетерпеливо ждал продолжения.
- Нейтен Райли возвращается во времени к началу двадцатого столетия. Он живет там жизнью своей заветной мечты. Он - крупный игрок, приятель Джима Брейди по прозвищу Бриллиант и других. Он ставит деньги на будущие события и всегда выигрывает, так как заранее знает их исход. Он выиграл, поставив на Эйзенхауэра в дни президентских выборов. Он выиграл пари, что боксер по имени Марчиано победит чемпиона Ля Старца. Он нажил большие деньги, финансируя автомобильную компанию Генри Форда. Вот вам ключ. Он что-нибудь значит для вас!
- Я буду это знать, посоветовавшись со специалистом по социологическому анализу. - И генерал Карпентер потянулся к микрофону.
- Подождите, я расскажу вам еще кое-что. Попробуем другие ключики. Возьмем, например, Лилу Мэчен. Она уходит в Римскую Империю и живет там жизнью своей мечты. Она - роковая женщина. Все влюбляются в нее: Юлий Цезарь, Савонарола, весь Двадцатый Легион, юноша по имени Бен-Гур. Вы видите несоответствия!
- Нет.
- А ведь при всем том она курит сигареты!
- Ну, и что? - помолчав, спросил Карпентер.
- Продолжаю. Джордж Ханмер спасается в Англии девятнадцатого века. Там он член парламента, друг Глэдстона, Уинстона Черчилля и Дизраэли, который катает его в своем роллс-ройсе. Вы знаете, что такое роллс-ройс?
- Нет.
- Это была марка автомобиля.
- А-а!
- Вы все еще не понимаете?
- Нет.
Скрим в волнении зашагал по комнате.
- Карпентер, это открытие более важное, чем телепатия и путешествие во времени. Может быть, в нем - спасение человечества. Думаю, что я не преувеличиваю. Двадцать четыре жертвы шока в Отделении Т были доведены атомными бомбардировками до состояния настолько необычного, что, разумеется, никакие ваши специалисты и эксперты не могут его понять.
- Какая штука может быть удивительнее путешествия во времени, Скрим?
- Слушайте, Карпентер. Эйзенхауэр баллотировался в президенты в середине двадцатого века. Нейтен Райли не мог быть другом Джима Брейди Бриллианта и в то же время заключать пари, что Эйзенхауэр победит на выборах… Они жили а разное время. Брейди умер за четверть века до того, как Айк стал президентом. Марчиано победил Ля Старца через пятьдесят лет после того, как Генри Форд основал свою автомобильную компанию. В путешествии Нейтена Райли множество таких анахронизмов.
Карпентер был озадачен.
- Бен-Гур не мог быть любовником Лилы Мэчен: он не жил в Риме. Он вообще никогда не жил. Это - герой литературного произведения. Лила не могла курить: римляне не знали табака. Видите? Опять анахронизмы. Дизраэли не мог катать Джорджа Хан-мера в роллс-ройсе, потому что Диэраэли умер задолго до того, как были изобретены автомобили.
- Что за безобразие?! - воскликнул Карпентер. - Вы хотите сказать, что они все это наврали?
- Нет. Не забывайте, что они не едят и не спят в госпитале. Нет, они не лгут. Они на самом деле путешествуют во времени. Они едят и спят в другом мире.
- Но вы только что сказали, что их рассказы - вранье, в них множество несоответствий.
- Да, потому что они путешествуют а прошлую эпоху, воссоздаваемую их воображением. Нейтен Райли создал в своем представлении картину Америки начала двадцатого века. Эта картина неверна, она полна анахронизмов, так как Райли необразованный человек. Но для него она реальна. Он там живет. То же происходит и с остальными.
Карпентер вытаращил глаза.
- Все это выше нашего понимания, - продолжал Скрим. - Эти люди научились превращать мечту в действительность. Они умеют уходить в реальный мир своей мечты, живут там и, быть может, останутся там навсегда. Бог мой, Карпентер, да ведь это же и есть ваша Американская Мечта, она творит чудеса, в ней бессмертие, божественное начало, торжество разума над материей. Ее надо исследовать, изучить, дать миру.
- Вы можете сделать это, Скрим?
- Нет, не могу. Я историк. Я не творю и потому это выше моих сил. Вам нужен поэт… художник, который умеет творить мечты. Тому, кто воплощает свои мечты на бумаге, вероятно, не так уж трудно сделать еще один шаг и претворить мечты в действительность.
- Поэт? Вы говорите серьезно?
- Конечно. Знаете, что такое поэт? Вот уже пятый год вы твердите, что война ведется ради спасения поэзии.
- Ну, ну, Скрим, что за шутки! Я…
- Пошлите в Отделение Т поэта. Он проникнет в тайну исчезновений. Только он и способен на это. Ведь для него мечты всегда наполовину реальны. Когда он узнает секрет, он поделится им с вашими психологами и анатомами. И тогда они научат нас. Поэт - единственный, кто может быть посредником между пациентами Отделения Т и вашими специалистами.
- Я думаю, вы правы, Скрим.
- Не медлите же, Карпентер. Больные все реже и реже возвращаются в палаты. Надо раскрыть их тайну, пока они не исчезли навсегда.
Карпентер крикнул в микрофон.
- Послать ко мне поэта!
Он ждал… ждал… ждал… Америка судорожно рылась в своем собрании анкетных данных о двухстах девяноста миллионах закаленных и отточенных специалистов, своих орудий, готовых защитить Американскую Мечту о Красоте, Поэзии и обо всем лучшем в жизни. Генерал ждал, когда же найдут поэта, и не понимал причины бесконечной задержки, бесплодных поисков. Не понимал он также, почему Брэдли Скрим так хохотал над этим последним, роковым исчезновением.
Роберт Блох
Поезд в ад
перевод Д. Горфинкеля
Когда Мартин был маленьким, его папа служил на железной дороге. Папа никуда не ездил, а ходил и осматривал пути Северо-Западной железной дороги. Он гордился своей работой. И каждый вечер, напившись, горланил старую песню о "поезде в ад".
Мартин плохо помнил слова, но не мог забыть, как папа выкрикивал их. Однажды папа допустил ошибку: он напился днем и был раздавлен между буферами вагона-цистерны и платформы с песком. Мартина удивило, что члены Железнодорожного Братства не пели эту песню на его похоронах.
Потом обстоятельства жизни сложились для Мартина не слишком удачно. Но почему-то он всегда вспоминал папину песню. Когда мама вдруг взяла да и удрала с коммивояжером из Киокука (папа, наверное, перевернулся в гробу, узнав, что она выкинула такое, и притом с пассажиром!), Мартин попал в приют, и там каждый вечер тихонько напевал эту песню. А позже, когда Мартин удрал сам, он ночью, где-нибудь в лесу, выждав, пока другие бродяги уснут, чуть слышно насвистывал все тот же мотив.
Мартин пробродяжничал лет пять и понял, что в этом мало толку. Конечно, он брался за многие дела: нанимался собирать фрукты в Орегоне, мыл посуду в захудалой монтанской харчевне, воровал колпаки с автомобильных ступиц в Денвере и шины в Оклахома-Сити. Но, промаявшись полгода в кандальной бригаде в штате Алабама, он пришел к выводу, что шатание по свету не сулит ему ничего хорошего.
Тогда он сделал попытку устроиться на железной дороге, как папа, но ему сказали, что времена плохие и новых людей не берут.
Однако Мартина тянуло к железным дорогам. Скитаясь, он всегда разъезжал в поездах. И он предпочитал ютиться в товарном поезде, идущем на север, когда и без того был мороз, чем поднять у шоссе руку и прокатиться в роскошном кадиллаке во Флориду. Когда ему случалось раздобыть бутылку винца, он усаживался в уютной теплой канализационной трубе, думал о давно минувших днях и при этом частенько мурлыкал песню о поезде в ад. В этом поезде ехали пьяницы и развратники, шулера и мошенники, кутилы, бабники и прочая веселая братия. Недурно было бы прокатиться в такой чудесной компании. Но вот думать о том, что случится, когда поезд, наконец, подкатит к "Потустороннему подземному вокзалу", Мартин не любил. Он не собирался целую вечность топить котлы в аду, где его не сможет защитить даже профсоюз. А все-таки это была бы недурная поездка! Вот только ходит ли этакий поезд в ад? Увы, такого поезда, конечно, нет.
По крайней мере так думал Мартин, пока однажды поздно вечером не вышел с узловой станции Эплтон и не зашагал по шпалам на юг. Ночь была холодная и темная, как и положено ноябрьской ночи в долине реки Фокс, а Мартин хотел пробраться на зиму в Новый Орлеан или даже в Техас. Впрочем, эта мысль почему-то не очень прельщала его, хотя он слыхал, что в Техасе на многих машинах колпаки ступиц - из настоящего золота.
"Нет, нет, увольте, он создан не для мелких краж. Они хуже смертного греха: они неприбыльны! Мало того, что служишь дьяволу, так еще получаешь за это гроши! Может, лучше позволить Армии Спасения наставить тебя на путь истинный?"
Мартин брел, напевая папину песню, и ждал, когда его нагонит товарный, который должен был скоро выйти со станции. Надо вскочить в него - больше ничего не остается.
Но первым оказался поезд, идущий в обратном направлении, - он с ревом приближался к Мартину с юга.
Мартин всматривался в даль, но глаза работали не так хорошо, как уши, и пока до него долетал только рев гудка. Так или иначе, это был поезд. Мартин слышал, как содрогалась земля и пела сталь под ногами. Откуда взялся этот поезд? Следующая станция к югу Нийна-Менаша, а оттуда еще несколько часов не должно быть поезда.
Небо было покрыто тяжелыми тучами. По земле стлался холодный туман ноябрьской полуночи. И все равно Мартин должен был бы уже видеть головной фонарь мчащегося состава. Но он только слышал гудение, рвавшееся из черной глотки мрака. Мартин мог распознать голос любого когда-либо построенного паровоза, но подобного гудка он никогда не слыхал. Это был не сигнал, в скорее вопль потерянной души.
Мартин отошел в сторону - поезд был совсем близко. И вдруг он увидел паровоз и вагоны. Застонали, заскрежетали тормоза, и поезд непостижимо быстро остановился. Колеса не были смазаны, раз они скрежетали, как окаянные грешники. Вскоре скрежет замер, стихли и стоны. Мартин поднял глаза и увидел, что поезд пассажирский. Огромный, черный, без проблеска света в будке машиниста или где-либо в длинной веренице вагонов. Мартин не мог разглядеть надписей на вагонах, но был уверен, что это не поезд Северо-Западной дороги.
Еще более он уверился в этом, когда с переднего вагона неловко спустилась какая-то фигура. Что-то странное было в походке этого человека, словно он волочил одну ногу, и фонарь он нес какой-то странный. Этот фонарь не горел, но человек поднял его и дунул. Фонарь мгновенно вспыхнул красным светом. Не надо быть членом Железнодорожного Братства, чтобы признать диковинным такой способ зажигать фонари.
Когда фигура приблизилась, Мартин увидел на ней кондукторскую фуражку. Это немного успокоило его, но только на миг: он заметил, что фуражка сидит высоковато, как если бы изнутри ее что-то подпирало.
Надо сказать, что Мартин умел себя держать и, когда человек улыбнулся ему, сказал:
- Добрый вечер, мистер кондуктор!
- Добрый вечер, Мартин.
- Откуда вы знаете мое имя?
Человек пожал плечами.
- А откуда вы знаете, что я кондуктор?
- Но вы и вправду кондуктор?
- Для вас - да. Но людям на иных житейских путях я могу предстать в совсем других обличьях. Посмотрели бы вы на меня, когда я появляюсь в Голливуде! - Он усмехнулся и тут же пояснил: - Я много путешествую.
- А зачем вы приехали сюда? - спросил Мартин.
- Как?! Вы должны знать ответ на свой вопрос, Мартин: приехал я потому, что нужен вам. Сегодня ночью я вдруг обнаружил, что вы на краю гибели. Вы собирались вступить в Армию Спасения, не так ли?
- М-да, - неуверенно протянул Мартин.
- Не стесняйтесь. Ошибаться свойственно людям, как кто-то однажды сказал. Кажется, это было напечатано в "Ридерз Дайджест". Ну, не важно. Важно другое: я почувствовал, что нужен вам. Поэтому я отклонился от своего пути и вот встретился с вами.
- Для чего?
- Ну, ясно: чтобы предложить вам прокатиться. Разве не лучше путешествовать поездом, чем брести по холодным улицам за оркестром Армии Спасения? Тяжело ногам, говорят, а еще тяжелее барабанным перепонкам.
- Что-то мне не очень хочется ехать в вашем поезде, сэр, принимая во внимание, где я в конце концов окажусь.
- Да, да! Старое возражение! - вздохнул кондуктор. - Полагаю, вы предпочли бы заключить сделку, а?
- Вот именно, - согласился Мартин.
- К сожалению, я совсем перестал заключать подобные договоры. Сокращения притока новых пассажиров на предвидится. Зачем же я стану предлагать вам особые приманки?
- Очевидно, я вам нужен, иначе вы не стали бы делать крюк, чтобы со мной встретиться.
Кондуктор снова вздохнул.
- Вы правы. Самоуверенность - мой главный порок, должен это признать. А все-таки неохота мне уступать вас конкурентам, после того как я столько лет считал вас своим. - Он помолчал. - Что ж, если вы настаиваете, я готов выслушать ваши условия.
- Мои условия? - переспросил Мартин.
- Что до меня, то мои условия известны: вы получите все, что пожелаете.
- Ага, - произнес Мартин.
- Но предупреждаю - я не допущу никаких трюков. Я удовлетворю любое ваше желание, а взамен вы должны обещать, что сядете в поезд, когда придет срок.
- А что, если он никогда не придет?
- Придет.
- А что, если я придумаю такое желание, которое навсегда убережет меня?
- Таких желаний не может быть.
- Не будьте так уверенны.
- Ну, это уже моя забота, - сказал кондуктор. - Что бы вы ни придумали, знайте: рано или поздно я приду за расплатой. И тогда - никаких фокусов в последнюю минуту! Никаких сцен запоздалого раскаяния, никаких прелестных блондинок или изворотливых адвокатов, которые станут вызволять вас. Я предлагаю честную сделку. Это значит, что вы получите свое, а я свое.
- Я слышал, что вы обманываете людей. Говорят, вы хуже торговца подержанными автомобилями.
- Погодите минутку…
- Прошу прощения, - поспешно промолвил Мартин. - Но ведь, кажется, это факт, что вам нельзя доверять?
- Готов признать. С другой стороны, вы, по-видимому, считаете, что нашли лазейку.
- Да такую, что мне и огонь не страшен.
- Огонь не страшен? Очень забавно! - Собеседник Мартина рассмеялся, но сейчас же сдержал себя. - Мы теряем драгоценное время, Мартин. Перейдем к делу. Что вы от меня хотите?
Мартин глубоко вздохнул.
- Я хочу, чтобы я мог остановить время.
- Сейчас?
- Нет. Пока еще - нет. И не для всех. Я, конечно, понимаю, что это невозможно. Но я хочу, чтобы я мог остановить время для себя. Один раз, в будущем. Как только случится, что я буду всем доволен и счастлив, я остановлю время. Вот и выйдет, что я сберегу свое счастье навсегда.
- Интересное желание, - задумчиво произнес кондуктор. - Должен признаться, что до сих пор не слыхал ничего подобного. А я, верьте мне, успел наслушаться всяких выдумок. - Он взглянул на Мартина и усмехнулся. - Так вы хорошо обмозговали свою мысль?
- Вынашиваю ее не первый год, - признался Мартин. Он кашлянул. - Ну, что же вы скажете?
- Тут нет ничего невозможного, - пробормотал кондуктор, - если опираться на ваше личное ощущение времени. Да, я полагаю, это можно устроить.
- Но я имею в виду, что время в самом деле остановится. Не то, чтобы я это только воображал.
- Понимаю. И берусь это сделать.
- Значит, вы согласны?
- А чего ж? Я вам это уже раньше обещал! Давайте руку.
Мартин колебался.
- Будет очень больно? Я хочу сказать, что не терплю вида крови, а кроме того…
- Глупости! Вы наслушались всякой чепухи. И мы, голубчик, уже заключили сделку. Я только хочу вложить кое-что вам в руку: способ и средство осуществить свое желание. В конце концов откуда мне знать, когда именно вы решите воспользоваться нашей сделкой, не могу же я вмиг бросить все дела и мчаться к вам. Лучше сделать так, чтобы вы сами могли все решать.
- Вы хотите дать мне "стоп-кран времени"?
- Что-то в этом роде. Вот только решу, что будет удобнее. - Кондуктор помедлил. - А, придумал! Возьмите мои часы.
Он вынул из жилетного кармана серебряные железнодорожные часы. Открыв крышку, он что-то чуть-чуть переставил. Мартин пытался уследить, что, собственно, он делает, но пальцы кондуктора двигались слишком проворно.
- Готово, - улыбнулся кондуктор. - Часы поставлены, как нужно. Когда вы окончательно решите остановить время, повертите головку завода в обратную сторону до отказа и тем самым спустите весь завод. Когда часы станут, остановится и время - для вас. Просто?
С этими словами кондуктор вложил часы в руку Мартина.
Молодой человек крепко сжал часы.
- Значит, это все?